Язык в эмиграции кратко

Обновлено: 02.07.2024

Из Рашки-Эрефии
про Манхеттщину с лавом…

Язык русского зарубежья: Общие процессы и речевые портреты. Коллективная монография. Отв. ред. Е.А. Земская — М.; Вена: Языки славянской культуры: Венский славистический альманах, 2001. — 456 с. (Studia philologica). Авторы Е.А. Земская, М.Я. Гловинская, М.А. Бобрик.

У рецензируемой книги, как нам кажется, очень верное название: “Язык русского зарубежья”. В этом названии есть и широта, и точность, и такт.

Мы привыкли в ХХ веке говорить о русской эмиграции , о ее волнах — от первой до четвертой. Эмигрант — это переселенец, беженец. (Именно беженцами называли себя представители первой волны эмиграции.) Эмигрант — лишь одна сторона медали. Другая — иммигрант. Быть и эмигрантом, и иммигрантом — значит находиться в подвешенном состоянии, быть, извините, колобком, который и от бабушки ушел, и к дедушке не пришел. Эмигрантом быть и больно, и трудно, и обидно.

Если бы книга называлась “Язык русской эмиграции”, она была бы о языке тех, кто ушел отсюда , о бывших наших . Но массовый “анабасис” россиян в Европу, Америку и т.д. начался уже более чем 80 лет назад. Нельзя быть беженцем в течение 80 лет. Даже Моисей водил свой народ по пустыне всего 40 лет. Сколько же можно?! Нет, это книга не о тех, кто ушел отсюда туда , не о бывших наших , — а о тех, кто живет там . Волею судеб. О людях, которые, хотя и живут там, все равно наши — по языку, по крови. Это книга соединяющая, а не разъединяющая.

Русское зарубежье — это не только не русская эмиграция , но и не русская диаспора . Диаспора — это прежде всего этнически и культурно единообразная группа. Зарубежные же россияне — многонациональное сообщество, говорящее, в большинстве своем, в своей среде все-таки на русском языке. То есть речь идет именно о русском (т.е. русскоязычном) зарубежье. Повторю еще раз: это, как нам представляется, максимально широко, точно и корректно.

Далее: русское зарубежье очень и очень разнообразно. Здесь широк как временной диапазон (4 волны в течение почти века), так и диапазон пространственный (бывшие россияне живут по всей земле). Нужно было проделать колоссальную работу, чтобы в какофонии разнообразнейших наблюдений над письменной и устной речью наших бывших соотечественников отыскать некие общие закономерности.

Кажется, перед нами первая книга, в которой авторам удалось дать целостную картину языковой ситуации в русском зарубежье ХХ — начала XXI века и создать коллективный языковой портрет человека, находящегося в этой языковой ситуации.

Подзаголовок книги — “общие процессы и речевые портреты”. В центре “космоса” книги — живые люди: записи их речи, отрывки из писем, фотографии. Чрезвычайно интересен, к примеру, рассказ о родственниках М.А. Булгакова, оказавшихся в эмиграции, их речевые портреты.

Книга состоит из двух частей. Первая — “Общие языковые процессы и индивидуальные речевые портреты”. Вторая — “Общие и специфические процессы в языке метрополии и эмиграции”.

Первая часть — своего рода триединая “лингво-культурологическая антропология” русского зарубежья, волны эмиграции (общая характеристика) — конкретные люди (судьбы, биографии, родственные связи) — анализ их речи (фонетика, словообразование, ударение, особенности словоупотребления и т.д.).

Вторую часть можно охарактеризовать следующим образом: описание языка русского зарубежья как целостной системы. Причем на фоне: в сравнении и во взаимодействии с языком метрополии, т.е. с нашим с вами языком. Здесь уже всецело царит Госпожа Грамматика. Если вы никогда не читали книги под названием “Занимательная грамматика” — почитайте второй раздел рецензируемого труда.

Чтение коллективной монографии “Язык русского зарубежья” можно сравнить с внимательным разглядыванием годовых древесных колец. Те, кто умеет читать по древесине историю, — счастливые люди. Авторы книги умеют это делать. Не только читать, но и рассказывать.

Очень интересен и важен иллюстративный материал: фотографии людей, писем, поздравительных открыток.

Читатель видит, например, фотографию некоего Алеши: симпатичный, серьезный подросток, хороший, добрый взгляд. Светлый человечек. Тут же его письмо, написанное от руки (многое о характере говорит почерк): “ Дорогая мамушка. Как там? Вот уже, так более или менее усвоился к каморке и к новым обстоятельствам. Школа окей, занятием не убивают… ” (и т.д.).

Весь этот материал размещен в приложении к разделу “Угасание письменной формы русского языка”. Следуют четкие лингвистические комментарии. Что угасает, почему угасает, механизмы угасания… Выстраивается целостная картина. Видишь лицо живого человека, его почерк, читаешь сведения о нем и о его семье, узнаешь, где он родился, где жил, какие языки знает, знакомишься с аналитическими комментариями лингвиста (вот его речь в транскрипции, вот такие грамматические конструкции он употребляет…).

Или, скажем, у Аленьки Оболенской (опять же — биография, фотография и проч.) в речи встречается, помимо всего прочего, сандхи , когда “ на стыке гласных на границе слова наблюдается свойственный немецкому языку Knachlaut (твердый приступ, или “щёлчок”) ”… Очень такое трогательное сандхи у симпатичной Аленьки Оболенской, относящейся, между прочим, к “ третьему поколению эмигрантов первой волны ”, происходящей “ из знатного княжеского рода”, “рисующей акварели”, “владеющей немецким и шведским” (что очень важно для осмысления того же сандхи ) и т.д., и т.д.

Десятки, сотни жизней, судеб, причудливых речевых индивидуальностей, собранных под одной обложкой с замечательной картиной Дюфи: яркие, как все человеческие судьбы, дома, отражающиеся в воде, словно люди в своем языке. А может быть — язык в людях.

“Язык русского зарубежья” можно назвать лингвистическим романом-эпопеей, где царят “мысль лингвистическая”, “мысль семейная” и “мысль народная”. И “диалектика души” здесь тоже имеется. А также “система образов”, и все, что необходимо для романа. Это книга о людях и их языке. А авторы ее ни на минуту не забывают, что в конечном счете — “человеку нужен человек”. Это очень важно.

Авторы идут не от лукавой статистики, не от сомнительных геополитических обобщений, даже не от истории (в которой ой как много пресловутых белых пятен, черных дыр и кровавых следов), а от живых людей с их семейными связями, конкретными, частными судьбами. И вот как раз на базе этих реальных речевых портретов вырисовываются общие процессы . Как бы сами собой. Но за этим как бы — огромный, кропотливый труд исследователей.

Книга получилась уютной, теплой и даже трогательной. В ней есть тот самый Эрос притяжения, который соединяет, а не разъединяет. Поэтому даже самые, казалось бы, сухие лингвистические факты (специфика употребления притяжательного местоимения, особенности вокализма и консонантизма, анафоры и т.д. и т.п.) — все это живо, по-человечески тепло и, главное, — интересно. Не только высоколобому и близорукому лингвисту, но и любому заинтересованному читателю.

Нам кажется, что в новое тысячелетие мы вступаем с качественно иным представлением о русском зарубежье.

Русское зарубежье — это огромный и, как выясняется, весьма целостный (при всей его видимой пестроте) мир. И целостность эта обусловлена именно языком, общностью языковых процессов. И. Бродский любил повторять, что единственная реальность в России — язык. При всей своей полемичности фраза выдающегося представителя русского зарубежья в целом, пожалуй, верна. Но тогда уж не только в России единственная реальность — русский язык. Он же — единственная реальность в русском зарубежье. Это немного другая, странная реальность. Похожая на зазеркалье. Россия там зовется Рашкой и Эрефией . Люди там живут в Манхеттщине в двухбедрумных квартирах с хорошими вью . Там одинаково берут английский, ванну, пилюльки и трамвай. Там тщательно моют зубы блендаметом. Делают в метро кроссворды. До сих пор пишут пером , а не ручкой, даже если оно гелевое. В старческих домах люди в высоком возрасте там смотрят телевизии . А брюки до сих пор носят не на подтяжках, а на помочах . Продукты хранят в леднике (холодильнике). А женщина, укладывая только что купленные перцы в сумку, нежно говорит им: “ О, парни! Ползайте-ка сюда! ”

Все-таки это хорошо — обращаться к перцам “ о, парни! ”. У нас, в России, кажется, все наоборот: парней зовут перцами: “Эй, перцы! Идите отсюда!”.

Так оно говорит, наше русское зарубежье. Наше зазеркалье, наше второе языковое “я”. Которое всегда с нами, хотим мы этого или нет. Как тот самый хемингуэевский праздник.

И спасибо авторам книги за их труд, проделанный не только на высочайшем профессиональном уровне, но и с настоящим, искренним лавом .

Русская эмиграция сформировала личностное отношение к языку, высказанное в тезисе: эмиграция не живет на родине, но она живет в родном языке, что важнее, чем все другое. Язык русской эмиграции как историко-культурный феномен неизменно контролировала консервативная охранительная служба, не допускавшая вариативности.

Разрушение морфологической, синтаксической, фонетической систем родного языка (L1) происходит по мере развития компетенции в новом языке общения (L2): начинается взаимопроникновение понятий и категорий, две языковые системы вступают в соперничество, и намечаются черты лингвистического распада. Сбалансированное двуязычие встречается редко, в основном же происходит смещение равновесия в сторону одного из языков — того, которым пользуются чаще. Британская лингвистка Вивьен Кук считает, что языки, которыми владеет человек, не хранятся в памяти по отдельности, а сплетаются в сложную когнитивную систему, причем достичь 100%-ной грамотности сразу в обоих практически невозможно.

Что влияет на LA

Наконец, связь с родным языком может быть ослаблена на эмоциональном уровне. Утрата L1 ускоряется, если билингв особенно увлечен освоением второго языка или если первый язык связан с психологической травмой (преследование, насилие, предательство). Лингвист Моника Шмид изучила отношения немцев-евреев, бежавших из Германии во время Второй мировой войны, с немецким языком. Жертвы фашистского преследования владеют некогда родным немецким значительно хуже, чем евреи, эмигрировавшие в самом начале расправ и погромов (и не пережившие травматического опыта). Те, кто застал ужасы нацистского режима, пусть и провели за границей меньше времени, отвергают немецкую речь как ассоциирующуюся с личной трагедией.

Если речь не идет об эмоциональных переживаниях, продолжительность пребывания в чужой стране ощутимо влияет на уровень владения родным языком. Исследование 2003 года, проведенное в Израиле среди русских мигрантов, показало, что знание родного языка на уровне носителей удалось сохранить тем, кто уехал из России недавно (2–6 лет назад), и тем, кто сделал это в зрелом возрасте. Испытуемые, получившие высшее образование на русском и сменившие языковую среду, будучи уже сформировавшимися личностями, продемонстрировали почти тот же уровень владения, что и контрольная группа москвичей.

Как проявляется LA

Языковая эрозия проявляется в отклонениях от языковой нормы L1 — в виде ошибок, безотчетного переноса речевых навыков из L2 в L1, уподобления двух языковых систем. Чаще всего наблюдается упрощение языка, обеднение лексикона, заимствование из L2 синтаксиса и интонаций, распад морфологии, появление акцента, замедление доступа к слову из пассивного словарного запаса. Проявления регрессии можно разделить на несколько групп:

Лексические заимствования

В атмосфере двуязычия страх совершить ошибку растет, ведь из-за редкого использования некоторых своеобразных слов они еще глубже уходят в пассивный ментальный лексикон, что усиливает языковую регрессию.

Более точный синоним, всплывший из глубин пассивного словарного запаса, может оказаться отброшен, если говорящий, например, забыл, как он пишется или какой за ним следует предлог.

Морфосинтаксическая перестройка

Backward transfer (обратный перенос)

Кроме того, замещение может происходить в области фонетики: с течением времени мигрант может перестать распознавать знакомые интонационные сигналы или звучать как носитель собственного языка. С детства наш артикуляционный аппарат привыкает к определенным звуковым особенностям; при наложении их на иностранный язык возникает акцент. Адаптируясь к новой языковой среде, мы учимся произносить звуки иначе, и после долгого пребывания за границей может развиться слабый акцент.

языковая эрозия является частью естественных перемен в языковой системе и может принести некоторые выгоды:

Литература

A. Pavlenko, L2 influence and L1 attrition in adult bilingualism, 2004

Barbara Köpke, Language attrition at the crossroads of brain, mind, and society, 2007

Laufer, B. The influence of L2 on L1 collocational knowledge and on L1 lexical diversity in free written expression, 2003

Место живописное, прямо рядом с Атлантическим океаном. Тем не менее, Брайтон-Бич долгое время оставался непрестижным, труднодоступным, криминальным — и потому обособленным местом. По сути, он стал зоной компактного проживания выходцев из СССР — именно благодаря им район возродился, расширился. И в конце концов превратился в своеобразный анклав со своей инфраструктурой, образом жизни и языком.

Русский язык замыкает десятку самых распространенных в США. В самой стране, по данным последней переписи, живет больше трех миллионов людей русского происхождения. Все они (и выходцы из советских республик, и потомки эмигрантов из Российской империи, которые родились уже в США) зовутся там Russians , вне зависимости от их реальной национальности.

Принято считать, что было четыре волны эмиграции. Первая была связана с российско-американской компанией 1799-1881 годов. Энтузиасты приезжали в Америку осваивать новые земли и основывать поселения. Вторая началась незадолго до революции: уезжали евреи (от погромов) и просто те, кто не хотел жить в России при новой власти. Третья волна пришлась на 1961-1986 годы. Это невозвращенцы, которые отказались уезжать домой во время загранпоездок, и политические эмигранты.

Четвертая, самая многочисленная волна началась после перестройки. Железный занавес пал, и из СССР стали массово уезжать в поисках новой жизни. По всей видимости, странный язык русской эмиграции сформировала как раз эта волна. Ведь бывшие граждане Советского Союза никакого языка, кроме русского, чаще всего не знали. В советское время иностранный язык преподавали слабо: даже круглый отличник, который вызубрил всю грамматику, не мог сказать по-английски ни слова.

Попав в новую языковую среду, русские американцы по прежнему тяготели к старой: общались преимущественно друг с другом, селились в одних и тех же районах, ходили в русские магазины, читали русские газеты, устраивались друг к другу на работу. Что совсем не помогало интеграции. Совсем уж игнорировать английский в Америке тоже не получалось: вывески, указатели, этикетки, телепередачи — все это, разумеется, на официальном языке государства.

Читайте также: