Хобсбаум изобретение традиции кратко
Обновлено: 05.07.2024
Среди специалистов, занимающихся исследованиями национализма, выделяют три ведущие школы: примордиализм, модернизм (конструктивизм) и этносимволизм. Основные различия между этими школами лежат в вопросах о том, когда и почему появились нации и национализм. При этом российские исследователи столкнулись с проблемой националистического дискурса, которая до сих пор не решена.
Социальная мифоло́гия (греч. μυθολογία от μῦθος — предание, сказание) — это контекстуально условно истинные и аксиологически (в плане ценностей и их норм) доверительные высказывания.
Полити́ческий миф — это статичный образ, имеющий мифологическую природу, но не связанный с религией и традиционными верованиями. Подобный миф интерпретируется как культурный феномен и форма общественного сознания, как способ восприятия, описания и объяснения событий, при акценте на их идеологической и символической основе современных обществ.
Культура повседневности — совокупность характерных для обыденной жизни людей социальных практик (поведения, мышления, речи, труда, отдыха и так далее), наряду с отклонениями от этих практик, которые могут представлять интерес как потенциальный источник обновления культуры. Культура повседневности существует только в контексте конкретной культурно-исторической эпохи: элементы её воспринимаются людьми как единый мир само собой разумеющихся, не подлежащих сомнению привычек (в том числе мыслительных.
Упоминания в литературе
Связанные понятия (продолжение)
Коне́ц исто́рии — философское предположение о том, что история человечества с какого-то момента станет однообразной, замедлится или закончится (то есть будет достигнут некоторый идеал или конечная точка бытия). Завершение истории связано с идеей цели, по достижении которой исчезают противоречия, которые подталкивали прежнюю историю, а описание нового, неспешного и прямого развития трудно назвать историей в привычном смысле слова.
Бриколаж (от фр. bricolage) — термин, использующийся в различных дисциплинах, в том числе в изобразительном искусстве и в литературе, и означающий создание предмета или объекта из подручных материалов, а также сам этот предмет или объект.
Постгуманизм — мировоззрение, основанное на представлении, что эволюция человека не завершена и может быть продолжена в будущем. Эволюционное развитие должно привести к становлению постчеловека — гипотетической стадии эволюции человеческого вида, строение и возможности которого стали бы отличными от современных человеческих в результате активного использования передовых технологий преобразования человека. Постгуманизм признаёт неотъемлемыми правами совершенствование человеческих возможностей (физиологических.
Плюрали́зм (от лат. pluralis — множественный) — позиция, согласно которой существует несколько или множество независимых и несводимых друг к другу начал или видов бытия, оснований и форм знания, стилей поведения и пр.
Примордиали́зм (от лат. primordialis — первоначальный) или эссенциали́зм — одно из теоретических направлений в гуманитарных науках, рассматривающее культурно отличительные и социальные группы (например, этнические и расовые) как изначальное, обязательное и всеобщее объединение людей. Получило распространение в антропологии, этнологии и социологии.
Сильная программа или строгая социология — концепция в социологии научного знания, развиваемая Дэвидом Блуром (David Bloor), Барри Барнсом (S. Barry Barnes), Гарри Коллинзом (Harry Collins), Дональдом Маккензи (Donald A. MacKenzie) и Джоном Генри (John Henry). Сильная программа критически относится к предшествующей социологии науки и исследует не только ошибочные или ложные научные теории и технологии, не нашедшие дальнейшего применения, но и успешные теории и технологии симметричным образом. Базовые.
Теория коммуникативного действия — это теория немецкого философа и социолога Юргена Хабермаса, направленная на интегративное понимание социальной реальности. Согласно этой теории, коммуникативная модель нацелена на пересмотр и обновление классического понятия рациональности, а также на определение масштабов критической оценки социального устройства. Сочинение, согласно задумке автора, должно было явиться как основанием социальной теории широкого масштаба. Одноимённый труд увидел свет в 1981 году.
Социальные изменения, также культурные изменения — перемены, происходящие в течение некоторого времени внутри социальных систем и во взаимоотношениях между ними, или в обществе в целом. Различают четыре вида социальных изменений: структурные, процессуальные, функциональные и изменения в духовной сфере.
Антитеизм (от др.-греч. ἀντί — против и θεός — бога) — активная оппозиция теизму. Этот термин имеет различную область применения: в светском контексте обычно подразумевается оппозиция вере в любое божество, а в теистическом контексте означает несогласие верить в монотеистического бога или богов пантеона.
Социальная реальность — итог взаимодействия между индивидами, включающий в себя общепринятые принципы, законы и социальные представления.
Массовое общество — теоретическая модель, описывающая социальные преобразования, вызванные модернизацией (прежде всего урбанизацией, развитием СМИ, всеобщим образованием, демократизацией политики и т. п.), которая активно разрабатывалась в 1920—1960-е годы.
Национальный дух (также народный дух, нем. Volksgeist) — ключевое понятие философии истории времён романтического национализма.
Коллективная память — представление о прошлом, разделяемое и конструируемое членами социальной группы. Имеет близкое по смыслу значение с понятиями: социальная память, историческая память , культурная память. Термин был введён.
Культурная гегемония — понятие марксистской философии, характеризующее господство правящего класса над культурно неоднородным обществом. Воздействуя на совокупность представлений, верований, ценностей и норм, выраженных в культуре общества, правящий класс навязывает собственное мировоззрение в качестве общепринятой культурной нормы и общезначимой господствующей идеологии. Такая идеология узаконивает социальный, политический или экономический статус-кво, на деле являющийся лишь социальным конструктом.
Социа́льный констру́кт или социа́льный конце́пт — это порождение конкретной культуры или общества, существующее исключительно в силу того, что люди согласны действовать так, будто оно существует, или согласны следовать определённым условным правилам. К очевидным социальным конструктам относятся игра, религия, язык, деньги, титулы, образование, правительства, корпорации и другие институты.
Интегральный подход (интегральная теория) — подход к человеку, обществу и науке, затрагивающий все сферы человеческой деятельности, осуществляемый в рамках систематической холистической философии.
Социальное представление — категория, представляющая собой сеть понятий, утверждений, умозаключений, возникающих в повседневной жизни в ходе межличностного взаимодействия. Термин возник в рамках концепции социальных представлений французского социального психолога Сержа Московичи. С помощью социальных представлений человек как член социальной группы активным образом переосмысливает все происходящие в его социальном контексте явления и процессы.
Коммуникация как ритуал — это коммуникационная теория, предложенная Джеймсом Кэри, в рамках которой коммуникация как воспроизводство символической реальности представляет, сохраняет, адаптирует и распространяет убеждения, присущие обществу на определённом этапе его развития. В пределах данной теории коммуникация рассматривается как процесс, обеспечивающий и обуславливающий социальные изменения.
Система моды — книга философа и семиотика Ролана Барта, впервые опубликованная в 1967 году. Система моды считается классической работой Барта и одной из центральных работ структуралистского движения. Барт рассматривает моду как знаковую систему, которая определяет особенности культуры и социальной системы второй половины XX в..
Эволюциони́зм (эволюционная школа) — направление в антропологии и этнографии, сторонники которого предполагали существование универсального закона общественного развития, заключающегося в эволюции культуры от низших форм к высшим, от дикости к цивилизации и т. д.
Национальная идея в философии — систематизированное обобщение национального самосознания. Национальная идея определяет смысл существования того или иного народа, этноса или нации. Она может выражаться посредством художественных произведений или различных философских текстов.
Транскультурация – термин, введённый в 1940 году кубинским антропологом Фернандо Ортисом для описания феномена слияния и сближения культур.
Личность в истории — совокупность представлений о месте человека в течение исторического времени и пространства, в частности, о её коллективных, групповых и персональных ролях, общественных, профессиональных, семейных практиках, реальных и возможных жизненных сценариях, связанности конкретной личности с известными событиями, явлениями, процессами, фактами и тому подобное.
Гипердиффузиони́зм — совокупность гипотез и теорий, согласно которым одна цивилизация или один народ является творцом всех выдающихся или важных вещей, которые затем были заимствованы менее развитыми цивилизациями и народами. Таким образом, все великие цивилизации, которые имеют сходные культурные достижения, вроде пирамид, происходят от одного древнего народа. Аргументами гипердиффузионизма могут служить религиозные практики, культурные технологии и забытые древние цивилизации.
Экономическая антропология (англ. Economic anthropology) — научная дисциплина, возникшая в XX в. на пересечении предметов антропологии, социологии и истории экономики. В рамках направления изучаются проблемы развития хозяйства первобытных, примитивных, докапиталистических обществ.
Социология потребления — это подраздел социологии, официально признанный Американской социологической Ассоциацией как раздел, посвященный потребителям и потреблению. В рамках этой области социологи рассматривают потребление в качестве центрального элемента повседневной жизни, идентичности и социального порядка в современных обществах таким образом, что оно намного превосходит рациональные экономические принципы спроса и предложения.
Мифологическая коммуникация — это особый вид коммуникации, при которой мифы выступают инструментом влияния коммуникатора на аудиторию. Мифы соединяют в себе рациональное и иррациональное, что позволяет обращаться напрямую к бессознательному и к эмоциям человека. Несмотря на то, что мифы формировались тысячелетиями, они играют важную роль в современном мире. Сегодня мифы широко используются в масс-медиа, рекламе, PR.
Элитари́зм (фр. élitisme, от фр. elite — лучшее, отборное, избранное) — это концепция необходимости разделения общества на элиту и массу.
Философия обыденного языка (англ. ordinary language philosophy), философия лингвистического анализа — одна из школ лингвистической философии, рассматривающая традиционные философские проблемы как основанные на ошибочном понимании философами того, что в действительности означают обычные слова, искажении смысла обычных слов.
Пародийная религиозность (англ. parody religion) или ложная религиозность (англ. mock religion) — система убеждений, которая бросает вызов духовным убеждениям других людей, часто используя юмор, сатиру, и/или бурлеск. Часто для достижения определённой цели создаётся пародийная религия, связанная с другой системой верований, которая может пародировать сразу несколько религий, сект, гуру, культов, и/или новых религиозных движений, но в то же время может быть пародией какой-то конкретной религии, или.
Культурогенез — процесс появления и становления культуры любого народа и народности, в общем, и появления культуры как таковой в первобытном обществе. На данный момент не существует единой теории появления культуры.
Самообман — это процесс внушения себе мыслей, которые не соответствуют действительности; обманчивая, внушенная самому себе уверенность в чём-либо. Этот психологический феномен может быть формой психологической защиты личности.
Социология морали (англ. Sociology of morality) - отрасль социологии, изучающая закономерности функционирования морали как системы взаимосвязанных норм, ценностей, санкций, оценок, предписаний, образцов поведения. Термин был введен Э. Дюркгеймом, который первым начал рассматривать мораль как социальную функцию и провозгласил необходимость социологического обоснования морали, а также использования методов социологического исследования морали.
Культурный релятивизм — направление в этнографии, отрицающее этноцентризм — европейско-американской системы оценок и признающее все культуры равными. Каждая культура является уникальной системой ценностей. Начало этому направлению заложил ещё Франц Боас, которое впоследствии продолжили его ученики.
Расколдовывание мира (нем. Entzauberung der Welt) — процесс секуляризации и демифологизации общественной жизни, ознаменовавший поворот в истории европейской мысли к рационализму и позитивизму в эпоху модерна (современности). Данный феномен впервые был отмечен поэтом Фридрихом Шиллером и получил более широкую известность благодаря трудам немецкого учёного Макса Вебера, оформившись в отдельную концепцию.
Общественное сознание — в марксизме: отражение общественного бытия; совокупность коллективных представлений, присущих определённой эпохе. Оно отражает в сущности и само состояние конкретного общества. Общественное сознание нередко противопоставляется индивидуальному сознанию как то общее, что содержится в сознании каждого человека как члена общества. Общественное сознание является составной частью надстройки и выражает его духовную сторону.
Культурная идентичность — осознание принадлежности человека к той или иной культурной общности путем самоотождествления с ее культурными образцами. Культурная идентичность формируется в результате наложения разнообразных культурных влияний, которым подвержен отдельный человек. Если культурные влияния не вступают в противоречия, то происходит полная идентификация личности со сложившейся вокруг него культурой.
Вопрос на самом деле весьма провокационный, потому что сама по себе концепция "изобретения традиций", предложенная Эриком Хобсбаумом — весьма провокационная. Хобсбаум в целом-то справедливо отмечал, что многие как бы "старые" традиции на самом деле не только появились недавно, но ещё и более-менее сознательно внедрялись через повторение. Для создания, понятно, некоей связи с определённым историческим периодом.
Проблема идеи в том, что даже если традицию изобрели или просто насаждали искусственно, это ещё не значит, что:
- Она действительно не имеет связи с прошлым.
- Она через определённое время после насаждения не стала уже вполне себе естественной традицией — ведь дело было слишком давно и уже не имеет значения, как это придумали.
Из-за этого о любом примере "изобретения традиции" можно сраться до хрипоты и без какого-либо результата. Часто приводится пример с тартанами (клетчатыми узорами) шотландских кланов. С одной стороны да, сами по себе конкретные узоры для конкретных кланов родом из XIX века. Только вот с тех пор прошло века полтора — считать ли теперь нам традицию искусственной? Ведь всё равно когда-то узоры придумать должны были — важно ли теперь, случилось это 150 или 500 лет назад? Так и так очень давно, это традиция уже глубоко в культуре, многие поколения шотландцев с ней выросли. Тем более что сами килты носят с конца XVI века.
Так же и с другими примерами. Например, японские боевые искусства. С одной стороны, да — карате родом из ХХ века (максимум можно на самый конец XIX продлить), так что прямо "древней" традицией здесь не пахнет. Но с другой, оно возникло не на пустом месте, а на вполне себе древних китайских и японских традициях того же плана — и нельзя ему отказать в связи с древней историей вообще.
Ну или вот, звезда Давида. Сама по себе она — символ настолько древний, что уже даже нельзя установить, где и когда впервые появилась. При этом её ассоциация с евреями, бытие символом еврейства — это лишь в конца XIX века. Однако считать ли её теперь изобретённой традицией, искусственно проводящей связь с древностью — если в древности евреи тоже её использовали (в числе многих других), и звездой именно Давида (иудейского царя) её называют очень давно, и Всемирный сионистский конгресс (на котором было принято решение о данном символе) был уже 124 года назад, за которые у евреев возник немалый такой пласт реальной истории с этим символом?
То есть Хобсбаум тут немного Капитан Очевидность — ну да, все традиции кто-то когда-то придумал. Да, зачастую это произошло далеко не так давно, как широким массам кажется или как им кто-то пытается показать. Всё это правда, однако возникает вопрос "и что?". То есть что с этим делать-то, какие выводы концепция позволит нам сделать и какие шаги предпринять? Из Хобсбаума лично мне, скажем, это не совсем ясно.
Понятно, что через подобное автору было удобно критиковать всякого рода националистов, часто использующих приём "изобретения традиции" — тут далеко не надо ходить за примерами. Достаточно вспомнить то, как итальянские фашисты с картины Жака Луи Давида, написанной в 1784, взяли якобы "римское приветствие".
Оно призвано привлечь внимание к двум главным формам создания традиции в XIX веке, которые обе отражают глубокие и стремительные социальные трансформации данного периода. Совершенно новые – или же старые, но кардинально трансформированные – социальные группы, среды и социальные контексты требовали новых приемов для обеспечения или выражения социальной сплоченности и идентичности; эти приемы понадобились также для того, чтобы структурировать социальные отношения. В то же время изменения в обществе делали традиционные формы управления государством и социальными или политическими иерархиями более трудным или даже невозможным делом. Такое положение в свою очередь потребовало новых методов управления и формирования уз верности.
Хотя утверждение легитимности новых государств было сравнительно редким явлением, часто легитимности получалось добиться в процессе борьбы с популистской политикой. Это происходило в ходе политической мобилизации под эгидой – порознь или вместе, в сотрудничестве или в конкуренции – религии (католической, в основном), классового сознания (социал-демократия) и национализма, или по крайней мере ксенофобии. Политически эти вызовы заметней всего выражались на выборах и в тот период были неразрывно связаны с борьбой за право голоса для масс. […] К 1914 году широкое, хотя и не всеобщее, право голоса для мужчин действовало в Австралии (1901), Австрии (1907), Бельгии (1894), Великобритании (1867–1884), Германии (1871), Дании (1849), Италии (1913), Норвегии (1898), Франции (1875), Швеции (1907), Швейцарии (1848–1879) и США, хотя это право лишь изредка сочеталось с политической демократией. Однако даже там, где конституция не была демократической, сохранить преданность массового электората было проблематично. Непрерывный рост популярности социал-демократов в имперской Германии тревожил исполнительную власть, несмотря на то, что рейхстаг в действительности обладал небольшой властью.
Следовательно, именно прогресс электоральной демократии и последующее возникновение массовой политики сыграли главную роль в изобретении официальных традиций в период 1870–1914 годов. Особенно насущным это стало из-за доминирования либеральных конституционных институций и либеральной идеологии. Вышеназванные институции представляли собой преграду электоральной демократии – не теоретическую, а скорее практическую. В теории либералу естественно было уповать на скорое распространение гражданских прав на всех граждан – или по крайней мере на мужчин. Либеральная идеология достигла мощного триумфа в экономике и позволила провести социальные трансформации благодаря тому, что систематически отдавала предпочтение индивиду перед институализированной общностью, работе рынка […] – перед индивидуальными связями, классу – перед чиновной иерархией и Gesellschaft – перед Gemeinschaft[6]. Либеральная идеология с такой регулярностью забывала о тех социальных узах и нитях влияния, которые считались само собой разумеющимися в ранних обществах, что действительно преуспела в их ослаблении. Пока массы оставались вне политики или были готовы следовать за либеральной буржуазией, это не создавало значительных политических трудностей. Но начиная с 1870-х годов стало ясно, что массы вовлекаются в политику и больше нельзя рассчитывать на то, что они будут следовать за своими прежними господами.
Было бы глупостью утверждать, что все, кто правил французской Третьей республикой, рассчитывали только на изобретение новых традиций – ради достижения социальной стабильности. Скорее они полагались на то, что правые находятся в постоянном электоральном меньшинстве, что голоса социально-революционных пролетариев и вспыльчивых парижан перевешивают чрезмерно представленные в парламенте деревеньки и городки и что подлинную страсть сельских республиканцев к Французской революции и их ненависть к интересам финансистов всегда можно утихомирить правильно проложенными вокруг их округов дорогами, а также поддержкой высоких цен на сельскохозяйственную продукцию и низкими налогами. Какой-нибудь лидер радикальных социалистов прекрасно осознавал собственные цели, когда работал над своей речью, отсылающей к духу 1789-го, а не 1793-го – равно как и к гимну Республики – в ее заключительной части, где обычно он клялся в своей верности интересам выборщиков – виноградарей Лангедока[11].
Тем не менее изобретение традиций играло важнейшую роль в поддержании Республики, пусть лишь оберегая ее и от социалистов, и от правых. Намеренно инкорпорируя революционную традицию, Третья республика либо одомашнивала социал-революционеров (как большинство социалистов), либо изолировала их (как анархо-синдикалистов). Взамен она смогла мобилизовать большинство своих потенциальных противников слева в один классовый фронт, выступающий в защиту Республики и революционного прошлого, что низвело правых на уровень постоянного меньшинства.
Вторым изобретением были публичные церемонии[16]. Создание самой важной из них – Дня Бастилии – можно точно датировать 1880 годом. В этой церемонии сочетались официальная и неофициальная демонстрации, а также народные празднования (фейерверки, танцы на улицах) – все ради ежегодного подтверждения образа Франции как нации, родившейся в 1789 году, образа, в котором есть место для каждого француза. Празднование Дня Бастилии нередко выглядело чрезмерным и даже воинственным (чего вообще-то можно было избежать), но все-таки главной целью этой церемонии была трансформация наследия Революции в праздник, где государственный пафос смешивался с увеселением граждан.
Менее постоянной формой публичного празднования стали случавшиеся время от времени Всемирные выставки, придававшие Республике легитимность как воплощению процветания, технического прогресса и глобального колониального охвата, что тогда очень хотелось подчеркнуть[17].
Так, хроники одной гимназии запечатлели более 10 церемоний, проведенных с августа 1895-го по март 1896 года (год 25-летия франко-прусской войны), включая празднование годовщин сражений, дня рождения императора, официальное открытие портрета имперского князя[21], иллюминации и публичные речи о войне 1870–1871 года, связанные с развитием имперской идеи (Kaiseridee), а также о характере династии Гогенцоллернов и так далее[22]. […]
Таким образом, практики, фильтрующие движение вниз, от аристократии к буржуазии и от буржуазии к рабочему классу, преобладали в этот период – и не только в спорте, но и в одежде, и в материальной культуре в целом, учитывая силу снобизма среднего класса и представление об особой ценности буржуазного самосовершенствования, характерные для элиты рабочего класса. Они трансформировались, но их историческое происхождение остается заметным. Противоположное движение тоже было, но не столь заметное в этот период. Меньшинства (аристократы, интеллектуалы, различного рода девианты) могли восхищаться той или иной городской плебейской субкультурой – например, мюзик-холлами, – но до массовой ассимиляции культурных практик, разработанных среди низших классов или для них, было еще далеко. […]
Сокращенный перевод с английского Андрея Лазарева
[1] Сокращенный перевод: Hobsbawm E. Mass-Producing Traditions: Europe, 1870–1914 // Hobsbawm E., Ranger T. (Eds.). The Invention of Tradition. Cambridge: Cambridge University Press, 2000. P. 263–309.
[2] Mosse G.L. Caesarism, Circuses and Movements // Journal of Contemporary History. 1971. Vol. VI. № 2. P. 167–182; Idem. The Nationalisation of the Masses: Political Symbolism and Mass Movements in Germany from the Napoleonic Wars Through the 3rd Reich. New York, 1975; Nipperdey T. Nationalidee und Nationaldenkmal in Deutschland im 19. Jahrhundert // Historische Zeitschrift. 1968. June. P. 529–585.
[3] Weber E. Peasants into Frenchmen: The Modernization of Rural France, 1870–1914. Stanford, 1976.
[5] Массимо д’Адзельо (1798–1866) – итальянский писатель, художник и политический деятель. Участник движения за объединение Италии. – Примеч. перев.
[7] Wallas G. Human Nature in Politics. London, 1908. P. 21.
[9] Durkheim E. The Elementary Forms of the Religious Life. London, 1976.
[10] Frazer J.G. The Golden Bough. London, 1930; Cornford F.M. From Religion to Philosophy: A Study of the Origins of Western Speculation. London, 1912.
[11] Touchard J. La Gauche en France depuis 1900. Paris, 1977. P. 50.
[12] Dommanget M. Eugene Pottier, Membre de la Commune et Chantre de l’Internationale. Paris, 1971. Ch. 3.
[14] Elwitt S.H. The Making of the 3rd Republic: Class and Politics in France, 1868–1884. Baton Rouge, 1975.
[15] Duveau G. Les Instituteurs. Paris, 1957; Ozouf J. (Ed.). Nous les Maitres d’Ecole: Autobiographies d Instituteurs de la Belle Epoque. Paris, 1967.
[16] Rearick Ch. Festivals in Modern France: The Experience of the 3rd Republic // Journal of Contemporary History. 1977. Vol. XII. № 3. P. 435– 460; Sanson R. Les 14 Juillet, Fête et Conscience Nationale, 1789–1975. Paris, 1976.
[17] О политических аспектах выставки 1889 года см.: Silverman D.L. The 1889 Exhibition: The Crisis of Bourgeois Individualism // Oppositions. A Journal for Ideas and Criticism in Architecture. 1977. Spring. P. 71–91.
[18] Agulhon M. La Statuomanie et l’Histoire // Ethnologie Française. 1978. № 3. P. 3–4.
[19] Idem. Esquisse pour une Archeologie de la Republique…
[20] John H.-G. Politik und Turnen: die deutsche Turnerschaft als nationale Bewegung im deutschen Kaiserreich von 1871–1914. Ahrensberg bei Hamburg, 1976. P. 41 ff.
[22] Stallmann H. Das Prinz-Heinrichs-Gymnasium zu Schoneberg, 1890–1945. Geschichte einer Schule. Berlin, n.d. [1965].
[23] Hardt R. E. Dir Beine der Hohenzollern. Berlin, 1968 (курсив Эриха Хобсбаума – Примеч. перев.).
[24] Firth R. Symbols, Public and Private. London, 1973. P. 358–359; Davies W.E. Patriotism on Parade: The Story of Veterans and Hereditary Organisations in America 1783–1900. Cambridge, Mass., 1955. P. 218–222; Douglas G.W. American Book of Days. New York, 1937. P. 326–327.
[26] Уолтер Бэджет (Walter Bagehot, 1826–1877) – известный британский бизнесмен и журналист, занимавшийся политикой. – Примеч. перев.
[27] Имеется в виду Вторая парламентская реформа в Соединенном Королевстве (1867), которая расширила электоральные права прежде всего населения крупных городов страны. – Примеч. перев.
[28] Бенджамин Дизраэли (1804–1881) – британский политический деятель, дважды премьер-министр страны, известный романист. – Примеч. перев.
[29] Так как статья публикуется в сокращении, в русском переводе некоторые из примеров опущены. – Примеч. перев.
[30] Лорд Луис Маунтбеттен – адмирал, последний вице-король Индии и дядя супруга королевы Елизаветы II Филиппа, был убит боевиками Ирландской республиканской армии в 1979 году. Похороны проходили по разработанным самим Маунтбеттеном предписаниям, которые он оставил в завещании. – Примеч. перев.
[31] Самой яркой деталью в подобных униформах были голубые рубашки и красные галстуки молодежных социалистических движений.
[32] Schorske C. Fin de Siecle Vienna: Politics and Culture. New York, 1980. Ch. 2; рус. перев.: Шорске К.Э. Вена на рубеже веков. СПб.: Издательство имени Новикова, 2001. – Примеч. перев.
[33] Eley G. Re-Shaping the German Right. London; New Haven: Yale University Press, 1980.
Владимир Сергеевич Малахов (р. 1958) — политолог и философ, профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук, директор Центра теоретической и прикладной политологии Института общественных наук РАНХиГС.
[стр. 236—245 бумажной версии номера]
Однако, если бы речь шла лишь об интеллектуальной моде, эту книгу рано или поздно забыли бы. Между тем, несмотря на более чем три десятилетия, отделяющих нас от ее выхода в свет, она остается в международных лидерах по индексу цитируемости. Дело, очевидно, заключается в другом — прежде всего в эпистемологическом контексте, в который она оказалась встроена и в производстве которого участвовала. Я имею в виду антиэссенциалистский поворот, произошедший в социальных науках в последнюю треть XX века. Именно тогда в науках об обществе утвердился подход, получивший название социального конструктивизма. Сильно упрощая, суть этого подхода можно выразить так: все, что в окружающей нас жизни кажется само собой разумеющимся и естественным, на деле представляет собой результат человеческой деятельности, общественной практики. Все это было в определенных условиях произведено людьми и меняется вместе с изменением указанных условий[3].
Однако противопоставлять друг другу традиции, низовые и спонтанные, традициям, устанавливаемым сверху, — непродуктивное занятие. Эти два процесса пересекаются. Настоящая задача социальных ученых заключается в том, чтобы понять, почему одни традиции, когда-то учрежденные, укореняются и воспроизводятся, а другие оказываются нежизнеспособными. Какие социальные акторы стоят за удачным учреждением той или иной традиции? В каких условиях они должны действовать и какими ресурсами обладать, чтобы рассчитывать на успех своего изобретения?
Не исключено, что тактический ход руководства РПЦ стал своего рода извлечением урока из неудачи в тяжбе со светской общественностью по поводу уже упомянутого Дня святого Валентина. Напомню о действиях, предпринятых по этому поводу Московской патриархией. Усмотрев в праздновании 14 февраля греховный импорт, церковные иерархи попытались выставить ему альтернативу: в конце 2000-х было предложено отмечать 8 июня День семьи, любви и верности, приуроченный ко дню памяти Петра и Февронии — православных святых, считающихся покровителями семьи и брака. Результативность этого начинания каждый может поверить собственным опытом.
Проблематика традиции в постсоветском контексте
Рассмотрим вехи, отмечающие усилия российских властей на этом пути.
В чем секрет успеха двух традиций, изобретенных на наших глазах? По-видимому, в первую очередь в том, что в них произошла встреча императивов государства и устремлений общества: с одной стороны, попыток властей достичь социальной сплоченности, национальной консолидации, с другой стороны, низового запроса на единение. Люди устали от того иронически-дистанцированного отношения к прошлому, которое было характерно для первой половины 1990-х, и захотели перевообразить историю в позитивном ключе. Из этого возникла новая стратегия публичного воспоминания[8]. Из прошлого берутся лишь элементы, которые несут в себе положительную эмоциональную нагрузку. Тяга общества к позитивному образу самого себя и потребность государства в собственной легитимации счастливо нашли друг друга.
Можно предположить, что в обозримом будущем некая символическая акция с прицелом на традицию возникнет в привязке к фигуре Юрия Гагарина. Однако такое начинание вряд ли станет масштабным, поскольку событие 12 апреля 1961 года не обладает тем потенциалом объединения (будь то через утрату или победу), которым обладает событие 9 мая 1945-го.
Постсоветская реальность — настоящий Клондайк для социальных ученых. Эксперименты с традициями, здесь идущие, вызывают то улыбку, то оторопь. Так, в ряде стран Средней Азии некоторые общественные активисты попытались заново интерпретировать женскую эмансипацию советских времен; расставание с паранджой в итоге предстало не символом модернизации, а навязанным Москвой отбрасыванием национальных традиций. Среднеазиатские государства, с одной стороны, декларируют свою принадлежность исламскому культурному ареалу и, соответственно, преподносят свою исламскую идентичность как символ возврата к традиционным основам социально-культурного устройства, а с другой стороны, крайне нетерпимо относятся к любым попыткам вернуться к этим основам, идущим снизу. Власти в Узбекистане и Таджикистане, например, запретили ношение хиджаба в школах, а людей, внешний вид которых свидетельствует о чрезмерной, с их точки зрения, религиозности (определенная форма бороды у мужчин, черный хиджаб у женщин), преследуют.
Поучительно наблюдать, что происходит в постсоветских странах с традицией празднования 9 мая. Вокруг этой даты возникают самые драматичные коллизии, как политические, так и общественные. С одной стороны, целый ряд постсоветских государств помещает эту дату в принципиально иной исторический контекст, чем принято в России: в рамку Второй мировой войны, которая началась не 22 июня 1941-го, а 1 сентября 1939 года[10]. В официальном нарративе балтийских государств окончание войны выступает не освобождением от фашизма, а третьим этапом иностранной оккупации (первый — со стороны Москвы — имел место в 1940-м, а второй — со стороны фашистского Берлина — в 1941-м). Согласно этому нарративу, в Латвии 8 мая отмечается День разгрома нацизма и памяти жертв Второй мировой войны. Однако в той же Латвии сотни тысяч простых людей (в основном потомков ветеранов Красной армии) привыкли вспоминать павших в борьбе с фашизмом именно 9 мая. Это для них День Победы, эмоционально окрашенный и связанный с личным достоинством. В первые постсоветские годы попытки отмечать этот праздник крайне болезненно воспринималось и латышскими властями, и значительной частью граждан. Было очевидно, что в этой точке сосредоточен огромный конфликтный потенциал. Со временем напряжение несколько ослабло, конфликтность явно снизилась причем не в последнюю очередь благодаря прагматизму государства: празднующих людей больше не преследуют исходя из права на свободу собраний. Однако общество остается глубоко расколотым по линиям исторической памяти, одной у русских и другой у латышей.
Историческая память как предмет оспаривания
Успех георгиевской ленточки в значительной мере объяснялся расплывчатостью ее семантики[11]. Заложенные в ней смыслы совсем не исчерпываются тем, который был предложен ее создателями, видевшими в ней знак памяти и уважения погибшим, причастности грандиозному событию. (Правда, эта причастность очень скоро начала истолковываться исключительно в модусе гордости, а не в модусе скорби.) Коль скоро ленточка одновременно отсылает к разным слоям исторической памяти, от ордена Святого Георгия, учрежденного еще Екатериной, и Георгиевского креста времен Первой мировой до ленточки Ордена Славы, учрежденного в 1943-м, она допускает множество прочтений, включая имперское (и даже монархическое), почвенно-романтическое, этатистское, официозно-патриотическое, личностно-биографическое и так далее. Благодаря этому свойству она и оказалась востребованной миллионами российских граждан независимо от их идеологических симпатий.
Если в позиции официального Минска, Еревана и Бишкека достаточно отчетливо делается акцент на общих жертвах, принесенных на алтарь общей победы, то в Тбилиси после 2008 года, равно как и в Киеве после 2014-го, отношение к советскому периоду национальной истории резко изменилось. В сознании большинства сегодняшних украинцев георгиевская ленточка не символизирует ничего, кроме сепаратизма и войны на Донбассе.
[1] Публикация приурочена к выходу в свет русского перевода книги: Hobsbawm E., Ranger T. (Eds.). The Invention of Tradition. Cambridge: Cambridge University Press, 1983.
[2] См.: Dray P. Stealing God’s Thunder: Benjamin Franklin’s Lightning Rod and the Invention of America. New York: Random House, 2005; Torpy J.C. The Invention of the Passport: Surveillance, Citizenship and the State. Cambridge: Cambridge University Press, 2000; Sand S. The Invention of the Jewish People. London; New York: Verso, 2009; Hunt L. (Ed.). The Invention of Pornography: Obscenity and the Origins of Modernity, 1500—1800. New York: Zone Books, 1993; Chance J. (Ed.). Tolkien and the Invention of Myth: A Reader. Lexington: University Press of Kentucky, 2004.
[3] Для тех, кто внимательно читал Маркса, здесь нет никакого открытия. Понадобилось, однако, появление целого корпуса фундаментальных работ, от Томпсона до Бурдьё, чтобы антиэссенциалистский взгляд на общество утвердился в социально-гуманитарном мейнстриме.
[7] Современная российская власть не только не чурается эклектики, но и сделала эклектику стилем своей символической политики. Почти одновременно происходит перезахоронение, причем с почестями, генерала Деникина и возвращение в армию Красного знамени, перезахоронение философа Ивана Ильина, для которого Гитлер был предпочтительнее большевизма, и возврат к мелодии советского гимна.
[10] Это происходит, помимо трех стран Балтии, в Молдове, Грузии и, с недавних пор, в Украине.
[11] Как справедливо замечает Сергей Ушакин, данный символ выполнен не в логике преемственности, а в логике палимпсеста — текста, соединяющего противоречащие друг другу смыслы. См.: Ушакин С. Указ. соч.
Читайте также: