Золя э я обвиняю письмо господину феликсу фору президенту республики кратко

Обновлено: 04.07.2024

После того, как в посольстве Германии в корзине для мусора были найдены секретные документы, стало совершенно ясно, что во французских рядах есть шпион. Найденные документы содержали информацию о будущих планах французской армии. Нетрудно было предположить, что кто-то из военных, работающий с этими документами, передавал их немцам.

И французы решили, что этим занимался именно капитан Альфред Дрейфус. Причин для обвинения Дрейфуса было предостаточно, но наиболее очевидная была связана с антисемитизмом в армии. А тот факт, что Дрейфус производил впечатление очень умного человека, еще более усугубил ситуацию. После обвинения в государственной измене капитан был отправлен на остров Дьявола в 1884 году, который оставался частью французской колонии до 1952 года.

Это был весьма противоречивый материал, потому что он обнажал правду о ложном обвинении Дрейфуса правительством, приводя немало аргументов. Статья была адресована тогдашнему президенту Франции Феликсу Фору, но в ней обвинения сыпались не только в сторону главы государства, но и в адрес множества других, причастных, так или иначе, к делу Дрейфуса.

По официальной версии Золя скончался от отравления угарным газом, из-за неисправности дымохода в камине. Современники подозревали, что это могло быть убийство, но неопровержимых доказательств этой теории найти не удалось.

Роланд Кулесский, Ефим Левертов

Продолжение. Начало

Эмиль Золя

3. Эмиль Золя (1840-1902)

Его История избрала в очевидцы
с гипотетического пира Вальтасара —
пирующих порочность, как печать на лицах,
невольно вызывает жажду кары.

Осквернены священные писанья
нелепостями разных типов ФОБий
и то, что прежде составляло наши знанья,
искажено до уровня подобий.

Как недоступна пониманию халдея
божественная суть предназначенья,
так, может быть, от страха холодеет
душа и ныне пред карающим виденьем,

что донесёт Пророк. Его харизма —
читать и в недописанной строке,
которая в душе разложится как в призме
свет, Дирижёра следуя руке.

В этом письме Золя обвинил французское правительство и армию в заговоре с целью сокрытия истинных фактов и в государственной измене. За оскорбление чести армии суд присяжных приговорил Золя к штрафу и заключению, а полиция должна была охранять его от разъяренной антисемитской толпы. Чтобы избежать тюремного заключения, Золя эмигрировал в Англию, где провел около года (вернулся в июле 1899 г.).

Иван Бунин

4. Иван Бунин (1870-1953)

Когда мы говорим о русских писателях, побывавших в Эрец Исраэль, мы знаем, что целью их поездки было приобщение к христианской легенде, а не особая любовь к евреям. Не составляет исключение и Иван Бунин, побывавший в апреле-мае 1907 года вместе с Верой Николаевной Муромцевой в поездке по странам Востока, в том числе в Земле Израиля. Поездка оставила большой след в душе писателя, явилась источником многих прозаических и поэтических произведений. Именно в них писатель показал свое отношение к жителям этой земли, полной легендарных событий, запечатленных в библейских текстах.

Иван Бунин. Иерусалим

Иван Бунин. Гробница Рахили

Октябрьскую революцию Бунин не принял, да и не мог принять, имея вполне определенные взгляды на Россию и хорошо зная жизнь русских людей:

Вот рожь горит, зерно течет,
А кто же будет жать, вязать?
Вот дым валит, набат гудет,
Да кто ж решится заливать?
Вот встанет бесноватых рать
И как Мамай всю Русь пройдет…

Соответственно, живя в годы Гражданской войны в Москве и в Одессе, он был на стороне белого движения. С удивлением наблюдал он реакцию еврейского населения на события того времени, с энтузиазмом принявшего участие в советском проекте. Он приписывал это участие галутному прошлому этих людей, в том числе поэтов еврейского происхождения:

Завывает Эренбург,
Жадно ловит Инбер клич его, —
Ни Москва, ни Петербург
Не заменят им Бердичева.

В то же время Бунин видел еврейские погромы, проводившиеся как белыми, так и красными, и осуждал их.

Живя во время Второй мировой войны на юге Франции, на территории контролируемого Германией вишистского государства Иван Алексеевич вел себя очень благородно, не запятнав себя никаким сотрудничеством с нацистами. При этом он отказывался печататься в каком-либо печатном органе пособников Гитлера, несмотря на очень большую материальную нужду. Нам хочется рассказать здесь о гораздо большем: об участии Бунина в спасении нескольких, по крайней мере, троих, людей, бывших во время войны в опасности как евреи. Эти люди — литературный критик Александр Бахрах, пианист Александр Либерман и его жена Стефания Либерман.

Уроженец Киева Александр Бахрах жил в доме Буниных в Грассах примерно три года до октября 1944 года. Об этом вспоминали сами Бунин и Бахрах, это же подтверждают свидетельства писателей Марка Аланова и Леонида Зурова, а также журналиста Андрея Седых. Пианист Александр Либерман, уроженец города Стародуб, и его жена Стефания жили на вилле в Грассе в ноябре 1942 года. Это было во время первой акции против евреев на юге Франции, в ходе которой в лагеря смерти было депортировано 11 тысяч человек. Об этом свидетельствует сам Либерман, переехавший впоследствии в США, это же мы читаем в книге биографа Бунина Александра Баборека. Вот свидетельства действительно мужественного поведения Ивана Бунина в те тревожные и опасные годы:

Леонид Зуров пишет:

Александр Либерман свидетельствует:

Приложение: Эмиль Золя. Я обвиняю! (вступление и заключение)

Письмо господину Феликсу Форе, президенту республики

Позвольте мне, в благодарность за доброжелательный прием, который был оказан Вами однажды, побеспокоиться о сохранении Вашей славы и сказать, что Ваша звезда, такая, до недавнего времени, счастливая, может быть опорочена не смывающимся пятном позора.

Раз уж они осмелились — я осмелюсь тоже. Я обещал рассказать правду, и расскажу ее, раз уж правосудие, на рассмотрение которого было передано дело, не сделало этого полностью и ничего не утаивая. Мой долг — высказаться, чтобы не стать участником заговора. Я не хочу, чтобы по ночам меня неотступно преследовал призрак невинно осужденного, в страшных мучениях искупающего преступление, которое он не совершал.

Преисполненный возмущением, которое может испытывать честный человек, я именно к вам, господин Президент, обращаю слова правды. Я убежден, что вы просто ее не знаете, ведь ваша порядочность сомнений не вызывает. Да и перед кем еще я могу изобличить сброд истинных злодеев, как не перед вами, верховным судией страны?

Я обвиняю подполковника Дюпати де Клама в том, что он совершил тяжкий проступок, допустив судебную ошибку (хочется верить, по неведению), и в течение трех лет отстаивал справедливость своего заблуждения, пускаясь на самые нелепые и преступные махинации.

Я обвиняю генерала Мерсье в том, что он явился, по меньшей мере — по слабости рассудка, сподвижником одного из величайших беззаконий столетия.

Я обвиняю генерала Бийо в том, что он, располагая бесспорными доказательствами невиновности Дрейфуса, скрыл их, нанеся ущерб обществу и правосудию, руководствуясь политическими соображениями и пытаясь спасти скомпрометировавшее себя верховное командование.

Я обвиняю генерала де Буадефра и генерала Гонза в том, что они стали соучастниками того же преступления, один, по всей видимости, в силу своей приверженности церкви, другой — подчиняясь чувству коллективной ответственности, благодаря которой Военное ведомство превратилось в непорочную, неприкасаемую святыню.

Я обвиняю генерала де Пелье и майора Равари в том, что они произвели преступное расследование, чудовищно пристрастное, непревзойдённое по дерзости судебным заключением последнего.

Я обвиняю трех экспертов-графологов, сьёров Бельома, Варикара и Куара в составлении лживого и мошеннического заключения, если только врачебной экспертизой не будет доказано, что они страдают изъяном зрения и умственной неполноценностью.

Я обвиняю, наконец, первый военный трибунал в нарушении закона и осуждении обвиняемого на основании утаенной улики, и трибунал второго созыва в том, что он закрыл на это глазае и умышленно оправдал заведомо виновного человека, нарушив правовые принципы.

Выдвигая перечисленные обвинения, я осознаю, что мне грозит применение статей 30 и 31 Уложения о печати от 29 июля 1881 года, предусматривающего судебное преследование за диффамацию. Я сознательно отдаю себя в руки правосудия.

Что же касается людей, против коих направлены мои обвинения, я не знаком с ними, никогда их не видел и не питаю лично к ним злобы или ненависти. Для меня они всего лишь воплощение общественного зла. И шаг, который я предпринял, есть лишь мера, направленная на ускорение торжества истины и правосудия.

У меня есть лишь одно желание, желание осведомленности, ради человечества, столько страдавшего и заслужившего право на счастье. Мое гневное послание — только крик моей души. Пусть же осмелятся вызвать меня в суд присяжных, и пусть разбирательство состоится при широко открытых дверях!

Мое глубочайшее почтение, господин Президент.

Спасибо, уважаемая Елена!
Ждем от Вас небольшого (или большого) исследования на эту тему. Это будет очень интересно. Я думаю, что Евгений Михайлович напечатает его.

Письмо называлось "Я обвиняю", а его полный текст был размещен на передовице издания. Поводом для его написания стало знаменитое дело Альфреда Дрейфуса - офицера французской армии несправедливо обвиненного в шпионаже в пользу Германии. Публикация имела широкий общественный резонанс не только во Франции, но и во всей Европе. Это и не удивительно, ведь Золя обвинял правительство страны в антисемитизме, а суд в предвзятости.

Публикация письма вышла Золя боком. Писателя обвинили в клевете, а в одном из парижских судов начался процесс уже по его делу. Золя вынужден был бежать в Англию. Вернуться на родину он смог лишь через год в 1899. Впрочем, в итоге писатель оказался победителем. Ведь после публикации "Я обвиняю" на сторону Дрейфуса встало французское общество.

Дело бывшего офицера было пересмотрено. В 1900 он был помилован указом президента Эмиля Лубе. Примерно в то же время выяснилось, что документы, что легли в основу обвинения были фальшивыми. Полковник Анри, один из главных обвинителей покончил с собой. Майор Эстергази, очевидно, настоящий шпион, бежал из Франции.

Мы предлагаем вам ознакомиться с текстом знаменитого письма. В том виде, в котором оно было опубликовано 114 лет назад.

Письмо господину Феликсу Форе, президенту республики

Раз уж они осмелились - я осмелюсь тоже. Я обещал рассказать правду, и расскажу ее, раз уж правосудие, на рассмотрение которого было передано дело, не сделало этого полностью и ничего не утаивая. Мой долг - высказаться, чтобы не стать участником заговора. Я не хочу, чтобы по ночам меня неотступно преследовал призрак невинно осужденного, в страшных мучениях искупающего преступление, которое он не совершал.

Прежде всего я скажу правду о судебном разбирательстве и приговоре Дрейфуса.

Злосчастный человек, который затеял дело и направлял его - это подполковник Дюпати де Клам, в то время - простой майор. Все в деле Дрейфуса связано с этой личностью, и до конца мы все узнаем о ней лишь тогда, когда правдивое следствие точно выявит деяния этого господина и установит меру его ответственности. Он действовал очень сумбурно и сложно; будучи охваченным романтическими интригами, он довольствовался приемами бульварных романов: украденные бумаги, анонимные письма, свидания в безлюдных местах, загадочные дамы, приносящие по ночам вещественные доказательства. Именно он придумал надиктовать Дрейфусу бордеро, именно ему принадлежала идея наблюдать за подозреваемым, поместив его в комнату из стекла, именно его описывает комендант Форцинетти в момент, когда он фонарем внезапно осветил лицо спящего заключенного, чтобы уловить приметы совести, обремененной преступлением, в испуге внезапного пробуждения. Я не буду говорить обо всем: ищите и найдете. Я просто заявляю, что майор Дюпати де Клам, которому, как юристу, было поручено вести следствие по делу Дрейфуса, является, по очереднсти и по тяжести ответственности, главным виновником страшной судебной ошибки.

О! Начало дела кажется кошмаром каждому, кто знает его истинные детали! Майор Дюпати де Клам берет Дрейфуса под стражу, заключает его в одиночную камеру. Затем он отправляется к мадам Дрейфус, терроризирует ее, говорит, что если та что-то расскажет - больше не увидит своего мужа. А в это время несчастный узник сходит с ума и вопит о своей невиновности. Следствие же, прямо как в XV веке, ведется в тайне, осложняясь отчаянными уловками, базирующимися на почти детском обвинении, этом глупом бордеро, которое являлось свидетельством не только измены, но и бесстыдного мошенничества, особенно, если учесть, что выданные тайны почти не представляли ценности. Я подчеркиваю это потому, что именно здесь кроется корень настоящего преступления, которое, будто болезнь, поразило Францию — отказа в правосудии. Мне хочется дать ясно понять, как стала возможной судебная ошибка, как она родилась вследствие махинаций майора Дюпати де Клама, как мог генерал Мерсьер и генералы Буадефр и Гонз повестись на нее, как могли взять ответственность за эту ошибку, как смогли они, позднее, выдавать ее за святую истину, истину, которая даже не обсуждается. Изначально их действия были обусловлены лишь небрежностью и несообразительностью. Затем они, вероятно, поддались религиозному фанатизму своей среды и предрассудкам, связанным с чувством солидарности. Все это и толкало их на глупости.

В результате, остается одно лишь бордеро, на счет которого мнения экспертов разошлись. Говорят, что в совещательной комнате судьи уже склонялись к тому, чтобы вынести оправдательный приговор. И теперь ясно, почему так упорно, пытаясь оправдать обвинительный приговор, утверждают о существовании секретной бумаги, доказывающей вину осужденного; бумаги, которую даже невозможно показать; бумаги, которая придает всем действиям легитимность, которой мы все должны поверить,как незримому, непознаваемому божеством! Я отрицаю существование такой бумаги, я отрицаю это всем своим существом! Какая-нибудь дурацкая бумажонка, да, возможно, - записка, где упоминаются любовницы и какой-то господин Д., ставший чересчур требовательным: возможно, чей-то муж, решивший, что ему не достаточно щедро заплатили за супругу. Но документ, касающийся обороны страны, вынесение которого на суд повлекло бы за собой объявление войны уже на следующий день. Нет и еще раз нет! Это ложь. Ложь тем более гнусная и циничная, что лгуны врут безнаказанно и мы не можем уличить их в этом. Они приводят в смятение народ Франции, прячутся за этим народным неспокойствием, заставляют молчать, одурманивая сердца и извращая души. Я не знаю более тяжкого гражданского преступления.

Теперь мы подходим к делу Эстерхази. Прошло три года, но многие по-прежнему пребывают в глубоком потрясении и тревоге, и, потеряв покой, продолжают искать, убеждаясь в невиновности Дрейфуса.

Я не стану рассказывать историю о том, как у г-на Шерера-Кестнера возникли сомнения, и как эти сомнения переросли в уверенность. Но пока он тщательно добирался до истины, важные события произошли в самом штабе. Полковник Сандер умер, должность начальника контрразведки занял подполковник Пикар. Однажды при исполнении Пикаром своих служебных обязанностей, в его руки попала телеграмма, отправленная на имя майора Эстерхази агентом одной иностранной державы. Его прямым долгом было начать расследование. Совершенно точно можно сказать, что подполковник Пикар никогда не действовал наперекор воле своих начальников. Он поведал им о своих подозрениях, сначала генералу Гонзу, затем генералу де Буадефру, затем генералу Бийо, сменившему генерала Мерсье на посту военного министра. Вызвавшее столько разговоров досье Пикара никогда не было ничем иным, как досье Бийо, то есть речь идет о досье, подготовленном подчиненным для министра, и которое все еще должно находиться в военном ведомстве. Следствие велось с мая по сентябрь 1896 года, и можно утверждать довольно точно, что генерал Гонз был убежден в виновности Эстерхази, а генералы де Буадефр и Бийо не ставили под сомнение, что бордеро написано его почерком. К этому выводу пришел Пикар в своем расследовании. Но смятение было большим, поскольку приговор Эстерхази необратимо влек за собой необходимость в пересмотре дела Дрейфуса, а это было как раз то, чего ведомство не хотело допустить любой ценой.

Должно быть, господин Бийо пребывал в большом психологическом волнении. Обратите внимание на то, что генерал был новым человеком в ведомстве, и он был полностью свободен свершить правосудие. Но он не осмелился, возможно, испугавшись общественного мнения, а также, конечно, из страха выдать своих сослуживцев - генерала де Буадефра, генерала Гонза, не считая других подчиненных. Также это был, что называется, недолгий миг борьбы между его совестью и тем, в чем заключалось, по его мнению, служение военному интересу. И когда это мгновение прошло, действовать было уже поздно. Бийо ввязался в игру, пошел на компромисс с совестью. С этого момента его ответственность за содеянное только возрастала, он взял на себя преступление других, он был столь же виновен, сколько и они, или даже более виновен, чем они, потому что был уполномочен свершить правосудие, но ничего не сделал. Поймите это! Вот уже год, как генерал Бийо, как и генералы де Буадефр и Гонз знают, что Дрейфус невиновен, но они хранят эту тайну! И эти люди спят вполне спокойны, у них есть жены и любимые дети, которых они любят!

Подполковник Пикар исполнил долг честного человека. Во имя правосудия он ходатайствовал перед начальниками. Он даже умолял их, он объяснял им, на сколько политически недальновидным было решение откладывать окончательный приговор, ведь тучи сгущались и гроза обязательно должна была грянуть, как только бы правда вышла наружу. Позднее о том же говорил генералу Бийо господин Шерер-Кестнер, призывая из соображений патриотизма взять дело в свои руки, чтобы ситуация, и так грозившие обернуться общественным бедствием, не ухудшилась еще сильнее. Нет! Преступление уже совершилось, и штаб уже не мог его признать. И вот подполковника Пикара отправляют со служебным поручением, отправляют все дальше и дальше, пока он не очутился в Тунисе, где однажды, его командируют на дело, в ходе которого Пикар вполне мог бы быть убит, в те самые места, где нашел свою смерть маркиз де Морес. Это не была опала, генерал Гонз поддерживал с подполковником дружескую переписку. Просто это был один из тех секретов, в которые лучше не проникать.

В изумлении мы задаем себе вопрос: кто же защищает Эстерхази? В первую очередь это, конечно, держащийся в тени подполковник Дюпати де Клам, который создал страшную машину и который управляет ею. Его почерк выдают нелепые средства, которыми он руководствуется. Также это генерал де Буадефр, генерал Гонз и сам генерал Бийо, которые вынуждены добиваться оправдания майора и не могут допустить признания невиновности Дрейфуса, ведь в таком случае Военное ведомство подвергнется общественному порицанию. В результате этой удивительной ситуации подполковник Пикар, единственный честный человек, исполнивший свой долг, становится жертвой, которую осмеивают и наказывают. О, правосудие! Безнадежное отчаяние сковывает мое сердце. Доходит до того, что его называют фальсификатором и обвиняют в том, что он сам сочинил телеграмму, чтобы подставить Эстерхази. Великий боже! Зачем? С какой целью? В чем мотив? Может быть, его подкупили евреи? Самое веселое в истории то, что подполковник Пикар был антисемитом. Да! Мы присутствуем на этом постыдном спектакле, действующие лица которого, погрязшие в долгах и зле, выставляются невинными агнцами и нападают на честного человека, жизнь которого - воплощение порядочности! Когда общество падает столь низко - оно начинает разлагаться.

В этом, господин Президент, заключается суть дела Эстерхази: дело преступника, которого решили оправдать. Вот уже в течение двух месяцев мы час за часом следим за развитием этой комедии. Я пытаюсь быть кратким и излагаю лишь суть событий, о которых, ничего не выпуская, когда-нибудь расскажут страницы истори. Мы видели, как генерал де Пелье, а вслед за ним майор Равари произвели злодейское дознание, в ходе которого подлецы честными людьми, а честные люди — подлецами. А затем был собран военный суд.

Могли ли мы надеяться, что военный трибунал обжалует решение, вынесенное ранее другим трибуналом?

Эта истина и правосудие, к которым мы так стремимся, удручают нас, когда мы видим их извращенными и оскверненными. Полагаю, господин Шерер-Кестнер, теперь испытывает угрызения совести, ведь он не проявил должной решимости в тот день, когда в сенате, не высказал всю правду, не искоренил зло. Господин Шерер-Кестнер, человек честный и порядочный, полагал, что истина не нуждается в доказательствах, тем более что представляется очевидной. За свою простодушную веру он и был так жестоко наказан. То же самое случилось с подполковником Пикаром, который из чувства благородного достоинства не пожелал предать огласке письма генерала Гонза. Эта щепетильность тем более делает ему честь, ведь пока он беспрекословно подчинялся дисциплине, вышестоящие офицеры обливали его грязью и даже сами возбудили против него оскорбительное следствие. То есть имеются две жертвы, два порядочных человека, положившихся на волю Бога, в то время как и дьявол не сидел сложа руки. В отношении подполковника Пикара суд тоже повел себя гнусно: сначала - публично обвинил его во всех грехах, а затем, когда свидетель попытался спасти свою честь, назначил закрытое заседание. Я считаю, что это тоже нарушение и оно подымет всеобщее возмущении. Вне всяких сомнений, военный суд имеет странное представление о правосудии.

Такова истина, господин Президент, и она бросает тень на годы Вашего правления. Я полагаю, что Вы не могли повлиять на ход дела, ведь вы сами стали заложником конституции и окружающих Вас людей. Однако долг порядочного человека требует Вашего вмешательства, и вы, я думаю, не преминете его исполнить. Я ни на минуту не усмонился в победе правого дела. Я вновь повторяю: истина восторжествует и ничто не в силах остановить ее. Только теперь начинается настоящее дело Дрейфуса, ведь лишь теперь четко обозначились позиции противоборствующих сторон: с одной стороны - виновные, не желающие того, чтобы на их темное дело был пролит свет, с другой стороны — жаждущие правды, готовые пожертвовать ради этого собственной жизнью. И я снова повторю то, о чем говорил ранее: когда правду хоронят под землей, она набирает там такую силу, и в один прекрасный день происходит мощнейший взрыв. И если мы не подготовимся должным образом, то немного позднее взрыв обязательно раздастся.

Но мое письмо получилось длинным, господин Президент, и пора его заканчивать.

Я обвиняю генерала Мерсье в том, что он явился, по меньшей мере - по слабости рассудка, сподвижником одного из величайших беззаконий столетия.

У меня есть лишь одно желание, желание осведомленности, ради человечества, столько страдавшего и заслужившего право на счастье. Мое гневное послание - только крик моей души. Пусть же осмелятся вызвать меня в суд присяжных, и пусть разбирательство состоится при широко открытых дверях!

Обложка первой полосы газеты L'Aurore за четверг, 13 января 1898 года, с письмом J'Accuse . , написанный Эмилем Золя о деле Дрейфуса . Заголовок гласит: " Я обвиняю . " Письмо президенту республики - Musée d'Art et d'Histoire du Judaïsme

Извините! - одна из самых известных газетных статей в мире. [3]

Дело Дрейфуса

Альфред Дрейфус был офицером французской армии из зажиточной еврейской семьи. [4] В 1894 году, будучи капитаном артиллерии Генерального штаба Франции, Дрейфус подозревался в предоставлении секретной военной информации правительству Германии. [4]

Источником расследования была уборщица и французский шпион по имени мадам Мари Бастиан, работающая в посольстве Германии . Она регулярно обыскивала мусорные корзины и почтовые ящики посольства Германии на предмет подозрительных документов. [5] Она нашла подозрительный бордер (подробный перечень документов) в посольстве Германии в 1894 году и доставила его коменданту Юберту-Жозефу Анри, который работал на французскую военную контрразведку в Генеральном штабе. [5]

Дрейфус был признан виновным в государственной измене на секретном военном трибунале, в ходе которого ему было отказано в праве исследовать улики против него. Армии лишили его ранга в унизительной церемонии и отправили его к остров Дьявола , в колонии , расположенной у берегов Французской Гвианы в Южной Америке . [5]

Эмиль Золя

Эмиль Золя родился 2 апреля 1840 года в Париже. [8] Основным литературным произведением Золя был Les Rougon-Macquart , монументальный цикл из двадцати романов о парижском обществе во времена Второй французской империи при Наполеоне III и после франко-прусской войны . [8] Он также был основателем движения натуралистов в литературе XIX века. [8] Золя был одним из самых сильных сторонников Третьей республики и был избран в Почетный легион . [8]

Содержание J'Accuse .

Затем Зола указывает, что, если расследование предателя должно быть проведено должным образом, доказательства ясно показали бы, что бордеро исходил от офицера пехоты, а не от артиллерийского офицера, такого как Дрейфус. [9]

После дополнительного расследования Зола указывает, что человек по имени майор Эстерхази был человеком, который должен был быть признан виновным в этом преступлении, и были представлены доказательства, но он не мог быть признан виновным, если не был виновен весь Генеральный штаб. так что военное министерство прикрыло Эстерхази.

В конце своего письма Золя обвиняет генерала Билло в том, что он держал в руках абсолютное доказательство невиновности Дрейфуса и скрыл его. [9] Он обвиняет генерала де Буадефра и генерала Гонсе в религиозных предубеждениях против Альфреда Дрейфуса. [9] Он обвиняет трех экспертов по почерку, господа Беломма, Варинара и Куарда, в предоставлении ложных отчетов, которые были лживыми, если только медицинское обследование не установит, что они страдают от состояния, которое ухудшает их зрение и способность рассуждать. [9]

Последними обвинениями Золя были первый военный трибунал за нарушение закона, осудивший Альфреда Дрейфуса на основании документа, который держался в секрете, и второй военный трибунал за совершение судебного преступления в виде умышленного оправдания майора Эстерхази. [9]

Золя предстал перед судом за клевету за публикацию своего письма президенту и был осужден через две недели. Он был приговорен к тюремному заключению и был исключен из Почетного легиона . [8] Чтобы избежать тюремного заключения, Зола сбежал в Англию и оставался там до тех пор, пока французское правительство не рухнуло; он продолжал защищать Дрейфуса. [8]

Через четыре года после публикации письма Золя умер от отравления угарным газом, вызванного закупоркой дымохода. 4 июня 1908 года останки Золя были захоронены в Пантеоне в Париже. [8] В 1953 году газета Liberation опубликовала предсмертное признание парижского кровельщика в том, что он убил Золя, заблокировав дымоход в его доме. [10]

Читайте также: