Теория объектных отношений винникотта кратко

Обновлено: 14.05.2024

Меня интересует первичное обладание и промежуточная зона между субъективным и тем, что объективно постигается.

Д. Винникотт

Дональд Вудс Винникотт (1896–1971) считается одним из наиболее известных представителей теории объектных отношений. Изначально Винникотт был детским врачом, однако под влиянием идей Мелани Кляйн и других представителей Британского психологического общества, переживавшего бурный подъем в 1930-е го ды, он оставил педиатрию и целиком сосредоточился на психоанализе. В течение длительного времени он проходил собственный анализ – сначала у Джеймса Стрейчи, а затем у Джоан Райвери.

Винникотт выделил три процесса формирования внутренней реальности: интеграция, персонализация и реализация (восприятие времени, пространства и других качеств реальности). Он считал, что в самом начале личность является неинтегрированной. При неблагоприятных условиях индивид может возвратиться к данному состоянию первичной неинтегрированности . Если же интеграция является неполной или частичной, то во внутренней реальности возникают состояния диссоциации. Нормальное развитие, напротив, сопровождается усилением интеграции психических феноменов, достижением истиной самости и формированием чувства реальности.

В отличие от Ранка, Фрейда и Мелани Кляйн Винникотт считал, что травма рождения в большинстве случаев не имеет значения. Утверждения о врожденном характере фантазий и интрапсихических структур младенца также вызывали у него большие сомнения. Отношения с реальным миром в лице матери – вот что действительно важно для того, чтобы новорожденный приобрел качество личности. В то время как Фрейд рассматривал Эго, борющееся с двумя тиранами – с влечениями, с одной стороны, и с внешней реальностью – с другой, Винникотт считал последнюю союзницей процессов созревания у младенца и исследовал то, каким образом внешний мир (мать) способствует преобразованию физиологического и психического потенциала ребенка в самость.

После родов функция матери заключается в обеспечении заботы о ребенке. Забота проявляется в конкретных действиях и способностях матери, а именно в постоянном присутствии, понимании желаний ребенка и обеспечении его потребностей, умении успокоить младенца, стабильности собственных реакций, организации и регуляции внешних воздействий, позже – в свободной игре с использованием игрушек.

Способность матери войти в положение младенца и вместе с тем удовлетворить его потребности Винникотт назвал первичной материнской заботой . Сначала это телесные потребности, которые постепенно превращаются в потребности Я, в то время как в результате развития воображения формируются психологические потребности. Затем устанавливается контакт между Я матери и Я ребенка, от которого мать в конечном счете снова освобождается, а ребенок в надлежащий момент приходит к позитивному представлению о матери как человеке [17].

Для младенца является важным переживание его зависимости от заботы матери (внешнего мира). Винникотт разделяет зависимость младенца в фазе поддержки на три стадии:

1) абсолютная зависимость — в этом состоянии у младенца нет возможности что-либо знать о материнской заботе, которая в значительной мере является делом профилактики; он не может контролировать, что делается хорошо, а что плохо, – он лишь способен извлекать пользу или страдать от нарушений;

2) относительная зависимость — младенец может выражать потребность в проявлениях материнской заботы и устанавливать более четкую связь между заботой и своими импульсами (позднее, в ходе психоаналитического лечения, данный человек может репродуцировать такую зависимость при переносе);

3) путь к независимости — у младенца появляется возможность обходиться без реальной заботы, что достигается благодаря накоплению воспоминаний о заботе, проекции личных потребностей и интроекции конкретных проявлений заботы наряду с развитием доверия к внешнему миру, игры и творчества.

За сорок лет своей работы в детской больнице Педдингтон-грин и в Детском королевском госпитале Винникотту пришлось иметь дело почти с шестьюдесятью тысячами младенцев, детей, матерей, отцов, бабушек и дедушек. Это позволило ему оценить роль силы воображения и игры в переходной сфере, из которой черпают свои импульсы все подлинные, спонтанные проявления самореализации личности, – то, что Винникотт обозначил как истинную самость [235].

Ложная самость (fals self), также представляет собой стабильную обратимую структуру, но при этом выражается в ложном восприятии себя и реактивных проявлениях.

В связи с этим Винникотт предположил, что фантазирование может стать постоянным способом сохранения структуры ложной самости у человека. Кроме того, он считал, что классическая психоаналитическая техника с ее увлечением интерпретациями бессознательных фантазий также может стать компаньоном ложной самости пациента и превратить его симптомы в хроническое состояние. Благодаря данной позиции Винникотту нередко удавалось изменить внутреннюю реальность пациента посредством осознания того, каким образом в нем проявлялась специфическая диссоциация (расщепление) истинной и ложной самости.

В своей работе с так называемыми делинквентными детьми Винникотт показал, что антисоциальные поступки были способом выражения их потребностей и предъявления требований к окружающей среде. Как известно, проявления антисоциальной тенденции включают в себя воровство и ложь, импульсивность и неспособность следовать правилам. Винникотт подчеркивал, что антисоциальная тенденция не является диагностическим термином. Ее нельзя непосредственно сопоставлять с другими диагностическими категориями, такими как невроз или психоз. Антисоциальная тенденция может быть присуща нормальному индивиду, как, впрочем, и тем, кто является невротиком или психотиком.

По мнению Винникотта, антисоциальности предшествует настоящая депривация (а не просто дефицит), когда происходит потеря чего-то позитивного и важного. Депривация включает в себя и ранние события, и более поздние, как относящуюся к определенному моменту травму, так и хроническое травматическое состояние. В антисоциальной тенденции детей всегда имеются два основных направления (что-то может быть более выражено) – воровство и деструктивность. В первом случае ребенок ищет чего-то где-то (поиск объекта), и если он не может этого найти, то ищет в другом месте, пока сохраняется надежда. Во втором варианте индивид стремится к той степени стабильности окружения, когда оно будет способно выносить его импульсивное поведение. И первое и второе являются поиском исчезнувших условий во внешней среде – человеческого отношения, на которое можно положиться и которое, следовательно, предоставляет индивиду свободу действий и эмоциональных проявлений.

Винникотт неоднократно подчеркивал важность парадокса и игры для успеха терапевтического вмешательства. Игра у Винникотта приравнивается к творческому процессу. Свободная игра расширяет возможности диалога между матерью и ребенком, воплощаясь в средство выражения его истиной самости. Винникотт установил, что оказавшийся в трудной ситуации пациент не способен формулировать то, в чем он нуждается , – не из-за своего сопротивления, а из-за неспособности включаться в игру , которую мы называем свободным ассоциированием. Поэтому аналитик должен это понять, пойти навстречу пациенту, осознав его потребности и ответив на них.

Таким образом, Винникотт постепенно пришел к пониманию связей, существующих между материнской заботой, способностью младенца пользоваться воображением и переходными феноменами, истиной самостью, а также способностью взрослого человека творчески использовать культурные завоевания.

Д. Винникотт

Существенное изменение объектной теории Милани Кляин произошло, когда шотландец В.Р.Д.Файрбейрн выдвинул утверждение, которое отличалось от хода мысли Фрейда.[1] Файрбейрн (как и позже его ученик Х.Гантрип) утверждает, что влечения стремятся не к удовольствию, а к объекту. "В этом смысле влечение является не только какимто механическим, энергетическим элементом, который ищет удовольствия в разрядке, а прежде всего неким импульсом, который ищет сочеловека и лишь в отношении с которым психика может развиваться, действовать и обогащаться. Поэтому индивид постоянно зависит от некоего человеческого объекта, в отношении с которым он развивается от незрелых к более зрелым степеням зависимости. Половое влечение, с этой точки зрения, это ничто другое, как некая особая техника объектных отношений. По мнению Файрбейрна, нельзя разделять психику на инстинктивное, энергетическое происхождение (источник) и на структурную, организационную часть, потому что вся психика содержится и в мотивационной, и в организационной деятельностях. Дальнейший шаг вперед на пути разработки теории объектных отношений сделал англичанин Дональд В.Винникот, который еще больше подчеркнул важность объекта в развитии, росте и равновесии человеческой психики. Винникот подчеркивает неотделимость развития индивидуальной психики от объекта, когда говорит, что не может представить себе ребенка без матери. В этом утверждении содержится представление о том, что, начиная с детства, человеческая психика может развиваться и укрепляться лишь в отношении объектсубъект. Другой теоретический вклад Винникота (и, наверное, подобное впервые произошло в чисто психологическом контексте) состоит в том, что объект важен не только как внутренний объект, который имеет специфические индивидуальные характеристики из-за специфического жизненного опыта (например, проективных и интроективных идентификаций), но важен также и как внешний объект, который играет важную роль при созревании. В этом же смысле важны такие концепты Винникота, как "мать окружающая среда ", "первичная забота матери " (о ребенке) или "достаточно хорошая мать " (good enough mother).[2]

В теории объектных отношений Винникота закрепляется концепт self представление, которое существует у субъекта о самом себе, который становится одним из существенных элементов современного психоанализа. В разных направлениях теории объектных отношений путь развития отношения субъектобъект осуществляется в направлении, в котором субъект (self субъекта) от примитивных симбиотических фаз, в которых преобладает недифференцированное слияние между субъектом и объектом, переходит к фазам обособления и достигает все более индивидуализированных состояний, в которых субъект уже отделен от объекта (например, так называемые сепарационные процессы).

"Согласно теории Винникота, объектмать имеет функцию предоставления себя ребенку как основы для удовлетворения всех его нужд, в том числе для создания иллюзий. Поэтому мать допускает и даже пробуждает у ребенка иллюзии, что он тот, который в своем всемогуществе творит объектмать, и что он соединен с матерью в какойто всемогущей иллюзии цельности. Лишь с ее помощью ребенок может защищаться от невыносимых ощущений бессилия, ощущений, которые могли бы расстроить его еще незрелую психику. Таким отношением мать также создает у ребенка ощущение доверия к миру. Когда ребенок созревает и уже достаточно укрепил свою психику, матьобъект должна постепенно удалиться и все меньше быть в распоряжении иллюзий их общей всемогущей цельности. В этом процессе "психического отнятия от груди " ребенок все больше сознает, что матьобъект это что-то отдельное от него, самостоятельное, и поэтому уже не что-то слитное с ним во всемогущей иллюзии цельности. "[3]

Психоаналитическое мышление о доэдиповом периоде предполагает, что культурные представления могут отражать части self и материнского объекта. Оно также предполагает, культурные объекты и социальные отношения - и, в конечном счете, весь иллюзорный мир культурного представления - символически и эмоционально резонирует с материнским объектом. То есть культурные объекты могут быть в некотором смысле замещающими объектами. Отношения с неодушевленными объектами могут отражать детские отношения с воспитателями и чувство безопасности. Привязанность к безопасным одеялам, куклам и игрушечным животным - общая в раннем детстве. Винникот отмечал, что маленькие дети прогрессируют от возбуждения рта с кулаком, пальцами и большого пальца до привязанности к другим объектам (напр., игрушкам, куклам, твердым объектам и воображаемым личностям). "Промежуточные объекты " и "промежуточные феномены " лежат между использованием руки и этими привязанностями. Сосание большого пальца присоединяется к жеванию одеяла или кусочка одежды или ласканию куска оторванной шерсти. Эта промежуточная сфера является областью "иллюзии ". Она является одновременно внешне присутствующей и внутренне сопряженной с памятью и эмоциональным значением. Для ребенка она может служить как в качестве снотворного, так и в качестве защиты против беспокойства. Он представляет грудь или материнский объект. Ребенок утверждает право собственности на промежуточный или замещающий объект и нежно прижимает его к груди. Такие объекты, согласно Винникоту, смягчают несоответствие между иллюзией всемогущества грудного ребенка и неизбежными фрустрациями роста и отнятия от груди. Замещающий объект поддерживает воображаемое присутствие реальной или идеальной матери; он может сохранять материнский запах и может представлять материнскую грудь. Материнская грудь, которая соответствует потребностям младенца, создает для младенца иллюзию, что он осуществляет некий творческий контроль над ситуацией; промежуточный объект пересоздает эту иллюзию. Способность младенца принимать разочарование и формировать иллюзию зависит от наличия того, что Винникот называл "достаточно хорошей матерью ". Винникот рассматривал промежуточные объекты как нормальные. "Достаточно хорошие матери " фрустрируют своих детей в достаточной степени для того, чтобы они расстались со своим мнимым могуществом, чтобы приспособиться к реальности.[4]

"Майкл Шавальбе оспаривает, что формирование стержневого чувства self в первые два года жизни является автогенетическим (autogenetic). Следуя Мид, он считает, что "сознание и self естественно появляются из интеракции между человеческой биологией и общественной жизнью ". Он идет, однако, дальше Мид, заимствуя современные теории о нелинейных (или хаотических) системах для реконцептуализации материального основания self. На его взгляд сознание и self появляются, когда ребенок конструирует образы объектов или ситуаций, которые встречаются с внутренними импульсами. Образность организует импульсы. Язык, однажды приобретенный, организует образность. Это порождает более упорядоченный и сложный self, так как правила, которые неотъемлемы языку, вынуждают дальнейшую само организацию ". Эксперименты с зеркалами показывают, что вполне рефлексивное чувство self начинает развиваться в возрасте двух лет. После восемнадцати месяцев многие дети могут идентифицировать заметный нос с заметным носом своего зеркального отражения. Немного позже этого достижения дети начинают применять к себе местоимения и называть себя по имени. Поскольку они имеют местоимения и имя, они начинают конструировать о себе рассказы. Практика конструирования рассказов имеет место в диалоговой интеракции с родителями и другими. Детское рефлексивное воображение вне всякого сомнения стимулируется дальше историями и сказками. Психоаналитическое рассуждение о раннем self формируется попытками разрешить проблемы самоуважения и границ эго в клинической практике. "[6]

Согласно Хейнцу Коуту "здоровая " личность имеет позитивное самоуважение, контактность и автономию. Дети, которые получают слишком мало признания и утверждения от родителей, могут в период совершеннолетия быть склонны к нарцисцизму, эмоциональной пустоте и дефляции или поглощению или отсутствию автономии в отношениях с другими. Признание и ободрение могут приготовить детей к наградам и фрустрациям общества, которое акцентирует автономию, достижение и индивидуальные права и ответственность, но они могут быть менее полезными для подготовки детей к социальной жизни в некоторых домодерновых обществах, которые имеют другие нормы и ожидания для общественного поведения среди взрослых. Во многих культурах общительность и независимость свидетельствуют об эмоциональной зрелости.[7]

За последние годы два представителя "объектной теории " в психоанализе, Д. Уинникотт и Г. Гантрип обновили и изменили эту теорию таким образом, что это делает ее крайне, релевантной в изложении интеракционизма.

В представления Фрейда о человеческой природа входит и постулат о том, что человек, в первую очередь, существо, обладающее потребностями. Некоторые его толкователи уточняли, что это существо, обладающее инстинктами, которое с необходимостью удовлетворяет свои импульсы различным образом, при этом часть навязываемых ему способов удовлетворения вызывают невротические нарушения. В толкованиях Фрейда у Уинникотта и Гантрнпа инстинкты (в их биологическом значении, например, половой инстинкт, или либидо, "тяга к переживанию наслаждения ") уступили место другому: основополагающей потребности соотноситься с другими людьми.

Уже в этом содержится значительное сходство с ннтеракционнзмом. Теория Мида направлена на то, чтобы показать, как человек соотносится с другими людьми (и прочим миром). Некоторым образом она показывает также, что это необходимое развитие, что ни одни человек человеком не станет в отсутствие отношений. У Мида речь при этом идет о когнитивной необходимости. Он имеет в виду, что люди должны идентифицировать себя самих (и других) при помощи отношений, в которые они вступают. В школе объективных отношений в фокусе находится другой аспект основополагающе человеческого. Здесь речь идет об обусловленной чувствами потребности соотноситься с другими людьми, чтобы развиваться. Можно сказать, что понятие отношение здесь имеет значение связь. Эти два выделенных курсивом понятия иллюстрируют разницу между обеими теориями: интеракционизм-это по большому счету теория о когнитивно социальном человеке (если отвлечься от того, что Джеймс, Мид и Кули в определенной мере рассматривают и эмоциональные процессы), в то время как теория объектных отношений-это теория об эмоционально социальном человеке.

Первой можно воспользоваться, чтобы (при помощи также современной психологии младенцев и советской психологии развития, прежде всего Выготского и Леонтьева построить картину того, как строятся отношения и выстраивают потом человека как субъект, последнюю же - чтобы построить картину того, почему это происходит, и как выглядят в этой связи эмоциональные процессы.

По некоторым пунктам имеются поразительные совпадения даже r первоисточниках. Это касается, например, теории Уинникотта о необходимости для развития индивидуальности ребенка и его психического здоровья, что соответствует мысли Мида о необходимости игры, чтобы ребенок смог выстроить свою личность.[8]

"Объектная теория " помогает понять некоторые факторы, определяющие степень конфликтности СуперЭго, а, следовательно, его прочность, что представляется нам важным с точки зрения этнопсихологии, поскольку дает нам возможность понять процессы деструкции традиционного сознания. Кроме того, она помогает понять некоторые моменты человеческого взаимодействия и формирования человеческой личности.

- Некоторые проблемы психоанализа -

[1] W.R.D.Fairbairn, Psychoanalytic Studies of the Personality. 1994.

[2] П.Фонда, Э.Йоган. Развитие психоанализа в последние десятилетия. В сб: Психоанализ в развитии. Екатеринбург: Деловая книга, 1998, сс. 136 137.

[3] П.Фонда, Э.Йоган. Развитие психоанализа в последние десятилетия, с. 137.

[4] Ingham, John M. Psychological anthropology reconsidered, р. 65.

[5] П.Фонда, Э.Йоган. Развитие психоанализа в последние десятилетия, 1998, с. 139.

[6] Ingham, John M. Psychological anthropology reconsidered, р. 64.

[7] Ingham, John M. Psychological anthropology reconsidered, р. 65.

[8] По: Берг, ЛарсЭрик. Человек социальный символический интеракционизм. В кн.: Пер Монсон. Современная западная социология.. Теории, традиции, перспективы. СПб.: "Нотобене ", 1992, сс. 186 187.

То, о чем пойдет речь в этом докладе, является очень простым по своей сути. Хотя он и базируется на моем психоаналитическом опыте, я не могу сказать, что данный материал мог появиться лет двадцать назад, так как до этого я не владел техникой осуществления трансферентных действий, которую я хотел бы сейчас описать. Лишь в последние годы я, например, научился дожидаться естественного развития переноса, основанного на растущем доверии пациента к психоаналитической технике и сеттингу, и избегать нарушения этого естественного процесса своими интерпретациями. Следует заметить, что я имею здесь в виду не сами интерпретации как таковые, а технологию их создания. Рассуждая с точки зрения некоей классификационной категории, мне страшно даже подумать о тех глубоких изменениях, которые я не допустил или задержал у своих пациентов из-за своей личной потребности в интерпретациях. Если мы научимся ждать, то пациент сам творчески придет к пониманию, испытывая при этом огромную радость, которая теперь доставляет мне большее наслаждение, чем доставляло раньше ощущение своего ума. Я думаю, что мои интерпретации главным образом помогают пациенту узнать границы моего понимания. Дело в том, что только пациент знает ответы на все вопросы, и в наших силах сделать его способным охватить известное или согласиться с ним.
По-иному обстоит дело с интерпретационной работой, которую обязан выполнять аналитик и которая отличает анализ от самоанализа. Обязательным условием эффективности его интерпретаций является способность пациента помещать аналитика за пределы области субъективных феноменов. Речь идет о способности пациента использовать аналитика, что собственно и является темой данной статьи. При обучении, как и при кормлении ребенка, способность к использованию объектов является само собой разумеющимся феноменом, но в нашей работе нам приходится иметь дело с развитием и формированием способности к использованию объектов и распознавать неспособность пациента к использованию объектов, если последняя имеет место.

РЕЗЮМЕ

Объектные отношения можно охарактеризовать как опыт субъекта. Описание использования объекта включает в себя рассмотрение характера этого объекта. Я предлагаю в качестве предмета обсуждения причины того, почему способность к использованию объекта является, на мой взгляд, более сложной, чем способность к объектному отношению. Отношение может возникнуть и с субъективным объектом, однако использовать можно лишь тот объект, который является частью внешней реальности.
Последовательность этапов процесса использования следующая: (1) субъект образует связь с объектом; (2) объект находится в процессе обнаружения вместо того, чтобы быть помещенным субъектом во внешний мир; (3) субъект разрушает объект; (4) объект выдерживает попытки своего разрушения; (5) субъект может использовать объект.
Объект все время находится в разрушенном состоянии. Это разрушение становится бессознательной основой любви к реальному объекту, то есть объект находится вне досягаемости всемогущего контроля субъекта.
Изучение этой проблемы связано с утверждением о позитивной ценности деструктивности. Деструктивность, наряду с выживанием объекта при попытке его разрушения, помещает объект за пределами области действия проективных психических механизмов, поэтому возникает мир разделяемой реальности, которую субъект может использовать и от которой он может получать обратную связь.

Первыми объектами любви ребенка выступают его родители.

Акцентируя внимание на ранних объектных отношениях, эти аналитики в отличие от кляйнианцев и фрейдистов не считали, что влечения играют ведущую роль в формировании психических структур. В качестве главного фактора развития личности они рассматривали характер отношений ребенка с матерью и другими фигурами как главный фактор развития личности.

Концепция внутренней реальности Д. Винникотта

Винникотт выделил три процесса формирования внутренней реальности: интеграция, персонализация и реализация (восприятие времени, пространства и других качеств реальности). Он считал, что в самом начале личность является неинтегрированной. При неблагоприятных условиях индивид может возвратиться к данному состоянию первичной неинтегрированности. Если же интеграция является неполной или частичной, то во внутренней реальности возникают состояния диссоциации. Нормальное развитие, напротив, сопровождается усилением интеграции психических феноменов, достижением истиной самости и формированием чувства реальности.

Способность матери войти в положение младенца и вместе с тем удовлетворить его потребности Винникотт назвал первичной материнской заботой. Сначала это телесные потребности, которые постепенно превращаются в потребности Я, в то время как в результате развития воображения формируются психологические потребности. Затем устанавливается контакт между Я матери и Я ребенка, от которого мать в конечном счете снова освобождается, а ребенок в надлежащий момент приходит к позитивному представлению о матери как человеке [17].

Винникотт неоднократно подчеркивал важность парадокса и игры для успеха терапевтического вмешательства. Игра у Винникотта приравнивается к творческому процессу. Свободная игра расширяет возможности диалога между матерью и ребенком, воплощаясь в средство выражения его истиной самости. Винникотт установил, что оказавшийся в трудной ситуации пациент не способен формулировать то, в чем он нуждается, – не из-за своего сопротивления, а из-за неспособности включаться в игру, которую мы называем свободным ассоциированием. Поэтому аналитик должен это понять, пойти навстречу пациенту, осознав его потребности и ответив на них.

Клинико-экспериментальные исследования Рене Спитца

Дети, лишенные любви, превращаются во взрослых, исполненных ненависти.

Рене Спитц (1887–1974), австро-американский психоаналитик, был пионером в экспериментальных исследованиях значения ранних отношений (в русскоязычной литературе фамилия Спитц часто пишется как Шпиц). Вскоре после Второй мировой войны он провел ряд наблюдений за младенцами в детских домах и приютах, где малыши получали достаточно много физической заботы от постоянного персонала, но мало внимания и любви (1947 год). Спитц документально (с помощью видеозаписи и экспериментальных протоколов) зафиксировал разнообразные эмоциональные расстройства у младенцев, лишенных общения с матерью. Наряду с этим он выявил нарушения в инстинктивной жизни, Эго, в когнитивном и моторном развитии детей и показал, что в экстремальных случаях лишение матери приводит к смерти ребенка [105, 158].

Спитц не соглашался с тем, что рождение носит травматический характер и влияет на последующее развитие из-за его биологической предопределенности.

Доминирующий характер чувств матери к ребенку Спитц называет эмоциональным климатом, создающим благоприятные или неблагоприятные условия для развития младенца. Хороший эмоциональный контакт делает возможной идентификацию ребенка с матерью, которая, в свою очередь, вызывает подражание, обеспечивающее научение и развитие. В результате экспериментальных исследований Спитц выявил патогенные паттерны материнского поведения:

1) первичное открытое отвержение ребенка;

2) первичное тревожное попустительство;

3) враждебность под маской тревоги;

4) колебания между баловством и враждебностью;

5) циклическая смена настроения матери;

6) сознательно компенсированная враждебность [168].

Спитц ставил перед собой задачу описания генезиса и стадий объектных отношений как в норме, так и при расстройствах, возникающих на первом году жизни. Он выделил три стадии формирования либидного объекта (объекта любви), в роли которого первоначально выступает мать:

1) дообъектная, или безобъектная, стадия, предшествующая психологическим отношениям (первичного нарциссического состояния);

2) стадия предтечи объектов, начинающаяся с социальной улыбки в два или три месяца и связанная с началом психологических отношений;

3) стадия собственно либидинозного объекта [158].

Для развития ребенка важно, чтобы мать удовлетворяла в равной степени разные влечения ребенка и одновременно с этим развивала у ребенка способность откладывать удовлетворение влечений, терпеть отсрочку, чтобы получить удовлетворение позже.

Спитц тщательно исследовал особенности нормального и отклоняющегося развития объектных отношений на каждой из выделенных им стадий. В отличие от Мелани Кляйн он придерживался мнения о первоначальной недифференцированности ментальной жизни младенца с постепенным формированием психических структур и функций. В качестве главной причины психотических расстройств ребенка Спитц рассматривал специфические эмоциональные расстройства матери. В то время как большинство психоаналитических теорий носят умозрительный характер, отличительной особенностью подхода Спитца явилось широкое использование методов экспериментальной психологии для обоснования собственных идей.

В отношении психотерапии Спитц считал, что терапевт должен предоставить пациенту то, чего ему не хватало в его объектных отношениях [158. С. 288], при этом он предлагал диагносцировать проблемы пациента на основе определения его точек фиксации.

Читайте также: