Нойманн использование другого кратко

Обновлено: 02.07.2024

Как используется образ "Другого" в формировании национальных, региональных и общеевропейских идентичностей? Норвежский специалист по международным отношениям Ивэр Нойманн исследует эту проблему на разнообразном историческом и современном материале - от роли "Турка" и "России" как "Другого" в европейских дискурсах до образов "Запада" и "Востока" в современном российском дискурсе. Методологически насыщенное исследование Нойманна должно стать обязательным чтением для тех, кто интересуется международными отношениями, историей, воображаемой географией или просто задумывается о месте России в мире.

Западники против националистов

Новое западничество сформировалось на основе диссидентского движения и движения коммунистов-реформаторов из горбачевского окружения. Их представления о Европе носили преимущественно культурологический характер: акцент был сделан на либеральных идеях о неотъемлемых правах личности и об ограничении прав государства по отношению к гражданину, причем эти идеи мыслились как общая политическая цель всего человечества. России не приписывалось моральное превосходство над Европой. Скорее, она представлялась потенциально равной Европе, а в некоторых аспектах — временно отстающей.

Эти авторы заявляли о себе как о представителях исчезающего вида русских европейцев, каким-то образом умудрившихся пронести факел цивилизации сквозь якобы неевропейские сумерки российской массовой культуры. Новиков доходит до того, что предлагает установить отношения между Россией и Европой, основанные на изоляции, — не потому, что он этого хочет, а потому, что, как он утверждает, неевропейские части России этого заслуживают и Европе необходимо от них отгородиться.

Риторика других националистов была основана не на необходимости сильного государства, а на необходимости духовного возрождения. Например, в 1990 году Александр Солженицын опубликовал пространную филиппику против модерности. Россия не должна тратить свои силы на то, чтобы быть сверхдержавой — она должна стремиться обрести духовную ясность. Свободные выборы и многопартийная система, по Солженицыну, приносят вред органическому русскому народу. Россия должна сосредоточиться на обустройстве своего собственного, а не общего европейского дома (Солженицын 1990).

В своей дискурсивной деятельности националисты могли пользоваться этим символическим капиталом. Сначала западничество было принуждено вступить в диалог с национализмом, а затем и трансформироваться в сторону большей совместимости с последним. Другими словами, русский дискурс отличался негибкостью, которую западничество не смогло преодолеть, и столкнувшись с этой негибкостью, оно само претерпело трансформацию. Поскольку национализм черпал свои силы из нарративов о самом себе и своей роли в русской истории, то для того, чтобы понять изменения, произошедшие в русском дискурсе, нужно рассмотреть эти нарративы и эту историю, а не ограничиваться анализом общеевропейского дискурса.

Истоки националистической репрезентации России

Самиздатские статьи Солженицына были направлены против западников, прежде всего против Андрея Сахарова, которого Солженицын корит за механическое повторение ложных западных идей о свободе:

Уж Запад-то захлебнулся от всех видов свобод, в том числе и от интеллектуальной. И что же, спасло это его? Вот, мы видим сегодня: на оползнях, в немощи воли, в темноте о будущем, с раздерганной и сниженной душой. Сама по себе безграничная внешняя свобода весьма далеко не спасает нас. Интеллектуальная свобода — очень желанный дар, но как и всякая свобода — дар не самоценный, а проходной, лишь разумное условие, лишь средство, чтобы мы с его помощью могли бы достичь какой-то другой цели, высшей (Солженицын [1974] 1992: 15–16).

Если кому-то покажется, что это случайная вспышка националистического мистицизма, то можно процитировать еще одну статью из того же сборника, в которой цитата из Библии приведена в доказательство мысли о том, что нации созданы Богом:

Солженицын, однако, настаивает, что не всякий национализм достоин поддержки.

Даже и более жесткая, холодная точка зрения, нет — течение, определилось в последнее время. Вот оно (обнаженно, не искаженно): русский народ по своим качествам благороднейший в мире, его история ни древняя, ни новейшая не запятнана ничем, недопустимо упрекать в чем-либо ни царизм, ни большевизм; не было национальных ошибок и грехов ни до 17-го года, ни после; мы не пережили никакой потери нравственной высоты и потому не испытываем необходимости совершенствоваться; с окраинными республиками нет национальных проблем и сегодня, ленинско-сталинское решение идеально; коммунизм даже не мыслим без патриотизма; перспективы России-СССР сияющие; принадлежность к русским или не русским определяется исключительно кровью, что же касается духа, то здесь допускаются любые направления, и православие — нисколько не более русское, чем марксизм, атеизм, естественно-научное мировоззрение или, например, индуизм; писать Бог с большой буквы совершенно не обязательно, но Правительство надо писать с большой. Все это вместе у них называется русская идея. (Точно назвать такое направление: национал-большевизм.) (Солженицын [1974] 1975: 100–101) 7 .

В продолжение этой книги мы постоянно проводим мысль, что Европа не только нечто нам чуждое, но даже враждебное; что ее интересы не только не могут быть нашими интересами, но в большинстве случаев прямо им противоположны. Из этого, однако, еще не следует, чтобы мы могли или должны были прервать всякие сношения с Европой, оградить себя от нее Китайской стеной; это не только невозможно, но было бы даже вредно, если бы и было возможно. Всякого рода сношения наши с нею неизбежно должны быть близкие; они только не должны быть интимными, родственными, задушевными. В политическом отношении не может быть другого правила, как око за око, зуб за зуб, — отмеривание тою же мерою, которою нам мерят. Но если невозможно и вредно устранить себя от европейских дел, то весьма возможно, полезно и даже необходимо смотреть на эти дела всегда и постоянно с нашей особой, русской точки зрения, применяя к ним как единственный критерий оценки: какое отношение может иметь то или другое событие, направление умов, та или другая деятельность влиятельных личностей к нашим особенным русско-славянским целям; какое могут они оказать препятствие или содействие им. К безразличным в этом отношении лицам и событиям должны мы оставаться совершенно равнодушными, как будто бы они жили и происходили на Луне; тем, которые могут приблизить нас к нашей цели, должно всемерно содействовать — и всемерно противиться тем, которые могут служить ей препятствием, не обращая при этом ни малейшего внимания на их безотносительное значение, — на то, каковы будут их последствия для самой Европы, для человечества, для свободы, для цивилизации (Данилевский [1869] 1888: 480–481).

Соловьев возражал, что Данилевский ошибается, полагая, будто враждебность Европы к России рождена завистью умирающей культуры к своему преемнику. Скорее наоборот, враждебность Европы — собственного российского производства, она спровоцирована такими явлениями, как книга Данилевского:

Россия, продолжает Соловьев, должна понять, что ее отношения с Европой являются братскими. Вместо того, чтобы ругать Европу, она должна исповедаться в своих грехах и привести в порядок свой собственный дом. Памятуя о своем историческом предназначении, она должна собраться и вступить на путь духовного усовершенствования. Действительно, с тех пор как ранние русские националисты адаптировали германское романтическое националистическое мышление для собственных целей, существует противоречие между теми, кто придает первостепенное значение божественной силе народа, и теми, кто придает первостепенное значение силе государства (Schelting 1948; Walicki 1975; может быть, это противоречие возникло еще раньше, ср.: Cherniavsky 1958). Подновленный российский коммунизм сумел соединить обе эти тенденции в своей репрезентации России и использовать их в дискурсивной работе вопреки агрессивно антидуховной истории самого коммунистического движения. Это большое достижение.

Истоки западнической репрезентации России

создать новую партию, создать партию нового типа, отличную от обычных социал-демократических партий Запада, свободную от оппортунистических элементов, способную повести пролетариат на борьбу за власть.

Борясь против большевиков, все меньшевики, без различия оттенков, от Аксельрода и Мартынова до Мартова и Троцкого, — неизменно пользовались оружием, взятым из арсенала западно-европейских социал-демократов. Они хотели иметь в России такую же партию, как, скажем, немецкая или французская социал-демократическая партия. Они потому и боролись с большевиками, что чуяли в них что-то новое, необычное, отличное от социал-демократии Запада (Краткий курс [1938] 1946: 134–135).

Система национальных государств и русский вопрос

После того как в 1983 году Андерсон опубликовал свою книгу о нациях и воображаемых сообществах, его мысль о том, что национализм — явление модульное, неоднократно подвергалась нападкам, как с постколониальной (Chatterjee 1986; Chatterjee 1993), так и с онтологической точки зрения. Вот что, например, писал Кристольф Уллок:

Одни участники русского дискурса признавали и по-прежнему признают, а другие оспаривали и по-прежнему оспаривают необходимость для любого государства заимствовать что-то из арсенала наиболее эффективных моделей, чтобы поддерживать экономическую базу своей политической и военной мощи. Если конкуренция между государствами является одним из контекстов, позволяющим нам лучше понять, почему русский дискурс об отношении к предположительно более эффективным западным моделям стал рекуррентной темой русской истории со времен возникновения международной системы, то этот контекст предлагает также широкий диапазон вариантов, имеющийся в распоряжении создателей дискурса. Можно ожидать, что одна группа оппонентов будет искать решение проблемы в подражании западным образцам, и можно предполагать, что они буду вести между собой спор о том, каким западным образцам нужно подражать, в какой степени и с какой скоростью их следует копировать. Можно также ожидать, что найдется другая группа оппонентов, которая будет либо отрицать, что западные модели более эффективны, либо утверждать, что экономическая эффективность должна отступить на задний план перед другими соображениями. Даже самый беглый взгляд на дискуссии о Европе, которые происходили в Турции и Японии в течение последнего столетия, заставит усомниться в том, что русский вопрос столь уникален, как этого хотели бы некоторые русисты. (Еще раз, это положение никоим образом не ставит под сомнение тот факт, что данный набор дискурсов столь же уникален и специфичен, как и любой другой.)

Сталкиваясь с более эффективной европейской моделью индустриализации, славянофилы утверждали, что Европа заплатила за промышленные успехи духовной смертью, тогда как русские сохранили богатую духовную жизнь и поэтому они нравственно выше европейцев. Более того, славянофилы не сомневались, что бульшая военная мощь Европы проистекает из агрессивной природы европейских государств, тогда как русское государство по сравнению с ними миролюбиво, а потому менее эффективно в военном отношении, хотя более продвинуто в отношении моральном. В сегодняшних дискуссиях аналогичные аргументы выдвигает Солженицын, который, продолжая дело ранних славянофилов и Достоевского, утверждает, что русские нравственно выше западных народов, поскольку они духовно выросли в борьбе с такими трудностями, как коммунизм, которого не было на Западе. Шафаревич пишет, что хотя Запад богаче России, он в большей степени подвержен экономическим кризисам. Былые соратники Солженицын и Шафаревич по-прежнему сходятся на том, что западные экономические модели морально уступают их концепции старой российской деревенской экономики, поскольку последняя более здорова с экологической точки зрения.

Западники тоже не могут изменить оснований для морального сравнения: для них моральная оценка определяется существованием и функционированием правового государства (это понятие включает в себя гражданское общество и права личности). Поэтому западники считают, что Европа либо нравственно превосходит Россию (синхронически), либо равна ей с нравственной точки зрения (диахронически). В конечном счете, по мнению западников, Россия неуклонно развивается в том же направлении, в каком Европа, и поэтому она родственна Европе, и практически, и нравственно. Поэтому в своих отношениях с Европой Россия должна быть учеником, который подражает европейским образцам.

5 Работа Позднякова была впервые изложена по-английски на конференции в Московском государственном институте международных отношений в апреле 1991 года.

Об одном направлении в исследовании международных отношений

Кузнецов Анатолий Михайлович – доктор исторических наук, профессор Владивостокского института международных отношений ДВГУ.

Сделанные замечания не являются упреком конкретному автору, а скорее констатируют общую ситуацию, сложившуюся в современной науке. В силу высокого уровня ее специализации выход на сложные проблемы требует от исследователя достаточного уровня компетентности в разных областях знания. К сожалению, достигнуть его в настоящих условиях практически невозможно и при выходе за рамки своей специализации у любого из нас возникают упрощения и погрешности. Поэтому я отдаю должное научной эрудиции и уровню теоретической подготовки И. Нойманна, однако для успешного решения поставленных им задач требуется более глубокая подготовка в собственно гуманитарной проблематике (социальнокультурная антропология, психология и др.), которую не может компенсировать одна, пускай все еще влиятельная, концепция Ф. Барта и глубокий анализ проблемы идентичности.

Переводчики:
Игорь Пильщиков
Владимир…

Лучшая рецензия на книгу

Использование "Другого". Образы Востока в формировании европейских идентичностей Ивэр Нойманн 5-98379-007-2

31 августа 2018 г. 10:52

Пытаясь вопреки совету У. Эко избавиться от книг, я в конце лета решила разобрать свои книжные завалы и натолкнулась на эту давным-давно купленную и прочитанную книгу. И, как нередко бывает при разборе всякого домашнего добра, я задумалась: а почему я тогда, в 2004-м, когда все еще было совсем по-другому, ее купила? И вспомнила.

Перевод: Игорь Пильщиков, Владимир Литвинов

Год издания: 2004

Мягкая обложка, 336 стр.
Тираж: 1500 экз.
Формат: 84x108/32 (130х205 мм)

Рецензии

Использование "Другого". Образы Востока в формировании европейских идентичностей Ивэр Нойманн 5-98379-007-2

31 августа 2018 г. 10:52

Использование "Другого". Образы Востока в формировании европейских идентичностей Ивэр Нойманн 5-98379-007-2

14 декабря 2016 г. 20:07

3 Европа, Турция, Россия, Башкортостан глазами норвежца

Лично я люблю книги по геополитике. На веру не беру, но ради интересных идей и новых мнений почитать стоит. В принципе в этом плане книга Нойманна как раз очень оригинальная. Всё повествование иллюстрирует его идею о том, что определенная общность нуждается в том, чтобы что-то себе противопоставить. Европа противопоставляла на протяжении веков себя "другой" варварской Турции, ранее Османской империи, с миллионами неверующих, что способствовало объединению региона. Европа также использовала в качестве "другого" и Россию только в несколько ином ключе. Я, конечно, сильно упрощаю, но вдаваться в подробности не буду, автор об этом пишет все три с половиной сотни страниц. Также интересно посмотреть то, как Нойманн анализирует культурную идентичность башкир. Для иностранца мнение на удивление…

Читайте также: