Кантианские вариации мамардашвили кратко
Обновлено: 07.07.2024
Все это я говорю для того, чтобы поставить следующий вопрос: имеем ли мы право без тщательного исторического анализа выдавать свое понимание, скажем, Канта за собственные мысли Канта? Думаю, что такое право мы имеем. А излишняя детализация и стремление к имманентному анализу, к тому же, обычно приводит к неспособности охватить мыслью целое. Очень трудно оторвать взгляд от каких-то частностей. Но, может быть, эта кажущаяся неспособность есть просто осознание рискованности такого шага? Считается, что труднее всего выйти из лабиринта, неважно какого: логического или реального. Однако настоящие трудности начинаются, когда мы выходим из него: слишком много открывается возможностей. В лабиринте у нас всегда есть четкая цель, а по выходе из него она становится неочевидной. Однако школа лабиринта необходима для самого этого понимания рискованности и непредсказуемости свободы.
Мы, впрочем, отвлеклись (как это часто делает и Мамардашвили) от главного вопроса: что же, по мнению Мамардашвили, все-таки хотел сказать Кант?
Как можно понять из пятнадцати лекций Мамардашвили (а для изложения всего материала, говорит он, ему нужно было бы еще пятнадцать), философию Канта можно раскрыть (и это раскрытие есть бесконечный процесс: кантовская мысль похожа на шедевр искусства, тоже до конца не постигаемый) через несколько основных интуиций.
Это замечание о Юме я сделал для того, чтобы в очередной раз подтвердить правоту Мамардашвили. Хотя в аргументативной части своей философии Кант, при всей его оригинальности, в целом и общем не превосходит современников, ценность его философии не замыкается на представлении о классическом идеале строгой мысли. Есть в Канте что-то большее. Большее – это удивительная цельность его умозрения, способность видеть Единое и открывать его другим. Именно это Мамардашвили и хочет сказать.
Кстати, интуиция Целого, не сводящегося к частям, признается Мамардашвили основой основ кантовской философии. Мамардашвили пытается сделать ее максимально доступной для слушателей, подробно обсуждая ее на различном материале. Идея Целого приводит нас, пожалуй, к главному ключу, которым Мамардашвили хочет отомкнуть кантовскую мысль.
Речь идет о понятии формы. Есть форма, говорит Мамардашвили, а есть содержание. Содержание – это содержание. Есть что-то, что его держит. Это и есть форма.
Очень важно научиться видеть форму. Такое видение равносильно осуществлению гуссерлевской феноменологической редукции, о которой Мамардашвили тут же вспоминает. Кантовская философия помогает в этой учебе, ибо она тоже посвящена раскрытию многообразных сторон формальной стороны бытия.
В последних лекциях Мамардашвили акцентирует историческую вариацию формы (кстати, Мамардашвили выстраивает свои лекции так, что он словно взбирается по ступенькам кантовской мысли и постепенно смещает свое внимание от метафизики природы к разным аспектам практической философии). В самом деле, когда мы оказываемся в той или иной перцептивной ситуации, трансцендентальные формы познания уже отыграли свою партию, уже нашептали явлениям мысли, которые мы собираемся из них сознательно вычитать. Это значит, что они историчны для нас. Более того, это означает, что в их измерении и творится настоящая и подлинная история.
Мамардашвили М.К.
Качество: сканированные страницы + текстовый слой + оглавление
Язык: русский
Издаваемый впервые настоящий курс лекций о Канте был прочитан Мерабом Мамардашвили в марте — начале апреля 1982 года в Москве в Институте общей и педагогической психологии. Читая лекции о своих любимых философах, М.К., никогда не предпринимал специальных усилий для их публикации. Единственное исключение — "Кантианские вариации”, когда в самом начале перестройки (в 1986 году) он обратился к вице-президенту АН СССР П.Н. Федосееву с просьбой о публикации. Но заработала машина советской цензуры и самоцензуры. Сотрудники института академик Т.И.Ойзерман, Э.Ю.Соловьев и другие специалисты сочли представленную рукопись "излишне категоричной”, с "претенциозным названием”, нуждающейся "в серьезной доработке” и т.д. (из замечаний на полях рукописи). Так что только сейчас издательство "Аграф” выпускает в свет это уникальное издание.
Составивший эту книгу курс лекций о философии Канта был прочитан М. Мамардашвили в начале 1982 года в Москве.
Издаваемый впервые настоящий курс лекций о Канте был прочитан Мерабом Мамардашвили в марте — начале апреля 1982 года в Москве в Институте общей и педагогической психологии [1].
Кантианские вариации скачать fb2, epub бесплатно
Сквозная тема работ М. К. Мамардашвили - феномен сознания, раскрытие духовных возможностей человека. М. К. Мамардашвили постоянно задавался вопросом - как человеку исполниться, пребыть, войти в историческое бытие.
Составление и общая редакция Ю.П. Сенокосова.
Издаваемый впервые, настоящий курс лекций, или бесед, как называл их сам автор, был прочитан в 1986/1987 учебном году в Тбилисском университете.
М.К. Мамардашвили — фигура, имеющая сегодня много поклонников; оставил заметный след в памяти коллег, которым довелось с ним общаться. Фигура тоже масштаба, что и А. А. Зиновьев, Б. А. Грушин и Г. П. Щедровицкий, с которыми его объединяли совместные философские проекты. "Лекции о Прусте" — любопытный образец философствующего литературоведения или, наоборот, философии, ищущей себя в жанре и языке литературы.
Лекции о современной европейской философии были прочитаны Мерабом Константиновичем Мамардашвили студентам ВГИКа в 1978–1979 гг. В доходчивой, увлекательной манере автор разбирает основные течения философской мысли двадцатого столетия, уделяя внимание работам Фрейда, Гуссерля, Хайдеггера, Сартра, Витгенштейна и других великих преобразователей принципов мышления. Настоящее издание является наиболее выверенным на сегодняшний день и рассчитано на самый широкий круг читателей, интересующихся актуальными вопросами культуры.
Драч Геннадий Владимирович
Рождение античной философии и начало антропологической проблематики
Рассматриваются вопросы происхождения, становления и развития древнегреческой философии, включая ее предфилософию (Гомер, Гесиод, орфики). Проводится реконструкция философских учений, начиная с Фалеса и завершая Парменидом. Анализируются начальные формы философского осмысления человека. Раннегреческие философские учения раскрываются на фоне социально-политической и культурной жизни древнегреческих городов-государств. Исследование основывается на анализе первоисточников и широкого круга специальной литературы.
ЗАМЕТКИ ОБ ОБЪЕКТИВHЫХ ОСHОВАHИЯХ ЭТИКИ
"Прежде, чем решать задачу,
полезно познакомиться с ее условием."
I. В HАЧАЛЕ БЫЛО ТОЛКОВАHИЕ.
Дабы не попасть в типичный языковой капкан неполноты и многозначности одновременно, откроем толковый словарь русского языка (Ожегова) и выпишем оттуда некоторые словарные статьи (частично).
"Этика - . 2. Совокупность норм поведения, мораль какой-нибудь общественной группы. "
Философские начала электронного мышления.
Новое определение материи
Не будь у глаза своей солнечности,
как могли бы мы видеть свет?
Не живи в нас самобытная сила Бога,
как могло бы восхищать нас Божественное?
Здесь подразумевается, что то, что обращается к нам,
становится воспринятым только
благодаря нашему соответствованию.
Наша способность воспринимать
О Русском экономическом языке
С. Кордонский "в реальности" и "на самом деле", или о Русском экономическом языке
В 2000 году С. Кордонский выступил со статьей "В реальности" и "на самом деле"" в РЖ и . как написал бы дальше журналист, не ведающий теории текстовой работы, "написал много правильных слов". В этом случае, таковому журналисту осталось бы только сопоставить написанное Кордонским с итогами первого срока путинского правления, в котором Симон Гдальевич принимал самое активное участие в качестве начальника экспертного управления Администрации Президента и одного из официально объявленных авторов и нынешнего Федерального послания, - сопоставить, и, со вздохом, сделать традиционный вывод о том, что "мыслящий человек, приходящий во власть, ничего изменить не может, да, пожалуй, и не хочет".
Наша деятельность проистекает либо из свободы, либо по принуждению. Это соответствует символическому разделению человека на тело и душу. Шаги, рожденные из свободы, часто так и объясняют: "Это для души". По принуждению мы стремимся за так называемой пользой: хочешь - не хочешь, но тебе нужно есть, одеваться, иметь жилище, оправдывать свое существование перед обществом. Нас вынуждают к таким действиям, поэтому нам они по определению чужды. Относительное нам всегда важно для чего-то внешнего, чем оно само: мы едим, чтобы от нас отстала природа, соблюдаем традиции, чтобы от нас отстало общество. У свободного все не так. Ему странно было бы делать что-то одно, рассчитывая, при этом, на нечто совсем другое. Свободен тот, у кого уже есть все, что ему нужно, и поэтому, наблюдая за происходящим вокруг, он готов радоваться или грустить от того, что не имеет к нему никакого отношения.
Мои мысли есть самоосмысление, рефлексия тенденций эпохи. Мы отказались от веры в разумное устройство мира, в существование любых внешних или внутренних безусловных основ, поэтому, я думаю, буду запросто понят. Hаше время - удовлетворяющегося нигилизма-эгоизма. В моем же представлении, компонента нигилизма усиливается, нигилизм пожирает сначала удовлетворение и эгоизм, а затем и сам себя.
Мнимый мир и мнимое "Я": к вопросу о виртуальных контининумах
Время, когда уже нельзя превзойти.
Боль, которую невозможно презирать.
Жизнь, которая уже не игра.
Жизнь - это не игра, это серьезно. Смерть - это так серьезно, что нельзя относится ко всему "философски".
Жизнь должна быть оправдана! Знали ли вы это? Она должна быть понята, открыта, познана до самого своего основания!
Среди звезд, вокруг Солнца, Я ЕСТЬ. Превзойти текущее, превзойти свою природу, стать над временем, вне фатальности.
Медленный взрыв империй
Массовое сознание чаще всего хранит образ какого-нибудь государства, народа, правления, создавшийся из яркой метафоры. В умах миллионов застревают не страницы школьного учебника, и уж конечно не выводы историка-профессионала, изложенные в академичной по форме и языку статье. О, нет! Одна-единственная фраза из популярного исторического романа или одна-единственная сцена из исторического фильма. Так лихо, например, подшучивает царский любимец Меншиков над старомосковскими боярами в знаменитом советском фильме "Петр Первый"! И так тупо огрызаются они, "брады уставя", так смотрят "зверообразно", так чужды государственным интересам их склоки. Эта сцена запомнилась целому поколению. Каков стиль целой эпохи - эпохи Московской Руси? - а вот, сидят глупые жирные бояре и смотрят "зверообразно". Любая героика, любая высокая трагедия, любой триумф с грохотом разбиваются об одну единственную сцену. Минин и Пожарский? Позвольте, какие там могут быть Минины с Пожарскими, когда все обсижено зверообразным боярами? Что? Иван Грозный в день мог сотню людей казнить? Публично? Да полно, там эти потешные бояре, они так уморительно сидят. За реформы, оказывается, принялся не Петр, а еще его отец Алексей Михайлович? Не смешите. Какие-такие ха-ха могли быть реформы, когда повсюду сидят толстые бородатые бояре и ждут, когда, наконец, Петр I даст им хорошего пинка!
Мераб Константинович Мамардашвили — один из интереснейших современных философов, человек безупречного вкуса, магического обаяния и редкой доброты.
Издаваемый впервые настоящий курс лекций о Канте был прочитан Мерабом Мамардашвили в марте – начале апреля 1982 года в Москве в Институте общей и педагогической психологии [1] .
От д-ра философских наук Мамардашвили М.К.
Глубокоуважаемый Петр Николаевич!
Ю.П. Сенокосов
Не буду пытаться высказать благодарность слушателям и организаторам курса – я просто не найду слов. Считайте выражением такой благодарности то, что я прочитаю, если это мне удастся. Скорее, чем высказать благодарность, я хотел бы внушить вам сочувствие ко всякому человеку, которому приходилось когда-либо читать лекции о Канте. У меня сейчас так трясутся поджилки, что я подумал, что же испытывали – и испытывали ли? – те, кому приходилось читать о Канте публично. Любя этого философа, у себя дома располагаешься так мило и уютно, как он сам принимал у себя гостей, а сейчас я не у себя дома, я с вами и вслух должен говорить – поэтому сразу волнение и стеснение.
В мышлении Канта есть такие темы-эпизоды. Его мышление вообще очень натуральное, такое же натуральное, как биение сердца или дыхание. Кант мыслил именно так, мышление было естественной функцией его организма, который не был создан для жизни. Так же как и Декарт, Кант родился почти увечным ребенком, он был создан не для жизни, но для мышления и с большим удовольствием встретил час смерти. Сам ускорить его он не мог. Воспитанность и нелюбовь к жестам – а самоубийство всегда жест – не позволяли ему этого.
С Кантом приятно иметь дело не только потому, что его нельзя поместить в некую клеточку, но еще и потому, что это философ, который мыслил в том, о чем мыслил (а мы всегда мыслим конечным образом и о каких-то конкретных предметах), с отсветом незнаемого на знаемом. То знаемое, которое он излагает, которое ему удалось ухватить, всегда окружено ореолом, несет на себе отсвет незнаемого, какого-то открытого пространства, и только на фоне и в просвете этого пространства оно само и есть знаемое, и есть кантовская мысль. Поэтому нам сразу как-то легко, у нас появляется надежда на то, что если мы в связи с Кантом что-то подумаем и это подуманное не будет похоже на то, что написано Кантом, то все-таки подуманное нами тоже окажется кантовской мыслью, потому что на кантовской мысли всегда лежит отсвет незнаемого. Он как бы предполагает незнаемое и внутри незнаемого формулирует то, что может сформулировать; иначе говоря, формулирует всегда с учетом ореола незнаемого, оставляя тем самым место и нашим мыслям. Наши мысли могут легко проверяться в связи с Кантом. Мысли ведь тоже реальные эмпирические явления, и как реальные явления они подчиняются закону понятности, или интеллигибельности. Если я, не меняя ad hoc какого-нибудь принципа объяснения, могу понять, не вступая с собой в противоречие, смогу поставить на разумное место совершенно различные мысли Канта и они у меня не будут распадаться в кучу мусора, а останутся космосом, или гармонией, – тогда понимание правильно. Если сами мысли являются эмпирическими фактами и если есть совокупность такого рода мыслей, то мы можем проверить свое понимание, измеряя его тем, насколько эти мысли приводятся в понятную связь, ставятся на свое место так, что не возникает противоречия и мысли не распадаются, а могут держаться вместе, не требуя для каждого случая разнородных гипотез ad hoc.
Здесь одновременно и разгадка этого человека. Кант человек абсолютной – как тонкая бумага трепещет на ветерке – живости и восприимчивости, впечатлительности и способности представить и вообразить. Настолько, что, с одной стороны, ему даже не надо было реально испытывать (я говорил, что в жизни Канта нет событий), чтобы события случились и были узнаны (конечно, не в смысле абстрактного знания), а с другой стороны, именно поэтому ему нужно было держать себя в руках. Кант очень боялся своей живости и впечатлительности, ибо впечатление было настолько живым и одновременно обсессивным, что сразу и надолго овладевало всей душой. Помните: душа, полная чувств,– самое большое совершенство в мире. И Кант погиб бы, если бы расковал себя и позволил себе болтаться на ветру впечатлений, ударяющих в этот тонюсенький листочек его живости и восприимчивости. Повторяю, ему не надо было реально испытывать, чтобы испытать. Скажем, известно, что Кант любил читать географические описания и записи путешественников. И вот современники рассказывают странную и забавную вещь: Кант настолько живо мог представить себе описанное, то есть не им увиденное, что это было для него реально живым, как бы увиденным им самим, причем увиденным с такой точностью, что он мог описать лондонцу один из лондонских мостов так, как будто он всю жизнь прожил в Лондоне и только тем и занимался, что разглядывал и запоминал этот мост. У Канта была фантастическая способность присутствия. Спас он себя, конечно, только дисциплиной.
Представьте себе человека с хилым телом и с такой способностью присутствия и проживания других жизней, других времен, других пространств и как и его раскачивало от малейшего дуновения. Он читал не так, как мы читаем. Нам вообще очень трудно присутствовать. Чтобы возбудиться, нам нужно переместиться в пространстве, мне, например, нужно поехать в Париж, а Канту это было не нужно. Он был способен пережить то (когда что-то откроется и ты будешь присутствовать при том, что происходит), что человек обыкновенно переживает, с большим трудом переместившись, испытав все мучения и встряски. Скажем, если ты хотел встретиться с любимой женщиной, то, встретившись, переживаешь встречу. А Кант говорил, что можно и не встречаться, ибо все равно условия переживания встречи не совпадают с содержанием самой встречи как эмпирического события. Есть какие-то дополнительные условия, диктующие и определяющие то, что нечто вообще в мире может случиться.
Итак, мы говорим с вами о требовании напряжения или состояния полноты чувств. Кант был носителем такой полноты, которой должен был остерегаться, чтобы впечатлительность не влекла его по собственным траекториям, чтобы владеть собой. Это живой нерв всей его философии. Она резюмирована мотивом вяжущей силы самопознания, которая стягивает в некоторую точку полного чувств человека как событие в мире, событие отнюдь не само собой разумеющееся.
Читайте также: