Вера в прогресс науки и искусства кратко

Обновлено: 02.07.2024

Надежду, что сам ход времени будет улучшать благосостояние человечества, в том числе и материальное, и достигаться это будет благодаря систематическому использованию естественнонаучных знаний о природе, выразили Фрэнсис Бэкон и Рене Декарт.

Та надежда, которую взращивали Бэкон и Декарт, была надеждой на земные достижения и облегчение тяжкого удела человеческой жизни, и она. опирается на большие перспективы роста научных знаний.

Бэкон и Декарт не только обосновали надежду на поступательное движение науки, но и оба расчистили путь вере в неизбежность всеобщего прогресса, хотя ни один из них не разделял этой веры.

Оценка веры в прогресс

За деградацию окружающей среды в большей степени, чем иудаизм и христианские верования, несет ответственность вера в вечно неувядаемый материальный прогресс, унаследованная от эпохи Просвещения и немецких метафизиков, модифицированная на Западе классической политэкономией и социологией, либеральным индивидуализмом и социальным дарвинизмом, а в Восточной Европе - неоспоримо почтительное отношение к предписаниям Маркса и Энгельса.

Соответственно, есть основания отвергнуть убеждение, что прогресс неотразим, что природа должна без конца очеловечиваться или что технологическое и социальное планирование способно решить все наши проблемы. Но нет резона и отвергать желательность и возможность многих из составляющих прогресса в целом. В некоторой степени мы можем сформировать наше будущее, и, делая так, мы должны понимать, к какому состоянию природы и общества мы можем прийти, соотносясь с нравственными оценками состояния общества и мира, которое должно быть лучше нынешнего, чтобы надеяться на продвижение вперед. Это действительно необходимое предварительное условие для сохранения ресурсов и охраны подверженных опасности исчезновения видов и их уязвимых сред обитания, равным образом - и для человеческого благосостояния. и для социальной и международной справедливости. Но чтобы это стало возможно, необходима новая форма веры в прогресс. Она далека от того, чтобы отвергать гуманистическую светскую традицию философов эпохи Просвещения, Канта, Маркса, Энгельса и других. Соединение ее возможностей с возможностями старой иу-дейско-христианской традиции, соответственно облагороженной, действительно способно дать нам средства для решения экологических проблем без изобретения новой метафизики и новой этики.

Глава 10. Проблемы и принципы: нужна ли новая этика?

Загрязнение окружающей среды

. Существует много. случаев, где загрязнение способно вызвать угрозу истощения или даже отравления всего живого и неживого в краткосрочной и долгосрочной перспективе. В общем смысле я разделяю стандарт Кавки-Локка, по которому каждое поколение должно оставлять после себя не худшие возможности жить для тех, кто придет на землю после него. Действительно, даже внедрение компенсирующей технологии истощающихся ресурсов для последующих поколений. должно быть максимально свободным от загрязнения, иначе это не оправдывает ее применение.

Ресурсы

Существуют проблемы истощения невозобновляемых ресурсов, угрозы воспроизводства возобновляемых ресурсов и разрыва между доступностью ресурсов любого вида и ожидаемым спросом на них, его уровнем.

. Использование невозобновляемых ресурсов должно справедливо распределяться между поколениями, их истощение должно компенсироваться изобретением новой технологии, чтобы последующие поколения имели не меньше возможности, чем их предшественники.

Главная особенность нашего нравственно-этического подхода к проблеме ресурсов должна заключаться в признании долга перед будущими поколениями. Наши традиции, в том числе традиция управления. требуют передачи земель потомкам в таком же хорошем состоянии, в каком мы их получили сами.

Население

Каждая жизнь сама по себе ценна, и нет ничего плохого в росте рождаемости самом по себе. Но она совершенно некстати, когда совершается в мире, где сотни миллионов уже страдают от несчастья и абсолютной бедности. Население мира в любом случае будет расти, даже если темпы роста будут сокращаться, а требуется, чтобы рост приостановился на некотором устойчивом уровне. Нельзя резко внедрить нулевой рост, но стремиться к нему необходимо. Только если количество населения стабилизируется, грядущие поколения могут быть обеспечены постоянным, но не возрастающим уровнем потребления; и соответственно проблема загрязнения и истощения ресурсов в конце концов перестанет угрожать опасностями, когда прекратится рост населения.

Охрана природы

Охранительные функции имеют дело не только с невозобновляемыми ресурсами или с защитой возобновляемых, но распространяются и на всю дикую природу со всем ее разнообразием живого и его сред обитания, а следовательно, и на всю планетарную систему поддержания жизни.

Долгосрочные интересы человека относительно жизнеподдерживающих систем, очевидно, поставлены на карту, включая те, что относятся к сельскому хозяйству и обеспечению чистоты воздуха и воды. Интересы нынешних и будущих представителей человечества в медицинских и сельскохозяйственных исследованиях, научных изысканиях, а также интересы, связанные с рекреацией и эстетическим восприятием природы, также образуют прочную платформу для сохранения многих видов вместе с теми частями экосистемы, с которыми они взаимодействуют.

Когда принимаются во внимание интересы людей будущего, а также всего живого мира в деле его сохранения, обычно принятые рамки наших нравственных обязательств раздвигаются. Так, обязательства обеспечить людей в будущем. вероятно, будут теперь включать в себя обязательство сохранить возможно большее число видов; в таком случае интересы людей будущего, так же как и всего животного мира, усиливают необходимость установить потребительский максимум для каждого приходящего в мир поколения.

Атфилд Р. Этика экологической ответственности // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. –М., 1990.-С. 203-257.

А.ШВЕЙЦЕР. ЭТИКА БЛАГОГОВЕНИЯ ПЕРЕД ЖИЗНЬЮ

Сложны и трудны пути, на которые должно вновь встать заблудшее этическое мышление. Но его дорога будет легка и проста, если оно не повернет на кажущиеся удобными и короткими пути, а сразу возьмет верное направление. Для этого надо соблюсти три условия: первое - никоим образом не сворачивать на дорогу этической интерпретации мира; второе - не становиться космическим и мистическим, то есть всегда понимать этическое самоотречение как проявление внутренней, духовной связи с миром; третье - не предаваться абстрактному мышлению, а оставаться элементарным, понимающим самоотречение ради мира как самоотречение человеческой жизни ради всего живого бытия, к которому оно стоит в определенном отношении.

Этика возникает благодаря тому, что я глубоко осознаю мироутверждение, которое наряду с моим жизнеутверждением естественно заложено в моей воле к жизни, и пытаюсь реализовать его в жизни.

Как в моей воле к жизни заключено страстное стремление к продолжению жизни и к таинственному возвышению воли к жизни, стремление, которое обычно называют желанием, и страх перед уничтожением и таинственным принижением воли к жизни, который обычно называют болью, так эти моменты присущи и воле к жизни, окружающей меня, независимо от того, высказывается ли она или остается немой.

Этика заключается, следовательно, в том, что я испытываю побуждение выказывать равное благоговение перед жизньюкакпо отношению к моей воле к жизни, так и по отношению к любой другой. В этом и состоит основной принцип нравственного. Добро - то, что служит сохранению и развитию жизни, зло есть то, что уничтожает жизнь или препятствует ей.

Но единственно возможный основной принцип нравственного означает не только упорядочение и углубление существующих взглядов на добро и зло, но и их расширение. Поистине нравствен человек только тогда, когда он повинуется внутреннему побуждению помогать любой жизни, которой он может помочь, и удерживается от того, чтобы причинить живому какой-либо вред. Он не спрашивает, насколько та или иная жизнь заслуживает его усилий, он не спрашивает также, может ли она и в какой степени ощутить его доброту. Для него священна жизнь как таковая. Он не сорвет листочка с дерева, не сломает ни одного цветка и не раздавит ни одно насекомое. Когда летом он работает ночью при лампе, то предпочитает закрыть окно и сидеть в духоте, чтобы не увидеть ни одной бабочки, упавшей с обожженными крыльями на его стол.

Если, идя после дождя по улице, он увидит червяка, ползущего по мостовой, то подумает, что червяк погибнет на солнце, если вовремя не доползет до земли, где может спрятаться в щель, и перенесет его в траву. Если он проходит мимо насекомого, упавшего в лужу, то найдет время бросить ему для спасения листок или соломинку.

Этика есть безграничная ответственность за все, что живет.

Этика благоговения перед жизнью, возникшая из внутреннего побуждения, не зависит от того, в какой степени она оформляется в удовлетворительное этическое мировоззрение. Она не обязана давать ответ на вопрос, что означает воздействие нравственных людей на сохранение, развитие и возвышение жизни в общем процессе мировых событий. Ее нельзя сбить с толку тем аргументом, что поддерживаемое ею сохранение и совершенствование жизни ничтожно по своей эффективности по сравнению с колоссальной и постоянной работой сил природы, направленных на уничтожение жизни. Но важно, что этика стремится к такому воздействию, и потому можно оставить в стороне все проблемы эффективности ее действий. Для мира имеет значение тот факт, что в мире в образе ставшего нравственным человека проявляется воля к жизни, преисполненная чувством благоговения перед жизнью и готовностью самоотречения ради жизни.

Что говорит этика благоговения перед жизнью об отношениях между человеком и творением природы?

Там, где я наношу вред какой-либо жизни, я должен ясно сознавать, насколько это необходимо. Я не должен делать ничего, кроме неизбежного, - даже самого незначительного. Крестьянин, скосивший на лугу тысячу цветков для корма своей корове, не должен ради забавы сминать цветок, растущий на обочине дороги, так как в этом случае он совершит преступление против жизни, не оправданное никакой необходимостью.

Те люди, которые проводят эксперименты над животными, связанные с разработкой новых операций или с применением новых медикаментов, те, которые прививают животным болезни, чтобы использовать затем полученные результаты для лечения людей, никогда не должны вообще успокаивать себя тем, что их жестокие действия преследуют благородные цели. В каждом отдельном случае они должны взвесить, существует ли в действительности необходимость приносить это животное в жертву человечеству. Они должны быть постоянно обеспокоены тем, чтобы ослабить боль, насколько это возможно.

Этика благоговения перед жизнью заставляет нас почувствовать безгранично великую ответственность и в наших взаимоотношениях с людьми.

Она не дает нам готового рецепта дозволенного самосохранения; она приказывает нам в каждом отдельном случае полемизировать с абсолютной этикой самоотречения. В согласии с ответственностью, которую я чувствую, я должен решить, что я должен пожертвовать от моей жизни, моей собственности, моего права, моего счастья, моего времени, моего покоя и что я должен оставить себе.

В вопросе о собственности этика благоговения перед жизнью высказывается резко индивидуалистически в том смысле, что все приобретенное или унаследованное может быть отдано на службу обществу не в силу какого-либо закона общества, а в силу абсолютно свободного решения индивида. Этика благоговения перед жизнью делает большую ставку на повышение чувства ответственности человека. Собственность она расценивает как имущество общества, находящееся в суверенном управлении индивида. Один человек служит обществу тем, что ведет какое-нибудь дело, которое дает определенному числу служащих средства для жизни. Другой служит обществу тем, что использует свое состояние для помощи людям. В промежутке между этими крайними случаями каждый принимает решение в меру чувства ответственности, определенного ему обстоятельствами его жизни. Никто не должен судить другого. Дело сводится к тому, что каждый сам оценивает все, чем он владеет, с точки зрения того, как он намерен распоряжаться этим состоянием. В данном случае ничего не значит, будет ли он сохранять и увеличивать свое состояние или откажется от него. Его состоянием общество может пользоваться различными способами, но надо стремиться к тому, чтобы это давало наилучший результат.

Но этика благоговения перед жизнью не считает, что людей надо осуждать или хвалить за то, что они чувствуют себя свободными от долга самоотречения ради других людей. Она требует, чтобы мы в какой угодно форме и в любых обстоятельствах были людьми по отношению к другим людям. Тех, кто на работе не может применить свои добрые человеческие качества на пользу другим людям и не имеет никакой другой возможности сделать это, она просит пожертвовать частью своего времени и досуга, как бы мало его ни было.

Чем шире сфера деятельности человека, тем чаще ему приходится приносить свои чувства в жертву общественному долгу.

Этична только абсолютная и всеобщая целесообразность сохранения и развития жизни, на что и направлена этика благоговения перед жизнью. Любая другая необходимость или целесообразность не этична, а есть более или менее необходимая необходимость. В конфликте между сохранением моей жизни и уничтожением других жизней или нанесением им вреда я никогда не могу соединить этическое и необходимое в относительно этическом, а должен выбирать между этическим и необходимым, и в случае, если я намерен выбрать последнее, я должен отдавать себе отчет в том, что беру на себя вину в нанесении вреда другой жизни. Равным образом я не должен полагать, что в конфликте между личной и надличной ответственностью я могу компенсировать в относительно этическом этическое и целесообразное или вообще подавить этическое целесообразным, - я могу лишь сделать выбор между членами этой альтернативы. Если я под давлением надличной ответственности отдам предпочтение целесообразному, то окажусь виновным в нарушении морали благоговения перед жизнью.

Сфера действия этики простирается так же далеко, как и сфера действия гуманности, а это означает, что этика учитывает интересы жизни и счастья отдельного человека. Там, где кончается гуманность, начинается псевдоэтика. Тот день, когда эта граница будет всеми признана и для всех станет очевидной, явится самым значительным днем в истории человечества. С этого времени станет невозможным признавать действительной этикой ту этику, которая перестала уже быть этикой, станет невозможным одурачивать и обрекать на гибель людей.

Мы прежде всего обязаны свято защищать интересы жизни и счастья человека. Мы должны вновь поднять на щит священные права человека. Не те права, о которых разглагольствуют на банкетах политические деятели, на деле попирая их ногами, - речь идет об истинных правах. Мы требуем вновь восстановить справедливость. Не ту, о которой твердят в юридической схоластике сумасбродные авторитеты, и не ту, о которой до хрипоты кричат демагоги всех мастей, но ту, которая преисполнена идеей ценности каждого человеческого бытия. Фундаментом права является гуманность.

Таким образом, мы заставляем полемизировать принципы, убеждения и идеалы коллективности с гуманностью. Тем самым мы придаем им разумность, ибо только истинно этическое есть истинно разумное. Лишь в той мере, в какой этические принципы и идеалы входят в действующий моральный кодекс общества, он может быть истинно и целесообразно использован обществом.

Этика благоговения перед жизнью дает нам в руки оружие против иллюзорной этики и иллюзорных идеалов. Но силу для осуществления этой этики мы получаем только тогда, когда мы -каждый в своей жизни - соблюдаем принципы гуманности. Только тогда, когда большинство людей в своих мыслях и поступках будут постоянно побуждать гуманность полемизировать с действительностью, гуманность перестанут считать сентиментальной идеей, и она станет тем, чем она должна быть, - основой убеждений человека и общества.

Пожалуй, самым непосредственным доказательством совместимости науки и религии является тот несомненный факт, что именно величайшие естествоиспытатели всех времен, такие, например, как Кеплер, Ньютон, Лейбниц и другие были проникнуты глубокой религиозностью.

Научное познание предполагает веру в разумное целесообразное устройство Вселенной. Закономерность, наблюдаемая в мире, всегда поражала естествоиспытателей и мыслителей и наводила на мысль о существовании Бога-Творца.

Наш крупный ученый академик Берг писал: «Основной постулат, с которым естествоиспытатель приходит к пониманию природы - это тот, что в природе вообще есть смысл, что ее возможно осмыслить, понять, что между законами мышления и познания с одной стороны, и строением природы с другой, есть некая предустановленная гармония.

Без этого молчаливого допущения невозможно никакое естествознание.

Иными словами, основанием науки является вера ученого в разумность мира.

В тридцатых годах Дарвин был на Огненной Земле; он был подавлен картиной тамошних нравов, типичным проявлением которых были разврат, детоубийства, человеческое жертвоприношения.

Через несколько лет он вновь посетил эту страну. И что же? Нравственность дикарей стала неузнаваемой. Оказалось, что это было плодом работы христианской миссии, силою Евангелия устранившей упомянутые печальные факты. С тех пор и пожизненно Дарвин был в числе членов и жертвователей этой миссии.

Можно привести множество фактов из истории, опровергающих утверждение о том, что, якобы, религия является тормозом для развития науки, что между религией и наукой существует глубокое противоречие.

Древнегреческие жрецы создали основы логики, медицины, астрономии. Они развили науку в колыбели естествознания. Храмы древневосточных цивилизаций были одновременно и школами и лабораториями, обсерваториями. Первые анатомические атласы, математические формулы и карты вышли из рук людей, которые служили религии. Это общеизвестный исторический факт, который не отрицается никем. Если мы обратимся к Греции, то увидим, что творцы античной науки были в тоже время религиозными мыслителями. Общество пифагорейцев было религиозно-ортодоксальным. Аристотель, отец современного естествознания, был создателем религиозно-философских принципов, вошедших в христианское мышление.

В средние века Церковь стала единственным культурным очагом в Европе. Монастыри собирали древнюю литературу и были средоточением знаний своей эпохи. Выдающиеся мыслители Церкви поздней античности и раннего средневековья были во всеоружии науки того времени. Вопросами естествознания живо интересовались свт. Василий Великий и блаженный Августин. Такие энциклопедические умы как Альберт и Фома Аквинат придавали науке огромное значение и изучали различные ее отрасли. Монах Р.Бэкон, сделавший так много для развития средневековой науки, был богословом и мыслителем. В нехристианском мире мы видим то же самое. Арабские богословы, изучавшие Аристотеля, внесли огромный вклад в развитие астрономии, алгебры, анатомии.

Религия и наука принципиально не могут противоречить одна другой, потому что они имеют различные сферы и различные методы своего исследования.

Американский ученый Таунс заявлял: «Вера в упорядоченную Вселенную, доступную человеческому познанию, сделала возможным научный прогресс. Цель науки - познать порядок во Вселенной и суть вещей. Задача религии - постижение цели и смысла Вселенной «.

Религия не касается и не предрешает вопросов математики, астрономии, физики, химии, минералогии, физиологии, зоологии, ботаники и т.д. Для религии безразлично, как решаются те или иные проблемы математики, по каким путям движутся планеты, в каком отношении стоят друг к другу и сколько их насчитывает астрономия, как учит физика о законах движения, как она определяет центр тяжести, что она говорит о свойствах тел, о явлениях света, теплоты и так далее, как учит химия о простых и сложных телах, о соединении одних и разложении других и тому подобных предметах и вообще как всякие другие положительные науки, вращающиеся в собственной своей области и имеющие дело только со своими особыми предметами и явлениями, не касаются и не предрешают того, чему учит религия. То, что путем опытного изучения добыто положительными науками и что получило значение неизменных и очевидных истин в этих науках, христианин не имеет права, следовательно, отвергать: признание этих истин нисколько не нарушает его христианских убеждений. Равным образом, представитель опытного знания, имея в виду несомненные и очевидные результаты этого знания, ни в чем и никак не располагается становиться в какое бы то ни было отрицательное отношение к религии. Напротив, он может со всей силой убеждения исповедовать религиозное убеждение: признание этого учения нисколько не связано с отрицанием или отречением от истин положительной науки. Потому первоклассные ученые и заканчивали свои исследования восторженным и горячим гимном к Премудрому, Всемогущему и Всеблагому Творцу и Промыслителю мира.

Тот факт, что религия не предлагает каких-либо естественнонаучных теорий и вообще не устанавливает решение вопросов специально-научных, составляет не недостаток ее, а безусловное достоинство. Данные науки используют различные мировоззренческие системы. Наличие множества этих систем и их противоречивость является доказательством принципиальной невозможности противоречий между религией и наукой. Сама по себе наука не содержит нравственных ценностей, и она не может нам засвидетельствовать ни о нашей личной судьбе, ни о нашем конечном назначении. Религия дает человеку знание о том, для чего он живет и как он должен жить.

Научно-технический прогресс (НТП) мощно воздействует на условия быта, жизнь машинизируется, рационализируется. Но человек все же инстинктивно противится этому, он тянется к иррациональному - летающим тарелкам, чудесам, тайнам психологии. У НТП большие заботы: надо обеспечить растущее население едой, энергией, создать комфорт, сохранить среду обитания. Но способен ли он, при всем этом, сохранить человека? Обогатить душу человека?

Более того, мы являемся свидетелями огромного разрыва между развитием науки и техники, с одной стороны, и упадком нравственности с другой.

Каково же значение религии для развития научного прогресса и науки для укрепления веры?

Ответим на этот вопрос словами самих ученых.

Никакой историк не в состоянии указать, чтобы на каком-нибудь Соборе Православной Церкви и вообще от лица Ее когда-нибудь осуждались какие бы то ни было научные истины. Между тем, когда речь идет о Православной Церкви, то об отношении ее к научным истинам следует судить не на основании мнений и действий отдельных ее членов, но на основании открытого голоса и публичных решений всей Церкви или совокупности уполномоченных ее представителей. Впрочем, что касается и отдельных представителей Православной Церкви, то самые авторитетные из них всегда поощряли пользование наиболее достоверными результатами научного исследования, но не восставали против них.

Священник Олег Мумриков

Техника (τεχνικός от τέχνη — искусство, мастерство, умение) — это общее название различных приспособлений, механизмов и устройств, не существующих в природе и изготовляемых человеком для осуществления процессов производства и обслуживания потребностей общества.

Философы, богословы, общественные деятели, вступая в XXI век и оглядываясь назад, пытаются осмыслить прожитый человечеством отрезок времени, прежде чем перевернуть очередную страницу истории. Что дал нам ХХ век? Чему научил?

В материале для размышлений недостатка нет: две страшные мировые войны, унесшие сотни миллионов жизней; экологический кризис; попытки манипуляций сознанием; сведение человека до уровня практически неодушевленной детали, простой структурной единицы общей биомассы планеты – с одной стороны. Абсолютизации исключительно материальных, потребительских, эгоцентрических установок при полном господстве внешне различных, но сходных по своей сути богоборческих идеологий – с другой.

Научно-технический прогресс постоянно изменяет условия существования человека, открытия и технологии постоянно порождают мировоззренческие и этические вопросы, остро встающие перед обществом и Церковью. Какую оценку христианское сознание может дать научно-техническому прогрессу? Для ответа на этот вопрос важно осмыслить саму сущность процесса научно-технического развития с позиций библейского богословия.

Согласно святоотеческим толкованиям, задача первых людей состояла в преображении всего тварного мира до райского состояния, т.к. обожение космоса возможно по замыслу Творца только через человека — царя вселенной, носителя божественного образа и подобия [4].

Возрастание в любви предполагает жертвенность. Первым уроком такой жертвенности стала заповедь о невкушении с Древа познания добра и зла (Быт. 2:17). Эту ступень совершенствования люди не смогли пройти: случилось грехопадение, и как следствие – потеря первозданного состояния любви, счастья, гармонии, онтологическая поврежденность природы человека и подвластного ему мира.

Буквальное прочтение этого места ясно свидетельствует о появлении того, чего в природе никогда не было, – одежд, сделанных из кожи животных, убитых, как считают некоторые древние экзегеты, при первом жертвоприношении [8].

Не отрицая буквального смысла этого стиха, почти все церковные экзегеты вместе с тем указывали на глубокое символическое и онтологическое значение данного места, а именно: облачаясь после преступления божественной заповеди в кожаные ризы, человек становится смертным и тленным.

После грехопадения человек должен был возрастать в любви к Богу, к себе подобным и ко всему творению уже в других условиях — в условиях падшего, тленного мира.

Безусловно, здесь идет речь о познании мира человеком в первозданном, райском состоянии его чувств, разума и сердца, однако это повеление Творца находит свою реализацию в той или иной степени всегда, даже в мире падшем, который, неся на себе печать греха человека, продолжает свидетельствовать о своем Создателе (Пс. 18:2-4; Пс. 103; Прем 11:21; Еккл. 1:13; Рим. 1:20) [12].

Технические средства, являясь по сути проекциями нашего интеллекта и органов тела (греч. ὄργανον — орудие, инструмент) [13] расширяют восприятие природы, раскрывают перед человеком глубины мироздания, побуждая, прославлять Творца.

В-вторых, технический прогресс позволяет человеку реализовать заложенный Богом особый аспект Его образа — творческий потенциал, способность создания качественно нового, неразрывно связанный с категориями свободы и любви, не утраченными безвозвратно человеческим родом и в падшем состоянии.

Однако реалии библейской истории, как мы видим из последующих глав книги Бытия, оказываются совершенно иными. При общем обмирщении, секуляризации культуры — искусства, архитектуры, науки — начинается ее деградация.

В.И.Бриоски. "Каин, осуждаемый Господом за братоубийство и бегущий от гнева Божия."

Все эти пагубные пути активно обслуживаются научно-техническим прогрессом. Образ Каина, поднявшего вооруженную руку на брата, становится образом самопреследования (Быт. 4:14) – шествия человека по пути технического прогресса в небытие.

История ХХ века полностью подтверждают во многом пророческий характер этих слов, прозвучавших в стенах Московской Духовной Академии более ста лет назад.

Итак, с точки зрения библейского богословия можно придти к трем обобщениям.

Примечания:

1. Флоровский Г., прот. Затруднения историка-христианина//Вера и культура: избранные труды по богословию и философии. СПб.: Русский Христианский Гуманитарный институт, 2002. – С. 696.

Дар творчества как аспект образа Божия рассматривали блаж. Феодорит Кирский, преп. Анастасий Синаит, преп. Иоанн Дамаскин, а также церковный писатель V в. еп. Василий Селевкийский. — См.: Киприан (Керн), архим. Антропология святителя Григория Паламы. – М.: Паломник, 1996.- С. 354-355.

5. Богородский Я.В., проф. Начало истории мира и человека по первым страницам Библии. — Казань, 1906. – С. 201.

6. Лосский В.Н. Очерк Мистического Богословия Восточной Церкви. Догматическое Богословие. – М., 1991, с. 253.

7. Иустин (Попович), преп. Философские пропасти. – М.: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2004. – С. 36, 39.

8. Ефрем Сирин, преподобный. Толкование на книгу Бытия//Творения. Т. 6. – М.: Отчий дом, 1995, с. 249.

9. См., например: Быт. 9:22; Быт. 42: 9-12; Исх. 20:26, Иез. 16:8; Иез. 23:10; Ис. 20:2-4; Ис. 47:3; Плач. 1:8; Мф.25:36; 2 Кор. 5:3; Откр. 3:17-18; Откр. 16:15.

10. Флоренский П., свящ. У водоразделов мысли.// Сочинения. Т. 3 (1). – М.: Мысль, 1996. — С. 403, 436-437.

11. Синаксарий в Неделю сырную, в тот же день вспоминаем отпадение первозданного Адама от сладости Рая//Синаксари Постной и Цветной триодей. – М.:ПСТГУ, 2009. — С. 50-57.

14. Флоренский П., свящ. Записка о христианстве и культуре.// Сочинения. Т. 2. – М.: Мысль, 1996. — С. 549.

Мерперт Н.Я. Очерки археологии библейских стран. — М.: Библейский институт св. ап. Андрея, 2000. – С. 50-80.

18. Максим Исповедник, преподобный. Творения. Кн. II. Вопросоответы к Фалласию. Часть I. Вопросы I-LV. Пер. с др.-греч. и комм. С. Л. Епифановича и А. И. Сидорова. – М., 1993. — С. 83-84.

22. Флоренский П., свящ. О цели и смысле прогресса: выступление в философском кружке МДА, 1905 год.// Сочинения. Т. I. – М.: Мысль, 1994. — С. 196-204.

23. Иустин (Попович), преп. Философские пропасти. – М.: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2004. – С. 49.

Оценка веры в прогресс

Глава 10. Проблемы и принципы: нужна ли новая этика?

Загрязнение окружающей среды

Атфилд Р. Этика экологической ответственности // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. –М., 1990.-С. 203-257.

Читайте также: