Владимир корнилов поэт реферат

Обновлено: 02.07.2024

Несколько слов хочется сказать о Владимире Корнилове. Он прожил сложную творческую жизнь.
Учась в литературном институте, трижды исключался за идейно-порочные стихи.

Так и в поэзии, пёстрое и наносное слетает, остается подлинное.
В.Корнилов печатался в журнале "Новый мир".
А.Твардовский принял роман к публикации. Был выписан
аванс, но напечатать не смог.Это был последний год пребывания
А.Твардовского на посту главного редактора.Все пробивалось
с огромным трудом.
Фотография сделана на вечере встречи.

Сожалею, что так мало написала о достойном человеке и хорошем поэте и писателе.
Хочу прибавить к этому короткому очерку рецензию Галины Алининой.

Дорогая Майя, помню где-то прочла и обратила внимание на стихотворение, которое напомнило мне: "Мой друг уехал в Магадан, снимите шляпу.Уехал сам,уехал сам - не по этапу" Владимира Высоцкого. Это был Владимир Корнилов:

КОМАНДИРОВКА НА СЕВЕР

Наконец-то поеду на Север.
Не с руки было и недосуг —
Маловато бывал там доселе,
Все сворачивал больше на юг.

А теперь, как чужую победу,
В руки суточные получу
И до самой до тундры доеду,
А точнее сказать, долечу.

Тем, кто бросил на Севере якорь
Не от радости и неспроста,
Не по нраву ни клевер, ни ягель,
Мерзлота, да и вся красота.

Ну, а я подобру-поздорову
Еду в край, где другому — беда,
Да и денег дают на дорогу
В два конца, а не только туда.

***
И вдруг о любимом Борисе Слуцком:

Памяти Б. Слуцкого

Хоть здесь у вас, не скрою,
Явная благодать,
Я подошел к надгробью:
Надо потолковать.

Мертвому не погудка
Хоть барабан, хоть стих.
Вот и скажу, как будто
Вы и сейчас в живых.

Здесь вам теперь не место!
Нынче нельзя нам врозь,
Врозь, когда наконец-то
Стронулось, началось!

Время пошло хорошее,
Да нелегко идет.
Горько, что отгорожены
Вы от его тягот.

Вы, кто был ярок давеча,
Здесь позарез нужны,
А не на старом кладбище
Рядом с прахом жены.

Время идет погожее,
Тяжко ползет из мглы.
Жалко, что вы не дожили,
С ходу бы подмогли.

***
А вот о Родине и государстве:

В спор не надобно кидаться,
Без него поймёшь:
Родина и государство –
Не одно и то ж.

Присягнув гербу и флагу,
Не затянешь гимн
И в атаку, и на плаху
Не пойдёшь с таким.

Родина – любовь и память,
Проза, стих и песнь…
Много мог ещё добавить,
Места нету здесь.

А ещё – овраг и поле,
Роща и река,
А ещё – тоска и воля,
Воля да тоска.

Только больше неохота
Зря словами трясть.
Родина – всегда свобода,
Государство – власть.

А ныне читала Ваше (без Вас не вспомнила бы) и всё, что нашла в интернете Владимира Николаевича Корнилова. Спасибо Вам, дорогая Маечка. С постоянной благодарностью.

Спасибо, Майя Владимировна, что возвращаете незаслуженно забытых поэтов. В.Корнилова впервые прочла студенткой, а потом не встречала это имя. Только в 90-е попался сб. Избранного, как встреча со старым другом.
С признательностью,

Незаслуженно забытых поэтов нет.
Поэт средний - потому и забыли.
Стихи посредственные, темы банальные.
То о чем пишет - и без него понятно. Мог бы и не писать.

Полагаю, что Вы плохо знаете его творчество, Владимир.

Майе:
У него был тёзка Борис.
Яркий и незабываемый. У него настоящая трагедия жизни.
А велика ли трагедия "не напечатали", "исключили из ССП"?
Ну да царство ему небесное.

Татьяне:
Что известно о Вашей подруге Софье Сладенько?
Её стихи я разослал по обе стороны океана.

Софья Сладенько продолжает писать, её новый проект на Стихи.ру нашла случайно. Приватного общения у нас не было, я просто люблю её творчество. Мы общались на Прозе.
Стихи Б.Корнилова тоже открыла для себя в студенческие годы, когда вышел сб. в большой серии "Библиотеки поэта". В лекциях имена репрессированных и погибших поэтов и прозаиков во второй половине 60-х уже не упоминались.

Её же закрыли.
Как её новый псевдоним называется?

По поводу Бориса К. Он недооценен.
Потрясающе сильные стихи и судьба.

Я с ним тоже студентом познакомился, а потом узнал, что его жена О. Берггольц.
Женщина - феномен.
Мне нравятся слова классика:
- Я не боюсь жизни.
Сказали бы они или нет?

Они не боялись, особенно Павел Васильев!
Зашла на стр. Стихиры, Софья открыла там страницу и под своим именем.

Удивляюсь Вам, Владимир Мурашов, что Вы так уверены в своей оценке.
Много было поэтов не понятых, забытых,замалчивемых.
Вам желаю оставить свой след в литературе!

Доброго времени суток.

Вы знаете, в Серебряном веке в поэтических кружках Петербурга друг о друге отзывались резко. И, оказывается, это была настоящая творческая жизнь. Плодотворная, я имею в виду.

Вообще - то я инженер.
Я бывал в ситуациях, когда принципиальный спор мог перейти в рукопашную.
Разнимали со смехом. А потом, по результатам, награждали обоих спорщиков. (повышали в должности)

Я также слышал о том, что один уважаемый академик, педагог, нанес удар по лицу другому академику, тоже педагогу. Оба математики. Всё происходило в стенах МГУ.

Ты обладаешь истиной, перед тобой помеха, доказательства исчерпаны.

Спасибо за диалог. Уже поздно.

Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Если жить – то сердцем. Последнее интервью Владимира Корнилова
В мире вообще заметно ослабление эмоциональности, словно бы люди стали меньше грустить, радоваться, страдать, переживать и сопереживать – и куда больше считать и рассчитывать. Видимо, это напрямую связано с тем, что жизнь стала многосложнее, а люди – незащищеннее. Приходится все время быть настороже. И, как следствие, жить больше головой, чем сердцем. И стихи читают все меньше и меньше.

Памяти Владимира Корнилова: передача Радио Свобода
Елена Боннер, Олег Чухонцев, Владимир Бабурин о Владимире Корнилове.

Александр Герасимов. Покуда над стихами плачут…
У Корнилова всегда была бурная, обостренная реакция на все события. Человек-вулкан. Поэтому он часто попадал в сложные ситуации, не умел приспосабливаться к обстоятельствам. Неудивительно, что жизнь его не баловала.

Татьяна Бек. Взаправду
Корнилов был начисто лишён позы. Ненавидел (черпаю из его сочного, грубоватого лексикона) дармовщину, халяву, липу, показуху и сытость. При этом одно из наиболее часто повторяющихся в его лирике позитивных слов в з а п р а в д у.

Алексей Симонов. Корниловский мятеж совести
Володя был высокого накала, высокого каления русский интеллигент с постоянными сомнениями в своей нужности, талантливости, правильности совершённого. При этом я не знаю случая, когда Владимир Николаевич Корнилов изменил бы себе.

Сергей Шаргунов. Неподавленный Корнилов
Он не стремился к громкой фразе, сверкающему жесту, выезду за границу. Тихо, угрюмо противостоял, как бы и напросившись в запрещенные.

Борис Жутовский о Владимире Корнилове
Он прожил нашу жизнь. И его гноили, выгоняли, травили, лишали. Годами – ни строчки, но как у самых-самых – в списках, на кухнях – в радость.

Владимир Крюков. Письма Владимира Корнилова
Это письма большого русского поэта к неведомому провинциальному стихотворцу…

Русская исповедно-завещательная библиография: влиятельные люди о влиятельных книгах
Корнилов – участник проекта по формированию списка книг, в наибольшей степени повлиявших на формирование современной русской интеллигенции.

Галина Нерпина. Учитель
Заслужить уважение Корнилова было непросто, потерять – страшно…

Библиография

Журнальный зал
Список журнальных публикаций произведений Корнилова 90-х – начала 2000-х гг.

Ей-богу, твои ухищренья смешны,
Стыдливая, бедная лира.
Красивым девчонкам стихи не нужны,
И это вполне справедливо.

Для женщин счастливых, для крепких мужчин
Поэзия — мелкая ставка.
Их поприще — жизнь, и, как всякий почин,
Она их берет без остатка.

Как мало веселых и звонких людей!
Поэтому грусть в дешевизне.
Читатель стиха, поскорее редей
Во имя вершителя жизни!

Когда в мирозданьи совсем никого
Жалеть уже станет не надо,
Засяду писать для себя самого,
Не зная ни капли пощады.

На площади на Маяковской
Гремят барабаны и медь.
С охотою не стариковской
В толпу затесался глядеть.

Во всю батальонную силу
Играет оркестр духовой,
Как вырыли немцу могилу
В суровых полях под Москвой.

И холодом бьет по подошвам
Знакомая звонкая дрожь,
И помню, что все это в прошлом,
В сверхпрошлом, а все-таки, все ж.

И с мукою давней и тайной
И полупонятной тоской
Слежу, как, свернув с Триумфальной,
Идет батальон по Тверской.

Пошли косяком годовщины,
А жизни остался — лоскут.
И вроде совсем без причины
Последние слезы текут.

Музыки не было, а была
Вместо неё — гитара,
Песнею за душу нас брала,
За сердце нас хватала.

И шансонье был немолодым,
Хоть молодым — дорога,
Но изо всех только он один
Лириком был от бога.

Пели одни под шейк и брейк-данс
И под оркестр другие,
А вот с гитары на нас лилась
Чистая ностальгия.

Был этот голос словно судьба,
Словно бы откровенье,
Нас он жалел и жалел себя,
А заодно и время.

Пел свое, времени вопреки,
И от его гитары
Все мы, усталые старики,
Все же еще не стары.

В глуши лесной играют Баха
(Не на рояле — клавесине!),
И старый Бах встает из праха —
И снова в славе, снова в силе.

Звучит средь хвои неземная —
Не знаю — фуга ли, соната,
А наша глухомань лесная
Уверена, что так и надо.

Сквозь ветки до небесной тверди
Воскресшие доходят звуки,
Не это ли и есть бессмертье,
Преодоленье смертной муки,

Преодоленье притяженья
Земли, и времени, и долга.
И замер я от приближенья
Полёта, волшебства, восторга!

За стенкою играют Баха,
И радости моей нет краю,
И взмокла на спине рубаха,
Как будто это я играю,

Как будто я уже причислен —
От музыки окрепший духом! —
К высоким самым, самым чистым
Надеждам, помыслам и звукам.

Гоняет старость и усталость
Бах, заиграв на клавесине.

Такие чудеса остались
Лишь в решете и лишь в России.

Не владею белым стихом
Для себя, для своей работы.
Белый стих пополам с грехом
Истребляю на переводы.

Белый стих меня не берет
Ни в балладах, ни даже в песнях,
Не познал я его высот,
Не гулял в его тайных безднах.

Помню, в молодости с тоской,
Ошалелый и оробелый,
Я глядел, как наставник мой
Километры гнал пены белой.

Этих тысяч двенадцать строк,
А быть может, еще поболе,
Я без рифмы жевать не мог,
Как жевать не могу без соли.

. Рифма, ты ерунда, пустяк,
Ты из малостей — микромалость,
Но стиха без тебя никак,
Хоть зубри, не запоминалось.

Рифма, ты и соблазн, и сглаз,
Ты соблазном и сглазом сразу
Отравляешь лирикой нас,
И несем ее, как заразу.

Рифма, нет на тебе креста,
Ты придумана сатаною,
Но и жизнь без тебя пуста,
Хоть намучаешься с тобою.

* * *
Изящно, легко и галантно!
Ну что же — и дальше пиши.
Отмерено вдоволь таланта,
Недодано только души.

И полного нет разворота,
И самая малость тепла.
Ну что ж — это не для народа,
Тут важно, чтоб горстка прочла.

А все же хватает таланта
И всем ты, ей-богу, хорош.
Да только пуанты, пуанты,
Пуанты заместо подошв.

Но тем, кто читает усердно
И учит тебя наизусть,
Твои мельтешенья по сердцу
И мил микромир получувств,

Где нету свинцового неба
И вихря и черной воды,
Где нет всероссийского гнева,
Предвестия общей беды.

Нас такие
Ковали деспоты.
Ностальгию хлебали с детства мы
И не скепсису,
Не иронии,
А доверились
Жажде родины.
Боль по родине,
По отечеству
Не пародии
Человечности.
Поразила
Нас скорбь нелепая
По России, которой не было…

* * *
…И загадку жизни моей.
А. Ахматова

Взыскующему — исполать! —
Недолго ведь страху поддаться…
Себя невозможно понять,
Однако не грех — попытаться.

Тогда-то твой смысл или суть —
Чтоб взыск не остался впустую —
Откроются лишь на чуть-чуть —
Не больше, чем долю шестую…

Ты хочешь себя разгадать?
Но круглую эту загадку,
Куда тяжелей раскатать,
Чем, скажем, солдатскую скатку.

Зачем-то запретна она,
Кощеева эта сверхтайна…
Посмотришь — совсем не страшна,
А всё же для многих — летальна.

29 июня 1928 года в Днепропетровске родился поэт Владимир Корнилов.

В его стихотворениях не было того, что называется "красотой слога". Никакого робкого дыхания, вдохновенной гладкости, тумана. Стих Корнилова угрюм, рублен, угловат. Работа, скорее, каменотеса, чем живописца.

Еще больше его поэзии могла навредить прямота высказывания, политизированность, стремление сказать обо всем, что болит, "в лоб". Но тайна настоящего поэта в том, похоже, и состоит, что даже очевидные слабости становятся его силой.

Владимир Корнилов был, наверное, не самым ярким русским лириком конца ХХ века, но точно - самым прямодушным.

Он с детства, с семи лет, видел себя поэтом. И ничто этому не могло помешать - ни война, ни солдатская лямка, ни изгнание из Литинститута, ни притеснения властей.

Эту истовую самоотверженность молодого Володи Корнилова, его готовность идти на плаху ради правды сразу почувствовала Анна Ахматова. Она, испытавшая на себе всю тяжесть креста русского поэта, дала ему свою охранную грамоту - рекомендацию в Союз писателей.

"Упорная и живая работа при сильном и своеобразном даровании, - писала Ахматова 15 апреля 1964 года, - дает право В. Н. Корнилову встать в ряды членов Союза советских писателей. Своя интонация и свой путь в поэзии - явления совсем не такие уж частые. "

Путь Корнилова оказался сложен и горек, поскольку совесть и призвание были в нем скручены в один узел.

Он все время во что-то горячо вмешивался, за кого-то бесстрашно вступался. После очередного заступничества его на двадцать лет перестали печатать. Даже переводы не мог публиковать под своим именем.

Запах духов (Давняя история).

Попытка душу разлучить.
Б. Пастернак. Сестра моя жизнь

Запах духов — неприкаянный запах.
Головы кружит влюбленным и слабым.
Что до любви — отлюбил я уже,
Да и духам позабылось названье.
Но, как втяну этот запах ноздрями,
Зябко становится на душе.

Есть у поэтов надежное средство:
Хочется что-нибудь вынуть из сердца,
Не напивайся и не блажи.
Сядь и об этом всерьез напиши.

Шел я, вихрастый, худой и губастый.
Встретил тебя и сказал тебе:
— Здравствуй! —
Ты засмеялась.
Бровь подняла.
Мне показалось:
Все поняла.

Мы проваландались самую малость:
Скоро пошли непогожие дни.
Но по парадным не обжимались:
Ты в эти годы жила без родни.

Смелая девушка. Первая женшина!
Первое чудо средь вечных чудес.
Помню, как мне залепила затрещину,
Но, не робея, я снова полез.

Было в ту пору мне девятнадцать,
Было в ту пору тебе — двадцать два.
Надо сдаваться.
Куда же деваться?
Даже не стоило драться сперва.

Нравилась нам поначалу забава.
Нам поначалу хватало запала.
Мы просыпались в первом часу.
Ты в институт торопилась. Духами
Прыскала локоны и за ушами,
И на лету наводила красу.
Кальки сворачивала, а руку
Не успевала всадить в рукав.
Глянем — и бросит опять друг к другу,
Тут уж не прячься и не лукавь!

Но очумелые, как укротители,
(Что человечат, калечат зверей),
Помню, мои озверели родители
И от любви уводили твоей.
Родичи, что ли, твои не потрафили
И о тебе небылицы плели
(Все потому, что свои биографии
Предки мои, как невинность блюли).
Помню, они не на шутку гордились,
Что обошли все капканы с умом:
И в оккупациях не находились,
И не пропали в — тридцать седьмом.

Ну а твои были шиты не лыком!
Вождь их чинами сперва наградил:
Дядька был маршалом,
батька комбригом,
Ну а с мамашей — Фадеев крутил.
Впрочем, другие романы затеяв,
Скоро мамашу оставил Фадеев,
Думать Фадеев о ней позабыл,
Но о семье позаботился Сталин;
Маршал немедля был к стенке поставлен,
Батьку с мамашей загнали в Сибирь.
.
.

Вся извелась моя бедная мачеха,
Перед отцом исходила тоской:
— Если мерзавка опутает мальчика,
То пропадет он с анкетой такой!

Был я беспечный, безжалостный парень,
В головы им, точно гвозди, вбивал:
— Блок был опален, Есенин опален
И Пастернак-то в чести не бывал. —
Где там! От гнева на стенку полезли.
Что им Есенин, что Пастернак?

И потому к ним на Красную Пресню
Я уже было ходить перестал.
В полдень мы хлеб с маргарином жевали
И за стихи принимались опять.
Их ни в едином не брали журнале,
Но на журналы было плевать.
Хуже —
что худо жилось нам без денег
И что ни вечер кидалась ты в плач:
Дескать, я бездарь, отпетый бездельник
И никакой не поэт, а трепач.
Пишешь стихи? Так пиши для печати.

Я понимал: это крик о пощаде.
Скоро от слез твоих вовсе промок,
Только с собою сладить не смог.

Как-то проснулся и понял, что — баста!
Пусто в груди и ни капли любви.
Кончилась. Так же, как в тюбике паста.
Больше не выдавишь — и не дави!
Все хорошо, черт возьми, что не поздно! —
Встал я, собрал всю охапку стихов,
Обнял тебя, и ударил мне в ноздри
Запах прощания, запах духов.
Вся неприкаянность, радость и ярость —
Мне показалось — выдохлись враз.
То, что в тебе от меня оставалось,
Не разбираясь, выскоблил врач.

И вот тогда-то пошла мешанина:
Предками был я немедля прощен
И в добродетельного мещанина
Чуть было не был уже обращен.

С кем ты спала — я лишь знал понаслышке.
Были все это уже не мальчишки —
Парни добротные, лет тридцати.
Ты мне подробности эти прости.
Но, коль писать, так уж полную правду,
А умолчанье — все-таки ложь.
Начал рассказ и, пожалуй, обратно —
Даже захочешь! — не повернешь.

Дети врагов трудового народа,
Бывших шахтеров и кузнецов!
Что вы за племя? Что за порода?
Тянет ли вас на дорогу отцов?
Вы понимаете, время какое?
Вечно чего-нибудь скверного ждешь.

Вот потому-то с бессонной тоскою
Думал о вас наш учитель и вождь.
Думал. И вот что решил напоследок:
Чтоб уберечь вас, не выдать беде —
Спрятать от всех иноземных разведок
На Колыме или в Караганде.

И по веленью учителя нашего
Всяких племянниц, племянников маршала
Взяли и вывезли на Колыму.
(Кроме тебя. Ты сидела в Крыму.)

Кто-то советы давал тебе дошлые:
— Что ты рыдаешь. Мужа возьми.
Все, понимаешь, тут дело в жилплощади.
С мужем им хуже. Больше возни.
Ну, пропиши хоть хромого какого-то.
Им не опасна чужая жена.
Им, понимаешь, жилплощадь нужна.

И вот тогда-то тебя осенило.
Это был козырь в пропащей судьбе.
Прямо с вокзала ты мне позвонила,
И, удивляясь, пошел я к тебе.
Кажется, дождь моросил на Арбате.
Комната плавала в полумгле.
Полулежала ты на кровати,
Полусидел я на шатком столе.

Помню лицо твое с жалкой улыбкой,
Малость увядшей, манящей и липкой.
Только все номером было пустым.
Надо ведь быть дуралеем отпетым,
Чтобы — где некогда царствовал первым,
Царствовать пятым или шестым.

Взяли тебя в декабре, на рассвете.
Двери солдатам открыли соседи.
Ты к их приходу готова была,
Чуть не полгода в платье спала.
А оставалось всего-то полгода,
Пару зачетов, проект — и диплом.
И расставаться с Москвй неохота,
И уж, конечно, с московским теплом.

. Я и не ведал! Клянусь небесами.
В день, когда мне о тебе написали,
Я в караулке дремал на боку
Где-то на юге в зенитном полку.
Жестокосердию, что ли, в отместку
Месяца три с половиной назад
Мне под расписку вручили повестку
Спешно явиться в военкомат.
Чуб мне состригли. Форму мне выдали.
В шкуру зеленую запросто влез
И поклянусь, что в прилаженном сидоре
Не уместился маршальский жезл.

После учился под Ленинградом,
Вышел с грехом пополам лейтенантом.
Ротный не выдал, бог сохранил
И не закинул на Сахалин.
Пьянствовал. Резался в карты безбожно,
Как первосортное офицерье.

И за спиной твоего армянина
Жизнь твоя стала — сплошная малина,
И наплевать на медвежью глушь.
Шил он изящную обувь. А обувь
В этой глуши разыщи-ка, попробуй!
Вот и срывали правильный куш.