Торговые контакты кочевников и оседлого населения северного причерноморья кратко

Обновлено: 05.07.2024

На долгое время соседями Руси с юга сделались кочевники-печенеги. Первоначально это был пестрый конгломерат тюркоязычных, угорских и сарматских кочевых племен. Разросшаяся кочевая орда печенегов нуждалась в расширении пастбищ и в итоге установила свое полное господство в степях Северного Причерноморья. Влиятельный в этом регионе Хазарский каганат вынужден был уступить свои позиции. Кроме венгров, печенеги оттеснили также славянские племена уличей и тиверцев. С Русью у новых хозяев Степи установились крайне враждебные отношения. Однако предполагают, что печенеги могли участвовать в качестве союзника Святослава Игоревича в разгроме Хазарии, в качестве наемников киевских князей выступали эти кочевники и позднее.

Приблизительно в это же время в Причерноморье двигались с востока новые орды кочевников. Сначала это были торки (узы), побежденные сыновьями Ярослава Мудрого, а затем сильный союз кочевых племен — половцы. Печенегам жизненно важно было найти новые территории расселения. Падение Первого Болгарского царства открыло им путь за Дунай, но здесь они столкнулись с мощью Византийской империи. Печенеги были разгромлены, часть их составила пограничную стражу империи. Некоторые печенеги нашли пристанище и на Руси, войдя в состав так называемых черных клобуков, расселившихся в бассейне р. Рось. Киевские князья использовали их в качестве вспомогательной военной силы.

На долгое время соседями Руси с юга сделались кочевники-печенеги. Первоначально это был пестрый конгломерат тюркоязычных, угорских и сарматских кочевых племен. Разросшаяся кочевая орда печенегов нуждалась в расширении пастбищ и в итоге установила свое полное господство в степях Северного Причерноморья. Влиятельный в этом регионе Хазарский каганат вынужден был уступить свои позиции. Кроме венгров, печенеги оттеснили также славянские племена уличей и тиверцев. С Русью у новых хозяев Степи установились крайне враждебные отношения. Однако предполагают, что печенеги могли участвовать в качестве союзника Святослава Игоревича в разгроме Хазарии, в качестве наемников киевских князей выступали эти кочевники и позднее.

Приблизительно в это же время в Причерноморье двигались с востока новые орды кочевников. Сначала это были торки (узы), побежденные сыновьями Ярослава Мудрого, а затем сильный союз кочевых племен — половцы. Печенегам жизненно важно было найти новые территории расселения. Падение Первого Болгарского царства открыло им путь за Дунай, но здесь они столкнулись с мощью Византийской империи. Печенеги были разгромлены, часть их составила пограничную стражу империи. Некоторые печенеги нашли пристанище и на Руси, войдя в состав так называемых черных клобуков, расселившихся в бассейне р. Рось. Киевские князья использовали их в качестве вспомогательной военной силы.

Посколь­ку пер­вая гре­че­ская апой­кия в Под­не­стро­вье — Нико­ний — воз­ни­ка­ет око­ло середи­ны VI в., мы полу­ча­ем вре­мен­ной раз­рыв при­бли­зи­тель­но в 150 лет меж­ду ким­ме­рий­ской эпо­хой и гре­че­ской коло­ни­за­ци­ей, о кото­ром архео­ло­ги­че­ские мате­ри­а­лы дают чрез­вы­чай­но скуд­ную инфор­ма­цию. Исклю­чая слу­чай­ные наход­ки (Рис. 1), мы рас­по­ла­га­ем един­ст­вен­ным ран­не­скиф­ским погре­бе­ни­ем у с. Ого­род­ное (Город­нее; Рис. 1— 5) 8 . При­чем, если обра­тить­ся к смеж­ным рай­о­нам, то и здесь скиф­ские ком­плек­сы VII — пер­вой поло­ви­ны VI вв. исчер­пы­ва­ют­ся погре­бе­ни­ем у с. Ста­рые Куко­не­шты на Сред­нем Пру­те 9 . Дати­ров­ки этих двух ком­плек­сов сей­час, соглас­но новой хро­но­ло­ги­че­ской схе­мы 10 , могут быть несколь­ко пони­же­ны: Ого­род­ное — нача­ло VI в., Ст. Куко­не­шты — конец VII, либо рубеж VII— VI веков.

Нена­мно­го луч­ше обсто­ит дело с фра­кий­ски­ми древ­но­стя­ми. И если в VII в., осо­бен­но в пер­вой его поло­вине, в лесо­степ­ной Мол­до­ве мас­са памят­ни­ков шол­дэнешт­ской груп­пы 11 , то в степ­ной зоне (Буд­жак) лишь на край­нем запа­де у пере­пра­вы через Дунай отме­че­ны 2 место­на­хож­де­ния это­го пери­о­да с. 62 (Орлов­ка и Ново­сель­ское II; Рис. 1— 1, 2) 12 . Оба отме­чен­ных рай­о­на Мол­до­вы и Поду­на­вья явля­ют­ся наи­бо­лее веро­ят­ны­ми источ­ни­ка­ми появ­ле­ния неко­то­рых типов леп­ной кера­ми­ки в Ниж­нем Побу­жье и, в част­но­сти, на Бере­за­ни.

Сле­ду­ет упо­мя­нуть еще об одном. При дово­ен­ных рас­коп­ках позд­не­три­поль­ско­го посе­ле­ния у с. Уса­то­во была собра­на неболь­шая кол­лек­ция леп­ной кера­ми­ки (Рис. 1— 16), ана­ло­ги кото­рой без труда мож­но обна­ру­жить на памят­ни­ках пра­во­бе­реж­ной лесо­сте­пи ран­не­скиф­ско­го вре­ме­ни 13 . Напра­ши­ва­ет­ся вывод о пери­о­ди­че­ском про­ник­но­ве­нии насе­ле­ния из этих рай­о­нов в степ­ную зону, при­чем, судя по отсут­ст­вию в Уса­то­во арха­и­че­ско­го импор­та, мож­но пред­по­ло­жить, что это место­на­хож­де­ние, веро­ят­но, суще­ст­во­ва­ло еще до, либо в самом нача­ле эпо­хи коло­ни­за­ции, т. е., не позд­нее VII века 14 . О про­ник­но­ве­нии каких-то эле­мен­тов или даже отдель­ных групп насе­ле­ния из лесо­сте­пи пред­скиф­ско­го и ран­не­скиф­ско­го вре­ме­ни на юг и юго-запад может свиде­тель­ст­во­вать так­же чер­но­лес­ская кера­ми­ка посе­ле­ния Кре­мен­чук 15 , отдель­ные фраг­мен­ты кухон­ной посуды из Орлов­ки 16 , неко­то­рые сосуды из Быр­се­ш­ти 17 (Рис. 1— 1, 17; 2— 8).

Име­ю­щи­е­ся для VII — пер­вой поло­ви­ны VI вв. архео­ло­ги­че­ские дан­ные поз­во­ля­ют обри­со­вать ситу­а­цию сле­дую­щим обра­зом. Несмот­ря на край­нюю мало­чис­лен­ность ран­не­скиф­ских ком­плек­сов, их куль­тур­ная атри­бу­ция сомне­ний не вызы­ва­ет. Сле­до­ва­тель­но, мож­но пред­по­ло­жить появ­ле­ние в Севе­ро-Запад­ном При­чер­но­мо­рье пер­вой, неболь­шой по чис­лен­но­сти (воен­но-мигра­ци­он­ной) вол­ны нома­дов око­ло

с. 64 600 года 18 . Путь их про­ник­но­ве­ния в запад­ный аре­ал степ­но­го коридо­ра на самом деле не совсем ясен. Если счи­тать появ­ле­ние здесь ски­фов резуль­та­том мигра­ции, то, види­мо, нуж­но учи­ты­вать ряд основ­ных кри­те­ри­ев, детер­ми­ни­ру­ю­щих этот про­цесс. Одним из них, по Тито­ву, явля­ет­ся терри­то­ри­аль­ный 19 . В этом слу­чае наи­бо­лее веро­ят­ным выглядит про­дви­же­ние ски­фов в при­ду­най­ские сте­пи с севе­ра, из рай­о­нов Сред­не­го Дне­стра и Пру­та, где наи­бо­лее ран­ние их ком­плек­сы (Лен­ков­цы, Круг­лик) дати­ру­ют­ся середи­ной — вто­рой поло­ви­ной VII века 20 . После­до­ва­тель­но дви­га­ясь вниз по тече­нию Пру­та, ски­фы достиг­ли Ниж­не­го Дуная, где инер­ци­он­ная сила этой вол­ны иссяк­ла. Мар­ки­ру­ю­щи­ми точ­ка­ми это­го про­дви­же­ния мог­ли быть погре­бе­ния у Ст. Куко­не­шт и Ого­род­но­го. Пока этот путь выглядит пред­по­чти­тель­нее того, кото­рый пред­по­ла­га­ет мигра­цию пер­вой (для наше­го реги­о­на) вол­ны кочев­ни­ков с восто­ка на запад по степ­но­му коридо­ру вплоть до низо­вьев Дуная, посколь­ку скиф­ские памят­ни­ки VII и боль­шей части VI в. на юге Севе­ро-Запад­но­го При­чер­но­мо­рья пока не извест­ны.

В гг. на Сред­нем Дне­стре иссле­до­ва­лось посе­ле­ние у с. Иванэ-Пустэ, где были встре­че­ны наход­ки гре­че­ско­го импор­та VI— V веков. К насто­я­ще­му вре­ме­ни подоб­но­го же рода антич­ная про­дук­ция, судя по опуб­ли­ко­ван­ным дан­ным, зафик­си­ро­ва­на еще на двух посе­ле­ни­ях это­го же рай­о­на 25 . Началь­ный этап их суще­ст­во­ва­ния Смир­но­ва дати­ру­ет вто­рой поло­ви­ной VII века 26 .

Еще со вре­ме­ни рас­ко­пок Т. Сули­мир­ско­го в Запад­ной Подо­лии иссле­до­ва­те­ли зани­ма­лись поис­ка­ми источ­ни­ка поступ­ле­ния в эти рай­о­ны импорт­ных вещей. В 60— гг. счи­та­лось, что появ­ле­ние ионий­ской кера­ми­ки на Сред­нем Дне­стре, рав­но как и в более восточ­ных рай­о­нах лесо­сте­пи Побу­жья и Под­не­про­вья, было резуль­та­том тор­го­вой актив­но­сти гре­че­ских коло­ни­стов ниж­не­буг­ско­го рай­о­на. Меж­ду тем, еще в нача­ле гг. Фур­ман­ская 27 , а в нача­ле 70-х

Рис. 2. Упо­ми­нае­мые в ста­тье памят­ни­ки Севе­ро-Запад­но­го При­чер­но­мо­рья и Кар­пат­ско­го бас­сей­на VII— V вв. до Р. X.

1 — Хотин; 2 — Сен­теш-Векерзуг; 3 — Коши­це; 4 — Иванэ-Пустэ; 5 — Зале­сье; 6 — Доли­ня­ны; 7 — Непо­рото­во; 8 — Быр­се­ш­ти; 9 — Кур­те­ни; 10 — Пыр­жол­те­ны; 11 — Дан­че­ны; 12 — Ист­рия; 13 — Бере­зань; 14 — Нико­ний; 15 — Оль­вия; 16 — Бель­ское горо­ди­ще

Таким обра­зом, в вопро­се о рас­про­стра­не­нии серо­гли­ня­ной гон­чар­ной кера­ми­ки в Дне­стров­ско-Кар­пат­ских зем­лях точ­ка

Рисун­ки сосудов при­веде­ны по пуб­ли­ка­ци­ям: П. Алек­сан­дрес­ку (Ист­рия), Мелю­ко­вой (Над­ли­ман­ское-III и Быр­се­ш­ти). К. Ико­но­му (Кур­те­ни), Лапуш­ня­на (Дан­че­ны и Пыр­жол­те­ны), Гани­ной (Иванэ-Пустэ)

с. 70 зре­ния Бра­шин­ско­го — Фур­ман­ской пред­став­ля­ет­ся наи­бо­лее обос­но­ван­ной. При этом, види­мо, нет смыс­ла отда­вать пред­по­чте­ние како­му-либо одно­му из ука­зан­ных гре­че­ских цен­тров-экс­пор­те­ров, посколь­ку каж­дый из них в свое вре­мя имел и внеш­не­тор­го­вую ори­ен­та­цию, пред­опре­де­лен­ную в зна­чи­тель­ной мере фак­то­ра­ми гео­гра­фи­че­ско­го поряд­ка. Не исклю­че­но, что вывод Нико­ния Ист­ри­ей, если счи­тать это поло­же­ние дока­зан­ным, как раз и пре­сле­до­вал цели рас­ши­ре­ния обла­сти тор­го­вой экс­пан­сии, по край­ней мере, в началь­ной ста­дии вза­и­моот­но­ше­ний апой­кии и мет­ро­по­лии. Понят­но, что тор­го­вые кон­так­ты, рекон­стру­и­ру­е­мые здесь, долж­ны были носить дву­сто­рон­ний харак­тер. Мате­ри­аль­ным выра­же­ни­ем обрат­ной направ­лен­но­сти может слу­жить нали­чие на ниж­нед­не­стров­ских посе­ле­ни­ях эпо­хи позд­ней арха­и­ки опре­де­лен­ной груп­пы вещей сред­нед­не­стров­ско­го про­ис­хож­де­ния. Яркие образ­цы тако­го рода про­дук­ции, на мой взгляд, пока немно­го­чис­лен­ны. Исклю­чая леп­ную кера­ми­ку, о кото­рой см. ниже, в первую оче­редь отме­тим уни­каль­ную для антич­ных памят­ни­ков Север­но­го При­чер­но­мо­рья и Кры­ма наход­ку гли­ня­ной пин­та­де­ры (Рис. 4— 3). Она была обна­ру­же­на в Нико­нии в слое пер­вой поло­ви­ны — середи­ны V века. Рай­о­ны кон­цен­тра­ции этих изде­лий в ран­нем желез­ном веке очер­чи­ва­ют­ся в гра­ни­цах Кав­ка­за и Кар­па­то-Дунай­ско­го бас­сей­на 38 . При этом отме­ча­ет­ся боль­шое сход­ство гли­ня­ных печа­тей из этих двух обла­стей и, вме­сте с тем, пол­ное отсут­ст­вие подоб­ных пред­ме­тов в Север­ном При­чер­но­мо­рье 39 . Пин­та­де­ры в боль­шом коли­че­стве (око­ло сот­ни экзем­пля­ров) с. 71 извест­ны в груп­пе Сен­теш-Векерзуг 40 , где они дати­ру­ют­ся пре­иму­ще­ст­вен­но V в., в позд­не­галь­штат­ском могиль­ни­ке Хотин (Рис. 2— 1, 2) 41 и т. д. Фраг­мент пин­та­де­ры с орна­мен­таль­ной ком­по­зи­ци­ей, ана­ло­гич­ной нико­ний­ско­му экзем­пля­ру, про­ис­хо­дит из Восточ­ной Сло­ва­кии (рай­он Коши­це) и дати­ру­ет­ся так­же V веком 42 .

Нали­чие обо­юд­ных кон­так­тов меж­ду тирас­ски­ми коло­ни­я­ми и тузем­ным насе­ле­ни­ем на самом ран­нем эта­пе неиз­беж­но ста­вит вопрос о при­сут­ст­вии вар­ва­ров в среде гре­че­ских коло­ни­стов и харак­те­ре их вза­и­моот­но­ше­ний. Решить эту про­бле­му мож­но, вычле­нив из всей сум­мы арте­фак­тов те, кото­рые в той или иной сте­пе­ни соот­но­сят­ся с мате­ри­аль­ной куль­ту­рой вар­вар­ско­го окру­же­ния 43 . В насто­я­щее вре­мя в Ниж­нем Под­не­стро­вье пол­но­стью отсут­ст­ву­ют памят­ни­ки с. 72 лапидар­ной эпи­гра­фи­ки VI— V веков. Неве­лик банк дан­ных и по оно­ма­сти­ке, судя по граф­фи­то с име­на­ми вла­дель­цев 44 . Сре­ди про­чих мате­ри­а­лов наи­бо­лее инфор­ма­тив­ной в этом плане явля­ет­ся леп­ная кера­ми­ка, бла­го­да­ря утвер­див­ше­му­ся мне­нию о ней как о доста­точ­но надеж­ном инди­ка­то­ре при­сут­ст­вия вар­вар­ско­го насе­ле­ния.

Что каса­ет­ся рас­про­стра­не­ния фра­кий­ской кера­ми­ки, то про­ник­но­ве­ние какой-то части фра­кий­ско­го насе­ле­ния в VI— V вв. в зону коло­ни­за­ции Ниж­не­го Дне­стра из рай­о­нов Пру­то-Дне­стров­ско­го меж­ду­ре­чья пока пло­хо согла­су­ет­ся с еди­нич­ны­ми памят­ни­ка­ми лесо­степ­ной Мол­до­вы это­го пери­о­да. Это с. 75 не озна­ча­ет, одна­ко, что такой вари­ант совер­шен­но непри­ем­лем 55 , рав­но как нель­зя исклю­чить и появ­ле­ние фра­кий­цев в ниж­нем тече­нии Тира­са из рай­о­нов Поду­на­вья, при­чем, это мог­ло про­ис­хо­дить неза­ви­си­мо от пере­се­ле­ния сюда части ист­рий­ских гре­ков. Выдви­нув­шись на левый берег Ниж­не­го Дуная еще в эпо­ху сред­не­го галь­шта­та, фра­кий­ские посе­ле­ния (Орлов­ка, Ново­сель­ское) 56 нахо­ди­лись на рас­сто­я­нии 3— дней пеше­го пути от низо­вьев Дне­стра.

Таким обра­зом, на пер­вом эта­пе суще­ст­во­ва­ния эллин­ских насе­лен­ных пунк­тов в Ниж­нем Под­не­стро­вье мож­но отме­тить при­сут­ст­вие здесь двух групп тузем­но­го насе­ле­ния: скиф­ско­го лесо­степ­но­го и фра­кий­ско­го. Столь тес­ный сим­би­оз пред­ста­ви­те­лей раз­но­эт­нич­ных групп поми­мо сход­ных инте­ре­сов в сфе­ре эко­но­ми­ки, веро­ят­но, мож­но объ­яс­нить еще и дли­тель­ным сосед­ст­вом их искон­ных терри­то­рий в сред­нем и верх­нем тече­нии Дне­стра. Осо­бен­но ожив­лен­ным было вза­и­мо­вли­я­ние двух куль­тур­но-исто­ри­че­ских обла­стей в пред­скиф­скую эпо­ху 57 . Пред­по­ла­га­ет­ся даже глу­бо­кая фра­кий­ская экс­пан­сия на восток и севе­ро-восток, что в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни повли­я­ло на фор­ми­ро­ва­ние куль­ту­ры позд­не­го Чер­но­ле­сья 58 .

Попыт­ки объ­яс­нить дис­про­пор­цию в раз­ме­же­ва­нии арха­и­че­ских посе­ле­ний пра­во­го и лево­го бере­га Тира­са неким поли­ти­че­ским или эко­но­ми­че­ским дав­ле­ни­ем (сопер­ни­че­ст­вом), кото­рое ока­зы­вал на Тиру Нико­ний, по мень­шей мере, неубеди­тель­ны. Речь идет не о сосед­стве круп­ных цен­тров мате­ри­ко­вой Гре­ции, насчи­ты­вав­ших каж­дый не одно сто­ле­тие соб­ст­вен­ной исто­рии и имев­ших раз­ветв­лен­ную внут­рен­нюю струк­ту­ру, усто­яв­ши­е­ся тор­го­во-эко­но­ми­че­ские свя­зи, свои воору­жен­ные силы и т. д. Перед нами пер­вые попыт­ки неболь­ших, этни­че­ски более или менее одно­род­ных групп пере­се­лен­цев закре­пить­ся на новом, совер­шен­но необ­жи­том месте и сфор­ми­ро­вать пер­вич­ные струк­ту­ры (ядро) буду­ще­го хозяй­ст­вен­но-эко­но­ми­че­ско­го рай­о­на. В таких усло­ви­ях эко­но­ми­че­ское, а тем более поли­ти­че­ское сопер­ни­че­ство кажет­ся нере­аль­ным.

Что каса­ет­ся ниж­ней даты арха­и­че­ских посе­ле­ний лево­бе­ре­жья нынеш­не­го Дне­стров­ско­го лима­на, то нам кажет­ся, что раз­вер­ты­ва­ние сель­ской окру­ги Нико­ни­ем 62 в последа­ри­ев­ское вре­мя труд­но пред­по­ла­гать хотя бы по при­чине уже реаль­но надви­гав­шей­ся, пусть даже потен­ци­аль­ной, угро­зы со сто­ро­ны нома­дов, кото­рые, несо­мнен­но, появ­ля­лись в пери­од ски­фо-пер­сид­ской вой­ны вбли­зи гре­че­ских насе­лен­ных пунк­тов Ниж­не­го Под­не­стро­вья. Во вся­ком слу­чае, появ­ле­ние ново­го участ­ни­ка исто­ри­че­ско­го дей­ства, участ­ни­ка дале­ко не без­обид­но­го даже на пер­вый взгляд, мог­ло поро­дить состо­я­ние неопре­де­лен­но­сти, при кото­ром сооб­ра­же­ния без­опас­но­сти взя­ли верх над стрем­ле­ни­ем начать широ­кое с. 78 хозяй­ст­вен­но-эко­но­ми­че­ское осво­е­ние реги­о­на. Учи­ты­вая вре­мя осно­ва­ния Нико­ния, дату воз­ник­но­ве­ния сель­ских посе­ле­ний лево­бе­ре­жья мож­но мак­си­маль­но углу­бить в послед­нюю чет­верть VI века.

При­бли­зи­тель­но с кон­ца VI в. отме­че­но неко­то­рое уве­ли­че­ние скиф­ских погре­бе­ний в реги­оне (Рис. 1). Судя по датам, они могут быть син­хро­ни­зи­ро­ва­ны со ски­фо-пер­сид­ским кон­флик­том. Оче­вид­но, это мож­но счи­тать вто­рой вол­ной скиф­ско­го про­ник­но­ве­ния в запад­ные рай­о­ны степ­ной поло­сы, вол­ной так­же пока еще весь­ма незна­чи­тель­ной. В это же вре­мя ски­фы про­хо­дят в запрут­скую Мол­до­ву (Васлуй, Хуши; Рис. 1— 6, 7) 63 и, веро­ят­но, в Доб­руд­жу. Поход Дария, раз­ру­шив на какое-то вре­мя моно­лит­ность фра­кий­ско­го мас­си­ва в Доб­руд­же и спро­во­ци­ро­вав гори­зон­таль­ные пере­ме­ще­ния в скиф­ской среде, открыл нома­дам доро­гу на Бал­ка­ны. Имен­но к нача­лу гг. V в. отно­сит­ся их зна­ме­ни­тый рейд вдоль запад­но­пон­тий­ско­го побе­ре­жья к Хер­со­не­су Фра­кий­ско­му. Оче­вид­но, вско­ре после это­го по ниж­не­му тече­нию Дуная ста­би­ли­зи­ру­ет­ся запад­ная гра­ни­ца При­чер­но­мор­ской Ски­фии, соот­вет­ст­вен­но скиф­ское вли­я­ние рас­про­стра­ня­ет­ся на весь степ­ной реги­он. Все это, разу­ме­ет­ся, не мог­ло не ска­зать­ся на судь­бах гре­че­ских цен­тров Побу­жья и Под­не­стро­вья. Кри­зис вто­рой чет­вер­ти V в., его при­чи­ны и ход подроб­но осве­ща­лись в лите­ра­ту­ре 64 . Ситу­а­ция в Под­не­стро­вье по архео­ло­ги­че­ским дан­ным прак­ти­че­ски пол­но­стью повто­ря­ет ниж­не­буг­скую. Пре­кра­ща­ет­ся жизнь на сель­ских посе­ле­ни­ях лево­го бере­га, в Нико­нии с наполь­ной сто­ро­ны соору­жа­ет­ся обо­ро­ни­тель­ная сте­на. В пер­вой поло­вине V в. в близ­ле­жа­щих степ­ных рай­о­нах появ­ля­ет­ся неболь­шая груп­па погре­бе­ний со сме­шан­ны­ми чер­та­ми в погре­баль­ном обряде: тру­по­со­жже­ние (пол­ное или частич­ное) со ски­фо-фра­кий­ским инвен­та­рем (Рис. 1— 3, 9, 12, 13); а при­бли­зи­тель­но с середи­ны V в. начи­на­ет быст­ро уве­ли­чи­вать­ся чис­ло типич­но скиф­ских степ­ных погре­бе­ний на терри­то­рии вплоть до Дуная (Рис. 1). Совер­шен­но пра­вы те иссле­до­ва­те­ли, кото­рые разде­ля­ют точ­ку зре­ния Вино­гра­до­ва и Карыш­ков­ско­го о том, с. 79 что Нико­ний, впро­чем, как и Оль­вия, попа­да­ют под скиф­ский про­тек­то­рат 65 . Под­твер­жде­ние это­му мы нахо­дим в выпус­ке Нико­ни­ем литых монет с име­нем Ски­ла. Рас­смот­рев их ико­но­гра­фию в кон­тек­сте обще­ис­то­ри­че­ской ситу­а­ции в мате­ри­ко­вой Гре­ции и При­чер­но­мо­рье, Карыш­ков­ский при­шел к выво­ду, что этот выпуск мог начать­ся в пер­вой чет­вер­ти V в., но не ранее 490 года 66 . Это явля­ет­ся ter­mi­nus an­te quem для скиф­ско­го про­тек­то­ра­та над Нико­ни­ем. Даль­ней­ший ход собы­тий в Севе­ро-Запад­ном При­чер­но­мо­рье лежит за рам­ка­ми дан­ной работы. В ней хоте­лось затро­нуть глав­ным обра­зом вопро­сы ран­ней хро­но­ло­гии и попы­тать­ся на осно­ва­нии име­ю­ще­го­ся мате­ри­а­ла после­до­ва­тель­но обо­зна­чить основ­ные эта­пы ста­нов­ле­ния тех поли­ти­че­ских струк­тур, кото­рые опре­де­ли­ли исто­ри­че­ское свое­об­ра­зие реги­о­на на про­тя­же­нии тыся­че­ле­тия антич­ной эпо­хи.

От Дуная до Северного Китая, от берегов Атлантики до Индостанского полуострова на тысячи километров протянулась зона степей, полупустынь и пустынь. На протяжении тысячелетий здесь, в местах, удаленных от центров цивилизации, происходили события, которым в дальнейшем нередко суждено было изменить политическую и этническую карту Старого Света. Здесь цвели и гибли своеобразные культуры, начинались далекие переселения народов, зарождались грандиозные империи. В отличие от лесов и гор степь не разъединяла, а, наоборот, облегчала общение, способствовала торговле, контактам, распространению культурных достижений и навыков на самые большие расстояния. В немалой степени это зависело и от подвижного образа жизни, который вели ее обитатели.

Внешний мир плохо знал, что происходит в далеких и неизведанных степях и пустынях. Интерес пробуждался лишь тогда, когда жадные до добычи степные варвары — всадники, будто сросшиеся со своими конями, оказывались на границах цивилизованных стран.

И тогда рождались легенды о кентаврах — существах то мудрых и доброжелательных, то вероломных и коварных.

В этих легендах как бы концентрировался сам образ кочевников, вся жизнь которых, нравы и обычаи, социальная организация и психология — все было приспособлено к вечному скитанию по земле.

В обыденной жизни мы часто называем кочевниками всех ведущих бродячий образ жизни. Наука требует более строгих и точных определений. Скажем, австралийские аборигены, добывающие себе пропитание за счет охоты и собирательства, ведут бродячий или полубродячий образ жизни. Но кочевниками их считать все же нельзя. Кочевник — тот, у кого основным занятием является разведение скота. И опять же этого мало. Работники современных крупных животноводческих ферм не кочевники, и даже пастухи тоже не кочевники. Их семьи живут оседло, да и работа у них носит сезонный характер.

Кочевники — это люди, добывающие себе пропитание за счет подвижного скотоводства и передвигающиеся вместе со скотом с пастбища на пастбище целыми семьями, родами, племенами, словом, всем народом или большой его частью.

По мере того как скот выедает траву на одном пастбище, они переходят на другое, и так круглый год или большую его часть, весной и летом на север или в горы, осенью и зимой на юг или на равнины, по неизменным маршрутам.

Там, где были подходящие условия, например, в евразийских степях, кочевники никогда не были только чистыми кочевниками — скорее их можно назвать полукочевниками: они наряду со скотоводством занимались немного и земледелием, имели постоянные зимники. (Но процесс этот был прерывистым и непостоянным. В Северном Причерноморье в конце скифской эпохи значительная часть кочевников уже осела на земле, но продвижение сарматов и особенно гуннов вновь сорвало их с места. Затем в VIII—X веках нашей эры на территории Хазарского каганата кочевники вновь начинают оседать, но в X веке, после вторжения печенегов, снова переходят к кочеванию. В XII веке начинают понемногу заниматься земледелием половцы, но монгольское нашествие прерывает этот процесс.)

Постоянным передвижениям в жизни кочевника было подчинено все — обувь, одежда, жилье, занятия.

На Переднем Востоке кочевники живут в шатрах, в евразийских степях жили в юртах или кибитках, которые, не разбирая, перевозили на телегах.

В Казахстане подобные кибитки были отмечены еще в конце XVI века. Юрта, также известная еще в скифское время, дожила до наших дней. Даже одежда кочевников приспособлена для верховой езды (считается, что штаны изобрели именно кочевники), даже их пищевой рацион, в котором главное место занимают молочные и мясные продукты, отличается от земледельческого.

О том, когда впервые на земном шаре появились кочевники, ученые спорили уже давно и спорят до сих пор. Предложенные даты колеблются очень сильно; от IV тысячелетия до нашей эры до. I тысячелетия новой эры! О причинах, вызвавших появление кочевых народов, мнения также расходятся. Наиболее убедительной мне кажется следующая картина.

Кочевое скотоводство возникает там, где оно имеет преимущества перед земледелием, — в засушливых и пустынных районах разводить скот гораздо выгоднее (точнее, было выгодно еще в не столь отдаленном прошлом), чем примитивным плугом поднимать тяжелые почвы, боясь, что урожай в любой момент погибнет из-за засухи. Но когда бы ни возникло кочевое скотоводство, появилось оно не сразу, потому что для этого необходим был целый ряд условий.

На земле имеются два главных района кочевого скотоводства: великий пояс евразийских степей, полупустынь и пустынь, протянувшийся непрерывной полосой от среднего Дуная до Северного Китая, и Передняя Азия с некоторыми районами Северной Африки. В евразийских степях земледелие и скотоводство возникли не позже IV—III тысячелетия до нашей эры. И уже в это время в состав стада там входили все основные виды домашних животных, за исключением верблюда, прирученного позднее. Обитавшие в степной зоне племена разводили скот, но жили оседло и наряду со скотоводством занимались и земледелием. Они еще не были кочевниками и не могли бы ими стать, даже если бы хотели этого. Для того чтобы вести подвижный образ жизни, нужны верховые животные и колесный транспорт. Всего этого в степи еще не было.

Археологические материалы свидетельствуют, что примерно тогда же, во II тысячелетии до нашей эры, а может быть, раньше, у степных народов начался распад первобытных отношений, появились знатные и незнатные, богатые и бедные. И скот стал одним из главных мерил богатства. Но при оседлой жизни, когда скот пасется рядом с поселением, количество кормов ограничено, а это, в свою очередь, лимитировало численность стада, ставило предел богатству. Казалось бы, именно тогда, во II тысячелетии до нашей эры, создались все условия для перехода к кочеванию. И все же он совершился позднее. Правда, удельный вес скотоводства в хозяйстве увеличился, кое-где оно даже приобрело пастушеский характер. Но все же основная масса населения продолжала жить оседло.

Но вот на рубеже II и I тысячелетий до нашей эры достигло своего максимума длившееся более тысячи лет постепенное усыхание климата. Кочевание было уже не только возможным — оно стало необходимым. Прошло двести-триста лет — и в евразийских степях появились первые кочевники.

В Передней Азии настоящие кочевники — бедуины, жители пустынь, тоже появились лишь в I тысячелетии до нашей эры, после того как стали разводить верблюдов — животных, позволивших людям проводить почти весь год в крайне бедных водой районах.

И была еще одна причина, способствовавшая и в евразийских степях, и в Передней Азии переходу к кочеванию, — соседстве с оседлыми земледельческими цивилизациями, располагавшими излишками зерна и ремесленных изделий. В Евразии они возникли к югу от степной зоны как раз к I тысячелетию нашей эры. Впрочем, здесь уже начинается еще одна проблема — взаимоотношения кочевников с земледельцами.

Монголам нужно было кому-то продавать скот. Монголы нуждались в продуктах земледелия и ремесла. Пока они владели Китаем, они получали их бесплатно в виде налогов и дани. Теперь они должны были добывать все это торговлей. Если Китай не хотел торговать, для них не оставалось иного выхода, кроме войн.

И так было везде. Потому что кочевники всегда активнее стремились к торговле и контактам с земледельцами, чем те — с кочевниками, Земледельческое хозяйство — хозяйство комплексное, земледельцы почти всегда в каком-то количестве разводят скот. Могут они обходиться и без тех продуктов, что поставляют на обмен кочевники. Кочевники же без земледельческих продуктов и ремесленных изделий обойтись не могут. Поэтому через земли кочевников охотно шли караваны, тянулись далекие торговые пути.

Но лучшим способом обеспечить бесперебойное поступление продуктов ремесла и земледелия было, конечно, завоевание и подчинение земледельческих стран. Поэтому, когда кочевники чувствовали себя достаточно сильными, они вели со своими соседями захватнические войны.

И здесь мы подходим, пожалуй, к самой трагической закономерности существования кочевых обществ. Скот легко накопить, но еще легче потерять от стихийного бедствия или вражеских набегов. В числе других причин это приводило к тому, что у кочевников всегда особенно сильно ощущалась потребность во взаимопомощи. Конечно, у кочевников была свая аристократия, богачи и бедняки. Но по сравнению с земледельцами они все же были более сплоченными, более объединенными общностью интересов. И свои аппетиты кочевая знать стремилась удовлетворить не столько за счет своих соплеменников, сколько за счет земледельцев. В конечном счете, что она могла получить с рядового кочевника? Еще немного скота. И к тому же разоренный соплеменник будет плохой опорой во время своего или вражеского набега. Другое дело — земледельцы. У них были богатства, не снившиеся кочевнику. И к тому же они были чужими.

Победа оборачивалась поражением, победители становились побежденными.

И еще. Кочевники менялись гораздо меньше и медленнее, чем земледельцы, потому что земледелие создает гораздо больше условий для развития и прогресса. К позднему средневековью соотношение сил изменилось решительно и бесповоротно. Против армий, вооруженных пушками, конница была бессильной. Кочевники стали обороняющейся стороной, им приходилось бороться за свою собственную свободу. Но свобода немыслима без прогресса, а прогресс кочевников немыслим без того, чтобы они перестали быть кочевниками.

. Когда-то, на заре своей истории, кочевое скотоводство было положительным явлением. Кочевники заселили доселе почти пустынные и бесполезные для человека районы земли. Кочевники освоили новые способы разведения скота. Кочевники изобрели юрту, седло, стремя. Но время шло вперед, и кочевники все больше отставали от времени. Кочевое хозяйство, неизменное в своих основных чертах, неустойчивое и ненадежное, обрекало их на застой.

Именно поэтому облик кочевника неповторим и своеобразен, своеобразны его мышление, представления, предубеждения и предрассудки. И именно поэтому в нем причудливо сплетены благородство, честность, простота, гостеприимство с недоброжелательностью и недоверчивостью по отношению к внешнему миру, невежеством и фанатизмом. Стойкость, выносливость и непритязательность в нем подчас граничат с консерватизмом. Тяга к лучшей жизни с приверженностью древним традициям. Для того чтобы перейти к прочной оседлости, кочевнику необходимо преодолеть груз прошлого, перестать презирать земледельческий труд, перестать считать кочевание наидостойнейшим занятием. Здесь кочевникам необходима помощь.

А. Хазанов, кандидат исторических наук

Но не только звоном оружия, топотом копыт вошел кочевой образ жизни в историю. Не только седлом и стременами исчерпывается вклад кочевых народов в мировую культуру.

Читайте также: