Российская историческая наука за рубежом реферат
Обновлено: 04.07.2024
Историческая наука в России прошла долгий и сложный путь. Ее становление относится к временам Киевской Руси. Одним из древнейших дошедших до нас величайших исторических памятников является “Повесть временных лет” (XI в.) . Уже в более полном названии “Повести” — “Се повести времяньных лет, откуда есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуда Руская земля стала есть” — содержится указание на идейно-тематическое содержание летописи. В XVI в. отдельные летописи стали сводить в летописные своды, объединенные какой-либо одной общей идеей. Первым таким сводом была “Степенная книга” , которая излагала исторические события по поколениям (степеням) . В 1674 г. в Киеве появился и первый учебник русской истории—“Синопсис” , написанный Иннокентием Гизелем. Он представлял из себя литературную обработку летописей и сказаний. Безусловно, все эти труды не были строго научными. Они в основном содержали перечень исторических фактов, важных и второстепенных, с добавлением сказаний и житий святых, без глубоких попыток как-то связать и объяснить сами факты.
История как наука стала рождаться в России, как и в Европе, в XVIII в. Но в России она становилась на ноги в более трудных условиях: в стране очень долго, по сравнению с Европой, не было светских высших учебных заведений, которые готовили бы научные кадры. В Европе первый светский университет появился в XII в., а в России Академия наук открылась лишь в 1725 г., первый университет (московский) —в 1755 г. Первым русским исследователям пришлось столкнуться и с фактическим отсутствием источниковой базы, которая является фундаментом исторической науки. Когда Петр 1 издал указ о необходимости написания истории России и обязал Синод собрать по епархиям рукописи, их было представлено лишь 40, причем из них лишь 8 исторического характера.
Первая попытка написать систематизированный обзор принадлежала не академикам, и даже не историку по образованию. Автором его стал В. Н. Татищев (1686—-1750 гг) , который был государственным служащим и широко образованным человеком. Это был первый систематизированный труд по отечественной истории. Кроме того, Татищевым была создана инструкция по собиранию географических и археологических сведений о России, принятая Академией наук. Вместе с тем, оценивая вклад Татищева в становление исторической науки, отметим, что ему не удалось осмыслить собранный материал, связать его концептуальной идеей. Его история России представляла собой сборник летописных данных. Отсутствие же литературной обработки и тяжелый язык делали труд Татищева сложным для восприятия даже его современниками.
Во второй половине XVIII в. в развитии исторической науки в России происходит перелом, связанный с началом эпохи “просвещенного абсолютизма” . В этот период сначала по инициативе государей, прежде всего Екатерины II, поднимается интерес к истории России среди образованной части населения. Это движение объединило и историков, и литераторов, и государственных служащих, и частных лиц.
Во второй половине XVIII—начале XIX в. Были сделаны значительные шаги в создании источниковой базы для развития исторической науки. Известным просветителем XVIII в., писателем и издателем Н. И. Новиковым предпринята попытка свести воедино собранные летописи, государственные акты, старинные литературные произведения в единый сборник. Им стала 20-томная Древняя Российская Вивлиофика.
Благодаря подвижническим усилиям собирателей и созданию источниковой базы смог появиться знаменитый. труд Н. М. Карамзина “История государства Российского” . (Он выходил в свет отдельными томами с 1816 по 1829 г.) . Это был первый цельный взгляд на русскую историю, изложенную с определенных мировоззренческих позиций. Карамзин отошел от простого летописного перечисления исторических фактов и, опираясь на источники, рассказал, описал историю. Поскольку он был не только историком, но и известным писателем, созданная им история была написана литературным языком. Современники читали ее с огромным интересом. Весь труд Карамзина был связан одной основополагающей идеей, — создание национального государственного могущества России. Поскольку, по мысли Карамзина, к этому могуществу привели Русь ее государственные деятели то внимание было уделено именно русским Великим князьям и царям. Эта односторонность взгляда историка была отмечена уже современниками, которые критиковали его за это Подход Карамзина к истории России, метод ее изложения, к сожалению, были активно использованы в 30— 40-е гг. для создания властями официальной исторической доктрины. Карамзин же за свой труд был назначен первым в истории России официальным государственным историографом.
В 30—50-е гг. историческая наука в России оказалась под жестким государственным контролем и строгой цензурной опекой. Шаг вперед она смогла сделать в пореформенный период 60—70-х гг. XIX в. Именно тогда в исторической науке стало формироваться довольно широкое либеральное направление, которому приходилось отстаивать свои позиции в борьбе с официальной идеологией. Среди виднейших русских историков второй половины XIX в. отметим и В. О. Ключевского (1841—1911 гг.) , чей труд оказал решающее воздействие на становление отечественных исторических школ.
Говоря о развитии исторической науки в России, следует вспомнить и почти забытого историка Н. Я. Данилевского (1822—1885 гг.) . Между тем он задолго до европейских ученых разработал основные принципы культурно-цивилизационного подхода к изучению исторического процесса. Именно он выдвинул теорию культурно-исторических типов (цивилизаций) и впервые под этим углом попытался рассмотреть славянскую цивилизацию. Таким образом, в начале XX в. историческая наука находилась на подъеме. Она стояла на пороге новых исторических открытий. Вполне мог состояться значительный рывок вперед. Однако этого не произошло.
После октябрьской революции 1917 г., по мере становления тоталитарного политического режима, историческая наука оказалась в сложнейшем, зачастую трагическом положении. Историческая наука была превращена в инструмент политики и средство идеологической обработки народа. Каждый историк обязан был следовать тем концепциям, которые были одобрены сверху. Единственно верным признавался только один, марксистский подход. К концу 30-х гг. под непосредственным руководством И, В. Сталина для обеспечения единого толкования исторического процесса была создана концепция, ставшая для историков нормативной. Она нашла отражение в изданном в 1938 г. учебнике “История ВКП(б) . Краткий курс” . Отечественная историческая наука была отсечена от общемировой, так как все труды, издаваемые за границей, либо тщательно отбирались, либо вовсе не допускались в страну.
После революции многие ученые эмигрировали из России, В 1922 г. из России были высланы около 300 представителей интеллигенции, в том числе и историков. А в начале 30-х гг. среди историков была проведена чистка, в результате которой около 130 из них оказались в числе репрессированных. Среди них были такие крупные специалисты, как С. Ф. Платонов, академики Н. П. Лихачев и Е. В. Тарле, профессора Ю. В. Готье и многие другие. В таких условиях партийной опеки советская историческая наука продолжала по сути находиться вплоть до середины 80-х годов нашего времени. Хотя после смерти Сталина были и периоды некоторого смягчения идеологического диктата, особенно в период “оттепели” 50—60 гг. И тем не менее было бы неверным считать, что в советский период развитие исторической науки было парализовано полностью. Даже в этих тяжелейших условиях появлялись серьезные научные труды, которые и сегодня представляют ценность.
В начале 80-х гг. в связи с провозглашенной М. С. Горбачевым политикой перестройки и гласности в исторической науке произошел своеобразный “обвал” , последствия которого мы переживаем сегодня. На историков хлынул шквал неизвестных ранее документов и трудов, стали доступны архивы и спецхраны, работы зарубежных коллег. Это явилось для исторической науки не только долгожданным событием, но и испытанием.
Сегодня наиболее актуальными для исторической науки являются следующие задачи: во-первых, тщательное, объективное, вдумчивое изучение всех новых источников, как отечественных, так и зарубежных, во-вторых, поиск новых методологических подходов в изучении истории.
Ошибка в тексте? Выдели её мышкой и нажми
Остались рефераты, курсовые, презентации? Поделись с нами - загрузи их здесь!
Историческая наука в России в 20-е - начале 30-х гг. развивалась в чрезвычайно сложных условиях. Не менее сложна была ситуация в российской исторической науке за рубежом, которая именно в это время переживала процесс становления и организационного оформления.
I — попытки объединения леса и степи (до 972 г.);
II — борьба между лесом и степью (972 - 1238 гг.);
III — победа степи над лесом (1238 - 1452 гг.);
IV — победа леса над степью (1452 - 1696 гг.);
V — объединение леса и степи (1696 - 1917 гг.).
Таким образом, российская историография 20-х - начала 30-х гг. - сложное и многоплановое явление. В ней параллельно сосуществуют, а чаще всего борются различные как с точки зрения методологии, так и с точки зрения методики направления. Однако именно эта ситуация позволяет говорить о значимости и плодотворности этого периода развития исторической науки, ибо в ней существовало действительное многообразие мнений.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
Артизов А. Н. Проблемы отечественной историографии в трудах ученых старой школы в послеоктябрьский период // История СССР. 1988. № 6. С. 76 - 91.
Вандалковская М. Г. А. А. Кизеветтер. История и политика в его жизни // История и историки. М., 1990. С. 231-258.
Деникин А. И. Очерк русской смуты: В 4 т. М.: Наука, 1991. Т. 1. 520 с.; Т. 2. 377 с.
Какурин Н. Е. Как сражалась революция: В 2 т. 2-е изд. М.: Политиздат, 1990. Т. 1. 272 с.; Т. 2. 431 с.
Мельгунов С. П. Осада Зимнего дворца [Вступительная статья Ю. Н. Емельянова] // Вопросы истории. 1993. № 1. с. 109-128.
Роговин В. Л. Д. Троцкий о НЭПе // Экономические науки. 1990. № 1. С. 94 — 102.
Соколов В. Ю. О характере обсуждения советскими историками в середине 20-х годов проблем образования финансового капитала в России // Некоторые вопросы отечественной истории в советской историографии. Томск, 1989. С. 83-95.
Суханов Н. Н. Записки о революции: В 3 т. М.: Политиздат, 1991-1992. Т. 1, кн. 1-2. 383 с.; Т. 2, кн. 3-4. 399 с.; Т. 3, кн. 5-7. 415 с.
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций: Поправки и дополнения к литературе эпигонов. М.: Наука, 1990. 333 с.
Анализ историографического наследия эмиграции с целью выявления новых подходов в изучении отечественной истории и степени их отражения в современной исторической науке. Изучение динамики познания истории исторической науки пореволюционной эмиграции.
| Рубрика | История и исторические личности |
| Вид | автореферат |
| Язык | русский |
| Дата добавления | 28.12.2017 |
| Размер файла | 91,4 K |
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Специальность 07.00.09 -историография, источниковедение и методы исторического исследования
Автореферат
доктора исторических наук
Историческая наука Русского зарубежья 1920-1930-х годов
в отечественной и зарубежной историографии
Цепилова Вера Ивановна
Екатеринбург 2010
Работа выполнена в Отделении истории Учреждения Российской академии наук Институт истории и археологии Уральского отделения РАН
Научный консультант доктор исторических наук, профессор Сперанский Андрей Владимирович
Официальные оппоненты: доктор исторических наук Бочарова Зоя Сергеевна
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Учреждения Российской академии наук Институт истории и археологии Уральского отделения РАН
Ученый секретарь диссертационного совета, доктор исторических наук Е.Г. Неклюдов
Общая характеристика работы
Объектом диссертационного исследования является история исторической науки Русского зарубежья 1920-1930-х гг. В ходе общественно-политических перипетий начала XX века за рубежами России оказались около 150 историков, чья научная и общественная деятельность привлекала и привлекает внимание отечественных и зарубежных исследователей с момента формирования пореволюционной российской эмиграции. В настоящее время определилась проблематика исследований, персональный состав участников, сформировались центры по изучению Русского зарубежья, что позволяет выделить основные тенденции становления и развития познавательного процесса.
Предметом исследования является совокупность мнений и оценок, отражающих опыт теоретико-методологического и концептуального осмысления исторической науки Русского зарубежья 1920-1930-х гг. в трудах отечественных и зарубежных авторов.
Цель и задачи исследования. Целью диссертационного исследования является интегративный анализ процесса накопления знаний об исторической науке Русского зарубежья и его осмысление в отечественной и зарубежной историографии.
Для достижения поставленной цели поставлены следующие задачи:
- выявить тематику, содержание и методологию исследований, созданных в определенных культурно-исторических реалиях и контексте корпоративных ценностей, традиций и форм поведения;
- изучить динамику познания истории исторической науки пореволюционной эмиграции, дать периодизацию этого процесса;
- показать специфику изучения исторической науки Русского зарубежья в трудах эмигрантов, советской и зарубежной литературе;
- на основе анализа и обобщения научного знания определить наиболее перспективные проблемы изучения;
- проанализировать историографическое наследие эмиграции с целью выявления новых подходов в изучении отечественной истории и степени их отражения в современной исторической науке.
Верхняя дата, во-первых, связана с выходом исследователей на уровень монографических трудов и докторских диссертаций, что свидетельствует о высокой степени изучения отдельных сторон жизни пореволюционной эмиграции и творчества некоторых ее представителей. Во-вторых, определились основные теоретико-методологические и концептуальные подходы, персональный состав участников познавательного процесса, сформировались научно-исследовательские центры. Автор понимает относительность конечной даты, поскольку процесс в целом продолжается.
Одной из первых попытку дать целостную картину изучения жизни и творчества А.А. Кизеветтера предприняла М.А. Шпаковская, но фактически автор ограничилась систематизацией историографических источников 44 Шпаковская М.А. А.А. Кизеветтер в отечественной историографии. М., 2003. .
Источниковая база определяется целями и задачами диссертационного исследования. Необходимость изучения исторической науки Русского зарубежья 1920-1930-х гг. в контексте противоречивого развития отечественной исторической науки обусловила систематизацию историографических источников по типам и видам источников.
Первую группу источников составили труды обобщающего характера по истории отечественной исторической науки (монографии П.Н.Милюкова, Р.Ю. Виппера, П.М. Бицилли, М.Н. Покровского, Л.Н. Рубинштейна, Г.В. Вернадского, А.Н. Цамутали, А.М. Сахарова, Л.Н. Хмелева, Л.П. Репиной, В.П. Корзун и др.; статьи А.Н. Сахарова, А.А. Искендерова, В.А. Муравьева, М.Г. Вандалковской;и др.), отразившие историческую динамику процесса познания, тенденции его развития и современные представления о науковедении. Эти работы позволили сопоставлять процесс изучения исторической науки Русского зарубежья 1920-1930-х гг. и развитие науки в СССР, взгляды историков-эмигрантов и их оценку в трудах советских историографов.
К этой группе относятся труды, посвященные истории исторической науки Русского зарубежья в целом (А.А. Кизеветтер, А.В. Флоровский, И.И. Гапанович, В.Т. Пашуто, Л.К. Шкаренков, В.И. Оноприенко, М.Г. Вандалковская, В.М. Селунская, М.А. Раев, В.П. Корзун, С.П. Бычков; и др.). Для обоснования авторской позиции в процесс изучения были включены историографические и исторические работы историков-эмигрантов. Особое внимание в исследовании было уделено рецензиям, которые в условиях эмиграции стали оптимальной формой профессиональной рефлексии историков. Они в концентрированном виде отражали взгляды исследователей на исторический процесс в целом, отдельные периоды истории России, методологические и концептуальные построения авторов.
В эту группу источников вошли также работы, посвященные евразийству, интерес к которому не ослабевал в течение всего исследуемого периода (Н. Рязановский, О. Бесса, М.Г. Вандалковской, Б. Лаврова, Л. Люкса, В.Я. Пащенко, О.Д. Волкогонова, А.В. Антощенко, Н.Н. Алеврас, Л.В. Пономарева, Н.А.Омельченко, В.М. Хачатурян, А.В. Соболев, С.С. Хоружий, И.И. Сиземская, И.И. Исаев, М. Ларюэль; и др.).
Вторую группу источников составляют труды по истории Русского зарубежья 1920-1930-х гг. В работах М.А. Раева, В.Т. Пашуто, Л.К Шкаренкова, Ю.А. Полякова, В.В. Костикова, М.Г. Вандалковской, А.В. Квакина, Г.Я. Тарле, В.М. Селунской, Л.П. Лаптевой были поставлены методологические, теоретические и концептуальные проблемы изучения наследия российской эмиграции. Изучение трудов о положении эмигрантов в отдельных регионах и странах (Е.П. Серапионова, О.А. Казнина, Е.П. Аксенова, А.Б. Арсеньев, Л.М. Муромцева, М.Ю. Досталь, Е.В. Петров, М. Йованович, А. Копрживова, Н. Аблова, Г.В. Мелихов, О.И. Кочубей, В.Ф. Печерица, А.А. Хисамутдинов, Е.П. Таскина А.Б. Ручкин, И.В. Сабенникова, З. Сладек, М.Н. Мосейкина; и др.) позволило сопоставить условия и специфику творчества, показать влияние на него внешней среды.
В эту группы включены исследования о высылке интеллигенции (А.М. Гак, М.С. Геллер, Л.А. Коган, В.В. Сапов, Г.А. Савина, С.С. Хоружий, М.Е. Главацкий, С.И. Малышева); социальной, социально-правовой адаптации русской эмиграции (М. Йованович, З.С. Бочарова, Е.П. Серапионова, И.В.Сабенникова, Е.В. Петров, И.П. Савицкий, А. Копрживова; и др.); научным и образовательным структурам (Л.С. Кишкин, В.А. Тесемников, И.В. Сабенникова, Е.И. Тимонин, Е.Г. Осовский, Е.П. Аксенова, А. Копрживова; и др.).
Третью группу источников составили статьи по истории русских научных организаций (Г. Фишер, В.А. Тесемников, Е.П. Аксенова, Е.Ю. Басаргина, В.П. Борисов; и др.), которые показывают внутреннюю социальность научного познания, проблемы истории России, вызывавшие дискуссии, выявить межличностные отношения и показать их влияние на творческий процесс. Особый интерес для нас представляют работы о деятельности Русского Заграничного Исторического архива, Русских академических групп, Русского Исторического Общества.
Четвертую группу составили материалы, игравшие вспомогательную роль в исследовании (переписка историков, мемуарная литература, архивные материалы, документы общественных, научных и образовательных учреждений). В диссертации использованы материалы 7 фондов ГАРФ (Русского заграничного исторического архива, Пражского комитета по ознаменованию 175-летия Московского университета, личных фондов П.Н. Милюкова, Е.Ф. Шмурло, В.А. Мякотина, С.Г. Пушкарева, К.П. Гулькевича, Временного главного комитета Всероссийского союза городов).
В настоящее время Русское зарубежье изучается в более чем 120 государственных и общественных научных, научно-исследовательских и культурных центрах. Репрезентативность выборки определялась не столько количественными параметрами, сколько новаторскими суждениями авторов, постановкой и разработкой новых тем, применением новых методов в исследовании.
Теоретико-методологическая база исследования. Современная познавательная ситуация характеризуется многообразием теоретико-методологических основ конкретно-исторических исследований. Дискуссии по проблемам методологии выявили три основные макротеории - формационную, модернизационную и цивилизационную 11 Проскурякова Н.А. Концепция цивилизации и модернизации в отечественной историографии // Вопросы истории. 2005. № 7. С. 154. , каждая из которых имеет своих сторонников и оппонентов. Особой критике была подвергнута формационная парадигма. Часть исследователей отвергала онтологический и гносеологический потенциал формационной теории, другие видели перспективу в синтезе формационного (объективного) и антропологического (субъективного) аспектов истории 22 Чешков М. Понимание целостности мира: в поисках неформационной парадигмы // Мировая экономика и международные отношения. 1990. № 5; Гуревич А.Я. Двоякая ответственность историка // Проблемы исторического познания. М., 1999; Барг М.Я. Цивилизационный подход к истории. Дань конъюнктуре или требование к науке // Коммунист. 1991. № 3. . Критика теории формаций в значительной степени была связана с ее вульгаризацией в советском наукознании, подменой исторической методологии социологическими построениями. Однако признание кризиса не только отечественной, но и мировой исторической науки свидетельствовало о глубинных причинах трудностей, связанных с ограниченностью линейно-стадиальной конструкции исторического знания; несоответствием теории и практики; сведением всего исторического процесса к объективистскому или к субъективистскому подходу; усложнением и многоуровневостью исторического знания.
В 1990-е гг. исследователи стали активно применять теорию модернизации 33 Ильин В.В, Панарин А.С, Ахиезер А.С. Реформы и контрреформы в России. Циклы модернизационного процесса. М., 1996; Красильщиков В.А. Вдогонку за ушедшим веком. Развитие России в XX веке с точки зрения мировых модернизаций. М., 1998. , существенно корректируя ее классические версии. Большой вклад в ее современную модель внесли уральские исследователи 11 Алексеев В.В., Алексеева Е.В., Денисевич М.Н., Побережников И.В. Региональное развитие в контексте модернизации. Екатеринбург, 1997; Алексеев В.В. Общественный потенциал истории. Екатеринбург, 2000; Побережников И.В. Переход от традиционного к индустриальному обществу: теоретико-методологические проблемы модернизации. М., 2006. . Рассматривая модернизацию как переход от аграрного, традиционного общества к современному, индустриальному, ученые видят ее сущность в признании возможностей собственных оригинальных путей развития (национальных моделей модернизации), поворотных точек в процессе развития, в которых может происходить смена маршрута движения, осознание конструктивной, положительной роли социокультурной традиции в ходе модернизационного перехода. В такой трактовке модернизация может рассматриваться как приспособление цивилизации к меняющимся условиям.
В исследовании интегративным основанием стал цивилизационный подход, который имеет собственную историю и трактовки 22 Ионов И.Н. Методологические проблемы теории цивилизаций и русская философская традиция // Проблемы исторического познания. М., 1999. С. 60-61. . В соответствии с этой парадигмой, Россия рассматривается как устойчивая социокультурная общность, подверженная органическим или неорганическим изменениям вследствие внутренней логики развития и под влиянием / давлением внешних факторов 33 Сенявский А.С. Цивилизационный подход в изучении российской истории XX века: Некоторые теоретико-методологические аспекты // Россия и мировая цивилизация. К 70-летию члена-корреспондента РАН А.Н. Сахарова. М., 2000. . В условиях кризиса собственной шкалы ценностей, характерного для современной России, этот подход, направленный на выявление специфики отдельных обществ, помогает ориентироваться во времени, поддерживать и развивать культурную традицию. Следовательно, выявление и учет в исследовательской практике глубинных основ собственной цивилизации становится основанием для развития страны, позволяет реализовать прогностическую функцию историографии.
Принцип целостности ориентировал нас на необходимость подходить к изучению каждого периода или направления в истории исторической науки как к системе взаимосвязанных элементов и причин, обусловивших их изменения.
При анализе процесса изучения исторической науки Русского зарубежья автор руководствовалась принципом ценностного подхода, выделяя те идеи и положения в трудах исследователей, которые имеют значение для современного этапа развития историко-научных знаний.
В исследовании используется сравнительно-исторический метод, позволивший выявить общие черты, особенности, самобытность и степень заимствования исторических концепций, как историков-эмигрантов, так и исследователей, занимающихся изучением их творчества. Проблемно-хронологический метод позволил сгруппировать научную литературу по отдельным вопросам и выявить эволюцию научной мысли, вскрыть закономерности накопления и углубления историографических знаний. Метод ретроспективного анализа применялся нами при изучении развития исторической мысли от современности к прошлому с целью выявления преемственности, сохранения элементов старого знания, а также проверки выводов эмигрантской историографии данными современной науки.
При изучении литературы, посвященной евразийской концепции, автор использовала предложенную В.С. Библером концепцию изначальной диалогичности и полилогичности культуры XX века и связанным с этим использованием понятие диалога (полилога) как методологического инструмента при анализе социокультурных феноменов. Такой подход позволяет выйти за рамки традиционного сравнительного анализа, сформировать представление о коллективном авторстве рассматриваемой проблемы.
Для определения исследовательских задач использовался метод перспективного анализа.
Диссертация вносит вклад в изучение процессов внутреннего развития отечественной исторической науки, доказана относительность противостояния и преемственность эмигрантской и советской историографии; взаимосвязь и взаимовлияние историографических школ. На этой основе показано формирование внутренних научных предпосылок для современного познавательного процесса.
В исследовании впервые систематизировано и проанализировано историографическое наследие эмигрантов об истории России, позволившее показать эволюцию их взглядов, различие в подходах к проблемам отечественной истории старшего, среднего и молодого поколений; выявить синхронность методологических поисков эмигрантов и европейских историков.
На примере изучения истории исторической науки Русского зарубежья раскрыты механизмы взаимодействия и взаимовлияния отечественной и зарубежной историографии. Вынужденное пребывание историков в странах-реципиентах способствовало развитию россиеведения, появлению новых исследовательских направлений и центров в зарубежной историографии; подготовке научных кадров. С другой стороны, историки-эмигранты активно осваивали национальные архивы, выявляя материалы по истории России, истории отношений Родины и страны-реципиента. Таким образом, формировалось единое историко-историографическое пространство, ставшее отличительной чертой современного познавательного процесса.
Сопоставление отечественной и зарубежной историографии по проблеме исследования показало особенности восприятия зарубежными коллегами творчества наших соотечественников, их роли в развитии национальной культуры страны пребывания. Исследование позволяет преодолеть некоторые стереотипы и предвзятые оценки в изучении проблемы, расширяет возможности для дальнейшего освоения наследия эмигрантов, его включения в духовный мир современного человека.
Уточнены или опровергнуты некоторые суждения о творчестве историков-эмигрантов, их роли в мировой историографии, содержавшиеся в работах предшественников.
Определены задачи дальнейшей исследовательской работы.
Выводы исследования могут быть использованы в политике государства в отношении соотечественников за рубежами России, а также в отношении мигрантов, прибывающих в нашу страну.
Апробация исследования. По теме диссертации опубликованы монография (15 п.л.), 42 публикации в федеральных и региональных изданиях общим объемом 37 п. л. Апробация темы осуществлялась также в элективных и учебных курсах, читавшихся в Уральском государственном лесотехническом университете и Уральской академии государственной службы.
Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы, включающего 752 опубликованных историографических источника, 134 общетеоретических публикации, приложения.
Основное содержание работы
Во Введении обоснованы актуальность и новизна темы диссертации, степень изученности, определены объект, предмет исследования, сформулированы его цель и задачи, источниковая база, практическая значимость избранной темы.
Процесс осмысления научного творчества историков-эмигрантов начался в 20-е годы XX столетия. Это были отклики на текущие публикации, как правило, посвященные недавним событиям. Когда стало ясно, что эмиграция продлится неопределенное время, были предприняты меры по систематизации научной продукции. По мере накопления историографического материала и успехов в библиографическом деле появляются обобщающие статьи. В этот же период начинается изучение деятельности профессиональных организаций историков. Первые историографические статьи, рецензии показывают, что эмигранты рассматривали историческую науку русского зарубежья как продолжение дореволюционного научного процесса и как часть исторической науки России. В статьях Флоровского и Кизеветтера творчество историков-эмигрантов рассматривалось как самодостаточная величина, а главная задача виделась в подведении определенных итогов и в постановке новых исследовательских задач.
Другая позиция была обозначена в монографии И.И. Гапановича, который представил эмигрантское наследие и советскую литературу как часть мирового познавательного процесса. Систематизация творчества историков-эмигрантов была проведена Гапановичем в рамках европейской историографической традиции, которая рассматривает наличие диаспоры как естественное явление, но при этом оценка литературы, особенно иностранных работ, дается в рамках представлений, характерных для отечественной историографии. Значительный интерес представляет то, что Гапанович одним из первых увидел преемственность советской и дореволюционной историографии.
С работами историков-эмигрантов были знакомы специалисты в СССР. Так, В.П. Полонский, отметив перемены настроений в эмигрантской среде, обратил внимание на евразийство и сменовеховство. При всей политизированности данной статьи можно отметить, что характеристика истоков и основных черт евразийства совпадала с критикой нового направления в историографии историками-позитивистами зарубежья.
В условиях 20-х гг., когда марксистская методология находилась в стадии становления, существовала глубокая и разносторонняя связь между советской и зарубежной русской исторической наукой. Сохранялась возможность сотрудничества с иностранными издательствами и периодическими изданиями[9], велась переписка с коллегами-эмигрантами. В 20-е годы в советских журналах, особенно библиографических разделах, регулярно давались материалы из жизни эмиграции, в том числе и научной[10]. Эмигранты широко использовали сборники документов, издававшиеся в СССР.
Вопросы российской, в том числе и эмигрантской историографии стали предметом исследования Г.В. Вернадского[20]. В отличие от российской историографии, в которой значительное внимание уделялось методологии исследований, а ее смена представлялась как развитие исторического познания, Вернадский дает либо краткие характеристики методологических основ исследований или вообще упускает этот вопрос, что создает впечатление случайности выбранных авторов и их трудов.
В советской историографии послевоенного периода наибольшее внимание уделялось евразийству. Работы Г.В. Вернадского критиковались не только за отсутствие классового подхода, но и игнорирование фактов, что сближало эту критику с позицией историков-позитивистов пореволюционной волны[22]. Наряду с критикой евразийства и методологии позитивизма, появляются положительные оценки конкретно-исторического материала исследований Е.Ф. Шмурло, А.В. Васильева, В.А. Мошина, А.В. Соловьева, В.А. Францева[23]. Но в отличие от работ 20-х годов творчество историков-эмигрантов ни в западной, ни в советской литературе уже не рассматривалось как часть российской историографии.
В этот же период в печати возобновляются обзоры публикаций в иностранных журналах, посвященных истории России[24]. Впервые после 20-х гг. выходят сборники научных работ, где наряду с работами советских исследователей печатались труды эмигрантов[25], начинается сотрудничество ученых в изучении российской эмиграции[26]. В специализированных журналах появляются работы иностранных авторов, анализирующих труды русских историков-эмигрантов[27].
Практически одновременно разработку темы исторической науки русского зарубежья начали Л.К. Шкаренков и В.Т. Пашуто[30]. Конечно, эти исследования несли на себе печать времени, но впервые в советской историографии изучение исторической мысли русского зарубежья стало самостоятельной проблемой. В.Т. Пашуто творчество историков-эмигрантов представил как деятельность историко-научного сообщества, действовавшего в рамках определенных институциональных структур; научные труды этого сообщества рассматривал как неотъемлемую часть русской и советской исторической науки; поставил вопрос о специфике пореволюционной эмиграции. Наконец, исследование В.Т. Пашуто отличает повышенное внимание к личностям историков, оно содержит первый систематический обзор биобиблиографий эмигрантов.
Монография В.Т. Пашуто представляет собой своеобразный переход от прежних идеологических установок и схем к более объективному анализу наследия русского зарубежья. Автор, оставаясь на прежних методологических позициях, в немалой степени обусловленных современными ему жизненными и творческими условиями, личными мировоззренческими установками, смог преодолеть односторонность восприятия эмиграции, присущую предыдущей историографии.
Таким образом, в 20–0-е годы с разной степенью интенсивности шел процесс осмысления феномена российской пореволюционной эмиграции, в том числе исторической мысли русского зарубежья. Несмотря на политические, идеологические противоречия и противостояние, различие в методологических подходах данное направление становится частью мировой науки и представляет собой единый фрагмент историографического пространства. Это единство проявлялось в признании уникальности этой волны эмиграции, определяемой не только формальными показателями, но и ее сущностью – стремлением сохранить и приумножить русскую культуру, тем вкладом, который она внесла в сохранение и развитие национальной культуры и мирового культурного пространства.
Евразийство
Сборник построен по хронологически-тематическому принципу. Он открывается обзором новых интерпретаций российской истории по многим ее проблемам в широком временном диапазоне – от Киевской Руси до революций 1917 г.
Далее в сборнике – реферат книги С. Франклина и Дж. Шепарда, ведущих западных специалистов по раннему периоду истории России, ответы которых на трудные вопросы, связанные с историей возникновения Руси, весьма востребованы в науке.
Обзор литературы об Иване Грозном, Петре Великом и Екатерине Великой отражает резко возросшее в последние годы внимание иностранных ученых к личностям и деятельности этих выдающихся персонажей отечественной истории и современные западные представления об их роли в судьбе России.
Следующий обзор – о модернизации в России, ее теории и практике, теме, не теряющей своей актуальности. В работах 1990–2000-х годов многое корректируется и дополняется свежими идеями ученых.
Завершают сборник обзор и реферат, в которых показано, что история российского крестьянства – объект традиционно пристального внимания исследователей – обогащается новым видением многих ее аспектов.
Авторам сборника хотелось бы надеяться, что научная информация, которая содержится в нем, окажется полезной для специалистов и всех, кто интересуется российской историей и ее изучением за рубежом.
Переосмысление российской истории X – начала XX в. в зарубежной историографии
(Обзор)
В целом зарубежные историки проявляют сдержанный оптимизм и в отношении будущего России, и ее исторической науки (2, 20 и др.). Но именно их стремление лучше узнать настоящее России и заглянуть в ее будущее побуждает их глубоко исследовать ее минувшее, пересматривая и отбрасывая все, что мешает теперь ее объективному видению. История России пересматривается тотально: от Киевской Руси до конца советской эпохи. Многие, казалось, еще недавно незыблемые представления подвергаются сомнению и переосмыслению, выдвигаются новые идеи. При этом тематика работ необычайно широка – от возвращения к старым сюжетам истории до еще не затронутых исследованиями, на первый взгляд, совсем незначительных эпизодов, но почти всегда – во всеоружии архивного материала и новой методологии. Появление множества новых по теме и по интерпретации работ во многом обусловлено мощным слоем архивных источников, который накоплен зарубежными учеными в результате их многолетних разысканий в российский архивах. Редко выходят в свет книги по отечественной истории, в которых бы не были привлечены архивные материалы. Порой в рецензиях указывается, какие именно архивные документы не использованы в работе 6 .
4. Martin A.M. /Recensio/ // Slavic review. – 2008. – Vol. 67, N 2. – P. 486–487. – Rec. ad. op.: Randolph J. The house in the garden: The Bakunin family and the romance of Russian idealism. – Ithaca, 2007. – 287 p.
6. The Russian review. – 2008. – Vol. 67, N 3. – P. 171; The Russian review. – 2009. – Vol. 68, N 1. – P. 518.
Читайте также: