Сестры вейн набоков кратко
Обновлено: 02.07.2024
Сестры Вейн ( англ. The Vane Sisters ) - это рассказ русско-американского писателя Владимира Набокова (1899–1977). Он был написан в 1951 году, но опубликован только через восемь лет. Это последний рассказ Набокова, который считается ярким примером ненадежного повествования .
Содержание
содержание
Ненадежное повествование
интертекстуальность
интерпретация
По словам Марии Рыбаковой, погибшие сестры хотели показать рассказчику от первого лица, как жестоко он обращался с ними обоими: старшая сестра хотела показать ему холодный блеск плавящихся поверхностей, младшая хотела напомнить ему тени Страшного суда, когда каждая за свое Документы, за которые нужно платить.
Создание и публикация
прием
В некий день под конец зимы преподаватель колледжа в маленьком городке штата Нью-Йорк прогуливается по улицам, вглядываясь в яркие капли, которые падают с тающих сосулек, бредет от свеса одной крыши к свесу другой, пытаясь уловить тени летящих капель. К концу дня эти попытки приводят его на окраину городка. Наступает час его обычного ужина, и он, оказавшись довольно далеко от заведения, в котором обычно ужинает, заходит в первый попавшийся ресторан. Выйдя оттуда, он какое-то время медлит, разглядывая рыжеватую тень счетчика автостоянки, окрашенную светом неоновой вывески ресторана. Тут-то около него и останавливается автомобиль, из которого выходит его знакомый, Д., и сообщает ему, что только что получил известие о смерти Цинтии Вейн.
Вернувшись домой в ту ночь, когда он узнал от Д. о смерти Цинтии, рассказчик, хоть он когда-то не без изящества порицал увлечение Цинтии потусторонним, не может заснуть — он боится, что вот-вот получит от Цинтии некий знак. Только на заре он соскальзывает в сон, так или иначе связанный с Цинтией, но безнадежно невнятный — даром, что она была художницей, с удивительной точностью изображавшей яркие, словно стекло, детали.
Лежа в постели, я обдумывал мой сон и прислушивался к воробьям за окном: кто знает, если их записать, а потом прокрутить назад, не обернется ли звучание птиц человеческой речью, произнесением слов, точно так, как последние, если их обратить, превращаются в щебет? Я принялся перечитывать сон — вспять, по диагонали, вверх, вниз, — пытаясь открыть в нем хоть что-то схожее с Цинтией, что-то причудливое, намекающее на мысль, которая должна же в нем содержаться.
Сознание выпутывало единичные, темные и лукаво емкие детали. Казалось, исчезающий смысл туманных излияний Цинтии, изменчивой набожности, томной изысканности искусственных акростихов смазывался чем-то едучим, тусклым, чужим и корявым. Все аукалось, мельтешило, облекалось туманом, мрело еле намеченной явью, — смутное, изнуренное, бестолково истраченное, лишнее.
Это один из лучших рассказов Набокова. Нет другого литературного произведения, которое демонстрировало бы такое острое зрение, позволяющее приметить все удивительные сюрпризы солнечного снежного дня. Однако проницательность совмещается в рассказчике, склонном к ничем не возмущенному довольству собой, со снисходительной критичностью в отношении других людей. Укрывшись, словно в спасительном прибежище, в своей отрешенности, он невозмутимо отмечает путаность чужих ему жизней: странность и неуравновешенность Сибил и ее отношений с Д., безобидное очарование Цинтии и тех, кто окружает ее в Гринвич-Виллидж. Повествование, начинавшееся с пристального изучения видимого мира, преобразуется в череду занятных рассуждений о невидимом, потустороннем мире и невозможности уловить хоть какие-то конкретные знаки его существования, как бы внимательно ни вглядывались мы, пытаясь их отыскать.
Вы можете сказать мне, что чтение снизу вверх, или сверху вниз, или по диагонали это не то, чего следует ожидать от редактора, но я, прибегнув к нескольким упоминаниям об обманных прочтениях, организовал рассказ так, что читатель почти автоматически подводится к открытию — в особенности вследствие резкого изменения стиля.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Две сестры
Две сестры У Адольфа Гитлера и Рудольфа Гесса были родные сестры: первую звали Паула, вторую Маргарита.Реальные судьбы этих женщин — полная противоположность; их исторические судьбы похожи тем, что известны лишь очень узкому кругу исследователей.Отец Паулы был женат
18. СЁСТРЫ
18. СЁСТРЫ Лишь только забрезжил неуютный зябкий рассвет, немцы забегали по посёлку и ближним деревням. Оки барабанили в окна, врывались в дома, заставляли людей спешно одеваться и выгоняли на улицу всех: и детей, и стариков со старухами, и женщин. Никого не оставляли дома.
Сестры
Сестры — Как тебе нравится эта шутка? — воскликнул папа, протягивая маме записку.— Шутка шуткой, а где дочь? — Мама даже не улыбнулась, прочтя записку. — Что делать?— Если позвонить в полицию… то есть в милицию, мир облетит сенсация: «Похищена гостья
238. Сестры
238. Сестры Лирика с музыкой, обе сестры, Обе в преддверье роскошного сада Негою дышат от знойной игры, И золотиста их кисть винограда. Музыка с лирикой, обе сестры, Обе в загаре румяного лета Дышат устало от знойной поры И, улыбаяся, манят поэта. 16 декабря
Три сестры
Три сестры В тот военный год, когда Россия встала на защиту Болгарии, три сестры Гончаровы, племянницы Натали, жили еще вместе с родителями в Яропольце: ведь старшей из них, Екатерине, исполнилось пятнадцать, средней, Наташе, тринадцать, младшей, Надежде, минуло
СЕСТРЫ
СЕСТРЫ СИЗО. ДЕНЬУ серых металлических ворот следственного изолятора толкались, как обычно, родственники, в стороне стояла привычная очередь с сумками к окошку передач. Было жарко, окна в машине были открыты, но выйти Дине не разрешали. Дядя Миша курил снаружи, мама
Сестры
Сестры Сестра — это твоя половина. Она делила с тобой семью, дом, страну, детство с его играми и слезами. Иногда именно из-за этого сестры ненавидят друг друга: каждая хочет быть единственной. И обе страдают из-за того, что есть другая — живой укор в твоем собственном
4. Сестры
4. Сестры Наталья Ивановна тогда была уже замужем за Виктором Николаевичем Севостьяновым. Муж ее закончил политехнический институт, работал экономистом на электрозаводе. Жили они на Басманной, в комнате Николая, растили дочь Ию и заботились об опальной семье. Они сняли
Сестры
4. Сестры
4. Сестры Они разные. Старшая Антонина (1912 г.) смуглая, высокая, стройная, несколько скрытная и стеснительная. Наталья (1914 г.) меньше ростом, полноватая, светловолосая, общительная. Некоторая свобода в общении со сверстниками создавали ей преимущество перед старшей сестрой,
Сестры Кох
Сестры Кох Как-то раз я остановился возле циркового плаката, изображавшего сестер Кох. Тут же стоял еще один немолодой человек, внимательно вглядываясь в рисунок.— Скажите, — вдруг спросил он, — вы, случайно, не знаете, сколько лет артисткам Кох? И те ли это сестры, в
СЕСТРЫ
СЕСТРЫ Наконец Аксаковы собрались и в четверг 26 октября выехали вместе с Гоголем из Москвы. Сергей Тимофеевич нанял особый дилижанс, разделенный на два купе. В переднем поместились его четырнадцатилетний сын Миша и Гоголь, а в заднем сам Сергей Тимофеевич с дочерью Верой.
"Сестры Вэйн" это короткий рассказ к Владимир Набоков, написано в марте 1951 года. [1] Он известен тем, что предоставляет один из самых ярких примеров ненадежный рассказчик. Впервые он был опубликован в зимнем номере журнала за 1958 год. Обзор Гудзона а затем перепечатан в Сталкиваться в течение 1959 г. Рассказ был включен в Квартет Набокова (1966), Набоковские Конгери (1968; перепечатано как Портативный Набоков, 1971), Уничтожение тиранов и другие истории (1975), и Рассказы Владимира Набокова (1995).
Рассказчик, профессор, рассказывает о своих переживаниях с двумя сестрами и размышляет о возможности вмешательства призраков в его реальность.
Содержание
Краткое содержание сюжета
Во время своей обычной воскресной дневной прогулки рассказчик, профессор французской литературы в женском колледже, в напряженной медитации наблюдает, как с ближайшего карниза капают сосульки. Он идет дальше и его отвлекают красноватые тени, отбрасываемые счетчиком парковки и вывеской ресторана. Он сталкивается с Д., бывшим коллегой, который случайно сообщает ему, что Синтия Вейн, с которой рассказчик ранее имел короткие отношения, умерла.
Рассказчик излагает свои воспоминания о Синтии и ее младшей сестре Сибил. У женатого Д. был роман с ученицей рассказчика Сибиллой. Синтия сначала подходит к рассказчику в надежде завербовать его, чтобы закончить роман, поручив рассказчику сказать Д., что он должен либо развестись с женой, либо уйти в отставку. Он противостоит Д., который говорит рассказчику, что он и его жена переезжают в Олбани, заканчивая роман.
На следующий день рассказчик дает экзамен на уроке французской литературы, который включает в себя Сибиллу. Отметив экзамен Сибил в ту ночь, он находит предсмертную записку. Он звонит Синтии только для того, чтобы узнать, что Сибил покончила жизнь самоубийством.
Я мало что мог изолировать сознательно. Все казалось расплывчатым, затуманенным желтым светом, не приносящим ничего ощутимого. Ее неумелые акростихи, сентиментальные уловки, теопатии - каждое воспоминание создавало волны таинственного значения. Все казалось желто-размытым, призрачным, потерянным.
Акростих
В какой-то момент рассказчик ссылается на «роман или рассказ (как мне кажется, какого-то современного писателя), в котором, неизвестно автору, первые буквы слов в последнем абзаце, как расшифровано Синтией, было послание от его мертвой матери ".
Когда последний абзац рассказа подвергается этой технике, результат будет следующим: Сосульки от Синтии. Метр от меня Сибил. Сосульки и счетчик - это отсылки к началу истории, где рассказчик, гордящийся своим внимательным вниманием к деталям, зациклен на мельчайших эффектах капающих сосулек и теней, отбрасываемых парковочным счетчиком. Таким образом, это набоковский поворот: в конце рассказа читатель узнает, что рассказчик бессознательно и насмешливо находится под влиянием как своих сочинений, так и событий, окружающих его мертвыми сестрами.
Само имя Сибил намекает на уловку последнего абзаца, так как слово акростих впервые был применен к пророчествам Эритрейская сивилла, которые были написаны на листьях и расположены так, что начальные буквы листьев всегда образовывали слово. Сибил Вейн также персонаж в Оскара Уайльда только роман Портрет Дориана Грея. Она - актриса, которая совершает самоубийство, когда Дориан отвергает ее, сначала заставляя портрет измениться, и Дориан заметил связь между ним и портретом.
Литературное значение
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
Сестры Вейн: краткое содержание, описание и аннотация
Владимир Набоков: другие книги автора
Кто написал Сестры Вейн? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.
Сестры Вейн — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком
Я бы мог так никогда и не узнать о смерти Цинтии, если бы в тот вечер не столкнулся с Д., которого я вот уже года четыре как потерял из виду; и я мог бы никогда не встретиться с Д., если бы моим вниманием не завладела вереница пустяшных наблюдений.
Мело всю неделю, но в воскресенье погода усовестилась, и день переливался самоцветами пополам со слякотью. Во время моей обычной вечерней прогулки по холмистому городку при женском институте, где я преподавал французскую словесность, я заметил семейку сверкающих сосулек, кап-кап-лющих с карниза дощатаго дома, и остановился. Их заостренные тени до того отчетливо вырисовывались на белых досках позади, что я не сомневался, что можно будет подглядеть даже и тени падающих капель. Но этого-то никак не удавалось. То ли крыша выступала черезчур далеко, то ли угол зрения был не тот, а может быть я просто смотрел не на ту сосульку в момент падения нужной капли. Был тут какой-то ритм, какое-то чередование капели, которое подстегивало мое любопытство, вроде известного фокуса с монетой. Тогда мне пришло в голову изследовать углы еще нескольких зданий в округе, что привело меня на улицу Келли, прямо к тому дому, в котором когда-то жил Д. в бытность свою преподавателем в институте. И когда я взглянул наверх, на карниз смежного с домом гаража, где висел полный ассортимент прозрачных сталактитов с голубыми силуэтами позади, я остановил свой выбор на одном из них и был, наконец, вознагражден, увидев как-бы точку восклицательного знака, покинувшую свое обыкновенное место и очень быстро скользнувшую вниз - на краткий миг раньше самой капли, с которой она состязалась наперегонки. Чуден был этот двойной искрящийся перемиг, но мне чего-то недоставало; вернее, он только раздразнил мой аппетит, так что захотелось еще других изысканных прелестей света и тени, и я пошел дальше в состоянии обнаженной восприимчивости, которая, казалось, обратила всего меня в одно большое, вращающееся в глазнице мира око.
Сквозь павлинью радугу сощуренных ресниц смотрел я на алмазную игру света на покатой спине запаркованного автомобиля, на которой отражалось низкое солнце. Губка оттепели возвратила множеству вещей красочный наглядный смысл. Вода стекала наплывавшими друг на друга фестонами вниз по крутой улице и плавно сворачивала в другую. Узкие проемы между домами с едва уловимым оттенком показной привлекательности обнаруживали кирпичные фиолетовые сокровища. Это был первый раз что я обратил внимание на непритязательную гофрировку, украшавшую мусорный бидон (последний отзвук каннелюрной отделки колонн), и увидел зыбь на его крышке - круги, расходившиеся из немыслимо древнего центра. Стоячие, темноглавые фигуры из мертвого снега (оставленные в пятницу плугом бульдозера) выстроились в ряд вдоль панели как рудиментарные пингвины над дрожащим блеском оживших проточных ручьев.
Я шел вперед, и возвращался назад, и забрел прямо в нежно умиравшее небо, и наконец цепочка наблюдаемых и наблюдающих предметов привела меня, в обычный мой обеденный час, на улицу весьма удаленную от той, где я обыкновенно обедаю, так что я решил зайти в ресторанчик, стоявший на краю города. Когда я вышел оттуда, ночь уже пала без дальних слов и церемоний. Тощий призрак - продолговатая тень, отбрасываемая счетчиком автомобильной стоянки на мокрый снег - была странного рдяного оттенка; я установил, что причиной тому был желтовато-красный фонарь ресторанной вывески над троттуаром; и вот тут-то покамест я там топтался, устало соображая, удастся ли мне, когда буду плестись восвояси, набрести на сходное явление, но только в неоново-синем колере - возле меня с визгом остановился автомобиль и из него с наигранно-радостным восклицанием вылез Д.
Он проезжал через город, где когда-то жил, по пути в Бостон из Альбани, и не в первый уже раз я почувствовал вчуже укол вины, сменившийся чувством неприязни по отношению к вояжерам, которые как-будто не испытывают решительно никаких эмоций, оказываясь в местах, где на каждом шагу их должны подстерегать стенающие и корчащиеся воспоминания. Он завел меня обратно в кабачок, из которого я только что вышел, и после обыкновенного обмена бодренькими банальностями образовался неизбежный вакуум, который он заполнил первыми подвернувшимися словами: "А знаешь, вот ведь никогда я не думал, что у Цинтии Вейн больное сердце. Мне мой адвокат сказал, что она умерла на прошлой неделе".
Читайте также: