Пушкин и овидий реферат

Обновлено: 07.07.2024

Содержание работы

Файлы: 1 файл

Реферат ИЗЛ.doc

Реферат на тему:

Выполнила: Ковалева В.А.

Проверила: Пятаева А.В.

Мир пушкинской поэзии — это светлый, добрый, радостный мир любви, дружбы и созидания. Он необычайно широк и потому включает в себя все: взлеты и падения, успех и разочарования, радость и печаль, любовь и дружбу, предательство и измену. Поэт изливает свои чувства и переживания в стихах. Он живет в них. В каждом его произведении есть своя сердцевина, ядро, в котором и заложена основная мысль.

Всю лирику А.С. Пушкина можно представить как бесконечный роман в стихах, главным предметом изображения которого оказывается внутренний мир лирического героя с его чувствами, переживаниями и стремлениями, будь то порыв страсти, предчувствие любви или разочарования в идеале.

Творчество Пушкина подразделяется на периоды, каждый из которых имеет свои особенности. В основе периодизации лежат события биографии поэта. Вехи личной биографии поэта одновременно б ыли важными вехами его творческой эволюции. С каждым новым периодом менялся поэтический мир Пушкина, литературно-эстетические вкусы, предпочтения, манера письма, идейная направленность произведений и формальное воплощение этой направленности. Однако неизменными оставались общие, сохраняющиеся на протяжении всего творчества поэта особенности его
художественного мира.

Тема поэта и поэзии была ведущей в творчестве Пушкина на протяжении всей его жизни. Менялись идеалы свободы, творчества, вдохновения, счастья, но постоянной оставалась тема поэтического призвания и назначения поэта и поэзии в общественной жизни.

В ряде стихотворений появляется тема ссылки или изгнания. Для
Пушкина важны прототипические фигуры политических изгнанников,
которые показаны в романтическом ореоле. Таков римский поэт
Овидий, с судьбой которого Пушкин проводит параллель своей собственной судьбы в стихотворении “К Овидию” (1821). Именно об этом стихотворении и его значении в лирики Пушкина и пойдет речь в данной работе.

А. С. Пушкин занимает совершенно особое место в истории мировой культуры. Его можно сравнить с такими гениями как Шекспир, Петрарка, Расин, Гёте. Гений Пушкина велик и неоспорим. Никому до него и никому после не удалось с такой глубиной и достоверностью описать национальный характер русского народа, так точно раскрыть загадочную русскую душу.

Имя Пушкина является свидетельством вершины русской национальной литературы. Оно воспринимается как образец, подражание которому не достижимо. Необычайно яркая индивидуальность А. С. Пушкина, его трагическая судьба и прекрасное творческое наследие, до сих пор являются причинами огромного интереса к его личности и творчеству.

Путь к духовности, формирование гуманистического самосознания - творческое наследие поэта. Самое первое, его восприятие, самое легкое, начинается на эмоциональном уровне: музыка и гармония воздействуют безотказно. Пушкин точен и доступен, он создал мир литературных героев, шагнувших в нашу обыкновенную жизнь. Их мечты — не великие завоевательные подвиги, а та частная жизнь человека, что становится лучшим разъяснением жизни всего общества.

Таким образом, ссылка на юг явилась для Пушкина бедой, обидой и болью — и вместе с тем его духовным торжеством, радостью творчества.

Овидий, как неоднократно указывали исследователи творчества Пушкина, был одним из особенно любимых им античных авторов.

Погода была ненастная, но Пушкин поднимался на башни Аккерманской крепости, жадно всматриваясь в очертания Днестровского лимана, расспрашивал местных жителей, то и дело вынимал из кармана листочки и что-то торопливо писал на них, жалея, что не захватил с собой томик Овидия. Он в себя как пытливый исследователь, полный живого интереса ссыльному римлянину и к тому великому прошлому, воспоминания о котором хранили и Бессарабия, и Крым.

Он едет к берегам иным.

Он прибыл из Тамани в Крым,

Воображенью край священный:

С Атридом спорил там Пилад,

Там закололся Митридат…

С пристальным живым интересом всматривается Пушкин и в тот авторский образ, который раскрывается ему при чтении элегий, написанных Овидием в изгнании. Знаменитый, прославленный в Риме певец был сослан деспотом-императором в те края, куда был изгнан и Пушкин, а самодержца, изгнавшего его, часто сравнивали после победы над Наполеоном с Августом и постоянно изображали в доспехах римского триумфатора. Сравнение между участью того и другого служителя муз напрашивалось само собой, судьба же Овидия являла поучительный пример вражды Аполлона и политики, поэзии и государственной власти, гибельной для судеб искусства.

Будут читать мои книги, пока с холмов своих гордых

Будет Рим озирать мир распростертый пред ним.

Жалобы будут мои известны повсюду на свете,

Слышать их будет Восток, Запад им будет внимать.

Земли они обойдут, за морем мой голос раздастся,

Долго ему суждено полнить собою весь мир.

И об измене твоей известно станет потомкам,

Вечным твой будет позор, память о нем не умрет.

Алтарь и муз и граций,

Сопутниц жизни молодой.

Пускай и в сединах, но с доброю душой.

Пускай забот свинцовый груз

В реке забвения потонет.

И время жадное в сей тайной сени муз

Любимца их не тронет.

Вам, вам плетут хариты

Играй: тебя младой Назон,

Эрот и грации венчали,

А лиру строил Аполлон.

Теперь же прославленный Назон, увенчанный, как и Батюшков, эротами и грациями, вынужден сражаться на улицах городка с воинственными гетами, меч лежит ныне рядом с лирой, вместо венка из роз на седой голове шлем, а язык его, язык вдохновенных муз, непонятен окружающим варварам.

Я видел твой корабль игралищем валов

И якорь, верженный близ диких берегов.

Где ждет певца любви жестокая награда.

Ты сам (дивись, Назон, дивись судьбе превратной!).

Ты, с юных лет презрев волненье жизни ратной,

Привыкнув розами венчать свои власы

И в неге провождать беспечные часы.

Ты будешь принужден взложить и шлем тяжелый,

И грозный меч хранить близ лиры оробелой.

Таков был суд над поэтом, таково было общепринятое мнение о нем.

Чье сердце хладное, презревшее харит,

Твое уныние и слезы укорит?

Кто в грубой гордости прочтет без умиленья

Сии элегии, последние творенья,

Где ты свой тщетный стон потомству передал?

Суровый славянин, я слез не проливал.

Понимаю! В противоположность тем, кто не понимает. А их было во время Пушкина большинство.

Здесь, лирой северной пустыни оглашая,

Скитался я в те дни, как на брега Дуная

Великодушный грек свободу вызывал,

И ни единый друг мне в мире не внимал;

Но чуждые холмы, поля, и рощи сонны,

И музы мирные мне были благосклонны.

И сколько сильных впечатлений

Для жаждущей души моей!

Стремленье бурных ополчений,

Тревоги стана, звук мечей,

И в роковом огне сражений

Паденье ратных и вождей!

В стране, где Юлией венчанный

И хитрым Августом изгнанный

Овидий мрачны дни влачил,

Где элегическую лиру

Глухому своему кумиру

Он малодушно посвятил.

Все тот же я — как был и прежде;

С поклоном не хожу к невежде,

Октавию — в слепой надежде –

Молебнов лести не пою.

Но не унизил ввек изменой беззаконной

Ни гордой совести, ни лиры непреклонной.

Так доставляют мне радость, хоть горе несут, мои книги.

Меч, поразивший меня, я продолжаю любить.

Можно безумием это назвать, но такое безумье

Жизнь облегчает, и в нем пользу себе нахожу.

Это безумие мне позволяет забыть о несчастьях:

И обо всем, чем я здесь в этой земле окружен.

Так вакханка своей не чувствует раны глубокой,

В пылком восторге служа богу на Иде святой.

Так, как только коснется груди моей тирс Диониса,

Сразу над бездною бед дух воспарит высоко.

Он вознесется над краем изгнанья, над Скифией дикой.

Гнев позабудет ботов, в высях паря над землей.

Эта верность своему призванию при всех обстоятельствах, убеждение в том, что поэтическое творчество поднимает смертного к богам, дарует ему исцеление от страданий, не могли не пленить Пушкина, и именно об этом, в сущности, говорит и старик цыган.

В небольшом рассказе цыгана заключено, как мы видим, глубокое и разностороннее содержание. Для понимания высоты античной культуры и индивидуальности древнего римлянина знакомство с подлинными текстами элегий изгнания дало Пушкину больше, чем могли дать труды современных ему историков и филологов. Его суждения отличаются необыкновенной глубиной и проницательностью.

Глава XXIII ОВИДИЙ

ГЛАВА ПЯТАЯ ТЮТЧЕВ И ПУШКИН

Глава XXV ПРОСТОЙ ПУШКИН

Глава XXV ПРОСТОЙ ПУШКИН Где просто, там ангелов со сто. Последние два года жизни Пушкина были полны неприятностей, денежных хлопот, тревог, мелких, злых уколов и крупных обид. Но еще никогда ни один поэт в России не пользовался таким общим признанием. Народное сознание

Глава третья. Пушкин

Глава третья. Пушкин Он действительно в то время слишком высоко созрел для того, чтобы заключать в себе это юношеское чувство; моя же душа была тогда еще молода; я мог принимать живей к сердцу то, для чего он уже простыл. Гоголь — П. А. Плетневу, декабрь 1846

ПУБЛИЙ ОВИДИЙ НАЗОН (43 год до н.э. – 17 или 18 год до н.э.)

ПУБЛИЙ ОВИДИЙ НАЗОН (43 год до н.э. – 17 или 18 год до н.э.) Третий по возрасту и самый молодой поэт золотого века древнеримской литературы Публий Овидий Назон родился 20 марта 43 года до н.э. в городе Сульмон[14]. Отец его, Публий Назон, происходил из старинного рода всадников[15] и

Глава 9 Пушкин и власть в России

Глава 4 Александр Пушкин, или Погиб поэт

Глава 4 Александр Пушкин, или Погиб поэт Недвижим он лежал, и странен Был томный мир его чела. Под грудь он был навылет ранен; Дымясь из раны кровь текла. Тому назад одно мгновенье В сем сердце билось вдохновенье, Вражда, надежда и любовь, Играла жизнь, кипела кровь— Теперь,

Глава 4 ПУШКИН

Глава 13 ПУШКИН

Глава 13 ПУШКИН Он <… > до нас не доехал. М. Н. Волконская Да, любезный читатель, все было именно так: начиная с первых месяцев пребывания за Уралом Мария Волконская поддерживала-таки неафишируемую связь с Пушкиным — и получала от поэта (кстати, находившегося под

Глава 18 ПУШКИН

Глава 18 ПУШКИН Промчалось много, много дней… А. С. Пушкин Уже вскоре после кончины Пушкина в печати стали эпизодически появляться историко-биографические работы, посвященные поэту. Среди первых собирателей и публикаторов документов личного и официального

Овидий

Овидий Моим дорогим учителям — русским и зарубежным.

Поэзия и личность Овидия живо интересовали Пушкина со времен южной ссылки до конца жизни. Он не только чувствовал близость своей собственной судьбы к судьбе римского изгнанника, но видел в нем поэта милостью божией, принадлежавшего к тому „сладостному союзу” служителей муз, к которому причислял себя и он сам.

Содержимое работы - 1 файл

пушкин к овидию.doc

Послание было написано в 1821 г. в Кишиневе под впечатлением молдаванских легенд об Овидии. Оно необычайно интересно и значительно. Значительно уже тем, что это был первый, по словам Б. В. Томашевского, опыт воссоздания прошлого на основании исторических источников, первое в сущности „историческое произведение Пушкина”.

Оказавшись в Молдавии, поэт жадно читает „Тристии” и „Послания с Понта” , сверяя французский перевод с латинским подлинником. Латынь, заброшенная после лицея, оживает в его памяти. Письма друзьям, написанные в это время, изобилуют латинскими цитатами; следы знания подлинника можно заметить и в послании „К Овидию”, и в речи старого цыгана в „Цыганах”.

Путешествуя по Молдавии, осматривая Аккерман, Пушкин сверяет картины, нарисованные Овидием, с тем, что он видит сам. В молдаванских степях он ищет следов древности. Его интерес подогревается преданиями и легендами, изысканиями краеведов, книгами, посвященными истории Бессарабии: „Описанием Молдавии” Д. Кантемира, „Воспоминаниями в степях бессарабских” П. П. Свиньина, общением с И. П. Липранди и В. Ф. Раевским — знатоками истории и быта этого края. За лиманом в селении Овидиополь, у стен крепости близ озера Овидулуй сохранились следы пребывания там римлян. Могила с латинской надписью была обнаружена инженером К. Деволаном в конце XVIII в.; в раскопках якобы принимали участие цыганы; распространились слухи, что здесь погребен поэт Овидий. Этим слухам поверила Екатерина II. Позже были найдены и другие латинские надписи. Высказывалось даже предположение, что Овидий незадолго до смерти перешел из Томи в Аккерман и был погребен в этих местах. Предлагалось воздвигнуть ему здесь памятник.

Но внимательно изучив элегии Овидия, Пушкин понял, что все это поэтические легенды, не более, так как сам Овидий называет местом своей ссылки город Томи, теперешнюю Констанцу в Румынии. Об этом Пушкин написал в своем примечании к посланию „К Овидию”, позднее перенеся комментарий в роман „Евгений Онегин”, где он называет местом ссылки поэта Молдавию („В Молдавии, в глуши степей. ”).

Судьба римлянина интересовала в то время в Кишиневе многих, особенно декабристов, членов Южного общества. Известно, что Пушкина называли у Раевских „племянником Овидия”; имя это считалось весьма неблагонадежным, и Пушкин боялся цензуры, посылая в „Полярную звезду” свое послание.

В декабристской среде знаменитого римлянина считали первой жертвой деспотического императорского режима, разрушившего Республику, страдальцем и великим поэтом. Так же смотрел на Овидия и Пушкин, сосланный, как и его римский собрат, деспотом императором.

Но были и другие причины, оживившие в Кишиневе его интерес к личности Овидия. В Молдавию поэт приехал после путешествия по Крыму, богатому античными руинами. Феодосия произвела на него глубокое впечатление, сама природа и южное море воскресили в его душе образы античной мифологии и поэзии, известные с лицейских лет. К этому присоединилось еще и увлечение поэзией А. Шенье, только что открытой русскими поэтами. Страстно влюбленный в искусство, философию и поэзию древних, А. Шенье хотел вдохнуть в античные формы современную жизнь, раскрыв в этой жизни красоту, достойную античного резца. Не подражать древним, но писать так, как если бы они жили среди нас, призывает он молодых поэтов, не имитировать, а создавать современное произведение по их образцам, сохраняя грацию, живость, пластичность, свежесть, свойственные, по его мнению, совершенной и гармоничной поэзии древних. Известно, что Пушкин глубоко увлекся поэзией А. Шенье, и античные образы в его южных стихотворениях согреты мыслями и тончайшими чувствами человека Нового времени. Очень важны эти поэтические открытия и для элегии „К Овидию”. Важны прежде всего тем, что и в римском поэте Пушкин нашел живого человека и попытался понять его, основываясь на его произведениях, посмотрев на них свежим взглядом.

Пушкин, как и А. Шенье, в своем послании он то дает скрытые цитаты, то творит в стиле Овидия, стремясь воссоздать его образ. Он как бы сопоставляет два типа человека — древнего и нового, два рода поэзии — античную и современную. Глубокие выводы, сделанные им на основе этих сопоставлений, не прошли бесследно для его дальнейшего творчества.

Структура послания отчетливо проста. Первая часть (53 строки) относится к Овидию; вторая (31 строка) — к Пушкину; последняя (20 строк) является заключением. Первая часть основана на внимательном чтении „Тристий” и „Посланий с Понта”. Пушкин как бы переводит элегии изгнанника в другой поэтический регистр, сближает их с жанром русской элегии, а самого Овидия наделяет некоторыми чертами, характерными для образа певца в элегиях Батюшкова и в своей собственной лицейской лирике. Овидий у него поэт прежде всего невоинственный, нежный, привыкший „венчать свои власы розами” и проводить „беспечные часы в неге”. Музы были его „легкими подругами”, грации „венчали” его стихи, хариты любили их.

Римский изгнанник действительно говорит о своей невоинственности, Поэт любит спокойную жизнь и уже в молодости ненавидел брани, привык предаваться занятиям поэзией, чтением и философией в своем саду на тенистом ложе, как это было принято у просвещенных поэтов века Августа, пользовавшихся благами „досуга", предоставленного им принцепсом. Но это была не „нега” и не „беспечный досуг”, а энергичная умственная деятельность, самосовершенствование, которым Овидий гордится как достижением современной ему культуры. Потому ему несносна жизнь среди воюющих сарматов и гетов.

„Златой Италии роскошный гражданин” — каким он действительно хочет предстать перед своими читателями — это человек, впитавший в себя все достижения современной культуры: ее гуманизм, широту взгляда, утонченность вкуса, нравственную высоту.

В 1821 г. Овидий для него — это прежде всего „нежный” певец любви, внезапно попавший в противопоказанные самой его музе условия жизни. И именно этот контраст изнеженного поэта и суровой действительности и хочет показать Пушкин. Восставая впоследствии против несправедливого приговора Грессе, упрекавшего Овидия в слезливости и монотонности, Пушкин отметит „яркость” и „живость подробностей” в описании „чуждого климата и чуждой земли”, „грусть о Риме”, „трогательные жалобы”. Но как раз эту „яркость” и „живость подробностей” он смягчает в своем послании, отказавшись от передачи экзотичности, от гиперболичности, красочных деталей, свойственных описаниям Овидия.

Пушкин восклицает: „Дивись, Назон, дивись судьбе превратной!”. А Назон и в самом деле постоянно удивляется разительной перемене в своей судьбе. Но и здесь много деталей, не воспроизведенных Пушкиным. Как пишет Овидий, с ним произошла метаморфоза, подобная тем, какие описаны в его знаменитой поэме „Метаморфозы”: лик судьбы из „веселого” превратился в „плачущий”, поэта поразила молния Юпитера, как древних героев мифа, вызвавших гнев олимпийского владыки,13 и т. п.

В послании же все античное, конкретное, яркое сглажено и нивелировано, из текста извлечена суть, обнажено общепонятное, так сказать общечеловеческое, — трагическая судьба: Овидий — изгнанный певец.

Ни слава, ни лета, ни жалобы, ни грусть,

Ни песни робкие Октавия не тронут.

Дни старости твоей в забвении потонут.

Тяжелую судьбу Овидия Пушкин изображает стихами:

Златой Италии роскошный гражданин,

В отчизне варваров безвестен и один,

Ты звуков родины вокруг себя не слышишь.

Ты в тяжкой горести далекой дружбе пишешь:

«О, возвратите мне священный град отцов

И тени мирные наследственных садов!

О други, Августу мольбы мои несите!

Карающую длань слезами отклоните!

Но если гневный бог досель неумолим,

И век мне не видать тебя, великий Рим;

Последнею мольбой смягчая рок ужасной,

Как видим, Пушкин четко рисует разницу между Овидием — гражданином Рима и Овидием — изгнанником. Это достигается посредством противопоставления:

Овидий дорог и близок Пушкину — изгнаннику. Пушкин понимает весь ужас положения римского поэта и сочувствует ему. Но сразу же Пушкин подчеркивает и различие между собою и Овидием. Русский поэт понял, что Овидий избрал определенную линию поведения по отношению к сославшему его деспоту: он не протестует, не восстает против Августа, а молит его о прощении и проливает слезы.

О други, Августу мольбы мои несите,

Карающую длань слезами отклоните.

Наперекор общепринятой отрицательной оценке поведения Овидия Пушкин сочувствует ему:

Суровый славянин, я слез не проливал,

И светом, и собой, в жизнью недовольный,

С душой задумчивой, я ныне посетил

Страну, где грустный век ты некогда влачил.

ОБРАЗ ОВИДИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ ПУШКИНА

Следует также отметить и тот весьма примечательный факт, что точка зрения Пушкина на Овидия, нашедшая отражение как в его стихотворных произведениях, так и в прозаических высказываниях, привлекает к себе в последние пятнадцать лет острый интерес ученых-классиков во всем мире. На международном конгрессе в г. Сульмоне (Италия), посвященном 2000-летию со дня рождения римского поэта (1958 г.), французский

Чье сердце хладное, презревшее харит,
Твое уныние и слезы укорит?
Кто в грубой гордости прочтет без умиленья
Сии элегии, последние творенья,
Где ты свой тщетный стон потомству передал?

Но не унизил ввек изменой беззаконной
Ни гордой совести, ни лиры непреклонной.

Эти стихи я пропел про уход за землей и быками
И про деревья, меж тем великий Цезарь войною
Дальний разит Евфрат и народам охотно покорным,
Как победитель, дает законы, путь правя к Олимпу.
Сладкою в те времена был я, Вергилий, питаем
Партенопеей и цвел, обучаясь на скромном досуге,
Песней пастушьей себя забавлял и, юностью смелый,
Титира пел я в тени широковетвистого бука.33

У Пушкина мы читаем:

Здесь, лирой северной пустыни оглашая,
Скитался я в те дни, как на брега Дуная
Великодушный грек свободу вызывал,
И ни единый друг мне в мире не внимал;
Но чуждые холмы, поля и рощи сонны,
И музы мирные мне были благосклонны.

В противоположность Вергилию, прославляющему военные подвиги Августа, русский поэт говорит о борьбе греков за свободу, тем самым подчеркивая различие между собой, Овидием и Вергилием.

И завещал он, умирая,
Чтобы на юг перенесли
Его тоскующие кости
И смертью — чуждой сей земли
Неуспокоенные гости.

Nam si morte carens vacua volat altus in aura
Spiritus et Samii sunt rata dicta senis,
Inter Sarmaticas Romana vagabitur umbras,
Perque feros manes hospita semper erit.
Ossa tamen facito parva referantur in urna
Sic ego non etiam mortuus exul ero.

(Так, если, смерти не зная, мой дух воспарит по эфиру,
Если Самосский старик прав в заключеньях своих,
Римской тени тогда блуждать меж сарматских придется
И между варваров стать гостьей печальной навек.
Кости, однако, мои, собрав их в малую урну,
В город верни, чтоб не быть вечным изгнанником мне).

Jamque opus exegi, quod nec Jovis ira nec ignis
Nec poterit ferrum nec edax abolere vetustas.
Cum volet, illa dies, quae nil nisi corporis huius
ius habet, incerti spatium mihi finiat aevi:
parte tamen meliore mei super alta perennis
astra ferar, nomenque erit indelibile nostrum.
Quaque patet domitis Romana potentia terras,
ore legar populi; perque omnia saecula fama,
siquid habent veri vatum praesagia, vivam!47

Державин гораздо точнее воспроизводит образность и стиль Горация, чем Пушкин:

Слух пройдет обо мне от белых вод до черных,
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал,
Всяк будет помнить то
и т. д.48

1 А. И. Малеин. Пушкин и Овидий. — В кн.: Пушкин и его современники, вып. IV. Пб., 1916, стр. 8 и сл.

2 М. М. Покровский. Пушкин и античность. — В кн.: Временник Пушкинской комиссии, т. 4—5. М.—Л., 1939, стр. 39—40.

3 Д. П. Якубович. Античность в творчестве Пушкина. — В кн.: Временник Пушкинской комиссии, т. 6. М.—Л., 1941, стр. 139—140.

4 З. А. Бориневич-Бабайцева. Овидиев цикл в творчестве Пушкина. — В кн.: Пушкин на юге. Труды пушкинских конференций Кишинева и Одессы, вып. I. Кишинев, 1958, стр. 164.

7 С. Я. Лурье. Пушкин и русские революционные демократы о Вергилии и Овидии. — В кн.: Публий Овидий Назон. (К 2000-летию со дня рождения). Львов, 1960.

9 D. P. Costello. Pushkin and Roman literature. — Oxford Slavonic papers, vol. XI, 1964, p. 48.

10 См.: З. А. Бориневич-Бабайцева. Овидиев цикл в творчестве Пушкина, стр. 167—168.

14 М. М. Покровский. Пушкин и античность, стр. 36.

16 Y. Bouynot. La misère et la grandeur de l’exil. — Atti del Convegno internazionale Ovidiano, vol. 2, Roma , 1959, p. 250.

17 W. Stroh. Ovid im Urteil der Nachwelt (eine Testimoniensammlung). Darmstadt, 1969, SS. 104—109.

18 H. Fränkel . Ovid. A poet between two worlds. Berkeley — Los Angeles, 1945.

19 Salvatore D’Elia. Ovidio. Napoli, 1959.

20 Материалы собраны в сборнике: Ovid. Herausg. von M. v. Albrecht, E. Zinn. Darmstadt, 1968.

21 См.: Y. Bouynot. La poesie d’Ovide dans les œuvres de l’exile. Paris, 1957; N. Voulikh. La révolte d’Ovide contre Auguste. — Les Études classiques, t. XXV, 4, Namur , 1968.

22 См.: W. Marg. Zur Behandlung des Augustus in den Tristien Ovids. — In: Ovid. Herausg. von M. v. Albrecht, E. Zinn. Darmstadt, 1968, SS. 510—512; N. Voulikh. La révolte d’Ovide contre Auguste , pp. 378—381.

23 Ovid. Ex Ponto, I, 2, 100—116.

24 Там же, I, 6, 43—45.

25 Там же, III, 1, 157—159.

26 Homerus. Ilias, 11, 90; Vergilius. Aen., 6, 472—479; Iuvenalis. Sat., 15, 131—143.

27 См.: Лицейские лекции по записям А. М. Горчакова. — Красный архив, М., 1937, т. 1, стр. 159.

28 Б. В. Томашевский. Пушкин, кн. I. М.—Л., Изд. АН СССР, 1956, стр. 541.

29 Ovid. Metamorphos., III, 158—159. См.: P. Grimal. Les jardins Romains. Paris, 1943, pp. 434—441.

30 См.: Б. В. Томашевский. Пушкин, кн. I, стр. 399 и сл.

34 A. Chénier. Oeuvres poétiques. t. I. Paris , 1883, pp. 214—215.

35 См.: Vergilius. Georg., IV, 125—144.

36 Б. В. Томашевский. Пушкин, кн. I, стр. 618.

37 Там же, стр. 622—623.

38 См.: Е. М. Двойченко-Маркова. Источники легенды об Овидии. , стр. 321.

39 Ovid. Trist., IV, 6, 41—45; III, 8, 29—30.

40 Ovid. Ex Ponto, IV, 14, 47—62.

41 Там же, IV, 9, 101—105.

42 Там же, IV, 9, 95—96. См.: N. Voulikh. Pouchkine et Ovide. — Revue de Littérature comparée, Paris , 1967, № 1, pp. 24—36.

43 Ovid. Ex Ponto, III, 9, 45—96.

46 Д. П. Якубович. Античность в творчестве Пушкина, стр. 93.

47 Ovid. Metamorphos., XV, 870—878.

Читайте также: