Новая порода людей при екатерине 2 кратко
Обновлено: 04.07.2024
Смолянки на уроке танцев
Платить за обучение 300–400 рублей в год могли себе позволить не все. Но в то время процветала благотворительность. Средства в сферу образования вкладывала и императорская семья, и просто богатые люди. Лично Иван Иванович Бецкой обучал по десять девочек из каждого приема, положив на их имя в банк особый капитал, проценты с которого превращались за 12 лет в приличное приданое. Девушки
в знак благодарности носили на шее ленточки, цвет которых выбирал благотворитель: стипендиатки князя Павла Петровича – голубые, князя Демидова – померанцевые, Бецкого – зеленые, Салтыкова – малиновые.
Арфы выписывали из Парижа
Поступившие в институт изначально должны были знать немецкий, хорошо писать и читать по написанному (учились тогда не по учебникам, а по запискам, которые выдавали учителя).
Самым волнующим событием был публичный экзамен, на котором обычно присутствовала императорская семья. Накануне каждая девушка получала билет, по которому старалась хорошо подготовиться.
По окончании института шесть лучших учениц получали золотой шифр (металлический вензель царствующей императрицы, который носился на левом плече на белом в полоску банте), чем безумно гордились. Еще вручались золотые и серебряные медали.
Золотой шифр – гордость лучших смолянок
Будущее смолянок было более или менее определено: девушек либо выдавали замуж, либо устраивали при дворе фрейлиной, либо оставляли в стенах уже родного института в качестве классной дамы или учительницы.
Культура чувствовать
С одной стороны, разговор о чувствах тех или иных людей — живых, ушедших — вещь, понятным образом, проблематичная и гипотетическая. И вроде бы историческая наука должна об этом говорить с осторожностью. С другой же стороны, практически всякий человек, который ведет разговор о прошлом, так или иначе этого касается. Наполеон чего-то хотел, Сталин, Гитлер, мать Тереза… Мать Тереза жалела бедных, кто-то рвался к власти, кто-то испытывал чувство протеста. Мы бесконечно сталкиваемся с квалификациями внутреннего эмоционального мира героев исторических книг, потому что без этого невозможно анализировать их мотивы и побуждения.
По сути дела, по умолчанию мы предполагаем, что в тех или иных жизненных ситуациях люди, о которых мы пишем, должны испытывать то же самое, что испытали бы мы. Нормальный способ рассуждений о чувствах людей — это поставить себя на их место.
Наши чувства в общем и целом предсказуемы. Мы примерно знаем, что мы должны почувствовать в той или иной ситуации. Ошибка в таком прогнозировании предполагает, что есть гипотеза. Если бы у нас не было этих гипотез, никакое осмысленное поведение было бы невозможным. Нужно знать, общаясь с человеком, что его может обидеть или обрадовать, как он отреагирует, если ему подарили цветы, как он отреагирует, если ему дали в физиономию, и что он в этот момент почувствует. У нас есть на этот счет обоснованные предположения, мы примерно знаем. Вопрос: откуда?
Мы не рождаемся с системой наших чувств. Мы их усваиваем, учимся, мы осваиваем их в течение жизни, с раннего детства: как-то узнаем, что полагается чувствовать в тех или иных ситуациях.
Замечательная американская исследователь-антрополог покойная Мишель Розалдо как-то написала, что мы вообще ничего не поймем в эмоциональном мире человека, пока не перестанем говорить о душе и не начнем говорить о культурных формах.
В наше время к этому списку, принадлежащему великому американскому антропологу Клиффорду Гирцу, добавились средства массовой информации. Гирц о них не писал, но средства массовой информации тоже являются мощнейшим источником производства наших символических образов.
Миф, ритуал, искусство. И, вероятно, можно предположить — очень грубо, я опять страшно упрощаю, — что какой-то источник будет более-менее центральным для какой-то исторической эпохи. Предположить, примерно связав мифологию как базовый способ порождения эмоциональных символических моделей чувств с архаическими эпохами, ритуал (прежде всего религиозный) — с традиционными эпохами, с традиционной культурой, и искусство — с культурой модерна. Вероятно, СМИ — это культура постмодерна.
Виктор Борисов-Мусатов. Автопортрет с сестрой. 1898 год
Второй, очень важный аспект, — это возраст. Мы все знаем, как положено чувствовать, в каком возрасте человеку положено влюбиться. В возрасте это уже смешно, неудобно, неловко, неприлично и так далее. А почему, собственно, нам известно? Нет никакого разумного объяснения этому, кроме того, что так принято, культура вот так это дело организовала.
Еще один важный фактор — конечно, социальный. Люди узнают людей собственного социального круга в том числе и по способу чувствовать.
Социальные, гендерные и возрастные факторы — это главные регламенты дистрибуции эмоциональных образцов и моделей чувств. Хотя есть и другие — более тонкие, более мелкие. Но это самые, на мой взгляд, фундаментальные культурные вещи. Ты знаешь, на каком этапе твоей жизни, в каких ситуациях и что полагается чувствовать. И тренируешь себя, воспитываешь.
Инкубаторы для недорослей
В 1762 году — это общеизвестный факт — вышел Манифест о вольности дворянства. Дворянам разрешили не служить на государственной службе. Впервые — до этого служба была обязательна. Прямо в манифесте было написано, что государь-император Петр Алексеевич, учредив службу, должен был заставлять всех служить, потому что у дворян не было тогда рвения. Он всех заставил, теперь у них рвение появилось. И поскольку теперь они обладают рвением, можно им разрешить и не служить. Но рвение у них должно быть, они все равно должны служить. А те, кто не будет служить, будут уклоняться без серьезных причин, должны быть покрыты всеобщим презрением. Это очень интересно, потому что государство разговаривает с собственными подданными на языке эмоциональных категорий. Это тот случай, когда государство переключило регистр: вопросы лояльности, любви к монарху, верности трону, рвения вышли на первый план, потому что служба перестала быть обязанностью. Государство берет на себя задачу воспитания чувств, оно предписывает чувства.
Это очень важный культурный, политический и социальный квант. Как грибы после дождя растут образовательные институции. Как характерный их признак возникает первое в России образовательное учреждение для девочек — Институт благородных девиц, Смольный институт. Почему в этот момент и для чего вообще? Женщины не служат. Если все дело в том, чтобы заставить человека служить, то девочек начинать учить не нужно — зачем, ей все равно служить не придется. Но если речь идет о том, что надо чувствовать, то, конечно, их надо воспитывать. Потому что они будут матерями, они что-то привьют своим детям — и как же их сыновья будут служить отечеству и монарху из рвения, если им мать не привьет правильных чувств с самого детства? Я не реконструирую логику государственной власти екатерининской монархии, а пересказываю близко к тексту то, что написано в официальных документах. Так это и формулировалось.
Вид на царскую ложу Большого театра
Монополия на души дворян
Какой институт выходил на первый план для государства при решении этой задачи? В центре всего был двор и придворный театр. Театр был центром общества того времени. Посещение театра для служащего дворянина, живущего в Петербурге, носило обязательный характер.
Символическим центром спектакля является личное присутствие государыни. Государыня ходит на все спектакли — ее можно посмотреть. А с другой стороны, и она смотрит, как кто себя ведет: осматривает личный состав.
У императрицы в главном зале придворного театра было две ложи. Одна находилась за залом, напротив сцены, в самой глубине, и была поднята. Вторая была сбоку, прямо рядом со сценой. Во время спектакля она меняла ложу, переходя из одной в другую. Зачем, почему в одной не сиделось? Они имели разные функции. Та, которая в глубине, репрезентировала зал: все сидят по чинам, и государыня занимает место над всеми. Это репрезентация социальной структуры, политической структуры императорской власти. С другой стороны, там, сзади, государыню не видно. Но неудобно вертеть головой, и вообще это непристойно — надо смотреть вперед на сцену, а не оборачиваться и смотреть на императрицу. Возникает вопрос: а зачем надо видеть государыню? А потому что надо видеть, как реагировать на те или иные эпизоды спектакля: что смешно, что грустно, где заплакать, где обрадоваться, где захлопать. Нравится спектакль или не нравится — это тоже очень важный вопрос. Потому что это вопрос государственной важности!
Государыне нравится, а тебе нет — это ни в какие ворота не лезет. И наоборот. Поэтому в момент она выходит из императорской ложи, пересаживается в ближнюю ложу, где каждый может увидеть, как она реагирует, и может учиться тому, как правильно надо чувствовать.
Что такое эмоциональное сообщество — этот образ достигает невероятной наглядности, если, например, мы посмотрим на трансляцию футбольного матча. Одна команда забила гол, и нам показывают трибуны. И мы очень точно видим, где сидят болельщики одной команды, а где — другой. Интенсивность эмоций может быть разной, но суть у них одна и та же, мы видим одно эмоциональное сообщество: у них одна и та же символическая модель. Государственный театр формирует вот такую штуку и формирует ее так, как нужно императрице, как она считает правильным. Очень важный момент для представления места этого театра в культурной жизни: свечи на тех спектаклях не гасились, весь зал является частью происходящего в спектакле, ты видишь все кругом.
Д.Г. Левицкий. Портрет Екатерины II в виде законодательницы в храме богини правосудия. 1783 год
Это не была какая-то прихоть Екатерины — это было свойственно всем монархам эпохи абсолютизма. Есть базовая культурная форма для каждой институции, на которую те, кто ее воспроизводит в других странах, в других местах или эпохах, ориентируются. Для придворной культуры это двор Людовика XIV во Франции конца XVII века. Там все сходили с ума вокруг театра, и лично король, Король-Солнце (пока не состарился, потом ему пришлось это прекратить), выходил на сцену в балетных представлениях и танцевал. Существовали стандартные формы патронажа, невероятно щедрого финансирования: на театр никогда денег не жалели, актеры щедро оплачивались, театральные труппы почти в каждой стране возглавляли самые родовитые и важные сановники. Это был министерский уровень — стоять во главе императорского театра.
Екатерина в балетных сценах не выходила — те, кто представляет, как выглядела императрица, легко поймут почему. Государыня была поперек себя шире, и танцевать в балете ей было бы, видимо, странно. Но к театру она относилась чрезвычайно трепетно, не менее трепетно, чем Людовик XIV. Лично писала комедии, как известно, распределяла роли среди актеров, ставила спектакли. Речь шла о громадном проекте образования душ подданных — прежде всего, конечно, дворянской и центральной элиты, которая должна была быть примером для всей страны. Государство предъявляло свои права на монополию в этой сфере.
Фейсбучная лента масонов
Монополия государства, конечно, не оставалась безусловной для всех. Ее ставили под сомнение, подвергали критике, пытаясь предложить альтернативные модели чувства. Мы имеем дело с конкуренцией за души граждан — или, вернее, подданных того времени. Центральным проектом нравственного переусовершенствования русского человека второй половины XVIII века, альтернативным двору, является масонство.
Русские масоны предлагают последовательно совершенно другую модель поведения. Во-первых, она основана на совершенно других представлениях о человеке. Что важно в театральной эмоции, которая демонстрируется с подмостков сцены? Она одновременно переживается и разыгрывается. И она переживается только постольку, поскольку разыгрывается. Она существует только в разыгранном виде, это определенное измерение человеческой личности: чтобы испытать чувство, ты должен его сыграть, и тебе рассказывают, какое это чувство и как ты его играешь.
Это отчетливая альтернатива придворной культуре и ее монополии. Масоны создают свои практики создания собственного эмоционального сообщества. Прежде всего всем масонам предписано вести дневники. Ты должен в дневнике отдавать себе отчет в своих чувствах, переживаниях, что в тебе хорошо, что в тебе плохо. Дневник не пишется человеком только для себя: ты его пишешь, а потом происходит заседание ложи и ты его зачитываешь, или отправляешь другим, или рассказываешь, что ты написал. Этот способ давать себе отчет, саморефлексия, чтобы потом себя критиковать, — коллективное предприятие по нравственному образованию эмоционального мира отдельного члена ложи. Ты демонстрируешь себя, сравниваешь с другими. Это фейсбучная лента.
Карманные модели чувств
И последний пример. Он интересен тем, что в нем русский путешественник оказывается не просто равным среди просвещенных европейцев, но и на их языке сентиментальной европейской культуры добивается монументальной символической победы.
Во-первых, сам факт существования человека и народа определяется принадлежностью к европейской цивилизации. Жизнь за пределами европейского культурного ареала, по сути дела, равна небытию. Во-вторых, приняв при Петре европейские одежды, облик и манеры, высшие сословия российского общества стали лишь внешне походить на жителей цивилизованного мира. Им еще предстояло обрести душу, то есть способность думать и чувствовать по-европейски.
И, наконец, в-третьих, прерогатива создания нового человека, русского европейца, обладающего всей полнотой физического и духовного бытия, всецело принадлежит монарху.
Единое токмо средство остается, то есть произвести сперва способом воспитания, так сказать, новую породу или новых отцов и матерей, которые могли бы детям своим те же прямые и основательные воспитания правила в сердце вселить, какие получили они сами, и от них дети передали бы паки своим детям; и так следуя из родов в роды в будущие веки.
Иван Иванович Бецкой. Гравюра А. Радига с портрета А. Рослина
Для Руссо необходимость основывать воспитание на правилах, а не на обычаях была связана с кризисом сословного общества. Человека, которому суждено в точности повторить путь, пройденный предшествующим поколением, незачем специально воспитывать, разве что следует обучить необходимым практическим навыкам, а остальное он усвоит из повседневного опыта. В то же время человека, чье будущее неизвестно, необходимо снабдить руководящими правилами, которые помогут ему при поворотах судьбы.
Постараюсь доказать мудрость Основательницы заведения. Она с намерением поместила его вне города, дабы удалить воспитанниц от сношения с светом до той поры, когда вполне развитый разум и твердо вкоренившияся в сердце нравственныя начала способны будут охранить их от дурных примеров. Как многих других, природа одарила меня счастливыми наклонностями, основательным же развитием их я преимущественно и единственно обязана воспитанию. В свете ничего нет прочнаго; обычай берет верх над правилами. Видишь лишь обезьян и попугаев, а не встретишь самобытнаго характера, отличающего человека от других, как отличается он чертами лица; но, при всеобщем однообразии, резко выдаются характеры девушек, воспитанных в наших заведениях: из них каждая имеет свой личный характер. Так называемая оригинальность их, которую осмеивали многие, имела весьма хорошия стороны. Из них вышли прекрасныя супруги. Им приходилось бороться против существовавших предубеждений на счет институтскаго воспитания, встречаемых даже в собственной семье, и против общаго нерасположения. Во всех испытаниях оне действовали прямо, энергично защищая свои правила. Лишь немногия из них отступили от даннаго им хорошаго направления, –
Особое значение придавало театральным представлениям личное присутствие государыни, составлявшее смысловой центр зрелища в целом. Императрица выступала одновременно как зритель, режиссер и действующее лицо спектакля и уверенно пользовалась всей партитурой этих ролей. В зрительном зале Оперы Зимнего дворца у нее было две ложи: одна, в конце зала напротив сцены, репрезентировала ее статус и давала ей идеальную точку обзора, другая, непосредственно перед сценой, подчеркивала ее связь с происходящим, а также позволяла присутствующим видеть ее реакцию на те или иные фрагменты спектакля и настраивать по ней собственные впечатления и переживания (ср.: Evstratov 2012 I: 173).
Джеймс Биллингтон в 1970-е вошёл в американский истеблишмент, сейчас он занимает пост Директора библиотеки Конгресса. В одном из своих интервью он говорил:
«Начало российского Просвещения началось с притоком в Москву учёных из Белоруссии и монахов с Украины во времена раскола русской церкви. Кстати, монахи и семинаристы продолжали играть существенную роль в российском Просвещении вплоть до XX столетия: им русская светская мысль отчасти обязана своим религиозным накалом. В то же время ориентированные на Запад новообретённые области империи немало способствовали освоению русскими умозрительной философии и художественных норм классицизма, которые вскоре возобладали в дворянской культуре. Во времена польского владычества Киев превратился в восточный форпост академической учёности и барочной архитектуры, а вернувшись под власть России, он почти столетие оставался главным оплотом образования.
Киево-Могилянская коллегия являлась ближайшим подобием гуманитарного университета западного типа. С 1721 по 1765 годы были основаны 28 семинарий — и все по киевскому образцу; и вероятно, не будет преувеличением сказать, что Киев в XVIII веке обучал Россию не только чтению и письму, но и абстрактно-метафизическому мышлению, которое оказалось столь привлекательным для образованных дворян.
Только к концу царствования младшей дочери Петра Елизаветы это лишённое корней и всё же восторжествовавшее сословие обрело собственный язык, приобщаясь к языку и культуре Франции. Царствованием Елизаветы открывается период творческой продуктивности, который по справедливости может быть назван золотым веком российской аристократии и длится приблизительно от 1755-1756 до 1855-1856 годов.
В общих чертах можно говорить о просветительском XVIII и романтическом XIX веках, о культе Вольтера и Дидро, сменившемся поклонением Шеллингу и Гегелю; о том, как вслед за франкофильскими реформами Екатерины и Александра I их преемники Павел и Николай насаждали прусскую дисциплину; об универсальной галломании, несколько ослабевшей сперва вследствие революционного террора, а затем — ввиду наполеоновского нашествия 1812 года. Так или иначе, на всём протяжении этого столетия противоборствовали французский и германский подходы к политическим, личностным и эстетическим проблемам.
Самонадеянный оптимизм Екатерины II породил и предложил ей дилемму деспота-реформатора. Эта дилемма стала наваждением для её внука Александра I и его племянника Александра II, а внук последнего Николай II ужасался самой мысли о ней. Как сохранять самодержавие и иерархическую социальную систему, в то же время проводя реформы и насаждая образование? Каким образом самодержавный монарх будет внушать надежды на улучшения и не столкнётся при этом с революционным подъёмом несбыточных ожиданий?
Обоим Александрам, как и Екатерине, пришлось умерять либерализм первых лет царствования и прибегать в конечном счёте к репрессивным мерам. И каждому из них наследовал деспот, который стремился покончить со всяческими реформами. Но прусские методы этих преемников — Павла, Николая I и Александра III — не способствовали разрешению насущных государственных проблем и лишь усугубляли потребность в преобразованиях. Более того, сводя на нет усилия умеренных реформаторов, Павел, Николай I и Александр III играли на руку преобразователям-экстремистам и оставляли в наследство преемникам искусственно взвинченные и завышенные общественные ожидания.
(Как европейцы институализировали российский деспотизм)
Даже когда шла подготовка к четвертованию Пугачёва, Екатерина продолжала переписываться с корсиканским революционером Паоли (а другой беспокойный корсиканец, тогда еще безвестный Наполеон Бонапарт, собирался поступить к ней на службу).
От времен Екатерины дворянские мыслители усвоили всего-навсего обыкновение искать все ответы на Западе. Они привыкли воображать радикальные реформы на абстрактно-рационалистической основе, а не добиваться постепенных изменений с учетом конкретных условий и традиций.
Особую популярность при Екатерине приобрело неясное представление, что новообретённые южные провинции могут оказаться девственной и благодатной почвой для возникновения на пустом месте новой цивилизации. Вольтер сообщал Екатерине, что он переберётся в Россию, если столица будет перенесена из Санкт-Петербурга в Киев.
Ближайшим реформатором при Екатерине стал Бецкой. Он родился в Стокгольме, воспитывался в Копенгагене, провёл молодость в Париже и находился в дружеских и интимных отношениях с множеством второстепенных германских княгинь, в том числе с матерью Екатерины Великой. Когда же Екатерина взошла на трон, Бецкой предложил ей свои услуги, имея превосходную умственную и физиологическую квалификацию придворного.
Как и любимейших фаворитов Екатерины, Орлова и Потемкина, Бецкого привлекала к ней и располагала в пользу её преобразовательных замыслов неприязнь к более родовитой и благополучной аристократии. В то время как старшее поколение знати в большинстве своем сочувствовало стремлению Панина ограничить самодержавную власть в пользу аристократического Совета, Бецкой и его единомышленники стояли за расширение царственных прерогатив. Старшее поколение склонялось к взвешенному рационализму Вольтера и Дидро, между тем как придворные предпочитали химерические идеи Руссо.
Как Монтескье в политике, так Бецкой в области воспитания задал тон многим последующим российским дискуссиям. Наиболее важным связующим звеном между екатерининской Россией и советской революционной державой является создание нового разряда людей умственного труда, не связанных с церковью, знатью и основной азиатской массой населения (крестьян) и по натуре склонных к всеобщим преобразованиям.
Читайте также: