Музыка и поэзия суфизма кратко
Обновлено: 05.07.2024
В средние века суфизм являлся ключевой философской доктриной исламского мира. Поэтические образы арабской, персидской и тюркской поэзии содержат суфийские представления, не всегда заметные поверхностному взгляду.
СУФИЗМ - это эзотерическое течение в исламе, проповедующее аскетизм и повышенную духовность, одно из основных направлений классической мусульманской философии. Последователей суфизма называют суфиями.
Суфийская поэзия создавалась на многих языках. Поначалу, в IX веке, арабский язык использовался в качестве орудия для выражения мистического опыта в стихотворной форме, затем, начиная с XI века, настал черед персидского языка. К сочинению стихов на других родных наречиях, вроде тюркского и раннего хинди, суфии приступили в XIII веке. Этот список можно было бы расширить, включив множество африканских и азиатских языков, которыми и поныне продолжают пользоваться суфии.
Суфийская поэзия представляет собой не просто вдохновенное личное творчество, но и обдуманно устроенный жанр с более или менее разработанными правилами рифмы и размера и сложными шифрами к символическому толкованию, предполагавшему близкое знание предмета.
При оценке суфийской поэзии важно не упустить из виду роль доисламской арабской поэзии в формировании исламской культуры. Коран оказал огромное воздействие на восприятие прекрасного у мусульман - как в его звуковом, так и в визуальном проявлении, но последователи ислама проводили различие между Кораном и поэзией арабских племен, которая создавалась бродячими певцами, утверждавшими, что они черпали свое вдохновение у джиннов. Нравственность большей части доисламской поэзии выглядит двойственной ввиду прославления ею межплеменной вражды, бражничества, любовных мирских утех и гордыни. После распространения ислама прославление воина стали заменять покорностью Богу. Однако длинные оды доисламских времен (касыды) остались в качестве литературных образцов, где темы поиска возлюбленной и размышления о природе образами легли в их основу наряду с сугубо философскими темами.
Представители арабской знати развлекались охотой и часто после нее отдыхали в узком кругу, где подавалось вино. Такое времяпрепровождение породило светскую арабскую поэзию, где превозносились радости винопития и одновременно прославлялась обстановка монастыря. Поэты говорили о кресте и монастыре, о радости винопития и о своей любви к прекрасному виночерпию (саки). Многие из стихов суфиев также содержат образы любви и винопития, которые мы находим в светской поэзии, единственное, что отличает их как мистические сочинения, это контекст и толкование. Например, любовь трактуется как единение с Богом:
Другие стихи Халладжа представляют собой умозрительные созерцания, изобилующие загадками, основанными на особенностях начертания арабских букв.
Истоки арабской мистической поэзии, лежат в ритмическом построении молитвы. Арабская мистическая проза часто описывает восхищение рифмованной и метрической прозой (садж), которая является одной из наиболее поразительных сторон арабской литературы вообще. Садж продолжают повторять в суфийских братствах на совместных собраниях, часто в сопровождении музыки.
Ибн Араби дает эти реплики только ради обсуждения того, как Божественное присутствие ищет страстной любви у человечества; когда человек становится полным рабом Бога, Бог становится оком и ухом его, обращающегося целиком в свет и становящегося полным отражением Божественных качеств.
Более значимой фигурой для арабской суфийской поэзии является Ибн аль-Фарид (ум. 1235), египтянин, чьи насыщенные образностью стихи привлекали восхищенных слушателей и почиавшийся, как святой у суфиев. Ибн аль-Фарид был знатоком поэзии любви и винопития, где видны явные следы классической традиции, сочетающиеся с ясными указаниями на суфийскую практику. Образу винопития он дает мистическое толкование:
Комментаторы на протяжении ряда поколений объясняли его поэзию тем, что тот был мистик, достигший высот внутреннего опыта. Его стихи постоянно истолковывались в свете метафизики, могила Ибналь-Фарида в Каире оставалась местом паломничества, а устраиваемые там музыкальные радения представляли собой экстатическое повторение его касыд - тексты поэзии превращались в священный текст.
Истоки персидской суфийской поэзии также кроются в недрах суфийской обители. Ода (касыда) и лирика (газель) полюбились при дворах прежних халифских наместников в Восточном Иране, для выражения кратких мистических прозрений суфии предпочитали использовать четверостишие (рубай). Язык их был прост и непосредственен, но отличался парадоксальностью. Когда Абу Сайд приводил эти безымянные стихи, то в своем выборе руководствовался их яркостью и запечатленной в них мыслью. В XI и XII веках персидское четверостишие стало обычным средством суфийской литературы для освещения той или иной мысли. Вот как завершает суфий Айн аль-Кудат обсуждение мистической любви:
Здесь поэзия - это лишь средство словесного выражения духовного опыта в наиболее впечатляющих образах.
Как и в арабской суфийской поэзии, ряд предметов и тем мистической поэзии был целиком перенесен на персидскую почву суфизма из светской литературной традиции. Те же самые темы становятся предметом иносказательного толкования, преобразуясь согласно правилам, лежащим вне пределов стихотворного текста. Вино перестает быть материальной субстанцией, становясь теперь обозначением упоения Божественной любовью. Христианские отрок или отроковица, что разливали вино в монастыре, олицетворяют теперь суфийского наставника, Пророка или даже Бога; отличие состояло лишь в том, что кравчим становится местный перс из немусульман или маг (зороастриец), а позже даже индус.
Суфийская поэзия привлекала образы вина и идолопоклонства, чтобы через потрясение ими достичь конечной цели, ради которой следовало пожертвовать благопристойностью и добродетельностью (возможно, по тем же соображениям целомудренные монахи и монахини в христианской Европе часто обращались к любовной и брачной символике). Образ идолопоклонства действовал особенно вызывающе, но он был связан с поклонением Божественному возлюбленному как идолу, а вовсе не с призывом посещать языческие кумирни! В частности, не имело значения, какому идолу призывали поклоняться. Важна была не точность с религиозной точки зрения, а утверждение всепоглощающей любви, которую совершенно не заботит чужое мнение.
Рассмотрим еще несколько часто используемых образов персидской суфийской поэзии.
Легендарный персидский шах Джамшид знаменит своей чашей с эликсиром жизни, которая является не просто царским кубком, но олицетворяет собой мистическое сердце; вглядываясь в него, можно узреть все сущее.
Недоступная жемчужина служит гностическим и библейским символом знания, достающегося огромной ценой.
Волхвы или зороастрийские жрецы соединяются с образом хозяев кабачков и олицетворяют суфийских наставников.
Требуемое для придворных церемоний персидских шахов вино символизирует опьянение мистической любовью.
Любовная лирика суфиев сосредоточена на описании внешних черт возлюбленной. Наиболее характерными из них являются луноликость и черные косы, которые отражают нераздельные Божественные качества милости и гнева, ислама и неверности. Образ женских кос с нескончаемыми вариациями предстает в виде силков, пленяющих влюбленные сердца, при этом брови уподобляются лукам, выпускающим стрелы, которые смертельно ранят.
Персидские сады, известные своей славой еще с античности, служили поэтам для создания наиболее запоминающихся образов. Стройный кипарис намекает на стан возлюбленной, отражаясь в образе райского дерева. Именно сюда усядется птица души, когда вознесется на небеса. Соловей ли это, одиноко поющий розе, либо вернувшийся к небесному охотнику сокол - их домом является райская обитель, где живет подобная Фениксу вещая птица Симург.
Этот список образов можно дополнить иными символами, почерпнув их из большой вереницы традиционных космологических наук, включая астрологию и алхимию, с которыми хорошо знаком любой образованный человек на Востоке.
Арабскую и персидскую суфийскую поэзию, однако, невозможно отделить от традиции придворной поэзии. Исходя из их социального окружения, может показаться, что поэзия, бытующая в суфийских обителях, где прославляются Божественная любовь и крепкие узы, связующие наставника и ученика, имеет мало общего с официальными одами, которые сочиняли профессиональные поэты в честь своих знатных покровителей.
Пространные и необычные панегирики, адресуемые правителям, отвергаются современными западными критиками как грубая лесть. Однако при более пристальном рассмотрении обнаруживается, что большая часть придворной поэзии проникнута теми же самыми образами, что были в ходу среди суфиев. Одинаковые стихи в одной ситуации воспринимались как восхваление обычного вина и земных страстей, тогда как в иных обстоятельствах их можно было бы истолковать как мистическое опьянение и Божественную любовь. Многие стихи, имевшие хождение в суфийских обителях, на самом деле были созданы при дворе. В равной мере можно было воспринимать эти поэмы обращенными и к царскому покровителю, и к суфийскому наставнику, и к Богу, и к прекрасному отроку, разливающему вино на пирушках. То мастерство, с которым поэт наподобие Хафиза мог вызвать в уме читателя одновременно все эти смыслы, делает почти невозможным приемлемый перевод.
Несколько слов о переводах суфийской поэзии на европейские языки.
В последние годы у профессиональных поэтов появилась склонность брать дословные переводы суфийской поэзии, сделанные учеными, и отливать их в поэтическую форму в соответствии с привычным им европейским языком (как правило английским).
Однако наряду с этой литературной тенденцией все больше проявляется и другая: переводы, в которых почти не ощущается связь с персидским языком, их порой именуют не переводами, а переложениями. Создаваемые людьми, ничем не проявившими себя ни в поэзии, ни в переводческом деле, эти стихотворения, по сути, являются оригинальными сочинениями, вдохновленными либо чтением переводов Руми или Хафиза, либо собственными размышлениями автора. Эти переложения обычно и не стремятся соответствовать форме настоящей газели, лишь отдаленно напоминая ее; выхватываются две или три строки из стихотворения и перерабатываются для создания нового самостоятельного произведения. Даже если отношение этих новых творений к какому-либо оригиналу весьма туманно, они все равно притязают на авторитет персидского поэта - автора источника.
И, наконец, еще несколько примеров поэтических образов, которые использует восточная поэзия, с пояснениями их глубинного, философского смысла:
Любимая, к которой стремится душа, в суфийском прочтении это Единое Божество, слияния с которым жаждет суфий.
Светлый лик возлюбленной – это Истинное, Единое, Бог, а темные локоны – феноменальный мир, мир эманаций (множественностей).
Завитки, кольца кудрей, - оковы иллюзорного мира.
Уста, которые столь малы, что их почти не видно, - отражают идею неизреченного:
Забвение, даруемое вином, – отрешение от уз бренного бытия:
Противопоставление очей и сердца – антитеза внешнего и сокровенного.
Соловей, влюбленный в розу – суфий, взыскующий Бога.
Сгореть, как мотылек, в пламени свечи, - означает достичь состояния полного Слияния, - и т.д.
Суфийские образы обогащают бейты газели, которые на первый взгляд - только воспевания любимой (любимого), на самом деле они наделяют образный ряд стихов дополнительными смыслами. В других жанрах восточной поэзии встречаются и очевидно мистические бейты, где суфийский смысл дан непосредственно, а не намеком:
Влюбленный — это есть дервиш.
Принц — ученик.
Женщина — душа спящего.
Красавица — душа искателя.
Изменчивая красавица — страдания разума, которые дает душа.
Пьяный — дервиш, постигший истину.
Опьянение — просветление.
Чарка — сознание.
Кабак — место, где собираются для тренировки.
Кувшин — ум.
Осколок от кувшина — частичка опыта ушедших мастеров.
Виночерпий — дающий вино истины, то есть одно из обозначений Всевышнего.
Сад — процесс тренировки.
Дерево — мастер без учеников.
Дерево плодоносящее — наставник с учениками.
Гора — высший просветленный, приближенный к Высшему.
Холм — Наставник.
Утес — тот, кто был причиной начала обучения.
Глыба — мудрый.
Камень — староста тренирующихся.
Кольцо — крyr учеников.
Кольцо с драгоценным камнем — круг учеников, в котором присутствует высший Наставник.
Кольцо с сапфиром — практикующие упражнения Соломона.
Кольцо с изумрудом — практикующие упражнения Мухаммада.
Кольцо с алмазом — практикующие упражнения Моисея.
Ожерелье — мастер, который освоил все основные Школы.
Попытки сформировать единый образ того, что называют суфийской музыкой, вызывают такое же недоумение, как и существование жанра world music, призванного охватить не охватываемое. Но мы не могли больше обходить эту тему стороной и подготовили для вас гайд по базовым понятиям: в чем суть философии суфиев, как они используют музыку в своих практиках и к чему привела ее индустриализация.
Вопреки расхожему мнению, суфизм — это не секта и даже не одно из течений ислама (суфиями могут быть как сунниты, так и шииты), но скорее особое видение, отдельная религиозная концепция. Считается, что первые суфии были сподвижниками пророка Мухаммада, идеи которых впоследствии подхватили представители беднейших слоев общества. Они выразили протест обществу, заявив, что истинные мусульмане обязаны жить не только по Корану, но и по Сунне, преданиям о жизни пророка, которые к тому же часто передавались в исковеркованном виде в угоду тогдашних правителей.
Более опытные суфии становились наставниками (муршидами) и обрастали учениками. Со временем вокруг них образовались многочисленные братства и ордена, каждый со своим эзотерическим знанием и ритуальными традициями. В X-XI веках суфизм вышел за пределы территорий Ирака и Персии, и сейчас эта философия в той или иной мере присутствует практически везде, где есть ислам.
СУФИЗМ ШАРИАТСКИЙ И "ПЬЯНЯЩИЙ"
Суфиям часто приписывают аскетизм вкупе с мистицизмом и пацифизмом. Но на деле, это настолько большое и неоднородное сообщество, что высказывание “все суфии — аполитичны” было бы практически равноценным в своей некорректности такой же фразе про мусульман. Для упрощения принято делить суфизм на шариатский, или “трезвый”, и так называемый “пьянящий”.
Представители первого — ортодоксальные мусульмане, воспринимающие суфизм как одну из ступеней пути к очищению души. К ней можно приступать только после полного овладения законами шариата. Цель верующего на этом этапе — научиться формировать безупречное и искреннее намерение, совершать каждое свое действие исключительно ради Бога. Такие суфии подчиняются строгим правилам и практически не используют в своих практиках музыку, ведь шариат разрешает только ударные инструменты, и то лишь определенной формы.
Под влиянием местных культур в индо-пакистанском регионе, на Балканах и в Северной Африке возник мистический, “пьянящий”, суфизм. Его последователи активно используют в ритуалах музыку, танцы, дыхательные упражнения, и придают большое значение экстатическому опыту. За это их и считают еретиками шариатские суфии. Ведь по мнению последних, то состояние, в которое впадает человек в результате ритуальных практик, — это путь, но не конечная точка. Стремиться надо в первую очередь к отрешению от собственного эго и довольству Аллаха.
На Запад суфизм пришел в еще более измененной форме — как универсальное учение о самосовершенствовании. В начале 20 века Инайят Хан из ордена чиштийа путешествовал по Америке и Европе со своими проповедями, тем самым запустив первую волну нью-эйджа. Тысячам адептам духовного поиска внушили: совсем не обязательно принимать ислам, чтобы стать суфием. И в списке своих увлечений, где-то рядом с фэн-шуем, йогой и медитациями, они с радостью нашли место и суфизму.
МУЗЫКА, ТАНЦЫ И РИТУАЛЫ, ВЕДУЩИЕ К БОГУ
Музыка в исламском мире — предмет вечных споров. Фундаменталисты настаивают, что слушать и исполнять музыкальные произведения грешно, приводя в качестве аргументов некоторые предания (хадисы) о высказываниях Мухаммеда на эту тему. А их оппоненты находят в других хадисах пророка одобрение своих убеждений. Осуждая, однако, соседство музыкального искусства с пьянством и развлечениями.
Есть множество промежуточных вариаций в отношении мусульман к музыке (пение — можно, инструменты — нельзя, или барабаны разрешаются, а танец — нет, и т.д), но как бы там ни было, музыкальное начало присутствует в ритуалах почти любого исламского толка. Начиная с базовых призывов к молитве (азан) и речитативного чтения Корана (тилява), заканчивая разнообразными ответвлениями от двух основных музыкальных понятий в суфизме — сема и зикр.
Зикр
Этот обряд не считается исключительно суфийским, так как издавна практиковался в том или ином виде мусульманами. Буквально — это поминание имен Аллаха, которых у него 99, но чаще всего во время ритуала повторяются семь.
Коллективный зикр в турецкой мечети
Зикр бывает двух видов. Тихий произносится шепотом или про себя, чаще всего наедине. А громкий — вслух, коллективно и сопровождается определенными движениями, дыхательными практиками, а иногда и игрой на музыкальных инструментах.
Произнося и многократно повторяя имя Бога, человек как бы концентрирует в себе огромное количество энергии и “подключается к потоку”. По мнению суфиев, даже без достижения того самого состояния божественного экстаза, исполнение или прослушивание зикра избавляет от тревожных мыслей, дарит глубокое успокоение и понимание истинной сути своих проблем. Своего рода психотерапия.
Одна из частей документального фильма французского режиссера Винсента Муна (Petites Planètes) про суфийские ритуалы в Чечне
Сема (Сама)
C арабского это слово буквально переводится как “слушание”, чем собственно и являлись первые обряды сема. Суфии собирались в группы, чтобы послушать стихотворные формы толкования аятов Корана, напеваемые или декламируемые, в сопровождении музыкальных инструментов или без него. Изначально акцент делался на восприятии музыки, а не исполнении, и людей извне братств, “духовно незрелых”, к ритуалу не допускали.
Но по мере распространения суфийских традиций по миру, обряд начал обрастать разными формами. Под влиянием региональных культур расширялся музыкальный инструментарий и стали практиковаться танцевальные движения. Кроме священных текстов, в ход пошли стихи легендарных суфиев, а некоторые братства вывели сема за пределы монастырей на городские площади и даже на сцену, превратив в театрализованное действо.
Каввали
Состояние транса, которого суфий может достигнуть во время сема, воспринимается им как акт любви к Аллаху, сублимация плотской, земной любви. Особенно выразительно отношение к Богу как к возлюбленной проявило себя в индо-пакистанской версии ритуала под названием каввали. Усилиями таких исполнителей, как Нусрат Фатех Али Хан и Sabri Brothers, она стала одной из самых известных суфийских музыкальных традиций в мире.
Одна из немногих суфийских музыкальных практик, в которой женщинам разрешено выступать наравне и рядом с мужчинами. Кафи уходит своими корнями в жанр восточной героико-романтической поэзии под названием касида. Две строчки из стиха всегда используются как рефрен, а акцент в песне больше делается на тексте, чем на сложности музыкальной аранжировки.
Гнауа
Родственный сема ритуал из Северной Африки, в котором суфизм объединился с доисламскими практиками и культурой берберов. Эта традиция вышла из одноименного суфийского братства в Марокко, основанного потомками бывших африканских рабов. Они верят, что музыка гнауа способна излечивать людей, одержимых духами.
Кружащиеся дервиши
Те самые мужчины в белых юбках, на танцы которых вас не раз зазывали смотреть на турецких курортах, — это члены суфийского братства мевлеви. А их ритуал вращения под музыку — наследие поэта и богослова Джалаладдина Руми. В этом обряде свое значение имеет каждая деталь: поза дервиша повторяет букву из арабского алфавита, сбрасывание черных накидок символизирует смерть и воскресение, а количество сделанных кругов — стадии сближения с Богом.
Музыка баулов
Слово это происходит из санскрита и означает “безумный”: именно такими считали первых баулов, членов бенгальского мистического братства. Они отказывались от мирской жизни, путешествовали от деревни к деревне и исполняли свои песни-проповеди перед местными жителями, которые в свою очередь давали тем кров и еду. Баулы называют музыку своей религией и не причисляют себя ни к одной из существующих конфессий, но теоретики считают их творчество миксом из культур суфизма, тантры и вишнуизма.
СУФИЙСКАЯ МУЗЫКА В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
Словосочетание “суфийская музыка” уже давно не описывает ничего конкретного. Из мечетей и храмов всего исламского мира она просочилась на улицы городов и сцены крупнейших музыкальных площадок, в студии популярных исполнителей и даже в Голливуд. Успела трансформироваться бесчисленным множеством способов — повлияла на западную музкультуру и вестернизировалась сама.
В последнее годы гонения суфиев исламскими радикалами усилились, открыто выступать и проповедовать многие не осмеливаются. Концерты отменяют, музыкантов запугивают, преследуют и даже убивают, как это случилось с пакистанским исполнителем каввали Амджадом Сабри, сыном участника легендарного коллектива Sabri Brothers. Его застрелили члены Талибана в 2016 году.
Кроме исламистов, суфиям в большинстве регионов противостоит государство. Ведь именно вокруг суфийских шейхов на местах возникают общины, максимально приспособленные к самоорганизации. Но судя по тому, насколько глубоко суфизм врос в локальные культуры, став платформой для сохранения классических музыкальных традиций, и как активно он привлекает молодую аудиторию через YouTube и TikTok, в его скорую смерть верится с трудом.
За помощь в создании материала выражаем благодарность Денису Брилеву, кандидату философских наук, доценту кафедры богословия и религиоведения НПУ им. М.Драгоманова.
Самые выдающиеся суфийские поэты – Аттар Джалал ад-Дин Руми, Хафиз, Омар Хайям, Абд ар-Рахман Джами, Саади, Низами, Ширази и множество других поэтов и философов. Они составили славу не только мусульманской, но и мировой литературы.
Другой поэт, ибн Араби (1165–1240), говорил, развивая сходные мысли:
«Мое сердце стало способно принять любую форму: оно и пастбище для газелей, и монастырь для христианских монахов.
И храм для идолов, Кааба для ходящих вокруг паломников, и скрижали Торы, и свиток Корана.
Джалал ад-Дин Руми (1207–1273) в одном из своих стихотворений тоже говорит о единстве веры:
Если в мире есть любящий, о мусульмане, это я…
Если в мире есть верующий или христианский отшельник,
В мире семьдесят два верования и секты,
но на самом деле их не существует,
ибо, клянусь Аллахом, если и есть всякое верование
и всякая секта, то это я.
В каждом суфийском ордене всегда жила традиция устной передачи сокровенного знания – в притчах, песнях, пословицах. Произведения суфийских авторов символичны, их смысл остается во многом закрытым для непосвященных читателей. За каждым понятием скрывается бездна смыслов.
Соловей и роза
Я вышел на заре, чтоб роз нарвать в саду,
И трелей соловья услышал череду:
Несчастный, как и я, любовью к розе болен,
И на лужайке он оплакивал беду.
По той лужайке я прогуливался часто;
На розу я смотрю, на соловья и жду;
С шипом она дружит; но также неразлучен,
С любовью соловей, – все в том же он бреду.
Стенанья соловья мне в сердце болью пали,
И утешенья я не найду
Так много роз цветет, но кто сорвать их может,
Не испытав опасную вражду?[159]
Вот небольшое знаменитое стихотворение Хафиза:
Было плохо, станет лучше.
К миру злобы не питай.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
1. Поэзия
1. Поэзия Период между 150 г. до н.э. и 100 г. н.э. носит в истории греческой литературы название переходного периода, под которым подразумевается переход к классицизму; вполне понятно, что обзор этого непродолжительного временного отрезка, отмеченного неуклонным
1. Поэзия
1. Поэзия Начиная разговор с поэзии, упомянем в первую очередь папирусный фрагмент эпиталамия (см. каталог греческих папирусов в книге J. Rylands Lybrary, Manchester, 1911, № 17). Никого не удивит тот факт, что посещение мимов и пантомим со временем стало предосудительным и потому сначала
Поэзия
Поэзия Внутри этой культуры родилась и развивалась великая национальная поэзия. При дворе поэзия была не только приятным времяпрепровождением; она стала обычным языком должностных лиц. В стихах они выражали свою радость по поводу наступления весны или боль обманутой
Поэзия одиночества и поэзия сопричастности[22]
Поэзия одиночества и поэзия сопричастности[22] (К четырехсотлетию Сан-Хуана де ла Круса)Реальность — и мы сами, и все, что нас окружает и поддерживает, животворя и пожирая разом — куда богаче и многообразней, куда долговечней тех систем, которыми ее пытаются исчерпать.
О чем говорит поэзия[29]
О чем говорит поэзия[29] Поэзию сравнивают с мистикой и эротикой. Сходство очевидно, остановлюсь на бесспорных отличиях. Первое и самое главное — смысл или, лучше сказать, предмет: то, о чем поэзия сообщает. В основе мистического опыта — не исключая атеистических школ вроде
Метафизическая поэзия как поэзия изумления
Большинство суфиев как раз остаются в миру, чтобы его преобразовать, сделать более удобным для жизни человека и обитаемым для людей с духовными потребностями. В этом отношении аскетизм и мистицизм в исламе имеют много общих черт с мистическо-аскетическими движениями в христианстве, иудаизме, буддизме и индуизме.
Большинство суфиев, в отличие от христианских монахов, обзаводились семьей, потому что им было трудно идти против указаний пророка о том, что все мужчины должны найти себе супругу и жить нормальной жизнью. Подчеркивая при этом, что жена и дети не должны отвлекать суфия от самого главного — служения Богу.
Тарикат — это организация единомышленников, которая построена, в принципе, по такой же схеме, как и общины монахов в христианстве. Они также жили в специальных обителях, соблюдали строгую дисциплину, которая состояла в исполнении религиозных обрядов, в постоянном молении, стремлении помочь ближним. И постепенно суфии превратились в очень важную политическую и социальную силу в обществе. Отчасти можно представить это как службу соцобеспечения. В тех районах, где государство было не в состоянии помочь местному населению, у него не было ресурсов или желания, суфии выступали в качестве защиты наиболее притесняемых, неимущих элементов общества. Это, конечно же, способствовало повышению их репутации в глазах последователей. Очень часто целые деревни, селения становились последователями шейха.
Суфийские поминания Бога очень часто сопровождались танцами и музыкой, что также вызывало критику мусульманских авторитетов, которые считали, что музыка несовместима с ритуальными действиями в исламе. Тем не менее суфии как раз прославились именно своими яркими, запоминающимися радениями, в которых использовались танцы. Все знают о так называемых вертящихся дервишах — это орден мевлеви, который возник и распространился по территории Анатолии (современная Турция) и который получил большую огласку и освещение на Западе благодаря своим красочным танцам.
Использование музыки, славословий в адрес пророка во время радений также привлекло к себе внимание многих исследователей и просто публики — путешественников по Ближнему Востоку. Вообще, сами дервиши благодаря своему экзотическому виду и поведению вызывали интерес у администраторов колониальных западных держав, которые работали с мусульманскими обществами. Их образ жизни рассматривался как противоречащий исламу. Поэтому возникла идея, что дервишество исламом не является, а является проявлением еретических течений внутри ислама. Эта идея потом была подхвачена противниками суфизма, которые вменяют суфиям в вину использование музыкальных инструментов и танцев, считая, что это несовместимо с принципами ислама — как они его понимают.
Примерно в X–XI веках происходит кодификация суфийского знания. Очень любопытно, что такое почти неуловимое, тонкое переживание, как суфийское, потребовало создания многочисленных книг. Суфии постоянно говорили, что невозможно словами выразить то, что они ощущают во время встречи с Богом или во время Его присутствия в их сердцах. Тем не менее, несмотря на утверждения о неспособности выразить это чувство, они написали огромное количество трудов, которые являются объектом изучения специального раздела исламоведения — суфиеведения.
Эти последователи и оставили наследие духовности и морально-этические принципы, которые были изложены в биографических сводах суфизма.
Биографии суфиев изображают их как идеальных мусульман. Они придерживаются правоверного вероучения, исполняют все ритуалы и добавляют собственные — ночные бдения, обеты молчания и так далее. Опять же в этом отношении есть много параллелей с христианским монашеством — на Ближнем Востоке, в Египте, в Сирии и в Ираке.
Теперь поговорим о содержании суфийской литературы. Что она еще описывала? Помимо подвигов и высказываний ранних суфиев, она описывала их поведение — как они вели себя в различных ситуациях. Тексты позволяют воссоздать жизнь первых мусульманских аскетических и мистических общин: как суфии относились к своему лидеру, шейху, как они относились друг к другу. Постепенно эти отношения были зафиксированы в специальной литературе, которая описывала так называемый адаб — правила хорошего поведения по отношению друг к другу, к руководителю общины, а также по отношению к мирянам — то есть к мусульманам, которые не являлись частью суфийского сообщества.
Жизнь внутри обителей и за их пределами рассматривалась суфиями как своего рода путь к Богу. Обычно путь к Богу начинается с раскаяния: человек раскаивается в грехах своей обычной, мирской жизни. Он осознает, что предназначен не для земной жизни, а для жизни будущей, и происходит его морально-этическая и ментальная переориентация на ценности будущей жизни и ценности вышнего мира. После этого следует несколько этапов пути, которые подробно описаны в суфийских учебниках.
Очень часто суфии практиковали длительные посты и уход от мира в сорокадневное уединение, которое сопровождалось зикром, повторением имени Бога, а также повторением ряда молитв или молитвенных форм, присущих тому или иному суфийскому братству. В каждом братстве суфийские молитвы были разные: они являются чертой, отличающей одно братство от другого.
Таким образом, суфии пребывали между двумя полюсами: страхом перед Богом, с одной стороны, и надеждой на спасение и избранность в глазах Бога — с другой. Такие отношения с Богом неизбежно превращались в любовь и страсть. Бог рассматривался как возлюбленная (очень часто термин используется в женском роде) и как сублимация плотской, земной любви. Такого рода отношения хорошо перекладывались на язык поэзии. Поэзия стала излюбленным жанром суфиев, в котором они описывали отношения между божественным возлюбленным, то есть Богом, и Его любовником — суфием.
Суфийская поэзия наполнена образами, связанными с любовью, с эротикой. Потому что, как я уже сказал, Бог рассматривался в качестве возлюбленной, которая не всегда благорасположена по отношению к ее обожателю. Она может испытывать его (то есть Бог может испытывать суфия), предлагая ему всякого рода соблазны и отвлечения от предмета его вожделений, страсти — то есть от Бога. Поэтому суфийские произведения очень часто можно читать на двух уровнях: просто как эротическую поэзию, любовную лирику либо же как рассказ о любви между Богом и человеком.
Другой образ суфийской поэзии, которая возникает сначала на арабском языке, потом появляется на персидском, на турецком языке, потом уже на других языках ислама, — образ вина. Почему вино? Вино ведь запрещено в исламе? Однако суфии уподобляли свою любовь и опьянение близостью с возлюбленным (то есть с Богом) опьянению простым вином. То есть это божественное вино, так же как эта божественная любовь.
Еще одним источником вдохновения, помимо любви к Богу, был для суфиев Коран. Коран для всех мусульман является прямым путем общения с Богом, это буквальное слово Бога. Не измененное пророком. Пророк передал его так, как он его получил от Бога. Поэтому считалось, что через Коран, пропуская его через свое сердце, человек может достичь близости или даже единения с Богом. Но комментарий и понимание Корана суфиями очень отличается от комментария, который мы находим в остальных направлениях ислама — в суннизме, в шиизме.
Суннитские ученые подчеркивали грамматические аспекты коранического откровения: их интересовали редкие и странные слова в Коране, образы пророков из Ветхого и Нового Завета и как они переиначены в кораническом откровении; их интересовали исторические обстоятельства, в которых пророк получил определенные отрывки из коранического текста. Обычно пророк получал такие откровения в ответ на определенные ситуации. Суфиев же интересовало совершенно другое. Их интересовал аллегорический смысл Корана. Смысл, который скрывается за повседневными арабскими фразами. Они искали то, что они называли батын — скрытое, внутреннее понимание. Когда они интерпретировали Коран, они всегда думали о его вселенском значении и аллегориях, которые присутствуют в Коране.
Возьмем, например, хадж. Для обычного мусульманина это значит путешествие на Аравийский полуостров и вхождение в пределы святилища, которое называется мекканским святилищем, обход дома Бога — Каабы и так далее. Для суфия это аллегория поиска Бога в своем сердце. Бог живет в сердце верующего, и человек должен совершать обход дома Бога в своем сердце. Не покидая своего дома. Не претерпевая трудностей пути в Аравию. Он даже может построить небольшую реплику Каабы у себя во дворе и совершать ее обход. Когда суфии делали это, их осуждали за то, что они подрывают основы ислама.
Такая аллегоризация хаджа, джихада, молитвы присутствует в комментариях суфийских авторитетов к Корану. Суфии, комментируя Коран, аллегоризировали его и порой уходили от изначального смысла коранического откровения. Скажем, конкретное описание хаджа у них превращалось в описание отношений между Богом и человеком в сердце самого человека.
Также было много женщин, которых привлекал аскетическо-мистический опыт. Например, величайшая представительница аскетически-мистического ислама — Рабия аль-Адавия, которая жила в Басре и умерла там в 801 году. Рабия была необычной женщиной. Ее не интересовали обычные женские привязанности и страсти: она решила посвятить себя Богу с самого начала. Она была продана в рабство своей семьей, но ее новый владелец, увидев ее однажды молящейся, в окружении нимба из света, решил, что он имеет дело с божьей женщиной, и отпустил ее, дал ей вольную. Таким образом, Рабия стала олицетворением любви к Богу и прославилась тем, что создала целую науку о любви к Богу.
Такого рода трактовка мусульманского правоверия вызвала критику со стороны его охранителей. Рабию критиковали за то, что она отрицает важность пророка для ислама. Ведь пророк является передатчиком Откровения и заслуживает самых высоких похвал. Его нужно восхвалять, и его роль в исламе нужно постоянно подчеркивать. В общем, разногласия по такого рода вопросам довольно часто возникали между суфиями и мусульманами.
В итоге мы имеем двоякое отношение шиитов к суфизму. С одной стороны, суфизм для них чисто суннитское явление и они осуждают образ жизни дервишей, называя их хулиганами и распутниками. С другой стороны, им очень нравятся идеи мистического, философского суфизма. Философский суфизм привлекает интеллектуальную элиту шиитского Ирана, например, и они очень увлекаются построениями, которые восходят к суфийским мыслителям, таким как Ибн Аль-Араби, который умер в 1240 году.
В связи с этим я хотел бы также поговорить о метафизике. То есть об учении о строении космоса, о роли пророчества и роли человека в космосе, во Вселенной. Учение суфиев о возникновении Вселенной, ее развитии и роли человека довольно сложное. Если упрощать, можно сказать, что отчасти оно является заимствованием неоплатоновских идей на мусульманской почве. То есть Бог рассматривается как источник бытия, изливающийся из некоего источника, который стоит выше понимания человека. Затем происходит его ступенчатое излияние в бытие — через всемирный разум, всемирную душу вплоть до сферы Земли. Суфии восприняли эту неоплатоновскую доктрину. Конечно, они ее полностью исламизировали. Так, название триады — Всемирная душа, Всемирный интеллект и Вселенная как продукт излияния Бога из источника бытия, — все это называлось исламскими терминами. Доктрина, которая возникла на почве суфизма, необычайно элегантна. Она рассматривает весь мир как акт воображения Бога. Бог обладает многочисленными потенциалами, красивыми атрибутами, совершенствами, которые Он хочет явить в , что не является Им. Поэтому Он проецирует Себя, как в зеркало, во Вселенную.
В зеркале Бог наблюдает все Свои совершенства. Но они рассеяны. Единственным местом, где они собраны воедино, является совершенный человек. Это человек, который воспринял совершенства Бога и воплотил их в своем теле, в своей душе и в своем разуме. Такой человек становится зрачком в глазу Бога, как говорят суфии. И в каждую эпоху есть такой совершенный суфий, который достиг этого уровня знания о Боге и уровня совершенства, которое почти делает его божественным.
Таким образом, люди имеют потенцию практически стать манифестациями, проявлениями божественной сущности. И каждый из нас является образом в мозгу самого Бога и в воображении самого Бога о самом Себе. Такие идеи входили в противоречие с традиционным пониманием отношений между Богом и Вселенной. Всегда в традиционном исламском богословии проводилась четкая грань между Творцом и творением. За это суфиев критиковали.
Тем не менее эта интересная доктрина вдохновила не только суннитских, но и шиитских ученых. Допустим, один из последователей этой доктрины — аятолла Хомейни, создатель революционного Ирана, который пришел к власти в стране и управлял ею в течение нескольких десятилетий. Хотя он и был шиитом, тем не менее его не обошло стороной увлечение суфийской метафизикой — в таком виде, как я ее описал.
Современные критики суфизма называются салафитами. Салафиты — это последователи благочестивых предков ислама. Ас-саляф ас-салих . Благочестивые предки ислама — это как сам пророк, так и его ближайшие сподвижники. Идеалом исламского государства считается государство во главе с пророком, то есть государство, которое возглавил пророк в Медине, а также последующее мусульманское государство, во главе которого стояли его преемники — четыре праведных халифа.
Так вот, салафиты считают, что в этой изначальной, чистой, нетронутой ересью мусульманской общине не было места суфизму. Следовательно, суфии ввели новую практику почитания Бога, которую салафиты назвали недопустимой инновацией, например зикр и житие в суфийских общежитиях, и тем самым нарушили заветы пророка.
Помимо этого, суфии сделали недопустимые, по мнению салафитов, инновации в религии: например, они празднуют день рождения пророка. Откуда взялся этот праздник? При пророке никто не праздновал его день рождения, при его праведных последователях тоже такого празднования не было — следовательно, суфии просто заимствовали празднование у христиан, которые празднуют Рождество Христово.
Неосуфизм — это особое явление в духовной и интеллектуальной жизни западных обществ, когда люди, даже не обращаясь в ислам, обращаются в суфизм, то есть сохраняют свою изначальную религиозную принадлежность (это может быть иудаизм, это может быть христианство) и практикуют суфийскую духовность. Читают поэзию, участвуют в зикрах и образуют общины, которые активно общаются с мистиками и аскетами, представляющими другие религиозные традиции.
В западных странах, в Соединенных Штатах есть и более традиционные суфийские братства, которые возникли, скажем, среди эмигрантов с Ближнего Востока, из Индии, из Малайзии, из Индонезии, из Турции. Эти суфии следуют более традиционному пониманию суфизма. Они, естественно, очень строго соблюдают шариат, защищаются от нападок салафитов. Но, в принципе, их форма суфизма соответствует тому суфизму, который мы находим в мусульманских странах.
Но суфии сохранили свою позицию в мусульманских обществах и даже усилили ее: и в западных обществах, и в России мы находим множество последователей суфизма в его различных проявлениях — благодаря тому, что суфизм необычайно гибок и приспосабливается к новым реалиям.
В чем же причина того, что суфизм продолжает оставаться очень важной частью жизни мусульман и, как мы уже видели, также не мусульман, которые интересуются духовностью? Я думаю, что загадка постоянства суфизма и его живучести заключается в том, что это необычайно богатая культурная, интеллектуальная, духовная традиция. Эта традиция выразилась в архитектурных памятниках: это гробницы святых, это специальные суфийские заведения, похожие на монастыри, которые называются завиями, или ханаками; это суфийские институты, братства. А также — творческое начало суфизма. Это поэзия, музыка. Часто поминание Бога осуществлялось в сопровождении музыкальных инструментов, и музыка играла большую роль в суфизме.
Именно поэтому говорить о смерти суфизма и даже о его упадке преждевременно. Его гибкость, способность приспосабливаться к различным условиям, способность использовать новые технологии для распространения своих учений, идеалов и идей позволяют нам говорить, что суфизм будет продолжать процветать в разных видах и в разных формах в ближайшие, во всяком случае, десятилетия — а может, и столетия.
Кажется, что там проявляется такой потенциал жизни, какой редко встречается где-нибудь еще. Атмосфера насыщена магнетизмом, гармонией и миром, которые излучаются присутствующими просветленными душами. Шейх — учитель — сидит в середине, другие суфии — вокруг него, они озвучивают одно за другим священные имена Бога и по очереди повторяют суры Корана. Это — вступление, призванное настроить сердце каждого присутствующего на нужный тон, тогда как сердца эти уже подготовлены Зикром — эзотерическим созерцанием.
Этот метод созерцания задает сердцу ритм, который даже кровообращение делает равномерным, пульс и все процессы, происходящие в организме, становятся ритмичными. Когда ум также настраивается на ритм, пробуждаясь и отвечая на тон, все существо суфия становится музыкальным. Вот почему суфий способен достичь гармонии со всеми и каждым. Музыка делает все сущее живым для него, делает его живым для всего сущего, он начинает осознавать, насколько мертва жизнь многих в этом мире и сколь многие мертвы для этой жизни.
Есть разные ступени прогресса, и стихи, которые поют каввалы, тоже разных типов. Некоторые из этих стихов ценны красотой того идеала, которым наслаждаются суфии ступени Фана-фи-Шейх. На этой ступени пребывают видящие божественную эманацию как идеал, ходящий по земле.
Кроме того, есть стихи, повествующие об идеале превыше имени и формы. Эти стихи близки достигшим ступени Фана-фи-Аллах. Они осознают свой идеал, пребывающий превыше имени и формы, свойств и достоинств, не могущий быть заключенным ни в какое знание, пребывающий вне всех ограничений. Порой идеал описывается в стихах такими эпитетами, как сладость голоса, красота лица, грациозность движений; применяется прием восхваления, перечисления достоинств, качеств, чарующих характеристик идеала. Есть стихи, которые живописуют любящего, его невыносимые страдания в разлуке, его заботливость в присутствии объекта своей любви, его самоуничижение, его зависть и ревность и все естественные перипетии, происходящие с влюбленным человеком. Это и поэзия, и музыка, и искусство вместе взятые. Это не просто песня — она создает целое видение в царстве музыки, в уме суфия, способного визуализировать ее, противопоставляя позитивному окружению. Иными словами, суфий вырабатывает это идеальное видение в своем воображении с помощью музыки.
В каввали выражена природа любви, любящего и возлюбленного. Тем самым поэзия суфиев превосходит все песни о любви, известные миру, ибо в ней суфий раскрывает тайну любви, любящего и возлюбленного — три в одном. Кроме присутствующей там философии всего сущего, мы можем постичь утонченность и сложность их поэзии, богатой конвенцией и украшенной метафорой. Хафиз, Руми, Джами и многие другие суфийские поэты выражали тайну внутреннего и внешнего бытия, применяя терминологию любви.
Это состояние экстаза ничем не отличается от того естественного состояния, которое человек испытывает, когда его до глубины души трогает доброе слово или когда он до слез взволнован расставанием с тем, кого он любит, если объект его любви уезжает, или же когда он переполнен радостью при встрече с долгожданным любимым существом.
У суфия то же чувство становится священным, его идеал более высок.
Паломничество — это обычное путешествие, и единственное, чем оно отличается, — целью. В случае простого путешествия — цель земная, паломничество же осуществляется во имя священной цели. Порой, услышав музыку, суфий чувствует себя глубоко тронутым, иногда это чувство находит выход в слезах, иногда все его существо, наполненное музыкой и радостью, выражает его в движении, которое в суфийской терминологии называется Ракс.
Когда человек подвергает анализу окружающий его объективный мир и осознает внутреннее существо, то первое и последнее, что он узнает, — то, что все видение жизни создано любовью: любовь — это сама жизнь, и все со временем будет поглощено ею.
Когда такой идеал поднят еще выше, он открывается в реальность и свет реальности становится явным для почитающего Бога. Бывший ранее верующим отныне становится осознающим Бога.
Читайте также: