Реферат на тему пушкинские и лермонтовские мотивы в прозе достоевского

Обновлено: 02.07.2024

А потому, что в мире есть бедняки и плети" (Шкловский В. Б. За и против: Заметки о Достоевском. М, 1957. С. 216). См. также "Петербургские сновидения

Таким же "шумом внутренней тревоги" оглушен Раскольников. Разве что его забывчивость и ветхая одежда вызывают у окружающих не только злобную издевку, но и жалость: "По платью и по виду они (мать и дочь, давшие Раскольникову милостыню. - В. В.) очень могли принять его за нищего (. ) а подаче целого двугривенного он, наверно, обязан был удару кнута, который их разжалобил" (6, 89). Но к этому эпизоду мы еще вернемся.

"Пиковая дама" и "Медный всадник" входят в "Преступление и наказание" на равных правах потому, что их объединяет одна тема - тема Петербурга. Подзаголовок поэмы "Медный всадник" ("Петербургская повесть") мог бы сопровождать "Пиковую даму" - маленький шедевр, по словам Достоевского, "верх художественного совершенства" (24, 308). С этой точки зрения и надлежит, как думается, взглянуть на "присутствие" произведений Пушкина в романе Достоевского. Дело не во "влиянии", каким бы оно ни было (более глубоким или менее, осознанным или бессознательным), дело в том, что писателей волнуют общие проблемы. Речь идет о судьбах огромной славянской страны, резко остановленной Петром I в своем естественном историческом движении и насильственно, без всякой пощады реформированной им на западноевропейский лад.

Петербург - это творение Петра, вызванное к жизни его самодержавной властью, административный и военный центр новой русской государственности - средоточие ее болезненных социальных аномалий, явных и неявных противоречий. Именно в таком повороте петербургская тема, начиная с Пушкина, прочно заняла свои позиции в русской литературе.

По поводу поэмы "Медный всадник" Белинский писал: "Настоящий герой ее - Петербург. Оттого и начинается она грандиозною картиною Петра, задумывающего основание новой столицы, и ярким изображением Петербурга в его теперешнем виде" (далее критик почти целиком воспроизводит Вступление автора к его поэме). 4 Будучи расположенным на западной границе России, на границе двух миров, своего и чужого, Петербург стал тем "окном в Европу", в которое русские вынуждены были смотреть волей или неволей, с тем или иным для себя результатом.

в стихах и прозе" Достоевского (19, 71) и комментарии к ним И. Д. Якубович (19, 269). И. Л. Альми пишет: "Мысль о присутствии "Медного всадника" в "петербургских" произведениях Достоевского имеет в нашем литературоведении статус аксиомы. Однако конкретные наблюдения, ее подтверждающие, (. ) достаточно скудны (чаще всего припоминаются "кучерские плети", обрушивающиеся на плечи героев Пушкина и Достоевского)" (Альми И. Л. "Эхо" "Медного всадника" в творчестве Ф. М. Достоевского 40 - 60-х гг.: (От "Слабого сердца" к "Преступлению и наказанию") // Альми И. Л. О поэзии и прозе. СПб., 2002. С. 501).

4 Белинский В. Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья одиннадцатая и последняя // Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. М., 1981. Т. 6. С. 460.

По убеждению Достоевского, "реформа Петра оторвала одну часть народа от другой, главной. Реформа шла сверху вниз, а не снизу вверх. Дойти до нижних слоев народа реформа не успела (. ). Не чуя выгоды от преобразования, не видя никакого фактического для себя облегчения при новых порядках, народ чувствовал только страшный гнет, с болью на сердце переносил поругание того, что он привык считать с незапамятных времен своей святыней. Оттого в целом народ и остался таким, каким был до реформы" (20, 14). Однако деяния Петра нельзя воспринимать однозначно. Писатель продолжает: ". мы вовсе не думаем отрицать всякое общечеловеческое значение реформы Петра. Она, по прекрасному выражению Пушкина, прорубила нам окно в Европу, она указала нам на Запад, где можно было кой-чему поучиться. Но в том-то и дело, что она осталась не более как окном, из которого избранная публика смотрела на Запад и видела главным образом не то, что нужно бы было видеть, училась вовсе не тому, чему должна была там учиться. " (20, 14). Все зависело от того, кто смотрел.

Перспектива, которая открывалась взгляду Пушкина, отнюдь не была лучезарной. Европа, игравшая с известных пор существенную роль в истории России, в конце XVIII - начале XIX в. испытала опыт кровавых революционных потрясений. Они нанесли непоправимый ущерб монархическому строю. Торжество третьего сословия, буржуазии, оказавшейся в конце концов у власти, на место прежних ценностей, так или иначе связанных с христианскими заповедями и преданиями, поставило одну - ценность денег. В соответствии с этим личная польза и корыстный расчет возобладали в душах людей, воспитанных новым порядком, над всем многообразием иных страстей и побуждений. Возможность буржуазной революции с неизбежными для нее следствиями не только на Западе, но и в России Пушкина не привлекала. Между тем выбранный Петром курс государственного развития вел именно к такому итогу. После французской революции 1830 г., отозвавшейся в других европейских странах, все эти размышления стали особенно актуальны.

И действие "Пиковой дамы", и проблематика повести, и ее главный герой из обрусевших немцев тесно связаны с Петербургом - столицей империи, усвоившей и усваивающей вместе с европейскими формами жизни, по крайней мере в верхних и городских слоях общества, ее идеалы, чуждые традиционным идеалам старой Руси. Для героя романа Достоевского "Подросток" (1875) пушкинский Германн из "Пиковой дамы" - "колоссальное лицо, необычайный, совершенно петербургский тип - тип из петербургского периода" русской истории (13, 113).

Германн одержим одной страстью, принявшей у него вид мании, - страстью быстрого обогащения, которого он готов добиться любыми средствами, вплоть до преступления. В изображении

Пушкина характер этого мономана, его цели - явление исключительное. Отсюда нерусское происхождение героя, его отгороженность от прочих. Отсюда характеристика, которую дает ему Томский: "Германн- немец: он расчетлив, вот и всё!" (П., 81, 227), затем: "Этот Германн (. ) лицо истинно романическое: у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля. Я думаю, что на его совести по крайней мере три злодейства" (П., 81, 224). На самом деле ничего из ряда вон выходящего в Германне нет, кроме неистовой силы его чувств. Однако страсть Германна не высокой, а низменной, мелкой, бездуховной природы. Например: "Поздно воротился он (Германн. - В. В.) в свой уголок; долго не мог заснуть, и, когда сон им овладел, ему пригрезились карты, зеленый стол, кипы ассигнаций и груды червонцев. Он ставил карту за картой, гнул углы решительно, выигрывал беспрестанно и загребал к себе золото, и клал ассигнации в карман. Проснувшись уже поздно, он вздохнул о потере своего фантастического богатства, пошел опять бродить по городу, и опять очутился перед домом графини ***" (П., 81, 236). Именно на эту графиню, как правильно предположил А. Л. Бем, в "Преступлении и наказании" намекали слова Разумихина о бреде Раскольникова после совершенного им убийства: "Не беспокойся: о графине ничего не было сказано" (6, 89). 5

Если бы Германн мог уразуметь, насколько его сон и сменившая этот сон реальность были его судьбой, он вздохнул бы еще глубже. Безудержная страсть героя оправдывает в его глазах любое зло, каменит его сердце, вытравляя из него добрые чувства, всякие проявления благородства. Пробравшись под предлогом свидания с молоденькой воспитанницей в спальню старой графини, чтобы узнать у нее тайну трех карт, дающую бесспорный выигрыш, Германн не останавливается на полдороге: "В сердце его отозвалось нечто похожее на угрызение совести, и снова умолкло. Он окаменел" (П., 81, 240). Точно так же минутный отказ Раскольникова от задуманного преступления мелькает в его сознании только как счастливая возможность и не переходит в дело (6, 10 - 11).

Очутившись перед графиней, Германн стремится достичь своей цели правдами и неправдами - унижениями, выпрашиваниями и мольбами, грубой руганью и угрозами. Он говорит старухе: "Для кого вам беречь вашу тайну? Для внуков? Они богаты и без того; они же не знают и цены деньгам. Моту не помогут ваши три карты (. ) Я не мот; я знаю цену деньгам" (П., 81, 241).

Но Германн ошибся в расчетах. За свой несметный выигрыш, обернувшийся для него в конце концов ничем, поскольку он все-таки проигрался, герой заплатил предательством и злодейством. За

5 Бем А. Л. У истоков творчества Достоевского. С. 56. Но для А. Л. Бема этот намек - пример "подлинно бессознательного процесса творчества", с чем невозможно согласиться.

кипы и груды денег он заплатил слишком высокую цену, которая насмешкою судьбы оказалась ценой пустоты. Вот почему к входившим в расчет героя предательству и злодейству добавилось еще и непредусмотренное безумие. Такой результат, уж конечно, не стоил не только груд денег, но и копейки: "Германн сошел с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: "Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!".." (П., 81, 252). С героем случилось то, от чего при его расчетливости он, как ему казалось, был застрахован. Ср.: "Игра занимает меня сильно (. ) но я не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее" (П., 81, 227). Однако в этой-то "надежде приобрести излишнее" Германн вынужден был утратить все то, что имел: в конечном счете он потерял себя.

У Пушкина Германн - лицо исключительное только потому, что он несколько опередил время. В действительности его чувства и убеждения вполне соответствовали духу надвигавшейся на Россию буржуазно-меркантильной эпохи. Герой предвосхищал тех людей, невероятно умножившихся в ближайшем будущем, для которых расчет и материальная выгода, как и деньги, обеспечивающие личный комфорт, стояли на первом месте. 6

Раскольников Достоевского увлечен той же, что и Германн, страстью скорейшего обогащения. Прислуживающая ему Настасья спрашивает его: "Прежде, говоришь, детей учить ходил, а теперь пошто ничего не делаешь? (. )

- За детей медью платят. Что на копейки сделаешь? - продолжал он с неохотой, как бы отвечая собственным мыслям.

- А тебе бы сразу весь капитал? Он странно посмотрел на нее.

- Да, весь капитал, - твердо отвечал он, помолчав" (6, 27). Как и Германн, Раскольников расчетлив. Но его "арифметическая

теория", дающая ему право на злодейство, ничего особенного уже не представляет. Она доступна любому и каждому, она носится в воздухе. Эту свою теорию, и даже с поразительными подробностями, Раскольников услышал из уст незнакомого студента в первом же "трактиришке" (6, 53), куда он случайно забрел: "Раскольников был в чрезвычайном волнении. Конечно, всё это были самые обыкновенные и самые частые молодые (. ) разговоры и мысли. Но почему именно теперь пришлось ему выслушать именно такой разговор и та-

6 Е. Н. Купреянова пишет: ""Пиковую даму" отличает (. ) то, что ее главный герой, Германн, представляет еще только зарождающуюся в России, но уже властно заявившую о себе во Франции социальную силу, несущую России новые, до того неведомые ей нравственно-психологические и социальные коллизии" (Купреянова Е. Н. А. С. Пушкин // История русской литературы: В 4 т. Л., 1984. Т. 2. С. 298).

кие мысли, когда в собственной голове его только что зародились. такие же точно мысли?" (6, 55).

Капитал, приобретенный преступлением, и у Раскольникова обернулся прахом, потому что пустые, ни на что не годные вещи, в которых, однако, можно было увидеть следы совершенного убийства, возможные улики, неожиданно для героя оказались ценнее денег и закладов. "Да уж не вставай, - продолжала Настасья (. ) - болен, так и не ходи (. ) Что у те в руках-то?

Он взглянул: в правой руке у него отрезанные куски бахромы, носок и лоскутья вырванного кармана. Так и спал с ними. Потом уже, размышляя об этом, вспоминал он, что, и полупросыпаясь в жару, крепко-накрепко стискивал всё это в руке и так опять засыпал.

- Ишь лохмотьев каких набрал и спит с ними, ровно с кладом. - И Настасья закатилась своим болезненно-нервическим смехом. Мигом сунул он всё под шинель и пристально впился в нее глазами" (6, 73).

Вот за эту-то "дрянь", по словам Разумихина, 7 за какую-то бахрому и лоскутья, оставшиеся у него в руках вместо всякого "капитала", Раскольников тоже непомерно дорого расплатился. Пусть не таким радикальным, как у Германна, но все равно - весьма существенным ущербом для своей (и не только своей) души.

"Арифметика" Раскольникова, его теории и расчеты были выморочной химерой. По убеждению Достоевского, подобные химеры естественны для Петербурга, где сон и бред оборачиваются реальностью, а реальность имеет характер сна (сквозная тема романа, выраженная и мотивами действия). Эта мысль звучит в "Пиковой даме" (вспомним сон Германна), она звучит и в действии поэмы "Медный всадник", и в размышлениях бедного ее героя, чья самая скромная, казалось бы, мечта тоже канула в небытие, разбилась, приведя в смятение его ум и оставив на память о себе одни обломки. Ср.:

7 Ср.: "Бредил я что-нибудь? (. )

- Эк ведь наладит! Уж не за секрет ли какой боишься? Не беспокойся: о графине ничего не было сказано. А вот о бульдоге каком-то, да о сережках, да о цепочках каких-то (. ) много было говорено. Да кроме того, собственным вашим носком очень даже интересоваться изволили, очень! Жалобились: подайте, дескать, да и только. Заметов сам по всем углам твои носки разыскивал и собственными, вымытыми в духах, ручками, с перстнями, вам эту дрянь подавал. Тогда только и успокоились, и целые сутки в руках эту дрянь продержали; вырвать нельзя было (. ) А то еще бахромы на панталоны просил, да ведь как слезно!" (6, 98 - 99).

Отсылки к "Медному всаднику" мы видим уже на первых страницах "Преступления и наказания", в сцене знакомства Мармеладова с Раскольниковым, в котором он поначалу предположил такого же, как пушкинский Евгений, как он сам, бедного чиновника, лишившегося места: "Осмелюсь узнать, служить изволили?" (6, 12). Затем: "Милостивый государь, - начал он почти с торжественностию, - бедность не порок, это истина. Знаю я, что и пьянство не добродетель, и это тем паче. Но нищета, милостивый государь, нищета - порок-с (. ) За нищету даже не палкой выгоняют, а метлой выметают из компании человеческой, чтобы тем оскорбительнее было; и справедливо, ибо в нищете я первый сам готов оскорблять себя. И отсюда питейное! (. ) Позвольте еще вас спросить, так, хотя бы в виде простого любопытства: изволили вы ночевать на Неве, на сенных барках?

- Нет, не случалось, - отвечал Раскольников. - Это что такое?" (6, 13).

Вопрос Мармеладова о Неве и барках, где пьяненький чиновник провел несколько дней и где, по его понятиям, Раскольникову тоже нашлось бы место, вызван не "простым любопытством". Он заставляет вспомнить о бедном Евгении, которому в последней его нищете по ночам давала кров невская пристань:

+

2 Смотреть ответы Добавь ответ +10 баллов


Ответы 2

+

А.С. Пушкин и М.Ю. Лермонтов выдающиеся поэты первой половины 19 века. Основным видом творчества у обоих поэтов является лирика. В своих стихах каждый из них описывал много тем, например, тема свободолюбия, тема Родины, природы, любви и дружбы, поэта и поэзии. Все стихи Пушкина наполнены оптимизмом, верой в существование прекрасного на земле, яркими красками в изображении природы, а у Михаила Юрьевича везде прослеживается тема одиночества. Лермонтовский герой одинок, он пытается что-то найти в чужом краю.

Что ищет он в краю далеком,
Что кинул он в краю родном.

Шуми, шуми же, ветер в ночи,
Играй свободно в небесах
И освежи мне грудь и очи.

Светает — вьется дикой пеленою
Вокруг лесистых гор туман ночной…

Вот на скале новорожденный луч
Зародился вдруг, прорезавшись меж туч,
И розовый по речке и шатрам
Разлился блеск, и светит там и там.

Поэзия этих двух великих поэтов очень различна, хотя Михаил Юрьевич и является продолжателем пушкинских творений, но он творил в эпоху формирования периода жестокого режима николаевской реакции; а Пушкин во времена революционного подъема и веры в прекрасные идеалы свободы и равенства всех людей. Поэзия Лермонтова глубоко трагична, она полна разочарований в жизни. В творчестве Александра Сергеевича, мы находим для себя много тех вещей, которые близки нам, его творчество учит нас жизни, воспитывает в нас добрые чувства, говорит о любви. Пейзажная лирика в стихотворениях этих поэтов является основным направлением их произведений, они ощущали себя детьми природы, которая являлась вдохновением на творчество.


3. Гиголов М.Г. Лермонтовские мотивы в творчестве Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. – 1986. – Т.6. – С. 64.

4. Достоевский, Ф.М. Собрание сочинений: В 9 т. Т. 9. В 2 кн. Кн.2.: Дневник писателя / Ф.М. Достоевский. – М.: Астрель: АСТ, 2007. – С. 404.

9. Ильин В.Н. Арфа Давида. Религиозно – философские мотивы русской литературы. – СПб.: Русский миръ, 2009. – С. 77.

25. Мережковский Д.С. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества. / Д.С. Мережковский // Лермонтов: Pro et contra. – СПб.: РХГИ, 2002. – С. 366.

Творчество М.Ю. Лермонтова вызывало у Ф.М. Достоевского пристальный интерес на протяжении многих лет жизни. Но отзывов о великом русском поэте он оставил не много, зато явил в своем творческой деятельности возможность наиболее глубокого его познания, создав ряд героев с чисто русской трагедией духовного одиночества, начало и первое развитие которой было положено Пушкиным и Лермонтовым.

У нас одна душа, одни и те же муки;

О если б одинаков был удел! [11]

Кто может, океан угрюмый,

Твои изведать тайны? Кто

Толпе мои расскажет думы?

Я - или Бог - или никто! [12]

Зачем ей знать, что в нем заключено?

Огонь иль сумрак там - ей всё равно. [13]

Лишь в человеке встретиться могло

Священное с порочным. Все его

Мученья происходят оттого. [14]

Он был похож на вечер ясный.

Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет. [15]

Перед нами размытость границ между двумя полюсами человеческой сущности. Будущая трагедия бесов Достоевского, быть может, гнездится именно здесь, в том психологическом портрете Демона, который создает Лермонтов.

Но торжество кому ж уступит

В пыли рожденный человек?

Венец ли вечных пальм он купит

Иль чашу временную нег?

Господень ангел тих и ясен;

Его живит смиренья луч;

Но гордый демон так прекрасен,

Так лучезарен и могуч! [24]

О Боге великом он пел, и хвала

Его непритворна была. [16]

Но Печорин - герой своего времени, Ставрогин же воплощает время новых индивидуалистов. В его делах и поступках мы увидим страшные ответы на поставленные Печориным вопросы и, прежде всего, ответ на вопрос о привлекательности зла, его обаятельных личинах и воздействии.

В Ставрогине уже не будет того, что в Печорине рождает борьбу, неуспокоенность, глубокий внутренний разлад; в герое Достоевского будут сняты потенции к какой-либо возможности измениться, потому и исход будет только один - самоубийство.

Внимательного читателя глубоко поражает внутренний диапазон лермонтовского героя, те личностные грани, которые формируют его духовный облик. Этот потенциал героя оказался глубоко продуманным и переработанным Достоевским - писателем. В мытарствах Печорина он увидел много общего и с судьбой самого поэта.

С позиции своего времени понимал это и Достоевский.

«Я скажу тебе, православный царь:

Я убил его вольной волею,

А за что, про что - не скажу тебе,

Скажу только Богу единому. [4]

Рецензенты:

Сысоева Н.П., д.фил.н., профессор кафедры литературы и методики преподавания литературы, ФГБОУ ВПО Оренбургский государственный педагогический университет им. В.П. Чкалова, Министерство образования и науки Российской Федерации, г. Оренбург.

Скибин С.М., д.фил.н., профессор кафедры литературы и методики преподавания литературы, ФГБОУ ВПО Оренбургский государственный педагогический университет им. В.П. Чкалова, Министерство образования и науки Российской Федерации, г. Оренбург.

А потому, что в мире есть бедняки и плети" (Шкловский В. Б. За и против: Заметки о Достоевском. М, 1957. С. 216). См. также "Петербургские сновидения

Таким же "шумом внутренней тревоги" оглушен Раскольников. Разве что его забывчивость и ветхая одежда вызывают у окружающих не только злобную издевку, но и жалость: "По платью и по виду они (мать и дочь, давшие Раскольникову милостыню. - В. В.) очень могли принять его за нищего (. ) а подаче целого двугривенного он, наверно, обязан был удару кнута, который их разжалобил" (6, 89). Но к этому эпизоду мы еще вернемся.

"Пиковая дама" и "Медный всадник" входят в "Преступление и наказание" на равных правах потому, что их объединяет одна тема - тема Петербурга. Подзаголовок поэмы "Медный всадник" ("Петербургская повесть") мог бы сопровождать "Пиковую даму" - маленький шедевр, по словам Достоевского, "верх художественного совершенства" (24, 308). С этой точки зрения и надлежит, как думается, взглянуть на "присутствие" произведений Пушкина в романе Достоевского. Дело не во "влиянии", каким бы оно ни было (более глубоким или менее, осознанным или бессознательным), дело в том, что писателей волнуют общие проблемы. Речь идет о судьбах огромной славянской страны, резко остановленной Петром I в своем естественном историческом движении и насильственно, без всякой пощады реформированной им на западноевропейский лад.

Петербург - это творение Петра, вызванное к жизни его самодержавной властью, административный и военный центр новой русской государственности - средоточие ее болезненных социальных аномалий, явных и неявных противоречий. Именно в таком повороте петербургская тема, начиная с Пушкина, прочно заняла свои позиции в русской литературе.

По поводу поэмы "Медный всадник" Белинский писал: "Настоящий герой ее - Петербург. Оттого и начинается она грандиозною картиною Петра, задумывающего основание новой столицы, и ярким изображением Петербурга в его теперешнем виде" (далее критик почти целиком воспроизводит Вступление автора к его поэме). 4 Будучи расположенным на западной границе России, на границе двух миров, своего и чужого, Петербург стал тем "окном в Европу", в которое русские вынуждены были смотреть волей или неволей, с тем или иным для себя результатом.

в стихах и прозе" Достоевского (19, 71) и комментарии к ним И. Д. Якубович (19, 269). И. Л. Альми пишет: "Мысль о присутствии "Медного всадника" в "петербургских" произведениях Достоевского имеет в нашем литературоведении статус аксиомы. Однако конкретные наблюдения, ее подтверждающие, (. ) достаточно скудны (чаще всего припоминаются "кучерские плети", обрушивающиеся на плечи героев Пушкина и Достоевского)" (Альми И. Л. "Эхо" "Медного всадника" в творчестве Ф. М. Достоевского 40 - 60-х гг.: (От "Слабого сердца" к "Преступлению и наказанию") // Альми И. Л. О поэзии и прозе. СПб., 2002. С. 501).

4 Белинский В. Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья одиннадцатая и последняя // Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. М., 1981. Т. 6. С. 460.

По убеждению Достоевского, "реформа Петра оторвала одну часть народа от другой, главной. Реформа шла сверху вниз, а не снизу вверх. Дойти до нижних слоев народа реформа не успела (. ). Не чуя выгоды от преобразования, не видя никакого фактического для себя облегчения при новых порядках, народ чувствовал только страшный гнет, с болью на сердце переносил поругание того, что он привык считать с незапамятных времен своей святыней. Оттого в целом народ и остался таким, каким был до реформы" (20, 14). Однако деяния Петра нельзя воспринимать однозначно. Писатель продолжает: ". мы вовсе не думаем отрицать всякое общечеловеческое значение реформы Петра. Она, по прекрасному выражению Пушкина, прорубила нам окно в Европу, она указала нам на Запад, где можно было кой-чему поучиться. Но в том-то и дело, что она осталась не более как окном, из которого избранная публика смотрела на Запад и видела главным образом не то, что нужно бы было видеть, училась вовсе не тому, чему должна была там учиться. " (20, 14). Все зависело от того, кто смотрел.

Перспектива, которая открывалась взгляду Пушкина, отнюдь не была лучезарной. Европа, игравшая с известных пор существенную роль в истории России, в конце XVIII - начале XIX в. испытала опыт кровавых революционных потрясений. Они нанесли непоправимый ущерб монархическому строю. Торжество третьего сословия, буржуазии, оказавшейся в конце концов у власти, на место прежних ценностей, так или иначе связанных с христианскими заповедями и преданиями, поставило одну - ценность денег. В соответствии с этим личная польза и корыстный расчет возобладали в душах людей, воспитанных новым порядком, над всем многообразием иных страстей и побуждений. Возможность буржуазной революции с неизбежными для нее следствиями не только на Западе, но и в России Пушкина не привлекала. Между тем выбранный Петром курс государственного развития вел именно к такому итогу. После французской революции 1830 г., отозвавшейся в других европейских странах, все эти размышления стали особенно актуальны.

И действие "Пиковой дамы", и проблематика повести, и ее главный герой из обрусевших немцев тесно связаны с Петербургом - столицей империи, усвоившей и усваивающей вместе с европейскими формами жизни, по крайней мере в верхних и городских слоях общества, ее идеалы, чуждые традиционным идеалам старой Руси. Для героя романа Достоевского "Подросток" (1875) пушкинский Германн из "Пиковой дамы" - "колоссальное лицо, необычайный, совершенно петербургский тип - тип из петербургского периода" русской истории (13, 113).

Германн одержим одной страстью, принявшей у него вид мании, - страстью быстрого обогащения, которого он готов добиться любыми средствами, вплоть до преступления. В изображении

Пушкина характер этого мономана, его цели - явление исключительное. Отсюда нерусское происхождение героя, его отгороженность от прочих. Отсюда характеристика, которую дает ему Томский: "Германн- немец: он расчетлив, вот и всё!" (П., 81, 227), затем: "Этот Германн (. ) лицо истинно романическое: у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля. Я думаю, что на его совести по крайней мере три злодейства" (П., 81, 224). На самом деле ничего из ряда вон выходящего в Германне нет, кроме неистовой силы его чувств. Однако страсть Германна не высокой, а низменной, мелкой, бездуховной природы. Например: "Поздно воротился он (Германн. - В. В.) в свой уголок; долго не мог заснуть, и, когда сон им овладел, ему пригрезились карты, зеленый стол, кипы ассигнаций и груды червонцев. Он ставил карту за картой, гнул углы решительно, выигрывал беспрестанно и загребал к себе золото, и клал ассигнации в карман. Проснувшись уже поздно, он вздохнул о потере своего фантастического богатства, пошел опять бродить по городу, и опять очутился перед домом графини ***" (П., 81, 236). Именно на эту графиню, как правильно предположил А. Л. Бем, в "Преступлении и наказании" намекали слова Разумихина о бреде Раскольникова после совершенного им убийства: "Не беспокойся: о графине ничего не было сказано" (6, 89). 5

Если бы Германн мог уразуметь, насколько его сон и сменившая этот сон реальность были его судьбой, он вздохнул бы еще глубже. Безудержная страсть героя оправдывает в его глазах любое зло, каменит его сердце, вытравляя из него добрые чувства, всякие проявления благородства. Пробравшись под предлогом свидания с молоденькой воспитанницей в спальню старой графини, чтобы узнать у нее тайну трех карт, дающую бесспорный выигрыш, Германн не останавливается на полдороге: "В сердце его отозвалось нечто похожее на угрызение совести, и снова умолкло. Он окаменел" (П., 81, 240). Точно так же минутный отказ Раскольникова от задуманного преступления мелькает в его сознании только как счастливая возможность и не переходит в дело (6, 10 - 11).

Очутившись перед графиней, Германн стремится достичь своей цели правдами и неправдами - унижениями, выпрашиваниями и мольбами, грубой руганью и угрозами. Он говорит старухе: "Для кого вам беречь вашу тайну? Для внуков? Они богаты и без того; они же не знают и цены деньгам. Моту не помогут ваши три карты (. ) Я не мот; я знаю цену деньгам" (П., 81, 241).

Но Германн ошибся в расчетах. За свой несметный выигрыш, обернувшийся для него в конце концов ничем, поскольку он все-таки проигрался, герой заплатил предательством и злодейством. За

5 Бем А. Л. У истоков творчества Достоевского. С. 56. Но для А. Л. Бема этот намек - пример "подлинно бессознательного процесса творчества", с чем невозможно согласиться.

кипы и груды денег он заплатил слишком высокую цену, которая насмешкою судьбы оказалась ценой пустоты. Вот почему к входившим в расчет героя предательству и злодейству добавилось еще и непредусмотренное безумие. Такой результат, уж конечно, не стоил не только груд денег, но и копейки: "Германн сошел с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: "Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!".." (П., 81, 252). С героем случилось то, от чего при его расчетливости он, как ему казалось, был застрахован. Ср.: "Игра занимает меня сильно (. ) но я не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее" (П., 81, 227). Однако в этой-то "надежде приобрести излишнее" Германн вынужден был утратить все то, что имел: в конечном счете он потерял себя.

У Пушкина Германн - лицо исключительное только потому, что он несколько опередил время. В действительности его чувства и убеждения вполне соответствовали духу надвигавшейся на Россию буржуазно-меркантильной эпохи. Герой предвосхищал тех людей, невероятно умножившихся в ближайшем будущем, для которых расчет и материальная выгода, как и деньги, обеспечивающие личный комфорт, стояли на первом месте. 6

Раскольников Достоевского увлечен той же, что и Германн, страстью скорейшего обогащения. Прислуживающая ему Настасья спрашивает его: "Прежде, говоришь, детей учить ходил, а теперь пошто ничего не делаешь? (. )

- За детей медью платят. Что на копейки сделаешь? - продолжал он с неохотой, как бы отвечая собственным мыслям.

- А тебе бы сразу весь капитал? Он странно посмотрел на нее.

- Да, весь капитал, - твердо отвечал он, помолчав" (6, 27). Как и Германн, Раскольников расчетлив. Но его "арифметическая

теория", дающая ему право на злодейство, ничего особенного уже не представляет. Она доступна любому и каждому, она носится в воздухе. Эту свою теорию, и даже с поразительными подробностями, Раскольников услышал из уст незнакомого студента в первом же "трактиришке" (6, 53), куда он случайно забрел: "Раскольников был в чрезвычайном волнении. Конечно, всё это были самые обыкновенные и самые частые молодые (. ) разговоры и мысли. Но почему именно теперь пришлось ему выслушать именно такой разговор и та-

6 Е. Н. Купреянова пишет: ""Пиковую даму" отличает (. ) то, что ее главный герой, Германн, представляет еще только зарождающуюся в России, но уже властно заявившую о себе во Франции социальную силу, несущую России новые, до того неведомые ей нравственно-психологические и социальные коллизии" (Купреянова Е. Н. А. С. Пушкин // История русской литературы: В 4 т. Л., 1984. Т. 2. С. 298).

кие мысли, когда в собственной голове его только что зародились. такие же точно мысли?" (6, 55).

Капитал, приобретенный преступлением, и у Раскольникова обернулся прахом, потому что пустые, ни на что не годные вещи, в которых, однако, можно было увидеть следы совершенного убийства, возможные улики, неожиданно для героя оказались ценнее денег и закладов. "Да уж не вставай, - продолжала Настасья (. ) - болен, так и не ходи (. ) Что у те в руках-то?

Он взглянул: в правой руке у него отрезанные куски бахромы, носок и лоскутья вырванного кармана. Так и спал с ними. Потом уже, размышляя об этом, вспоминал он, что, и полупросыпаясь в жару, крепко-накрепко стискивал всё это в руке и так опять засыпал.

- Ишь лохмотьев каких набрал и спит с ними, ровно с кладом. - И Настасья закатилась своим болезненно-нервическим смехом. Мигом сунул он всё под шинель и пристально впился в нее глазами" (6, 73).

Вот за эту-то "дрянь", по словам Разумихина, 7 за какую-то бахрому и лоскутья, оставшиеся у него в руках вместо всякого "капитала", Раскольников тоже непомерно дорого расплатился. Пусть не таким радикальным, как у Германна, но все равно - весьма существенным ущербом для своей (и не только своей) души.

"Арифметика" Раскольникова, его теории и расчеты были выморочной химерой. По убеждению Достоевского, подобные химеры естественны для Петербурга, где сон и бред оборачиваются реальностью, а реальность имеет характер сна (сквозная тема романа, выраженная и мотивами действия). Эта мысль звучит в "Пиковой даме" (вспомним сон Германна), она звучит и в действии поэмы "Медный всадник", и в размышлениях бедного ее героя, чья самая скромная, казалось бы, мечта тоже канула в небытие, разбилась, приведя в смятение его ум и оставив на память о себе одни обломки. Ср.:

7 Ср.: "Бредил я что-нибудь? (. )

- Эк ведь наладит! Уж не за секрет ли какой боишься? Не беспокойся: о графине ничего не было сказано. А вот о бульдоге каком-то, да о сережках, да о цепочках каких-то (. ) много было говорено. Да кроме того, собственным вашим носком очень даже интересоваться изволили, очень! Жалобились: подайте, дескать, да и только. Заметов сам по всем углам твои носки разыскивал и собственными, вымытыми в духах, ручками, с перстнями, вам эту дрянь подавал. Тогда только и успокоились, и целые сутки в руках эту дрянь продержали; вырвать нельзя было (. ) А то еще бахромы на панталоны просил, да ведь как слезно!" (6, 98 - 99).

Отсылки к "Медному всаднику" мы видим уже на первых страницах "Преступления и наказания", в сцене знакомства Мармеладова с Раскольниковым, в котором он поначалу предположил такого же, как пушкинский Евгений, как он сам, бедного чиновника, лишившегося места: "Осмелюсь узнать, служить изволили?" (6, 12). Затем: "Милостивый государь, - начал он почти с торжественностию, - бедность не порок, это истина. Знаю я, что и пьянство не добродетель, и это тем паче. Но нищета, милостивый государь, нищета - порок-с (. ) За нищету даже не палкой выгоняют, а метлой выметают из компании человеческой, чтобы тем оскорбительнее было; и справедливо, ибо в нищете я первый сам готов оскорблять себя. И отсюда питейное! (. ) Позвольте еще вас спросить, так, хотя бы в виде простого любопытства: изволили вы ночевать на Неве, на сенных барках?

- Нет, не случалось, - отвечал Раскольников. - Это что такое?" (6, 13).

Вопрос Мармеладова о Неве и барках, где пьяненький чиновник провел несколько дней и где, по его понятиям, Раскольникову тоже нашлось бы место, вызван не "простым любопытством". Он заставляет вспомнить о бедном Евгении, которому в последней его нищете по ночам давала кров невская пристань:

Читайте также: