Сон сципиона цицерон кратко

Обновлено: 05.07.2024

"Сон Сципиона" представляет собой часть шестой книги диалога Цицерона "О государстве", причем до 1820, когда в Ватикане были найдены другие фрагменты этого диалога, "Сон Сципиона" был единственной известной его частью. Цицерон описывает, как Сципион Эмилий (Младший) рассказывает друзьям, как ему явился во сне Сципион Африканский (Старший). Дело происходит в 129, а события сна относятся ко временам молодости младшего Сципиона. Во сне Сципион видит картину космоса, близкую к пифагорейской (см. Пифагор): космос состоит из девяти сфер, находящихся по отношению друг к другу в гармоничной пропорции и производящих "музыку сфер" (см. также Посидоний). Как и в учении Пифагора, бессмертные души после смерти людей покидают тела, а затем вновь воплощаются. "Сон Сципиона" был знаком Боэцию, его комментировал Макробий.

Позже благодаря Чосеру "Сон" стал известен Шекспиру, использовавшему образы "Сна" в своем "Венецианском купце".

Античный мир. Словарь-справочник . EdwART . 2011 .

Смотреть что такое "Сон Сципиона" в других словарях:

Сон Сципиона (роман) — Сон Сципиона The Dream of Scipio Автор: Йен Пирс Жанр: исторический роман … Википедия

Моцарт В. А. — (Mozart) Вольфганг Амадей (Иоанн Хризостом Вольфганг Теофиль; лат. имя греч. происхождения Theophilus и позднее лат. Amadeus, или Amade) (27 I 1756, Зальцбург 5 XII 1791, Вена) австр. композитор. Большое влияние на муз. развитие М … Музыкальная энциклопедия

МАКРОБИЙ — (лат. Macrobius), Амбросий Феодосий (конец 4 – начало 5 вв. н.э.) – антич. философ идеалист, один из гл. представителей зап. неоплатонизма. Грек по происхождению, М. занимал высокие гос. должности в Зап. Рим. империи. Гл. соч. М. – Сатурналии (… … Философская энциклопедия

Wolfgang Amadeus Mozart — Вольфганг Амадей Моцарт Wolfgang Amadeus Mozart Полное имя Йоганн Хризостом Вольфганг Теофил Моцарт Дата рождения 27 января 1756 Место рождения Зальцбург … Википедия

(IX, 9) СЦИПИОН. – Когда я прибыл в Африку под начало консула Мания Манилия, в четвертый легион, как вы знаете, в качестве военного трибуна, ничего я так не хотел, как встретиться с царем Масиниссой, который с полным на то основанием был лучшим другом нашей ветви рода. Как только я к нему явился, старец, обняв меня, прослезился; затем он обратил свой взор к небу и сказал: "Благодарю тебя, Высокое Солнце, и вас, другие небожители, за то, что мне, прежде чем я уйду из этой жизни, дано увидеть в своем царстве и под этим кровом Публия Корнелия Сципиона, чье одно уже имя возвращает мне силы. Ведь в моей душе всегда живы воспоминания о том наилучшем и совершенно непобедимом муже". Затем я расспросил его о его царстве, а он меня – о наших государственных делах, и весь этот день прошел у нас в оживленной беседе.

(X, 10) После этого, когда я был принят с царской пышностью, мы продолжили беседу до глубокой ночи, причем старец говорил только о Публии Африканском и, как казалось, помнил все его не только деяния, но и высказывания. Потом, едва мы расстались и легли спать, я, и утомленный дорогой, и бодрствовавший до глубокой ночи, заснул более глубоким сном, чем обычно. В нем мне – думаю, в связи с тем, о чем мы беседовали (ведь вообще бывает, что наши помышления и разговоры порождают во сне нечто такое, о чем Энний пишет относительно Гомера, о котором он, по-видимому, часто размышлял и говорил наяву) – явился Публий Африканский в том виде, в каком он, по своему восковому изображению, мне знаком больше, чем по его живому облику. Как только я узнал его, я содрогнулся, но он молвил: "Будь тверд, Сципион, и отбрось страх, а то, что я тебе скажу, передай потомкам.

(XI, 11) Видишь ли ты вон тот город, который, хотя я и заставил его покориться римскому народу, снова вступает на путь войн и не может оставаться мирным?" При этом он с какого-то высоко находящегося и полного звезд, светлого и издалека видного места указал мне на Карфаген. "Осаждать этот город ты теперь явился сюда чуть ли не как простой солдат. Ты как консул разрушишь его через два года, и у тебя будет тобой самим заслуженное прозвание, которое ты пока еще носишь как унаследованное от меня. А после того, как ты разрушишь Карфаген, справишь триумф, будешь цензором, как посол отправишься в Египет, в Сирию, в Азию, в Грецию, ты будешь вторично избран в консулы заочно, завершишь величайшую войну и разрушишь Нуманцию. Но когда ты на колеснице въедешь на Капитолий, ты застанешь государство потрясенным замыслами моего внука.

(XII, 12) Здесь именно ты, Публий Африканский, должен будешь явить отечеству свет своего мужества, ума и мудрости. Но я вижу как бы двоякий путь, определенный роком на это время. Ибо, когда твой возраст совершит восемью семь оборотов и возвращений солнца, а эти два числа, из которых одно по одной, другое по другой причине считается полным, в своем естественном обороте завершат число лет, назначенное тебе роком, то к тебе одному и к твоему имени обратятся все граждане, на тебя будет смотреть сенат, на тебя – все честные люди, на тебя – союзники, на тебя – латиняне; ты будешь единственным человеком, от которого будет зависеть благополучие государства, и – буду краток – ты должен будешь как диктатор установить в государстве порядок, если только тебе удастся спастись от нечестивых рук своих близких".

Тут у Лелия вырвался возглас, а остальные глубоко вздохнули, на что Сципион заметил с ласковой улыбкой: "Пожалуйста, соблюдайте тишину, а то вы меня разбудите. Немного внимания, дослушайте до конца".

(XIII, 13) "Но знай, Публий Африканский, дабы тем решительнее защищать дело государства: всем тем, кто сохранил отечество, помог ему, расширил его пределы, назначено определенное место на небе, чтобы они жили там вечно, испытывая блаженство. Ибо ничто так не угодно высшему божеству, правящему всем миром, – во всяком случае, всем происходящим на земле, – как собрания и объединения людей, связанные правом и называемые государствами; их правители и охранители, отсюда отправившись, сюда же и возвращаются".

(XIV, 14) Здесь я, хотя и был охвачен ужасом – не столько перед смертью, сколько перед кознями родных, все же спросил, живы ли он сам, отец мой Павел и другие, которых мы считаем умершими. "Разумеется, – сказал он, – они живы; ведь они освободились от оков своего тела, словно это была тюрьма, а ваша жизнь, как ее называют, есть смерть. Почему ты не взглянешь на отца своего Павла, который приближается к тебе?" Как только я увидел его, я залился слезами, но он, обняв и целуя меня, не давал мне плакать.

(XV, 15) Когда я, сдержав лившиеся слезы, снова смог говорить, я спросил его: "Скажи мне, отец, хранимый богами и лучший из всех: так как именно это есть жизнь, как я узнал от Публия Африканского, то почему же я и долее нахожусь на земле? Почему мне не поспешить сюда к вам?" – "О, нет, – ответил он, – только в том случае, если божество, которому принадлежит весь этот вот храм, что ты видишь, освободит тебя из этой тюрьмы, твоего тела, для тебя может быть открыт доступ сюда. Ведь люди рождены для того, чтобы не покидать вон того называемого Землей шара, который ты видишь посреди этого храма, и им дана душа из тех вечных огней, которые вы называете светилами и звездами; огни эти, шаровидные и круглые, наделенные душами и божественным умом, совершают с изумительной скоростью свои обороты и описывают круги. Поэтому и ты, Публий, и все люди, верные своему долгу, должны держать душу в тюрьме своего тела, и вам – без дозволения того, кто вам эту душу дал, – уйти из человеческой жизни нельзя, дабы не уклониться от обязанности человека, возложенной на вас божеством.

(XVI, 16) Но, подобно присутствующему здесь деду твоему, Сципион, подобно мне, породившему тебя, блюди и ты справедливость и исполни свой долг, а этот долг, великий по отношению к родителям и близким, по отношению к отечеству величайший. Такая жизнь – путь на небо и к сонму людей, которые уже закончили свою жизнь и, освободившись от своего тела, обитают в том месте, которое ты видишь (это был круг с ярчайшим блеском, светивший среди звезд) и которое вы, следуя примеру греков, называете Млечным кругом".

Когда я с того места, где я находился, созерцал все это, то и другое показалось мне прекрасным и изумительным. Звезды были такие, каких мы отсюда никогда не видели, и все они были такой величины, какой мы у них никогда и не предполагали; наименьшей из них была та, которая, будучи наиболее удалена от неба и находясь ближе всех к земле, светила чужим светом. Звездные шары величиной своей намного превосходили Землю. Сама же Земля показалась мне столь малой, что мне стало обидно за нашу державу, которая занимает как бы точку на ее поверхности.

(XVII, 17) В то время как я продолжал пристально смотреть на Землю, Публий Африканский сказал: "Доколе же помыслы твои будут обращены вниз, к Земле? Неужели ты не видишь, в какие храмы ты пришел? Все связано девятью кругами, вернее, шарами, один из которых – небесный внешний; он объемлет все остальные; это – само высшее божество, удерживающее и заключающее в себе остальные шары. В нем укреплены вращающиеся круги, вечные пути звезд; под ним расположены семь кругов, вращающиеся вспять, в направлении, противоположном вращению неба; одним из этих кругов владеет звезда, которую на Земле называют Сатурновой. Далее следует светило, приносящее человеку счастье и благополучие; его называют Юпитером. Затем – красное светило, наводящее на Землю ужас; его вы зовете Марсом. Далее внизу, можно сказать, среднюю область занимает Солнце, вождь, глава и правитель остальных светил, разум и мерило вселенной; оно столь велико, что светом своим освещает и заполняет все. За Солнцем следуют как спутники по одному пути Венера, по другому Меркурий, а по низшему кругу обращается Луна, зажженная лучами Солнца. Но ниже уже нет ничего, кроме смертного и тленного, за исключением душ, милостью богов данных человеческому роду; выше Луны все вечно. Ибо девятое светило, находящееся в середине, – Земля – недвижимо и находится ниже всех прочих, и все весомое несется к ней в силу своей тяжести".

(XVIII, 18) С изумлением глядя на все это, я, едва придя в себя, спросил: "А что это за звук, такой громкий и такой приятный, который наполняет мои уши?" – "Звук этот, – сказал он, – разделенный промежутками неравными, но все же разумно расположенными в определенных соотношениях, возникает от стремительного движения самих кругов и, смешивая высокое с низким, создает различные уравновешенные созвучия. Ведь в безмолвии такие движения возбуждаться не могут, и природа делает так, что все, находящееся в крайних точках, дает на одной стороне низкие, на другой высокие звуки. По этой причине вон тот наивысший небесный круг, несущий на себе звезды и вращающийся более быстро, движется, издавая высокий и резкий звук; с самым низким звуком движется этот вот лунный и низший круг; ведь Земля, девятая по счету, всегда находится в одном и том же месте, держась посреди мира. Но восемь путей, два из которых обладают одинаковой силой, издают семь звуков, разделенных промежутками, каковое число, можно сказать, есть узел всех вещей. Воспроизведя это на струнах и посредством пения, ученые люди открыли себе путь для возвращения в это место – подобно другим людям, которые, благодаря своему выдающемуся дарованию, в земной жизни посвятили себя наукам, внушенным богами.

(XVIII,19) Люди, чьи уши наполнены этими звуками, оглохли. Ведь у нас нет чувства, более слабого, чем слух. И вот там, где Нил низвергается с высочайших гор к так называемым Катадупам, народ, живущий вблизи этого места, ввиду громкости возникающего там звука лишен слуха. Но звук, о котором говорилось выше, производимый необычайно быстрым круговращением всего мира, столь силен, что человеческое ухо не может его воспринять, – подобно тому, как вы не можете смотреть прямо на Солнце, когда острота вашего зрения побеждается его лучами".

(XIX, 20) Изумляясь всему этому, я все же то и дело переводил взор на Землю. Тогда Публий Африканский сказал: "Я вижу, ты даже и теперь созерцаешь обитель и жилище людей. Если жилище это кажется тебе малым, каково оно и в действительности, то на эти небесные края всегда смотри, а те земные презирай. В самом деле, какой известности можешь ты достигнуть благодаря людской молве, вернее, какой славы, достойной того, чтобы ее стоило добиваться? Ты видишь – на Земле люди живут на редко расположенных и тесных участках, и в эти, так сказать, пятна, где они живут, вкраплены обширные пустыни, причем люди, населяющие Землю, не только разделены настолько, что совершенно не могут общаться друг с другом, но и находятся одни в косом, другие в поперечном положении по отношению к вам, а третьи даже с противоположной стороны. Ожидать от них славы, вы конечно, не можете.

(XX, 21) Но ты видишь, что эта же Земля охвачена и окружена как бы поясами, два из которых, наиболее удаленные один от другого и с обеих сторон упирающиеся в вершины неба, скованы льдами; средний же и наибольший пояс высушивается жаром Солнца. Два пояса обитаемы; из них южный, жители которого, ступая, обращены к вам подошвами ног, не имеет отношения к вашему народу; что касается другого пояса, обращенного к северу, то смотри, какой узкой полосой он соприкасается с вами. Ведь вся та земля, которую вы населяете, суженная с севера на юг и более широкая в стороны, есть, так сказать, небольшой остров, омываемый морем, которое вы на Земле называете Атлантическим, Большим морем, Океаном; но как он, при своем столь значительном имени, все же мал, ты видишь.

(XX, 22) Разве слава твоя или слава, принадлежащая кому-либо из нас, могла из этих населенных и известных людям земель либо перелететь через этот вот Кавказ, который ты видишь, либо переплыть через вон тот Ганг? Кто в остальных странах восходящего или заходящего солнца или в странах севера и юга услышит твое имя? Если отсечь их, то сколь тесны, как ты, конечно, видишь, будут пределы, в которых ваша слава сможет распространяться! А что касается даже тех, кто о нас говорит теперь, то сколько времени они еще будут говорить?

(XXI, 23) Но что я говорю! Если отдаленные поколения пожелают передать своим потомкам славу, полученную каждым из нас от отцов, то все-таки, вследствие потопов и сгорания земли (а это неминуемо происходит в определенное время), мы не можем достигнуть, не говорю уже – вечной, нет – даже продолжительной славы. Какое имеет значение, если те, кто родится впоследствии, будут о тебе говорить, когда о тебе ничего не сказали те, кто родился в твое время?

(XXII, 24) А ведь они были и не менее многочисленными и, конечно, лучшими мужами – тем более, что ни один из тех самых мужей, которые могли услышать наше имя, не смог добиться памяти о себе хотя бы в течение года. Ведь люди обыкновенно измеряют год по возвращению одного только Солнца, то есть одного светила; но в действительности только тогда, когда все светила возвратятся в то место, откуда они некогда вышли в путь, и по истечении большого промежутка времени принесут с собой тот же распорядок на всем небе, только тогда это можно будет по справедливости назвать сменой года. Сколько поколений людей приходится на такой год, я не решаюсь и говорить. Ведь Солнце некогда, как показалось людям, померкло и погасло, когда душа Ромула переселилась именно в эти храмы; когда оно вторично померкнет с той же стороны и в то же самое время, вот тогда и следует считать, что, по возвращении всех созвездий и светил в их исходное положение, истек год. Но – знай это – еще не прошло даже и двадцатой части этого года.

(XXIII, 25) Поэтому, если ты утратишь надежду возвратиться в это место, где все предназначено для великих и выдающихся мужей, то какую же ценность представляет собой ваша человеческая слава, которая едва может сохраниться на протяжении ничтожной части одного года? Итак, если ты захочешь смотреть ввысь и обозревать эти обители и вечное жилище, то не прислушивайся к толкам черни и не связывай осуществления своих надежд с наградами, получаемыми от людей; сама доблесть, достоинствами своими, должна тебя увлекать на путь истинной славы; что говорят о тебе другие, о том пусть думают они сами; говорить они во всяком случае будут.

Однако все их толки ограничены тесными пределами тех стран, которые ты видишь, и никогда не бывают долговечными, к кому бы они ни относились; они оказываются похороненными со смертью людей, а от забвения потомками гаснут".

(XXIV, 26) После того, как он произнес эти слова, я сказал: "Да, Публий Африканский, раз для людей с заслугами перед отечеством как бы открыта тропа для доступа на небо, то – хотя я, с детства пойдя по стопам отца и твоим, не изменял вашей славе – теперь, когда меня ждет столь великая награда, я буду еще более неусыпен в своих стремлениях".

Он ответил: "Да, дерзай и запомни: не ты смертен, а твое тело. Ибо ты не то, что передает твой образ; нет, разум каждого – это и есть человек, а не тот внешний вид его, на который возможно указать пальцем. Знай же, ты – бог, коль скоро бог – тот, кто живет, кто чувствует, кто помнит, кто предвидит, кто повелевает, управляет и движет телом, которое ему дано, так же, как этим вот миром движет высшее божество. И подобно тому, как миром, в некотором смысле смертным, движет само высшее божество, так бренным телом движет извечный дух.

(XXV, 27) Ибо то, что всегда движется, вечно; но то, что сообщает движение другому, а само получает толчок откуда-нибудь, неминуемо перестает жить, когда перестает двигаться. Только одно то, что само движет себя, никогда не перестает двигаться, так как никогда не изменяет себе; более того, даже для прочих тел, которые движутся, оно – источник, оно – первоначало движения. Но само первоначало ни из чего не возникает; ведь из первоначала возникает все, но само оно не может возникнуть ни из чего другого; ибо не было бы началом то, что было бы порождено чем-либо другим. И если оно никогда не возникает, то оно и никогда не исчезает. Ведь с уничтожением начала оно и само не возродится из другого, и из себя не создаст никакого другого начала, если только необходимо, чтобы все возникало из начала. Таким образом, движение начинается из того, что движется само собой, а это не может ни рождаться, ни умирать. В противном случае неминуемо погибнет все небо, и остановится вся природа, и они уже больше не обретут силы, которая с самого начала дала бы им толчок к движению.

(XXVI, 28) Итак, коль скоро явствует, что вечно лишь то, что движется само собой, то кто станет отрицать, что такие свойства дарованы духу? Ведь духа лишено все то, что приводится в движение толчком извне: но то, что обладает духом, возбуждается движением внутренним и своим собственным; ибо такова собственная природа и сила духа. Если она – единственная из всех, которая сама себя движет, то она, конечно, не порождена, а вечна.

(XXVI, 29) Упражняй ее в наилучших делах! Самые благородные помышления – о благе отечества; ими побуждаемый и ими испытанный дух быстрее перенесется в эту обитель и в свое жилище. И он совершит это быстрее, если он еще тогда, когда будет заключен в теле, вырвется наружу и, созерцая все находящееся вне его, возможно больше отделится от тела. Ибо дух тех, кто предавался чувственным наслаждениям, предоставил себя в их распоряжение как бы в качестве слуги и, по побуждению страстей, повинующихся наслаждению, оскорбил права богов и людей, носится, выйдя из их тел, вокруг самой Земли и возвращается в это место только после блужданий в течение многих веков".

При­ме­ча­ния И. Н. Весе­лов­ско­го обо­зна­че­ны его ини­ци­а­ла­ми ().

…Вот поче­му этот граж­да­нин дол­жен под­гото­вить­ся, дабы все­гда быть во все­ору­жии про­тив все­го того, что колеб­лет государ­ст­вен­ный строй (Ноний, 256, 27).

…И этот раз­лад меж­ду граж­да­на­ми, когда они бредут врозь, — одни к одним, дру­гие к дру­гим, — назы­ва­ет­ся рас­прей (Ноний, 25, 3).

…И пра­во, при раздо­рах меж­ду граж­да­на­ми, когда чест­ные люди пред­став­ля­ют собой бо ́ льшую цен­ность, чем тол­па, граж­дан, пола­гаю я, сле­ду­ет оце­ни­вать по их весу, а не по их чис­лу (Ноний, 519, 17).

…Ибо жесто­кие вла­сти­тель­ни­цы помыш­ле­ний наших — стра­сти — повеле­ва­ют нами и тол­ка­ют нас на все, что угод­но; и так как стра­сти эти не воз­мож­но ни удо­вле­тво­рить, ни насы­тить, то тех, кого они вос­пла­ме­ни­ли сво­и­ми при­ман­ка­ми, они побуж­да­ют к любо­му пре­ступ­ле­нию (Ноний, 424, 31).

…кото­рый сло­мил его силу и эту необуздан­ную дикость (Ноний, 492, 1).

(II, 2) И это про­яв­ля­лось тем силь­нее еще и пото­му, что, хотя они как кол­ле­ги были в оди­на­ко­вом поло­же­нии, они не вызы­ва­ли оди­на­ко­вой нена­ви­сти к себе; более того, любовь к Грак­ху смяг­ча­ла нена­висть к Клав­дию 1 (Гел­лий, VII, 16, 11; Ноний, 290, 15).

…кто в этих выра­же­ни­ях обе­щал свою помощь мно­же­ству опти­ма­тов и пер­вен­ст­ву­ю­щих людей, тот утра­тил стро­гое и пол­ное досто­ин­ства зву­ча­ние сво­их речей и свое высо­кое поло­же­ние (Ноний, 409, 31).

…чтобы, как он пишет, изо дня в день тыся­ча чело­век в одеж­дах, окра­шен­ных пур­пу­ром, спус­ка­лась на форум 2 (Ноний, 501, 27).

…у них, как вы помни­те, при сте­че­нии жал­кой тол­пы, собрав­шей­ся за день­ги, неожи­дан­но были устро­е­ны похо­ро­ны 3 (Ноний, 517, 35).

…Ведь пред­ки наши пове­ле­ли, чтобы бра­ки были проч­ны и неру­ши­мы (Ноний, 512, 27).

…Речь Лелия, кото­рая име­ет­ся у всех нас, о том, сколь по серд­цу бес­смерт­ным богам ков­ши пон­ти­фи­ков и, как он пишет, самос­ские чаши с руч­ка­ми… 4 (Ноний, 398, 28).

(III, 3) В под­ра­жа­ние Пла­то­ну, Цице­рон в сво­ем сочи­не­нии о государ­стве так­же опи­сы­ва­ет нечто подоб­ное вос­кре­се­нию пам­фи­лий­ца Эра,

кото­рый, когда его поло­жи­ли на костер, буд­то бы ожил и поведал людям мно­го тайн о под­зем­ном цар­стве 5 .

Цице­рон изло­жил это, не при­бе­гая к встре­чаю­ще­му­ся в сказ­ках прав­до­по­до­бию, но создал свой рас­сказ путем, так ска­зать, искус­но­го изо­бра­же­ния слож­но­го сно­виде­ния, то есть как уче­ный пояс­нил, что

то, что гово­рят о бес­смер­тии души и о небе, не вымы­сел фило­со­фов-меч­та­те­лей, и не рос­сказ­ни, не заслу­жи­ваю­щие веры и высме­и­вае­мые эпи­ку­рей­ца­ми, а догад­ки муд­ре­цов (Fa­vo­nius Eulo­gius, Com­ment. ad Som­nium Scip., p. 1, 5 Hold.).

(IV, 4) Неко­то­рые из нас, любя­щие Пла­то­на за его ред­кост­ное крас­но­ре­чие и прав­ди­вые выска­зы­ва­ния, гово­рят, что он, подоб­но нам, ска­зал кое-что и о вос­кре­се­нии мерт­вых. Это­го каса­ет­ся Тул­лий в сво­их кни­гах о государ­стве, утвер­ждая, что Пла­тон

(VIII, 8) Ведь само­го ́ Сци­пи­о­на сле­дую­щий слу­чай побудил рас­ска­зать о сво­ем сно­виде­нии, о кото­ром он, по его соб­ст­вен­но­му свиде­тель­ству, до того вре­ме­ни мол­чал: когда Лелий стал жало­вать­ся на то, что Наси­ке не было в обще­ст­вен­ных местах воз­двиг­ну­то ста­туй в награ­ду за убий­ство тиран­на. Сци­пи­он, меж­ду про­чим ска­зал:

Хотя для муд­ре­цов само созна­ние того, что они совер­ши­ли выдаю­щи­е­ся дея­ния, есть выс­шая награ­да за доб­лесть, одна­ко эта бога­ми вну­шен­ная доб­лесть тре­бу­ет не ста­туй, скреп­лен­ных свин­цом, не три­ум­фов с сох­ну­щи­ми лав­ра­ми, но наград, более дол­го­веч­ных и невя­ну­щих.

ЛЕЛИЙ. — Какие же это награ­ды?

СЦИПИОН. — Поз­воль­те мне, так как уже насту­пил тре­тий день празд­неств, …

И далее он пере­хо­дит к рас­ска­зу о сво­ем сно­виде­нии и разъ­яс­ня­ет, что более дол­го­веч­ные и невя­ну­щие награ­ды — те, кото­рые он видел сам, награ­ды, сохра­нен­ные для доб­лест­ных пра­ви­те­лей государств (Мак­ро­бий, Ком­мен­та­рии к сно­виде­нию Сци­пи­о­на, I, 4, 2).

(VI, 6) Сохра­няя этот порядок, Тул­лий ока­зал­ся не менее умен, чем ода­рен. После того, как он во все вре­ме­на — и на досу­ге от дел, и во вре­мя сво­ей государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти — в рас­суж­де­ни­ях сво­их отдал паль­му пер­вен­ства спра­вед­ли­во­сти, он поме­стил свя­щен­ные оби­те­ли бес­смерт­ных душ и тай­ны небес­ных обла­стей на вер­шине закон­чен­но­го им тво­ре­ния, ука­зав, куда сле­ду­ет прий­ти, вер­нее, воз­вра­тить­ся тем, кто пра­вил государ­ст­вом, про­яв­ляя муд­рость, спра­вед­ли­вость, храб­рость и воз­держ­ность. А выведен­ный Пла­то­ном раз­гла­си­тель тайн, по име­ни Эр, по про­ис­хож­де­нию пам­фи­ли­ец, сол­дат по роду заня­тий, вслед­ст­вие ране­ний, полу­чен­ных им в сра­же­нии, каза­лось, испу­стил дух; через две­на­дцать дней, когда ему, вме­сте с дру­ги­ми сол­да­та­ми, пав­ши­ми вме­сте с ним, соби­ра­лись ока­зать поче­сти, раз­ведя послед­ний костер, он вне­зап­но (полу­чил ли он жизнь сно­ва или не терял ее) поведал людям обо всем том, что делал и видел в тече­ние дней, про­шед­ших меж­ду его обе­и­ми жиз­ня­ми, слов­но сооб­щал об этом вла­стям. Хотя Цице­рон, конеч­но, зная сам, где прав­да, сожа­ле­ет, что неве­же­ст­вен­ные люди высме­я­ли этот рас­сказ, он все же, избе­гая это­го при­ме­ра, кото­рый, ввиду сво­ей неле­по­сти, мог бы вызвать пори­ца­ние, пред­по­чел раз­будить рас­сказ­чи­ка, а не воз­вра­щать его к жиз­ни.

(VII, 7) Но преж­де чем истол­ко­вать содер­жа­ние сна, нам сле­ду­ет разо­брать­ся в том, о каких людях, буд­то бы высме­яв­ших рас­сказ Пла­то­на, упо­ми­на­ет Тул­лий, вер­нее, со сто­ро­ны каких людей он не боит­ся тако­го же отно­ше­ния к себе само­му. Ведь он не хочет, чтобы под эти­ми сло­ва­ми пони­ма­ли неис­ку­шен­ную чернь, но име­ет в виду людей, не ведаю­щих исти­ны, хотя и хва­стаю­щих сво­ей уче­но­стью; ведь о них было извест­но, что они, хотя и про­чи­та­ли такие про­из­веде­ния, но склон­ны их осуж­дать. Итак, ска­жем, кто, по его сло­вам, про­явил, так ска­зать, лег­ко­мыс­лие, выска­зав уст­ное пори­ца­ние столь вели­ко­му фило­со­фу, и кто из них даже оста­вил обви­не­ние в пись­мен­ном виде…

Вся кли­ка эпи­ку­рей­цев, в сво­ем общем для них заблуж­де­нии все­гда дале­кая от исти­ны и все­гда счи­таю­щая заслу­жи­ваю­щим осме­я­ния то, чего она не зна­ет, высме­я­ла свя­щен­ный сви­ток и глу­бо­ко почи­тае­мые тай­ны при­ро­ды. Колот же, сре­ди слу­ша­те­лей Эпи­ку­ра поль­зо­вав­ший­ся доволь­но дур­ной сла­вой и более извест­ный сво­ей болт­ли­во­стью, даже изло­жил в виде кни­ги все то, что он со злоб­ной кол­ко­стью обо всем этом выска­зал. Но про­чее, что он неспра­вед­ли­во заклей­мил и что не отно­сит­ся к сно­виде­нию, о кото­ром здесь идет речь, мы можем в этом месте про­пу­стить. Мы обра­тим­ся к той кле­ве­те, кото­рая, если не будет опро­верг­ну­та, оста­нет­ся в силе по отно­ше­нию и к Цице­ро­ну, и к Пла­то­ну. По его сло­вам, фило­со­фу не подо­ба­ло при­ду­мы­вать бас­ню, так как людям, воз­ве­щаю­щим исти­ну, не при­стал ника­кой вид вымыс­ла. Поче­му же, — гово­рит он, — если ты захо­тел сооб­щить нам сведе­ния о небес­ных явле­ни­ях и о состо­я­нии душ, ты не избрал пути про­сто­го и совер­шен­но­го изо­бра­же­ния, но выведен­ное тобой дей­ст­ву­ю­щее лицо, при­ду­ман­ная тобой необыч­ность собы­тия и состав­лен­ная тобой вымыш­лен­ная кар­ти­на осквер­ни­ли ложью уже самые две­ри, веду­щие к иско­мой истине? Так как этот рас­сказ, когда он каса­ет­ся Эра, о кото­ром пишет Пла­тон, не дает покоя так­же и наше­му Пуб­лию Афри­кан­ско­му, видя­ще­му сон, …то ока­жем сопро­тив­ле­ние напа­даю­ще­му; он дол­жен быть отверг­нут как злост­ный обви­ни­тель — с тем, чтобы, когда будет раз­ве­я­на кле­ве­та на одно­го, дея­ние обо­их этих людей, как это и долж­но быть, сохра­ни­ло свое досто­ин­ство в непри­кос­но­вен­но­сти (Мак­ро­бий, Ком­мен­та­рии к сно­виде­нию Сци­пи­о­на, I, 1, 8— 2, 5).

Сно­виде­ние Сци­пи­о­на

(X, 10) После это­го, когда я был при­нят с цар­ской пыш­но­стью, мы про­дол­жи­ли бесе­ду до глу­бо­кой ночи, при­чем ста­рец гово­рил толь­ко о Пуб­лии Афри­кан­ском и, как каза­лось, пом­нил все его не толь­ко дея­ния, но и выска­зы­ва­ния. Потом, едва мы рас­ста­лись и лег­ли спать, я, и утом­лен­ный доро­гой, и бодр­ст­во­вав­ший до глу­бо­кой ночи, заснул более глу­бо­ким сном, чем обыч­но. В нем мне — думаю, в свя­зи с тем, о чем мы бесе­до­ва­ли 11 (ведь вооб­ще быва­ет, что наши помыш­ле­ния и раз­го­во­ры порож­да­ют во сне нечто такое, о чем Энний пишет отно­си­тель­но Гоме­ра 12 , о кото­ром он, по-види­мо­му, часто раз­мыш­лял и гово­рил наяву) — явил­ся Пуб­лий Афри­кан­ский в том виде, в каком он, по сво­е­му вос­ко­во­му изо­бра­же­нию, мне зна­ком боль­ше, чем по его живо­му обли­ку 13 . Как толь­ко я узнал его, я содрог­нул­ся, но он мол­вил: « Будь тверд, Сци­пи­он 14 , и отбрось страх, а то, что я тебе ска­жу, пере­дай потом­кам.

Когда я с того места, где я нахо­дил­ся, созер­цал все это, то и дру­гое пока­за­лось мне пре­крас­ным и изу­ми­тель­ным. Звезды были такие, каких мы отсюда 38 нико­гда не виде­ли, и все они были такой вели­чи­ны, какой мы у них нико­гда и не пред­по­ла­га­ли; наи­мень­шей из них была та, кото­рая, будучи наи­бо­лее уда­ле­на от неба и нахо­дясь бли­же всех к зем­ле, све­ти­ла чужим све­том 39 . Звезд­ные шары вели­чи­ной сво­ей намно­го пре­вос­хо­ди­ли Зем­лю. Сама же Зем­ля пока­за­лась мне столь малой, что мне ста­ло обид­но за нашу дер­жа­ву, кото­рая зани­ма­ет как бы точ­ку на ее поверх­но­сти.

(XIX, 20) Изум­ля­ясь все­му это­му, я все же то и дело пере­во­дил взор на Зем­лю. Тогда Пуб­лий Афри­кан­ский ска­зал: « Я вижу, ты даже и теперь созер­ца­ешь оби­тель и жили­ще людей. Если жили­ще это кажет­ся тебе малым, како­во оно и в дей­ст­ви­тель­но­сти, то на эти небес­ные края все­гда смот­ри, а те зем­ные пре­зи­рай. В самом деле, какой извест­но­сти можешь ты достиг­нуть бла­го­да­ря люд­ской мол­ве, вер­нее, какой сла­вы, достой­ной того, чтобы ее сто­и­ло доби­вать­ся? Ты видишь — на Зем­ле люди живут на ред­ко рас­по­ло­жен­ных и тес­ных участ­ках, и в эти, так ска­зать, пят­на, где они живут, вкрап­ле­ны обшир­ные пусты­ни, при­чем люди, насе­ля­ю­щие Зем­лю, не толь­ко разде­ле­ны настоль­ко, что совер­шен­но не могут общать­ся друг с дру­гом, но и нахо­дят­ся одни в косом, дру­гие в попе­ре­ч­ном поло­же­нии по отно­ше­нию к вам, а третьи даже с про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­ны 49 . Ожи­дать от них сла­вы, вы конеч­но, не може­те.

(XX, 21) Но ты видишь, что эта же Зем­ля охва­че­на и окру­же­на как бы поя­са­ми 50 , два из кото­рых, наи­бо­лее уда­лен­ные один от дру­го­го и с обе­их сто­рон упи­раю­щи­е­ся в вер­ши­ны неба, ско­ва­ны льда­ми; сред­ний же и наи­боль­ший пояс высу­ши­ва­ет­ся жаром Солн­ца. Два поя­са оби­тае­мы; из них южный, жите­ли кото­ро­го, сту­пая, обра­ще­ны к вам подош­ва­ми ног, не име­ет отно­ше­ния к ваше­му наро­ду; что каса­ет­ся дру­го­го поя­са, обра­щен­но­го к севе­ру, то смот­ри, какой узкой поло­сой он сопри­ка­са­ет­ся с вами. Ведь вся та зем­ля, кото­рую вы насе­ля­е­те, сужен­ная с севе­ра на юг и более широ­кая в сто­ро­ны, есть, так ска­зать, неболь­шой ост­ров, омы­вае­мый морем, кото­рое вы на Зем­ле назы­ва­е­те Атлан­ти­че­ским, Боль­шим морем, Оке­а­ном; но как он, при сво­ем столь зна­чи­тель­ном име­ни, все же мал, ты видишь. (22) Раз­ве сла­ва твоя или сла­ва, при­над­ле­жа­щая кому-либо из нас, мог­ла из этих насе­лен­ных и извест­ных людям земель либо пере­ле­теть через этот вот Кав­каз, кото­рый ты видишь, либо пере­плыть через вон тот Ганг? 51 Кто в осталь­ных стра­нах вос­хо­дя­ще­го или захо­дя­ще­го солн­ца или в стра­нах севе­ра и юга услы­шит твое имя? Если отсечь их, то сколь тес­ны, как ты, конеч­но, видишь, будут пре­де­лы, в кото­рых ваша сла­ва смо­жет рас­про­стра­нять­ся! А что каса­ет­ся даже тех, кто о нас гово­рит теперь, то сколь­ко вре­ме­ни они еще будут гово­рить?

(XXI, 23) Но что я гово­рю! Если отда­лен­ные поко­ле­ния поже­ла­ют пере­дать сво­им потом­кам сла­ву, полу­чен­ную каж­дым из нас от отцов, то все-таки, вслед­ст­вие пото­пов и сго­ра­ния зем­ли 52 (а это неми­ну­е­мо про­ис­хо­дит в опре­де­лен­ное вре­мя 53 ), мы не можем достиг­нуть, не гово­рю уже — веч­ной, нет — даже про­дол­жи­тель­ной сла­вы. Какое име­ет зна­че­ние, если те, кто родит­ся впо­след­ст­вии, будут о тебе гово­рить, когда о тебе ниче­го не ска­за­ли те, кто родил­ся в твое вре­мя? (XXII, 24) А ведь они были и не менее мно­го­чис­лен­ны­ми и, конеч­но, луч­ши­ми мужа­ми — тем более, что ни один из тех самых мужей, кото­рые мог­ли услы­шать наше имя, не смог добить­ся памя­ти о себе хотя бы в тече­ние года. Ведь люди обык­но­вен­но изме­ря­ют год по воз­вра­ще­нию одно­го толь­ко Солн­ца, то есть одно­го све­ти­ла; но в дей­ст­ви­тель­но­сти толь­ко тогда, когда все све­ти­ла воз­вра­тят­ся в то место, откуда они неко­гда вышли в путь, и по исте­че­нии боль­шо­го про­ме­жут­ка вре­ме­ни при­не­сут с собой тот же рас­по­рядок на всем небе, толь­ко тогда это мож­но будет по спра­вед­ли­во­сти назвать сме­ной года 54 . Сколь­ко поко­ле­ний людей при­хо­дит­ся на такой год, я не реша­юсь и гово­рить. Ведь Солн­це неко­гда, как пока­за­лось людям, померк­ло и погас­ло, когда душа Рому­ла пере­се­ли­лась имен­но в эти хра­мы 55 ; когда оно вто­рич­но померкнет с той же сто­ро­ны и в то же самое вре­мя, вот тогда и сле­ду­ет счи­тать, что, по воз­вра­ще­нии всех созвездий и све­тил в их исход­ное поло­же­ние, истек год. Но — знай это — еще не про­шло даже и два­дца­той части это­го года.

(XXIII, 25) Поэто­му, если ты утра­тишь надеж­ду воз­вра­тить­ся в это место, где все пред­на­зна­че­но для вели­ких и выдаю­щих­ся мужей, то какую же цен­ность пред­став­ля­ет собой ваша чело­ве­че­ская сла­ва, кото­рая едва может сохра­нить­ся на про­тя­же­нии ничтож­ной части одно­го года? Итак, если ты захо­чешь смот­реть ввысь и обо­зре­вать эти оби­те­ли и веч­ное жили­ще, то не при­слу­ши­вай­ся к тол­кам чер­ни и не свя­зы­вай осу­щест­вле­ния сво­их надежд с награ­да­ми, полу­чае­мы­ми от людей; сама доб­лесть, досто­ин­ства­ми сво­и­ми, долж­на тебя увле­кать на путь истин­ной сла­вы; что ́ гово­рят о тебе дру­гие, о том пусть дума­ют они сами; гово­рить они во вся­ком слу­чае будут.

Он отве­тил: « Да, дер­зай и запом­ни: не ты смер­тен, а твое тело 56 . Ибо ты не то, что пере­да­ет твой образ; нет, разум каж­до­го — эти и есть чело­век, а не тот внеш­ний вид его, на кото­рый воз­мож­но ука­зать паль­цем. Знай же, ты — бог 57 , коль ско­ро бог — тот, кто живет, кто чув­ст­ву­ет, кто пом­нит, кто пред­видит, кто повеле­ва­ет, управ­ля­ет и дви­жет телом, кото­рое ему дано, так же, как этим вот миром дви­жет выс­шее боже­ство. И подоб­но тому, как миром, в неко­то­ром смыс­ле смерт­ным, дви­жет само ́ выс­шее боже­ство, так брен­ным телом дви­жет извеч­ный дух.

(XXV, 27) Ибо то, что все­гда дви­жет­ся, веч­но 58 ; но то, что сооб­ща­ет дви­же­ние дру­го­му, а само полу­ча­ет тол­чок откуда-нибудь, неми­ну­е­мо пере­ста­ет жить, когда пере­ста­ет дви­гать­ся. Толь­ко одно то, что само дви­жет себя, нико­гда не пере­ста­ет дви­гать­ся, так как нико­гда не изме­ня­ет себе; более того, даже для про­чих тел, кото­рые дви­жут­ся, оно — источ­ник, оно — пер­во­на­ча­ло дви­же­ния. Но само пер­во­на­ча­ло ни из чего не воз­ни­ка­ет; ведь из пер­во­на­ча­ла воз­ни­ка­ет все, но само оно не может воз­ник­нуть ни из чего дру­го­го; ибо не было бы нача­лом то, что было бы порож­де­но чем-либо дру­гим. И если оно нико­гда не воз­ни­ка­ет, то оно и нико­гда не исче­за­ет. Ведь с уни­что­же­ни­ем нача­ла оно и само не воз­ро­дит­ся из дру­го­го, и из себя не создаст ника­ко­го дру­го­го нача­ла, если толь­ко необ­хо­ди­мо, чтобы все воз­ни­ка­ло из нача­ла. Таким обра­зом, дви­же­ние начи­на­ет­ся из того, что дви­жет­ся само собой, а это не может ни рож­дать­ся, ни уми­рать. В про­тив­ном слу­чае неми­ну­е­мо погибнет все небо, и оста­но­вит­ся вся при­ро­да, и они уже боль­ше не обре­тут силы, кото­рая с само­го нача­ла дала бы им тол­чок к дви­же­нию.

Он уда­лил­ся, а я про­будил­ся от сна.

Фраг­мен­ты из неиз­вест­ных книг

3. …так как его репли­ка отвлек­ла нас от само ́ й цели, … (Сене­ка, Пись­ма, 108, 32).

а) Как гласит об этом название трактата, здесь мы имеем комментарий на известный. текст Цицерона, посвященный одной довольно своеобразной картине, которая стала весьма популярной в римской литературе. Об этом"Сновидении"мы уже имели случай говорить выше (ИАЭ V 732 – 737) довольно подробно. Здесь имеется в виду военный деятель III – II веков до н. э. Сципион Африканский, получивший прозвище Старшего. Этот Сципион во время сна путешествовал по загробному миру, и об этом сновидении он повествует своему внуку Сципиону Эмилиану, получившему прозвище Сципиона Младшего (II в. до н. э.). Сципион Старший повествует о своем небесном путешествии в целях назидания Сципиону Младшему, и в таком виде Цицерон и рассказывает об этом сновидении в конце своего трактата"О государстве".

Уже сам Макробий в начале своего комментария к Цицерону говорит, что не только Цицерон, но и Платон завершал свое государственное учение мифической картиной жизни на небе. Оба философа, Платон в X книге"Государства"и Цицерон в конце своего трактата"О государстве", хотят подтвердить и узаконить свои общественно–политические взгляды при помощи соответствующей картины загробного мира. Оба философа являются проповедниками всеобщей справедливости и хотят подтвердить свое учение также и ссылками на торжество справедливости на небе, где справедливые правители вкушают вечное блаженство в награду за свою постоянную защиту справедливости во время их земной жизни. Эта социально–историческая заостренность обоих сновидений совершенно ясна и не нуждается в специальном комментарии.

Но зато весьма интересной является у Цицерона космологическая картина, которую мы пытались вскрыть в указанном месте V тома нашей"Истории". Картина эта – не трафаретная. То, что здесь рисуется девять небесных сфер и десятая является сферой огня (или, точнее, его наиболее тонкой формы, именно эфира), – эта картина, пожалуй, действительно является довольно обычной для пифагорейско–платонической традиции. Но тут попадаются и более оригинальные идеи. Небесные сферы, являясь отражением и обобщением обычных античных физических элементов, непрерывно переходят одна в другую. Все они, будучи подвижными благодаря охватывающей их душе, возводятся к общекосмическому разуму, который является принципом оформления всего существующего и в этом смысле вполне имманентен всему существующему. Самое же важное то, что он вполне имманентен также и человеческому разуму, который, несмотря на свою телесную ограниченность, целиком способен восходить к этому всеобщему разуму и им овладевать.

В результате же всего этого получается то, что весь космос тоже объявлен у Цицерона вселенским государством, в сравнении с которым существующие земные государства являются только слабым отражением и подобием. Космическое государство, основанное на всеобщей справедливости, то есть на всеобщей гармонии составляющих его частей и моментов, является, таким образом, идеалом для всякого земного государства, его идеальным обобщением и оправданием. Таков смысл всей этой космологически–государственной картины, которая рисуется нам в сновидениях платоновского Эра или цицероновского Сципиона. Вот эту картину и комментирует Макробий в своем трактате, посвященном сновидению цицероновского Сципиона.

Коснемся содержания трактата.

б) Первые четыре главы I книги являются вступлением. После сопоставления Цицерона с Платоном (1) и после рассуждения о необходимости для философии пользоваться картинами и сюжетами (2) Макробий устанавливает пять значений слова"сон"(somnium). Под этим словом мы понимаем либо просто самый факт засыпания, либо то, что мы видим во сне, либо то или иное смысловое значение сновидения. Эти три значения слова"сон"Цицерон, согласно Макробию, и имеет в виду и не пользуется ни сновидениями, в которых воспроизводятся наши повседневные нужды, ни бесформенным дремотным состоянием, при котором образы возникают только случайно и без всякой смысловой взаимозависимости (3). Эти последние два типа сна Макробий исключает из своего рассмотрения. Наконец, вступлением можно считать еще и ту главу (4), где говорится о цели цицероновского"Сновидения", которая состоит в оправдании справедливых правителей, вкушающих вечное блаженство на небе после своей земной жизни.

в) Что касается самого содержания комментария, то назвать его вполне последовательным и везде мотивированным едва ли можно. Во всяком случае, излагать его и анализировать можно разными способами. Комментарий состоит из двух книг.

Что касается I книги, то, кажется, она довольно определенно делится на две части – на учение о человеческой судьбе (5 – 13) и на учение о космосе (14 – 22).

В первой части мы находим прежде всего учение о восьмерке и семерке (5 – 6), предпринятое в связи с замечанием Сципиона Старшего у Цицерона, что его внук в пятьдесят шесть лет станет видным человеком, то есть через восьмерное повторение семерки лет. Если брать комментарий Макробия в целом, то проблему эту никак нельзя считать чем нибудь существенным. Тем не менее содержание I книги начинается почему то именно с этого. Концепция восьмерки и семерки носит откровенно пифагорейско–платонический характер, о котором нам здесь не стоит распространяться. После рассуждения о вещих снах (7) мы имеем здесь моральную часть – о четырех основных добродетелях (8) и о высокодобродетельном характере справедливых правителей в связи с их нисхождением с неба на землю и с обратным восхождением с земли на небо (9). И далее здесь, очевидно, тоже в связи с учением о человеческой судьбе, – учение о преисподней (10 – 11).

Между прочим, это учение производит на нас несколько неожиданное впечатление. Макробий, во–первых, приписывает каким то"древним"учение о преисподней как учение о земном человеческом теле, которое является гробницей для души. Что это за"древние", Макробий не говорит. А мы тоже не можем припомнить ни одного древнего текста, где содержалось бы подобного рода учение. То, что тело есть гробница души, это есть действительно старинное пифагорейско–платоническое учение. Но что это тело и есть самый Аид и никакого другого Аида, именно как огромной области всего космоса, вовсе не существует, подобного рода учение у древних просто отсутствует (10). Этому учению Макробий противопоставляет каких то, неизвестно каких,"платоников", из которых одни под этой преисподней понимают весь подлунный мир, другие – всякий вообще космический уровень, более низкий в сравнении с предыдущим, более высоким, и третьи – тоже космические уровни, но с постепенным переходом ниспадающих душ с неба на землю (11). Что касается учения"древних", то, может быть, некоторого рода воспоминание об этом имеется у Плотина (IV 3, 26, 54 – 55; об этом буквальное выражение у Макробия I 10, 10), который реку забвения в подземном мире толкует именно как телесное состояние души, забывшей о своем небесном происхождении. Но при этом, конечно, не нужно забывать того, что для Плотина река забвения находится в реальном Аиде, а Макробий вообще никакого Аида не признает. Наконец, учение о ниспадении человеческой души с неба на землю – это действительно учение всех платоников (ср. Procl. In Tim. I 147, 6 – 13); и из такого учения вытекает, что подлунное существование душ – самое худшее. Но что подлунная и является с точки зрения всего космоса некоторого рода преисподней – прямые тексты об этом тоже не вспоминаются. Учение о судьбе завершается у Макробия в этой части его комментария рассуждением о ниспадении человеческих душ с неба на землю, причем этот путь ниспадения рисуется вполне платонически (12); а также завершается оно рассуждением о необходимости для земного человека еще раньше его физической смерти Стремиться к другой смерти, а именно к умерщвлению своих страстей (13). Вторая часть I книги комментария Макробия, как сказано, посвящается космическим проблемам. Сначала имеются в виду проблемы более общего характера – относительно космоса в целом как храма божия, поскольку человеческая душа восходит к звездам, имея в них свою умопостигаемую сущность и тем самым сливаясь вообще с душой космоса (14), и одиннадцати составляющих космос кругов (15). Далее идут проблемы более частного характера – о звездах (16) и образуемом ими небе (17), а также и о планетах (18). Далее идет рассуждение о солнце (19 – 20), зодиаке (21) и о неподвижности земли и притяжении к ней предметов (22).

г) II книга излагаемого трактата тоже делится на две части с заключением. Первая часть (1 – 11) содержит тоже учение о космосе, но преимущественно со стороны его гармонии. Сначала дается учение о гармонии сфер с привлечением пифагорейских источников (1), с учением Платона о Мировой Душе (2) и с разделением на интервалы одновременные и последовательные (3 – 4). Затем Макробий рассказывает о десяти разных поясах на поверхности земли, из которых только четыре обитаемы (5), о протяженности этих поясов (6) и о соответствии их с небесными поясами (7). Следует отклонение о Вергилии в связи с теорией Зодиака (8), а также рассуждение об Океане, многократно опоясывающем землю (9). Наконец, устанавливается и вечность космоса и его постоянный круговорот в связи с возникновением и уничтожением всего, что в нем (10), а также те космические периоды ("великие годы"), которые возникают в этом общем и вечном становлении космоса (11).

Вторая часть II книги (12 – 16) рассматривает судьбу человека на фоне только что изображенного космоса. В этом вечном космосе все меняется, то есть все нарождается и погибает, и в том числе также и человеческое тело. Но ум человека и его душа не подчинены вечному становлению, а являются бессмертными (12). Трем платоновским доказательствам бессмертия души посвящается специальное рассуждение (13) с привлечением"Федра"(245c) и с базированием бессмертия души на ее самодвижности, ни от чего не зависимой. В связи с этим излагается (14) теория души на основании неоплатонической теории трех ипостасей, а также рассматривается аристотелевская критика самодвижности души (Arist. De an. I 3, 406a 2 – 3; b 24 – 25) и дается опровержение этой критики (15 – 16).

В заключение (17) комментируется учение цицероновского Сципиона как о деловых и практических, так и о чисто теоретических добродетелях с указанием также и на цицероновское рассмотрение трех основных античных философских дисциплин: логики, физики и этики.

КОММЕНТАРИЙ

IX. Комментарий к «подслушанному".

IX. Комментарий к «подслушанному". Известное письмо Толстого к жене из Арзамаса. Толстой вдруг почувствовал себя во власти невыносимо мучительных и беспричинных страхов. Почувствовал, что что-то властное, жестокое, беспощадное отрывает его от всего милого, родного,

КРИТИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ № 1

КРИТИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ № 2

КРИТИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ № 2 «Факт существования нищеты, бедности приводит Прудона к односторонним рассуждениям; в факте этом он видит нечто противоречащее равенству и справедливости; в нём, в этом факте, он находит своё оружие. Таким образом этот факт становится для

КРИТИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ № 3

КРИТИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ № 4

КРИТИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ № 5

КРИТИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ № 5 «Доказательству невозможности собственности, которое Прудон выводит из того, что человечество особенно разрушает себя системой процентов и прибыли и непропорциональным отношением потребления к производству, — этому доказательству

2. Апологетический комментарий

КОММЕНТАРИЙ

КОММЕНТАРИЙ КОММЕНТАРИЙ - понятие, традиционная трактовка которого (как интерпретационной процедуры по отношению к тексту, результатом которой является другой текст - см. Текст) переосмыслена философией 20 в. в контексте постмодернистской концепции дискурса (см. Дискурс).

Комментарий [374]

Комментарий [374] В настоящее время выходит в свет десятитомное собрание сочинений Гадамера. Наше издание, уже в силу ограниченности объема, не может претендовать на полноту. При составлении сборника переводчики вынуждены были с самого начала четкб определить критерии

Комментарий

Читайте также: