Христианские мотивы в романе воскресение кратко

Обновлено: 03.07.2024

ВОСКРЕСЕНИЕ (1889-1899). ОСНОВНЫЕ МОТИВЫ РОМАНА.

Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забнвали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, - весна была весною даже и в городе. Солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее, не только на газонах бульваров, но и между плитами камней, и березы, тополи, черемухи распускали свои клейкие и пахучие листья, липы надували лопавшиеся почки; галки, воробьи и голуби по-весеннему радостно готовили уже гнезда, и мухи жужжали у стен, пригретые солнцем. Веселы были и растения, и птицы, и насекомые, и дети. Но люди - большие, взрослые люди - не переставали обманывать и мучить себя и друг друга. Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта красота мира божия, данная для блага всех существ, - красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, что они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом.

Так начинается роман Л. Н. Толстого Воскресение. В сложных предложениях, развернутых периодах, типичных для манеры Толстого, освещены разные стороны жизни, противопоставленные друг другу. Самый отбор слов выражает авторское отношение к изображаемому: люди стараются изуродовать землю (города не украшают, а уродуют ее); в городе они не живут на свободе, а жмутся на небольшом пространстве; они не мостят улицы, а забивают камнями землю.

Совсем по-иному автор говорит о весне. Ом знает и любит жизнь природы, одухотворяет ее, употребляя понятия и оценки из области нравственной жизни - мир, согласие, любовь. Вчитайтесь еще раз в эти строки и скажите, чго это: описание весеннего утра в городе или раздумья автора о природе и обществе? торжественный гимн радостям простой, естественной жизни или гневное обличение людей, живущих не так, как надо. Здесь все слилось воедино: эпическое и лирическое начала, описание и проповедь, повествование о событиях и выражение чувств автора.

Такое слияние различных элементов характерно для всего произведения. Начало романа содержит основные его мотивы: обличение несправедливо устроенного человеческого общества и тему возрождения, пробуждения к новой, настоящей жизни, пробуждения не только весенней природы, но и воскресающей человеческой души. Именно о духовном пробуждении говорит и само название романа - Воскресение.

_{1 Присяжные - выборные от населения лица, которые выносят решение}

Путь духовного обновления. Изображение двух человеческих судеб составляет основу романа. Князь Нехлюдов, будучи присяжным в суде , узнает в подсудимой, обвиняемой в убийстве, женщину, которую он много лет тому назад соблазнил и бросил. Обмапутая н оскорбленная им Катюша Маслова попадает в публичный дом и, потеряв веру в людей, в правду, в добро и справедливость, оказывается па грани духовной смерти. Иными путями -- ведя роскошную и развратную жизнь, забыв о правде н добре, - идет к окончательному нравственному падению и Нехлюдов. Встреча этих людей спасает их обоих от гибели, способствует воскрешению подлинно человеческого начала в их душах.

Катюша невинно осуждена. Нехлюдов пытается облегчить ее участь. Сначала Катюша враждебно относится к нему. Она не хочет и не может простить человека, который ее погубил, считает, что мотивы, побуждающие Нехлюдова заботиться о ее судьбе, эгоистичны. Ты мной в этой жизни услаждался, мной же хочешь и на том свете спастись! - бросает она в лицо Нехлюдову гневные слова. Но по мере воскрешения в душе Катюши возрождается и прежнее чувство любви. Ведь и Нехлюдов меняется на ее глазах. Он идет за ней в Сибирь, хочет на ней жениться. Но она отказывается от этого брака, так как боится, что он, не любя се, лишь из чувства долга решается связать с каторжной свою судьбу. Катюша находит друга - революционера Снмонсона, который так же, как и она, осужден на каторгу.

Обновление, воскрешение человеческой души показано как процесс естественный и прекрасный, подобный оживлению весенней природы. Воскресшая любовь к Нехлюдову, общение с простыми, честными и добрыми людьми -все это помогает Катюше вернуться к той чистой жизни, которою жила она в юности. Она снова обретает веру в человека, в правду, в добро. Но духовная жизнь ее обогащается и теми отрицательными впечатлениями, которые принес ей жизненный опыт. Она приходит к верному пониманию действительности: Я думаю, обижен простой народ. очень уж обижен простой парод.

Постепенно узнавая жизнь угнетенных, обездоленных, начинает отличать добро от зла и Нехлюдов. В первых главах романа автор рисует его образ нередко в сатирических тонах. Но по мере того как герой Воскресения отдаляется от привилегированного круга, голос автора и голос героя сливаются воедино и в уста Нехлюдова Толстой все чаще вкладывает обличительные мысли.

Так главные герои романа проходят путь от нравственного падения к духовному возрождению, от мрака к свету.

В своем последнем романе “Воскресение” Лев Николаевич Толстой обратился к традиционной для Литературы теме раскаявшегося грешника, играющую также большую роль в христианском учении. Главный герой романа, князь Нехлюдов, когда-то совратил Катюшу Маслову, невольно положив начало ее падению. Позднее он, тоже не по злой воле, вместе с другими осудил ее к чрезмерно суровому, несправедливому наказанию.

Раскаяние, начавшееся, когда князь узнал в подсудимой проститутке соблазненную им девушку, привело Нехлюдова к ней на каторгу, возбудило

любовь к невинной жертве. Толстой проводит совестливого человека через лабиринт бюрократического государства, ничего общего не имеющего с христианской заповедью о любви к ближнему. Выход автор “Воскресения” видел в моральном самосовершенствовании на основе нового постижения христианских идеалов, ничего общего с которыми, по мнению писателя, не имеет официальная православная церковь. Толстой пришел к убеждению, что для постижения Бога человек не нуждается ни в специальной церковной организации, ни в церковных обрядах, а должен стремиться к следованию Божьему промыслу путем духовно-нравственного

Писатель создал собственное религиозное учение, названное “новым христианством”, и отверг официальную церковь. За это он был отлучен от православия в 1901 г., вскоре после публикации “Воскресения”. То, как изображена официальная церковь в романе, послужило одной из причин такого решения Священного Синода. Действительно, православные священнослужители и обряды даны в “Воскресении” крайне непривлекательно.

Вот, например, сцена православного богослужения в тюремной церкви. Толстой старается описать его как бы глазами человека, абсолютно не знакомого с содержанием и деталями церковного обряда, достигая тем самым сатирического снижения происходящего. Так, риза именуется парчовым мешком, антиминс – салфеткой, иконостас – перегородкой, таинство получения тела и крови Божьей – манипуляциями.

Толстой считал таинство причастия шарлатанством и был убежден, что священники, совершающие его, верят в превращение просвир и вина в плоть и кровь Христову только потому, что “исполнение треб этой веры” приносит им доход. Не случайно, что первая публикация “Воскресения” была изъята цензурой, равно как и другая, где описывался визит Нехлюдова к обер-прокурору Священного Синода Торопову. В образе последнего был слишком узнаваем тогдашний глава церковного министерства, которым фактически являлся Синод, К. К. Победоносцев.

Топоров у Толстого – “человек тупой и лишенный нравственного чувства”. Писатель характеризует как нелепость самой должности, которую занимает Топоров, так и полнейшее несоответствие моральных качеств обер-прокурора задачам духовно-нравственного воспитания: “…Назначение его должности состояло в поддерживании и защите внешними средствами, не исключая и насилия, той церкви, догорая, по своему же определению, установлена самим Богом и не может быть поколеблена ни вратами ада, ни какими бы то ни было человеческими усилиями. Это-то Божественное и ничем непоколебимое Божеское учреждение должно было поддерживать и защищать то человеческое учреждение, во главе которого стоял Топоров с своими чиновниками. Топоров не видел этого противоречия или не хотел его видеть и потому очень серьезно был озабочен тем, чтобы какой-нибудь ксендз, пастор или сектант не разрушил ту церковь, которую не могут одолеть врата ада.

Топоров, как и все люди, лишенные основного религиозного чувства, сознанья равенства и братства людей, был вполне уверен, что народ состоит из существ совершенно других, чем он сам, и что для народа нужно то, без чего он очень хорошо может обходиться. Сам он в глубине души ни во что не верил и находил такое состояние очень удобным и приятным, но боялся, как бы народ не пришел в такое же состояние, и считал, как он говорил, священной своей обязанностью спасать от этого народ.
Так же, как в одной поваренной книге говорится, что раки любят, чтоб их варили живыми, он вполне был убежден, и не в переносном смысле, как это выражение понималось в поваренной книге, а в прямом, – думал и говорил, что народ любит быть суеверным.
Он относился к поддерживаемой им религии так, как относится куровод к падали, которою он кормит своих кур: падаль очень неприятна, но куры любят и едят ее, и потому их надо кормить падалью.
Разумеется, все эти Иверские, Казанские и Смоленские очень грубое идолопоклонство, но народ любит это и верит в это, и поэтому надо поддерживать эти суеверия. Так думал Топоров, не соображая того, что ему казалось, что народ любит суеверия только потому, что всегда находились и теперь находятся такие жестокие люди, каков и был он. Топоров, которые, просветившись, употребляют свой свет не на то, на что они должны бы употреблять его, – на помощь выбивающемуся из мрака невежества народу, а только на то, чтобы закрепить его в нем”.
Толстой буквально глумится над главой официальной церкви, сама фамилия которого наводит на мрачные ассоциации с топором палача. Внешние церковные атрибуты, будь то обряды, иконы или государственные формы управления церковью, по убеждению писателя, суть суеверия, способные только оставить народ во мраке невежества и подчинить его господству жестокосердных чиновников. Князь Нехлюдов, в отличие от Топорова, отнюдь не лишен нравственного чувства и постепенно приходит к сознанию равенства и братства людей. В финале романа он, подобно Раскольникову в эпилоге “Преступления и наказания” Ф. М. Достоевского, просветляется и перерождается от чтения Евангелия.

Нехлюдов “не спал всю ночь и, как это случается со многими и многими, читающими Евангелие, в первый раз, читая, понимал во всем их значении слова, много раз читанные и незамеченные. Как губка воду, он впитывал в себя то нужное, важное и радостное, что открывалось ему в этой книге. И все, что он читал, казалось ему знакомо, казалось, подтверждало, приводило в сознание то, что он знал уже давно, прежде, но не сознавал вполне и не верил.

Теперь же он сознавал и верил.
Но мало того, что он сознавал и верил, что, исполняя эти заповеди, люди достигнут наивысшего доступного им блага, он сознавал и верил теперь, что всякому человеку больше нечего делать, как исполнять эти заповеди, что в этом – единственный разумный смысл человеческой жизни, что всякое отступление от этого есть ошибка, .тотчас влекущая за собою наказание. Это вытекало из всего учения и с особенной яркостью и силой было выражено в притче о виноградарях. Виноградари вообразили себе, что сад, в который они были посланы для работы на хозяина, был и с собственностью; что все, что было в саду, сделано для них, и что их дело только в том, чтобы наслаждаться в этом саду своею жизнью, забыв о хозяине и убивая тех, которые напоминали им о хозяине и об их обязанности к нему”.
Толстой старается доказать, что непосредственное обращение к Евангелию, без всякой помощи церкви, способно преобразить человека. Главный герой “Воскресения” приходит к выводу, что люди точно так же наивно полагают, что они хозяева своей собственной жизни, тогда как в действительности посланы в мир по воле Божьей и для осуществления Божьего промысла. А следование Божьим заповедям будто бы приведет к установлению Царствия Божьего на земле.

Следует отметить, что последнее утверждение противоречит не только православию, но и почти всем другим христианским конфессиям. Нехлюдов, подобно Раскольникову, проникся духом Евангелия и начал новую жизнь, “не столько потому, что он вступил в новые условия жизни, а потому, что все, что случилось с ним, с этих пор, получило для него совсем иное, чем прежде, значение. Чем кончится этот новый период его жизни, покажет будущее”.

Здесь парадоксальность совпадения заключается в том, что Достоевский считал именно православие лучше всего отражающим дух и идеалы первоначального христианства, тогда как Толстой создал новое христианское учение, а православие решительно отверг. Однако сами христианские идеалы двух писателей оказались практически тождественными. Только, в отличие от Достоевского, Толстой думал продолжить историю Нехлюдова, отчего и закончил “Воскресение” словами о будущем, намекая на возможность следующего романа или повести с тем же героем.

В толстовском дневнике сохранилась запись от 23 июня 1900 г.: “Ужасно хочется писать художественное, и не драматическое, а эпическое – продолжение Воскресения: крестьянская жизнь Нехлюдова”. Однако это намерение так и осталось неосуществленным. Толстой был писателем-реалистом и понимал трудность изображения в реалистической манере жизни человека по евангельским заветам.

Главная задача романа - художественно исследовать весь существующий строй жизни, снизу доверху и по всем направлениям вширь. В окончательном тексте исходный сюжетный мотив (дворянин и соблазненная им девушка) хотя и служит своего рода стержнем, на который нанизывается остальной материал, но, в сущности, отодвигается на второй план - сравнительно со значительностью всего остального. Это чутко уловил Чехов, когда писал, что самое неинтересное в романе - отношения Нехлюдова и Катюши, а самое интересное - разные тетушки, смотрители, генералы и т. п.

К.М. пошла по рукам и вскоре очутилась в публичном доме, переменив даже имя. Роман начинается с того, что ее, обвиненную в отравлении купца, ведут в суд. Там и происходит ее новая встреча с Нехлюдовым, находящимся в числе присяжных заседателей. Ей было в это время 26 лет.

Воскресение погубленной души К.М.— одна из центральных идей романа.

Как и в предшествующих своих романах, Толстой дал в "Воскресении" очень широкую картину русской жизни. Действие романа происходит в Москве и в Петербурге, в центре России и в далекой Сибири, в дворянских усадьбах и в нищих деревнях, в тюрьме и в суде, в больнице и в церкви, в сенате и на пересыльном пункте, в театре и в ночлежке, в салоне знатной дамы и в трактире, на реке и в поле, в избе и в поезде.

Роман “Воскресение” был задуман писателем как обличение существовавшего положения в стране, когда чрезмерная нищета и забитость одних соседствовала с непомерной роскошью других.

Контраст можно доказать на примере повседневной жизни Дмитрия Нехлюдова, человека состоятельного, и Катюши Масловой, девушки из народа. Совсем по-другому прожил все эти годы ее соблазнитель— Дмитрий Нехлюдов. Толстой рассказывает о нем сразу же после истории Катюши. Тут и проявляется особая роль портрета, который позволяет создать у читателя впечатление о том, что жизнь одного человека — это жизнь всего общества, которому он принадлежит: “Он спустил с кровати гладкие белые ноги, нашел ими туфли, накинул на полные плечи шелковый халат и, быстро и тяжело ступая, пошел в соседнюю со спальней уборную, всю пропитанную искусственным запахом эликсиров, одеколона, духов. Там он вычистил особенным порошком пломбированные во многих местах зубы, выполоскал их душистым полосканьем, потом стал со всех сторон мыться и вытираться разными полотенцами. Вымыв душистым мылом руки, старательно вычистив щетками, отпущенные ногти и обмыв с большого мраморного умывальника себе лицо и толстую шею, он пошел еще и в третью комнату у спальни, где приготовлен был душ. Обмыв там холодной водой мускулистое, обложившееся жиром белое тело, он надел чистое выглаженное белье и как зеркало вычищенные ботинки”. До чего не похоже это описание на тусклые картины жизни Масловой и подобных ей.

Таким образом, портрет в романе “Воскресение” призван показать не только особенности какого-либо одного героя, но и отдельный класс, им представленный.

Если материал и наш сайт сочинений Вам понравились - поделитесь им с друзьями с помощью социальных кнопок!

Так же, как в одной поваренной книге говорится, что раки любят, чтоб их варили живыми, он вполне был убежден, и не в переносном смысле, как это выражение понималось в поваренной книге, а в прямом, — думал и говорил, что народ любит быть суеверным.

Он относился к поддерживаемой им религии так, как относится куровод к падали, которою он кормит своих кур: падаль очень неприятна, но куры любят и едят ее, и потому их надо кормить падалью.

Таблица соответствия компонентов аллюзии.
(таблица №2)

2А) Рождение без мужа.
2Б) Иисуса упрекали, что он рожден от любодеяния (Ин. 8:41).

3А) Спасительный приход хозяйки.
3Б) Приход мудрецов с Востока.

Элементы данной аллюзии по отдельности имеют различную явность (7). Однако их количество, последовательность и взаимосвязь делают смысловую интерполяцию минимальной и естественной, а общее наличие аллюзии вполне определённо.

Наличие аллюзии, а особенно такой распространённой на протяжении произведения, говорит о высокой компетентности автора, в данном случае о хорошей осведомлённости Толстого Л. Н. в духовной литературе. По отношению к данному роману мы говорим об этом литературном приёме не во множественном числе, а в единственном, поскольку он представлен как объединяющая идея, а не набор разрозненных элементов.

Данная аллюзия придаёт религиозное основание дальнейшему развитию сюжета. Толстой утверждал, что религия есть основа человеческой жизни, именно через неё человек освобождается и обретает связь конечного (плотского) с бесконечным (8). Смысл истинной религии Толстой объясняет как отношение человека не к тому, что имеет конечное значение – материальному и временному, а к бесконечному началу – Богу, природе которого не свойственны элементы пространства, времени и причины. Эта религия является не тем свойством, которое человек мог бы приобрести от кого-нибудь или чего-нибудь, человека или ритуала. Эта религия является врождённым свойством человека, но в полной мере она осуществляется лишь в том случае, если человек живёт ею на практике.

Из разъяснений Толстого следует, что слова Иисуса в Ин. 3 имеют не только характер откровения, но содержат и иронический оттенок. Он говорит о том, что Никодим пришёл искать то, что ему уже изначально дано, и не видеть этого можно, только если очень не хотеть это видеть и признавать, либо вообще не родиться на этот свет. А родившись, уже нельзя не видеть, что всё благо, в котором человек пребывает в своей жизни, имеет высшее, вневременное и внепространственное происхождение. И если понять это бывает трудно народам, не имеющим христианского или подобного духовного ве;дения, то совершенно не извинительно не знать этого представителю звания фарисейского, на котором и лежит обязанность передавать духовное просвещение народу. Жизненная аналогия состоит в том, что человек может прожить много дней без материальной пищи, имеющей вес и вид. Но люди в большинстве своём не могут прожить и нескольких секунд без того, что по сравнению с пищей не имеет веса и вида – без воздуха.

(Пастернак Л.О., иллюстрация к прижизненному изданию романа Л. Н. Толстого. У заутрени).

(Пастернак Л.О., иллюстрация роману. Катюша бежит за поездом).

Эпизод с ребёнком Катюши является не второстепенным, но одним из ключевых. В сцене на станции акцентирована тема преемственности жизни и спасения. Толстой показывает, что спасение человека не локализуется в его только собственной личности (т.е. человек не является изолированной точкой бытия), но приходит извне, причём к более сильному оно приходит от более слабого. Нехлюдов претерпевает отрезвление и обращение после того, как участвует в суде над Катюшей. Она же получает возможность начать восстанавливаться, воскресать после его усилий по её спасению. Но у неё не было бы этой возможности, если бы её ребёнок не возвратил её к разуму на станции.

Божественное спасение реализуется в жизни человека, когда он живёт по принципам учения, данного Христом. Заповеди Христа, например в Нагорной Проповеди, внеконфессиональны, то есть универсальны в любом социуме. Толстой говорит об этом в обществе государственной церковности 19 века, где с помощью уголовного законодательства регламентируется и контролируется каждый шаг человека в вопросах религиозной мысли, в вопросах разумной, критической и самостоятельной оценки реальности, в поиске истины. Для разумного человека естественно видеть эти проблемы и искать их решения, ему ясно, что в вопросах добра и зла официальная организация руководствуется не принципами универсальной и простой христовой морали, а отстранёнными от нравственности догматами и регламентами.

Если говорить об эпохе Толстого Л.Н., то библейские аллюзии использовались многими писателями 19-го века. Вкрапление сакральных идей в основное произведение обогащает сюжет, позволяет расширить авторский замысел, показать взаимосвязь насущного с вечным, даёт возможность оторвать взгляд от сиюминутного и перевести его на непреходящее, напомнить человеку об ответственности перед другими людьми и перед самим собой за свой образ жизни. Замечательные образцы использования таких аллюзий в отечественной литературе видны в произведениях Пушкина, Гоголя, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Лескова, многих других поэтов и писателей. Однако у Толстого этот приём, кроме перечисленных использований, имеет ещё одно, уникальное предназначение, чего нет у других авторов. Этим способом Толстой подкрепляет свой поиск подлинного смысла Божественной вести, выраженной в библейском тексте. Разбирая общепринятые толкования Библии и Нового Завета, Толстой обнаруживает повсеместные и системные несоответствия между Словом в оригинале и его пониманием и применением в христианстве. Кроме этого, проблема обнаруживается в тех местах Библии, где не подходит не только никакое истолкование, но и никакой перевод не вписывается в нравственную и этическую логику, которая, по мнению Толстого, является приоритетной в процессе восприятия и интерпретации библейского текста. В случаях подобной экзегетической проблемы Толстой берёт на себя ответственность применять, в некотором смысле, метод критики формы и относить непонимаемые фрагменты к искажающему вмешательству редакторов и переписчиков оригинального греческого текста. В своём переводе Евангелия Толстой до пятидесяти раз упоминает влияние переписчиков на текст, в связи как со своей работой, так и в связи с работами других авторов.

Читайте также: