Моногамная семья кризис или эволюция реферат

Обновлено: 02.07.2024

Значение разводов оценивается специалистами неоднозначно. Нередко развод интерпретируют как угрозу семье, подчеркивая исключительно негативные последствия прежде всего для детей. Со второй половины XX в. расторжение брака стало восприниматься как неотъемлемый компонент современной семейной системы. Осознание того факта, что развод является не причиной, а симптомом кризиса брака, приводит к переносу акцента в исследованиях на неформальную стабильность семьи. С этим же связана тенденция к переоценке разводов, признание за ними и позитивных моментов — средства прекращения конфликтов или урегулирования новой семейной ситуации.

Как бы ни оценивался развод с позиции нравственности — зло или добро — постановка задачи его предотвращения бесперспективна. Надо признать сомнительными попытки объяснить рост кривой разводов каким-либо частным фактором. Да и мотивы самих разводящихся, и последующая саморефлексия бывших супругов не могут пролить свет на истинную подоплеку прекращения брака. Одна часть женщин описывает послеразводную ситуацию в теплой тональности (расцвела, поправилось здоровье, появилась уверенность в себе, похорошела и прибавила в весе и т. д.), другая — оперирует исключительно холодными тонами (развестись хотела, но освобождения не ощущаю; после развода — одиночество, неполноценность; это похоже на похороны настоящего друга и т. п.).

Другая актуальная проблема семьи — проблема рождаемости.

Отрицать резкое снижение рождаемости было бы абсурдом. Так, в Ленинграде в 1990 г. среди всех родившихся 62% составляли первенцы молодых матерей. Доля рождений вторых и последующих детей уменьшилась. И это тревожит. Первый ребенок практически появляется спонтанно, его рождение в большинстве случаев не планируется. По сравнению с предыдущими годами, как следует из того же источника, увеличилось число рождений у женщин моложе 20 лет на 2% и у несовершеннолетних на 11%, т. е. рост числа рождений происходит лишь в тех когортах, где сексуальность напрямую не связана с прокреацией (см.: Основные показатели демографических процессов в Ленинграде и Ленинградской области. Стат. сборник. СПб., 1991).

Факт снижения деторождения, таким образом, несомненен. Чем же это объяснить? Подавляющее большинство исследователей связывают падение рождаемости с резким ухудшением социально-экономической ситуации в стране. И в этом есть доля истины. Ибо и в тех странах, где социально-экономическое положение несравненно лучше, малодетные семьи составляют большинство (к примеру, в ФРГ или Франции). Отсюда, настаиваю я, все перечисленные процессы, в том числе разводимость и прокреация, по преимуществу обусловлены историческим типом семьи.

Еще в начале 80-х годов мною была высказана гипотеза о наличии трех идеальных исторических типов моногамии (см.:

Семья— это совокупность индивидов, состоящих по меньшей мере в одном из трех видов отношений: кровного родства (брат — брат, брат — сестра и т. п.), порождения (родители — дети), свойства (муж — жена). Характер названных отношений (грубо говоря, авторитарный-эгалитарный) может, по моему убеждению, служить критерием, определяющим этап развития моногамии. Следуя этой логике, можно сконструировать три идеальные исторические типа семьи: патриархальный (или традиционный), детоцентристский (или современный) и супружеский (или постсовременный).

Наиболее архаичный тип — патриархальный. Он опирается на зависимость жены от мужа и детей от родителей.

Главенство мужа, в частности, проявляется в том, что в его руках сосредоточены экономические ресурсы и принятие основных решений. В соответствии с этим и произошло жесткое закрепление внутрисемейных ролей. Было бы большим упрощением полагать, что изживание экономических и нравственных приоритетов главы семейства и сопутствующих обычаев происходит с легкостью. Напротив, имеется немало свидетельств, указывающих на сложность и противоречивость этого процесса. Мы сталкиваемся с практическим многообразием традиционных форм. Согласно М. Г. Панкратовой, в марийской семье, например, глава семьи (указали 4/5 опрошенных в 70-е годы) — мужчина. Сохраняется семейный этикет. Жена и мать мужа стараются подчеркнуть престиж мужчины — главы семьи. Жена уважительно отзывается о муже (по меньшей мере при гостях и посторонних), оказывает особое внимание свекру и свекрови. В домашнем, быту более 90% семей сохраняют унаследованное разделение работ по полу. Стойкое и искреннее почитание традиций обнаруживается в Грузии.

Эстонские социологи сравнили ответы студентов коренной национальности из Тартуского и Тбилисского университетов относительно их семейных ориентации. Молодых людей спросили: возможны ли добрачные сексуальные отношения для мужчин и для женщин? Студенты из Тбилиси ответили — только для мужчин, большинство студентов из Тарту не увидели в этом отношении разницы между мужчинами и женщинами. Каждый третий эстонский студент расценил расторжение брака как естественное явление. В Тбилиси такое суждение высказали лишь 2% респондентов. Треть грузин ответили, что они о возможности развода никогда не задумывались. И, наконец, следующий вопрос: если между супругами возник конфликт, то как он должен разрешаться? С точки зрения грузинских студентов, последнее слово за мужчиной. По мнению молодых людей из Тартуского университета, супругам следует обсудить причины возникшего конфликта и только затем принимать по возможности согласованное решение. Вывод прозрачен: молодежь Тбилиси по преимуществу ориентирована на патриархальные ценности.

Еще рельефнее проступают следы классической формы традиционной семьи в среднеазиатском регионе. У коренного населения наряду с уже описанными обычаями обнаруживаются и более древние. Скажем, до сих пор в ходу (в основном, правда, в сельской местности) обряд публичной демонстрации простыни после первой брачной ночи.

В России патриархальные принципы, хотя и не в столь откровенной форме, также живучи. Напомню две патрилинейные традиции: невестка меняет свою родовую фамилию на фамилию мужа; при названии новорожденного используется реестр семейных имен.

Другая центральная ось семьи: отношения родители — дети. В традиционной семье на протяжении многих лет господствовала абсолютная родительская власть и авторитарная система воспитания.

Со второй половины XIX в. в Европе формируется детоцентристский тип семьи. Для него характерно возвышение роли частной жизни, чувственной стороны брака и интимности. Более или менее равноправные отношения между мужем и женой привели к появлению устойчивой зависимости экспрессивной удовлетворенности от супружества, с одной стороны, а с другой — к осознанию того, что сексуальность, практикуемая в границах брака, не сводима к деторождению. Все это наводит супругов на мысль о необходимости планировать время рождения детей и их количество. В силу этого ограничивается репродуктивный период непродолжительным временем (в пределах 5—10 лет) и рождением одного-двух детей. Желанный ребенок превращается в объект родительской любви и стойкой привязанности. Тем самым канул в Лету обычай многодетности.

Решение о количестве детей принимают, по преимуществу, сами супруги. Возможности внешнего давления, как показывает практика, даже тщательно разработанные меры демографической политики (например, такой, как французская после второй мировой войны) предельно малы. Следует подчеркнуть, что детоцентристская семья по природе — малодетна.

В нашей стране поведение родителей, мотивированное интимно-эмоциональной привязанностью к детям, получило массовое распространение со второй половины текущего столетия. Даже в деревенской семье, где в недавнем прошлом детям не уделялось особого внимания, с 60-х годов многие родители, в том числе и те, кто сам окончил лишь начальную школу, мечтают дать детям максимально возможное образование. Дети, судя по высказываниям большинства опрошенных сельских жителей, — главный смысл семьи. Перемены в этом направлении подмечены и в среднеазиатском регионе. По наблюдению местного этнографа, в киргизской семье, сколь бы скромным ни был ее бюджет, изыскиваются средства на покупку одежды детям, посещение ими кино и т. п. Многие родители стремятся дать им образование и специальность.

Повышение материальных и духовных забот о детях — явление положительное. Однако гипертрофия долга, дополненная отходом от аскетической традиции, подчас приводит к противоположным результатам. Вредит и избыток нежности. Это можно наблюдать при изучении детей-невротиков. Согласно клиническим исследованиям, матери детей, страдающих неврозами, в отличие от матерей контрольной группы, реже общаются с ребенком на равных. Они навязывают ему свое мнение, не позволяя ребенку проявить самостоятельность.

Не боюсь ошибиться, утверждая, что детоцентристский тип семьи — существенный шаг в эволюции моногамии. Впрочем, лучшее доказательство — детальное рассмотрение характера супружеских отношений, а затем и отношений порождения.

Человеческая деятельность в индустриальном городе, как известно, регулируется формализованными правилами, нормами и поведенческими стереотипами. Отношения в сфере производства регламентированы технологическими нормативами и статусными предписаниями, нарушение которых автоматически влечет за собой дезорганизацию трудового процесса. Оказываясь за пределами своего предприятия, индивид сталкивается с иной, но в принципе столь же безликой системой — бытовой. (Иллюстрацией этой мысли могут служить взаимоотношения продавец — покупатель.)

И еще одна сфера деятельности — досуг. В свободное время, казалось бы, открывается широкая возможность для раскрытия личностного потенциала человека. Но на самом деле досуг в условиях крупных городов в принципе массовиден. В нем выработались культурные формы, способные на короткое время объединить совершенно незнакомых людей. Они требуют небольшого пространства на каждого участника, предполагают лишь минимум подготовки и мало рассчитаны на общение (спортивные феерии, эстрадные шоу, кино и т. п.).

В условиях экономической поляризации населения нельзя обойти вниманием смысл бытовой адаптации. Мне уже доводилось дискутировать с теми специалистами, которые напрямую сопрягали жилищные условия, уровень доходов, насыщенность домашнего быта механизмами, совершенствование сферы обслуживания и т. п. с интенсивностью конфликтов и разводов. Трудно сказать, чего в этих заявлениях больше: наивной веры во всемогущество технического прогресса или неспособности проникнуть в многоликий мир личности. Ведь не секрет, что с середины 60-х годов большинство горожан стали проживать в отдельных квартирах. Но тем не менее это обстоятельство не повлекло за собой снижения числа разводов. Напротив, кривая разводов неуклонно стремится вверх. Почему?

Я остановился подробно лишь на трех составляющих адаптационного синдрома, так как дальнейшая детализация (к примеру, раскрытие роли разветвленных родственных отношений) не даст никакого прироста знаний.

Из всего вышесказанного образ детоцентристской семьи кажется более привлекательным. И хотя для такого мнения есть определенные основания, однако не стоит питать иллюзий. В конечном счете и в этой семье сковывается, ограничивается проявление личностного потенциала, что с наибольшей очевидностью проступает по линии родители — дети. Вместе с тем надо не забывать следующего. Здесь представлен идеальный тип, в реальной же практике его формы разнообразны. Ведь даже такой унифицированный, детерминированный жестким обычаем тип семьи, как патриархальный, и тот неоднороден. Возможность развертывания многообразия детоцентристского типа заложена изначально, по всем трем линиям отношений, неоднозначностью механизмов адаптации, интимизации и их взаимодействия.

В последние десятилетия наблюдается зарождение еще одного типа моногамии, который я условно назвал супружеским. В такого рода семье стратегическое отношение определяется не родством (как в патриархальной) и не роди-тельством (как в детоцентристской), а свойством. Понять это можно так. Норма семейной жизни меняется: родители в такой семье отказываются полностью подчинять собственные интересы интересам детей. Попутно отмечу, что зафиксированное движение расценивается частью исследователей как одно из фундаментальных, определяющих лицо современной цивилизации.

Супружеская семья— исторически наименее стереотипизированное образование. Если иметь в виду зрелую ее стадию, то здесь открываются уникальные возможности для отхода от господства зависимых отношений и раскрытия деятельной палитры по всем структурным составляющим: муж— жена, родители —дети, супруги — родственники, дети — прародители. Иными словами, в границах одного семейного типа возникают разнообразные и богатые отношения между полами и между поколениями, возможности индивидуальной самореализации для всех. Эта общая идея, чтобы быть адекватно воспринятой, требует уточнений.

Первое. Почему возлагаются особые надежды на супружество, разве в прошлом его не было? Да, не было. Само собой разумеется, супруги, т. е. муж и жена, по меньшей мере в европейском цивилизованном обществе, составляли первооснову семьи. Но я веду речь не о супругах, а о супружестве.

Супружество — это личностное взаимодействие мужа и жены, регулируемое моральными принципами и поддерживаемое имманентными ему ценностями. Подчеркну неинституциональный характер связи и симметричность прав и ответственности обоих супругов. Это, кстати, и указывает на исторически недавнее происхождение данного феномена. В самом деле, принципы, лежащие в основе супружества, могли практически реализоваться лишь в результате социальных сдвигов, сопровождавшихся индивидуализацией мужчин (расширение избирательности, внутренней ответственности, усиление самоконтроля) и распространением обозначенных качеств на женщин, что, согласитесь, было бы невозможно без их экономической и гражданской эмансипации.

В постсовременной семье вырабатывается антирутинный механизм—автономия.

Важно не забывать прописную истину: социализированный человек в каких-то пределах автономен, в техногенном мире всегда остается место для вариаций и самостоятельных решений. Чем выше уровень цивилизационно-культурного развития общества, чем ярче член такого социума сознает себя как индивидуальность, тем насущнее его потребность в обособлении. Созвучная тенденция прослеживается и в семье. Здесь, в частности, автономность выражается в том, что интересы каждого из супругов шире семейных, и круг значимого общения для каждого из них выходит за рамки супружества. Их эмоциональные устремления регулируются не столько обычаями, традициями и внешними предписаниями, сколько индивидуальными представлениями, эстетическим идеалом и нравственными ценностями.

Заключая рассмотрение имманентной базы постсовременного типа семьи, отмечу взаимозависимость и взаимодополняемость механизмов устойчивости (адаптация, интимность) и развития (автономия). И действительно, наши эмпирические данные выявили тесную положительную связь между интимностью и автономией. Так, подавляющее большинство мужчин, достигших высокого уровня интимности, сообщили, что жены активно поощряют их своеобразие, лишь каждый десятый подчеркнул противоположное. Зеркальная картина получена при низкой интимности. Принципиально те же тенденции обнаружены у женщин: в первом варианте — 50% против 20, во втором — 4% против 80. В то же время нельзя не обратить внимания на один, казалось бы, незначимый нюанс: даже при полной душевной расположенности мужья реже склонны поощрять и чаще настроены негативно по отношению к нравственно-эмоциональной автономии жен.

Однако перечисленные выше процессы, по мнению Голода С.И., по преимуществу обусловлены историческим типом семьи.

Анализ семьи, как любой системы, имеет два вектора: один направлен на раскрытие внутреннего механизма ее функционирования и взаимодействия элементов; другой -- в окру-жающий семью мир, взаимодействие с которым составляет ее внешнее функционирование.

Семья -- это совокупность индивидов, состоящих по меньшей мере в одном из трех видов отношений: кровного родства (брат -- брат, брат -- сестра и т. п.), порождения (родители -- дети), свойства (муж -- жена). Характер названных отношений (грубо говоря, авторитарный-эгалитарный) может, по убеждению Голода С.И., служить критерием, определяющим этап развития моногамии. Следуя этой логике, можно сконструи-ровать три идеальные исторические типа семьи: патриархальный (или традиционный), детоцентристский (или современный) и супружеский (или постсовременный).

Однако, история знает и эпоху матриархата, когда в древнем обществе главенствующее положение занимала женщина, и на то были свои особые причины. Когда было наложено жесткое табу на кровосмешение, образовался род, как новая форма семьи, в основу которой был положен принцип родства по материнской линии. Ввиду того, что мужья и жены были общими, отцовскую линию проследить было фактически невозможно, и поэтому действительно кровными родственниками можно признать было только мать и ее детей, которые оставались при ней и составляли ее, материнский, род [2 ].

В период матриархата наследование всегда шло по женской линии, а в брачных соглашениях собственность жениха часто передавалась во владение невесты. Многие фараоны женились в связи с этим на своих сестрах и даже дочерях, так как это помогало сохранить трон, династию и наследство.

Так Клеопатра (69 - 30 гг. до н. э.) сначала была женой своего старшего брата, затем после его смерти, - супругой младшего брата. Каждый этот брак давал им право владеть Египтом.

С появлением частной собственности женщина становится бесправной домашней прислугой с многочисленными хозяйственными обязанностями, она не может даже распоряжаться личным имуществом без разрешения мужа, а в случае его смерти власть в доме переходила к сыну.

По свидетельствам историков, женщина могла делить с мужем ложе, но не трапезу. В Древней Греции красивая женщина стоила несколько голов рогатого скота [3].

Название: Психология семьи - Райгородский Д.Я.

Жанр: Психология

Между тем реальное решение вопроса иное: нужно создать социальные условия для проявления мужской деятельности вне семьи, чтобы он мог нести юридическую ответственность за семью, представлял вовне и защищал ее интересы, мог бы обеспечить ее экономическое благосостояние и социальное продвижение членов семьи.

Лишь отец способен сформировать у ребенка способности к инициативе и противостоянию групповому явлению. Чем больше ребенок привязан к матери (по сравнению с отцом), тем менее он активно может противостоять агрессии окружающих. Чем меньше ребенок привязан к отцу, тем ниже самооценка ребенка, тем меньше он придает значение духовным и социальным ценностям, по сравнению с материальными и индивидуалистическими.

Таким образом, с преодолением наследия коммунизма модель семьи в постсоветской России имеет шанс принять такой вид: доминирует мать, следующий идет — отец, дети — подчинены. Отвечает за семью (благополучие, социальную защиту) отец. Дети эмоционально ближе к матери, чем к отцу.

Противоречие отношений доминирования и ответственности будет являться главным источником конфликтов в семье.

С. И. Голод

МОНОГАМНАЯ СЕМЬЯ: КРИЗИС ИЛИ ЭВОЛЮЦИЯ?1

Другая актуальная проблема семьи — проблема рождаемости.

Говоря без обиняков, высказывание У. Гуда по поводу малой теоретической продуктивности социологов семьи главным образом относится ко второй половине XX столетия. Действительно, как было показано в первой главе, на рубеже веков семья являлась объектом социокультурного анализа целой плеяды первоклассных специалистов, в то время как после второй мировой войны наиболее талантливые исследователи отдали предпочтение в приватной сфере изучению сексуальности. Смещение акцента интереса, по-видимому, сопряжено с бессознательным, импульсивным стремлением крупных ученых проявить себя в неизведанной доселе области знания. Успешность реализации насущной потребности стала возможной вследствие кризиса иудео-христианского морального кодекса, обусловленного в конечном счете процессом интенсивной модернизации общества. Назовем лишь несколько наиболее известных имен: в США — П. Сорокин (1), во Франции —

М. Фуко (2), в Германии— Н. Луман (3), в Англии — Э. Гидденс (4).

Вместе с тем убежден, я не погрешу против истины, если укажу на то, что и среди современных специалистов по проблемам семьи, образно выражаясь, имеются свои холмики, но, увы, не горные вершины. К примеру, У. Гуд в США (5), Р. Кениг в ФРГ (6), Р. Флетчер в Англии (7V Л. Руссель во Франции (8), А. Харчев в СССР (9) . Не уйти от вопроса: что объединяет названных исследователей? Во-первых, каждый из них в своей стране несомненный авторитет в рассматриваемой нами отрасли социологии. Во-вторых, несмотря на разные теоретические подходы (эволюционистский, истматовский, функцио-налистский и т. п.), они выражали активную обеспокоенность кризисным состоянием моногамии, ставя его (этот кризис) в прямую зависимость от глобальных социальных изменений.

Трудно согласиться с преимущественно негативной оценкой не только филистерами, но и социологами, демографами и психологами современного состояния семьи (11—13). Стереотипы обыденного сознания в нашем, как и в большинстве других, случаев мало соответствуют действительност JtocnrrvT семьи — о чем, в частности, свидетельствует его многовековая история — оказался наиболее стабильной общностью.

Спросим себя: чем же подпитывается пессимистический настрой? На протяжении всего текущего века

10 Я в принципе разделяю оценку роли А. Г. Харчева в развитии социологии семьи в Советском Союзе 60-х—90-х годов, данную ь работе А. Клецина "Социология семьи" (10, с. 159—169).

в научной литературе ссылаются на одни и те же социальные факторы, лежащие на поверхности: увеличивается число одиноких мужчин и женщин, растет количество разводов, снижается уровень рождаемости, становится больше "неполных" семей, интенсифицируются внебрачные сексуальные связи и т. п. (14, 15). В справедливости этих тенденций невозможно усомниться: в их пользу более чем столетняя статистика . И все же количественные ряды, сколь бы внушительными они ни были, фиксируют лишь данность, не объясняя драматичность глубины социальных изменений. Очевидно отсюда, опираясь на тождественные показатели, к примеру, рождаемости или разводов, одни специалисты интерпретируют их как свидетельство кризиса моногамии (11, 16), другие — как ее трансформацию (17, 18).

§ 1. Брачность, сексуальность, прокреация

Одно из событий, радикально повлиявшее на изменение качества семейных отношений, — это автономизация брачности, сексуальности и прокреа-

11 Иллюстрируя высказанное соображение, приведу несколько сопоставимых цифр из работы У. Гуда (15), относящихся к снижению уровня рождаемости в европейских странах. Так, во Франции в 1881 г. на 1000 населения приходилось 24,7 рождений, в 1959 г. — лишь 18,4; в Германии в 1890 г. — 35,7, тогда как в 1960 г.— 17,7; в Италии соответственно: 38,0 к 18,4; в Финляндии в 1870 г. — 30,7, а в 1960 г. — 16,7.

- 50-

ции . В научном плане становится все более очевидным, что явленияв брачной, сексуальной и репродуктивной сферах, вскрытые к середине XX столетия, уже не могут интерпретироваться однозначно, как отклонения от нормы, а должны, скорее, рассматриваться как признак существенных и необратимых эволюционных сдвигов в самом институте семьи. Та-ХОВЫ тенденции к снижению рождаемости, малодет-ности и сознательной бездетности, характерные для индустриально развитых стран, в состав которых, несомненно, входит и Россия (10). К числу подобных же явлений можно отнести и массовое распространение добрачной практики сексуального поведения молодежи, по своим мотивам непосредственно не связанного ни с прокреативными, ни с брачными интересами (20, с. 65—71).

Одно из следствий этой тенденции (при отсутствии твердых навыков сознательной регуляции 3 ) — рост долидобрачных зачатий нередко единственного ребенка. Часть этих зачатий приводит к браку и, вероятно, не сказывается негативно ни на супружестве, ни на родительстве. Другая часть порождает "материнские" семьи.

12 От лат. procreatio — рождение, произведение на свет.

13 Согласно моему опросу, 250 брачных пар (Ленинград, 1981 г.), супруги чаще всего использовали в качестве контроля над рождаемостью "календарный метод" (41%) и "прерванное сношение" (21%). В другой выборке (Санкт-Петербург, 500 студентов, мужчин и женщин поровну, возраст респондентов от 18 до 24 лет, как правило, не состоящих в браке, примерно треть из них мигранты), относящейся к началу 1996 года, произошли лишь некоторые изменения: 26% применяли презервативы, 16% — "календарный метод".

Отмеченные факты и эмпирические закономерности нуждаются в теоретическом осмыслении.

Основное нормативное требование, предъявлявшееся к традиционной (патриархальной) моногамии, сводилось к непременной слитности и строго заданной последовательности брачности, сексуальности и прокреации. В самом деле, сексуальные отношения до брака, рождение ребенка вне брака и самоценность сексуального общения мужа и жены считались нарушением социокультурных норм. К нарушителям этих обычаев применялись различные по жесткости санкции. Согласно Н. Л. Пушкаревой, проведшей сравнительный анализ концепции семьи и сексуальной этики в православии и католицизме, в первом наказания за несохранение девственности до замужества, различные проявления сексуальности в браке, прелюбодеяние были не столь суровыми, как во втором. Оно (наказание) по преимуществу ограничивалось определенным количеством постов (от нескольких дней до двух лет), многочисленными поклонами, чистосердечным раскаянием и покаянием. И все же, несмотря на относительную мягкость, разумеется, и православие требовало от прихожан брачной верности, умерения страстей, разумных ограничений в сексуальной жизни, недопустимости адюльтера (21, с. 57—59). Конечно, рассуждая в общем, мы не погрешим против истины, если предположим большего или меньшего несовпадения (в зависимости от конкретных условий места и времени) рассматриваемых видов поведения в европейском докапиталистическом обществе.

Как известно, еще древнегреческий законодатель Солон (VI в. до н. э.) открыл первые доктерионы. Правда, они в принципе задумывались как семейно-охранительные учреждения, дабы неженатые мужчины, не могущие содержать наложниц, не устанавливали бы контактов с замужними женщинами. В то же время исключить вероятность посещения заведений, обладающих экстерриториальностью, мужчинами, состоящими в браке, вряд ли было возможно (20, с. 99—103). К этому же периоду относится зарождение гетеризма как одной из разновидностей экспрессивной связи вне института семьи. Свидетельством наличия внебрачной сексуальности и деторождения может также служить конкубинат. И хотя нитгервый, ни второй не имел широкого распространения, они подвергались правовым, моральным, а впоследствии ирелигиозным санкциям. Положение делнеменяется и в дальнейшем. Так, в Риме эдилы беспрепятственно выдавали licentia stupri, т. е. лицензию, на занятие проституцией. Женщина, обладавшая такой грамотой, относилась к той части населения — наряду с рабынями, актрисами, лицами, осужденными за супружескую измену или другое правонарушение, — с которой свободный римлянин мог вступить в сексуальную связь без каких-либо правовых последствий, но законный брак с ними был невозможен.

Жесткость санкций поддерживала в обыденном сознании представления о брачности и "брачной" рождаемости как социальной норме. Поэтому человек (будь то мужчина или женщина), не состоящий в браке или не имеющий детей, ощущал свою ущерб-

ность . Можно, следовательно, заключить, что в этих условиях семья обладала монополией на регулирование сексуальных отношений и на воспроизводство детей.

В новое время сперва постепенно, а с начала XX в. интенсивно переосмысляется значимость сексуальности. Во-первых, становится тривиальным понимание несводимости супружеской сексуальности к деторождению. Как справедливо отмечает Э. Гидденс, теперь, когда зачатие можно не только контролировать, но и осущетвлять искусственно, сексуальность наконец стала полностью автономной.Освобожден-ная сексуальность может стать свойством индивидов и их взаимоотношений друг с другом (4, с. 25, 26). По существу к тому же выводу, но с иных позиций, приходят и демографы. При изучении современного типа прокреативного поведения исследователи столкнулись с парадоксальным фактом. Сегодня одна женщина, состоящая в браке, на протяжении всего репродуктивного периода (границы которого, не секрет, расширились примерно до 35 лет) могла бы родить десять-двенадцать детей (эта величина получена в результате наблюдения за населением с самой высокой рождаемостью). Реально же европейская женщина рожает в среднем одного-двух. В чем же дело? Оказывается, за резким снижением рождаемости скрываются "огромные перемены в структуре демографического поведения. Массовое репродуктив-

14 Мусульманское предание устами Мухаммеда велит своим последователям "сочетаться браком и плодиться". "Худшие из мертвых суть те, которые умерли холостыми" (22).

-54-

ное поведение обособилось от полового и брачного, стало автономным" (23, с. 158).

Во-вторых, сексуальность раздвигает границы своего рапространения. Выходя за пределы брака, она приобретает в равной мере существенное значение как для мужчин, так и для женщин . Более того, происходит активная переориентация на возможность таких отношений вне института брака . Все названные перемены способствовали зарождению новой системы ценностей и отношений. Представляется, что произошедшие изменения по их характеру, глубине и значению могут быть названы революционными. В связи с этим актуализировалась проблема нахождения критерия, позволяющего оценить с позиции нравственности повседневную практику человека в приватной сфере.

Не менее существенные сдвиги характеризуют процесс рождаемости. В частности, за последние десятилетия как выборочные данные по разным регионам бьтшего Союза, так и всероссийская статистика фиксируют довольно стабильный рост добрачных зачатий. Мой анализ архивного материала Ленинградского дворца "Малютка", в частности, показал:

15 Словом, происходит переход от "двойной" к единой сексуальной морали. Смысл "двойной" морали заключается в различной общественной оценке активности мужчин и жен-шин: сексуальное разнообразие первых негласно поощряется, а вторых — осуждается.

16 Так, если в 1969 г., согласно моим выборочным опросам (250 мужчин и женщин с высшим образованием), наличие сексуальных связей помимо мужа признавала каждая третья женщина, то в 1989 г. (аналогичная выборка) уже около 50%.

- 55 -

из 287 супружеских пар, зарегистрировавших в торжественной обстановке в декабре 1963 г. рождение первенца, 69 (или 24%) зачали ребенка в среднем за три месяца до юридического оформления брака; в декабре 1968 г. из 852 пар таких было 196 (или 23%), в декабре 1973 г. из 851 пары до регистрации брака зачали ребенка 240 (или 28%) и, наконец, в декабре 1978 г. из 643 пар — 243 (или 38%). Аналогичная тенденция установлена и при рассмотрении регистрационных актов за тот же период по Московскому району Ленинграда.

Стала реальным фактом и внебрачная рождаемость. Так, статистические данные по Белоруссии за 1965—1975 гг. фиксируют неизменность показателей внебрачной рождаемости — 7,4—7,9% (24, с. 7). Согласно всероссийским данным, с 70-х годов начался рост доли внебрачных рождений в общем числе рождений. К примеру, в 1970 г. их доля составила 10,6%, в 1980 г. — 10,8%, в 1990 г. — 14,6% и в 1992 г. — 17,2% (25, с. 19). При этом особый рост внебрачных рождений характерен для возрастных групп 15— 19 лет и 40—44 лет. По Белоруссии отмечаются такие сдвиги: в 1970 г. относительно 1959 г. в первой совокупности рост составил 2,3 раза, во второй — 1,7 раза, а за последующие пять лет коэффициент среди 15—19-летних увеличился еще в 1,6 раза (24, с. 8, 9). В западно-сибирских селах внебрачная рождаемость у матерей 15—19 лет за 1969—1979 гг. выросла с 18,3 до 27%, а в 80-х годах понизилась на 6% и составила в 1989 г. 21,2%. Вывод о большей распространенности внебрачных рождений у самых молодых сельчанок можно сделать и на основании доли рождений у женщин, не состоящих в браке, в общем числе рожде-

ний. В самом деле, эти данные свидетельствуют о том, что наиболее часты внебрачные рождения у самых молодых (15—19 лет) женщин: почти каждый третий ребенок, родившийся у матери этого возраста в сибирских селах, был внебрачным— и 20 лет назад, ивконце 80-хгодов (26, с. 142). Объяснения наибольшей представительности указанных групп, р азумеет-ся, могут быть различны. Но главное несомненно — 15—19-летние женщины становятся матерями, как правило, по необходимости: вследствие не сформировавшегося личностного ядра, ее установок и ценностей, а также ввиду отсутствия элементарных знаний в области биологии человека; сорокалетние — сознательно! испытывая настоятельную потребность в семье и детях.

Активизация внебрачной рождаемости^ без сомнения, сопряжена с эволюцией нравственного сознания. Вот весьма выразительный пример. При опросе 323 молодых незамужних работниц Минского камвольного комбината им был задан вопрос: "Считаете ли Вы, что для девушки позорно иметь внебрачного ребенка?" Учитьшая форму постановки вопроса ("лобовой") и смысловую значимость подсказки: "позорно — не позорно" (терминология, имеющая откровенно негативный оттенок), а также специфику выборочной совокупности (женщины-мигрантки, проживающие в общежитии, с невысоким уровнем образования, т. е. группа с наибольшей моральной инерцией), следовало ожидать однозначной отрицательной реакции. На самом же деле 13,6% ответили: "Не позорно" и еще около 20% не поддержали ни одну из крайних позиций, стало быть, они уже усомнились в безусловной справедливости традиционной

нормативности. Но даже те, кто осудил внебрачную рождаемость, когда перед ними был поставлен вопрос в проективной и опосредованной форме: "Что бы Вы сделали, если бы Ваш брат решил жениться на девушке, имеющей внебрачного ребенка 9 ", проявили значительную гибкость. Более 60% респондентов ответили. "Ничего бы не сделала. Ребенок не помеха", и только 20% ответили, что попытались бы воспрепятствовать такому браку (24, с. 7). Моральная пер-миссивность — налицо. Однако самое неожиданное открытие — определенное количество женщин не воспринимают деторождение как исключительный брачный атрибут. И такое фиксируется далеко не только в Белоруссии. Несколько ранее это же явление констатировали демографы из Латвии: "Отдельные ответы, — замечают Ш. Шлиндман и П. Звид-ринын, — свидетельствуют о том, что некоторые женщины удовлетворены отсутствием детей в семье и считают бездетную семью даже идеальной" (27, с. 57). Судя по нашим опросным данным (Ленинград, 1981 г., 250 семейных пар), около 1/3 супружеских пар — фактически не имеющих детей — считают рождение ребенка помехой супружеству (женщины больше, чем мужчины, — 35,6 против 28,9%), по крайней мере, на начальной стадии функционирования брака. И, наконец, согласно выборочному обследованию молодых семей, проведенному Госкомстатом Россиивконце 1992г., 2% вообще не хотят иметь детей (28, с. 125)

Приведенная динамика показателей, нет сомнения, высветила фундаментальный процесс, суть которого — автономизация матримониального, сексуального и прокреативного поведения. Схематично

эту ситуацию можно представить следующим образом (рис. 1).

Что же следует из принципа автономии? В методологическом плане становится очевидной необходимость раздельного анализа имманентных законо-

мерностей каждой из вычлененных выше сфер человеческого поведения. Однако сама эта возможность открывается исключительно на стыке наук. К примеру, сексуальность нельзя понять, как это подчас делается, изучая ее исключительно в рамках семьи. Осознание внутренних закономерностей сексуального поведения человека связано с комплексом естественных (общая биология, генетика пола, эндокринология и т. п.) и общественных (социология, психология, этика и т. п.) наук. То же самое можно утверждать относительно рождаемости и брачности.

С социологической точки зрения обнаруживается неоднозначность, ненавязчивость, гибкость нормативной системы. Действительно, предпочтительно, но необязательно вступать в брак, желательно иметь детей, но и бездетность не представляется аномальным состоянием . Не воспринимаются маргиналами дети, рожденные вне брака. Словом, современная

17 Еще 20—25 лет тому назад некоторые демографы и социологи придерживались противоположных принципов. Не буду их оценивать — лишь только воспроизведу некоторые мнения. По московскому демографу Л. Е. Дарскому, "можно спорить о наилучшем числе детей в семье, но бездетная семья есть явление патологическое с любой точки зрения" (29, с. 129). А вот позиция ленинградского социолога В. Б. Голо-фаста: "По прошествии некоторого времени (после вступления в брак. — С. Г.), если исчерпаны все допустимые возможности объяснения (учеба, отсутствие своего жилья и т. п.), бездетность становится предметом пристального оценивающего внимания и самих супругов, и родственников, и окружающих посторонних лиц. Наступает момент (раньше всего, видимо, для самих супругов), когда данное положение квалифицируется как ненормальное" (30, с. 65).

нормативность, оставаясь общественным регулятором, в большей мере учитывает личностное своеобразие человека, чем нормативность традиционная.

Читайте также: