Духовенство в начале 20 века в россии кратко

Обновлено: 06.07.2024

Относительно небольшую, но влиятельную группу населения Российской империи составляло духовенство: православное, инославное (римско-католическое, протестантское армяно-григорианское и армяно-католическое), а также нехристианских исповеданий, среди которых выделялось магометанское, иудейское и буддийское духовенство. В 1870 г. духовенство составляло 0,9% населения страны.

Основную массу духовнослужителей – более 70% их общего количества представляли служители русской православной церкви. Во второй половине XIX в. она продолжала выступать носительницей и проводником государственной идеологии, объединяла под своим духовно-организационным началом большинство населения страны и пользовалась мощной государственной поддержкой. Высшим государственным органом по делам русской православной церкви являлся Святейший Синод. Управление духовными делами инославных и иноверческих исповеданий было сосредоточено в департаменте духовных дел иностранных исповеданий Министерства внутренних дел.

Русская православная церковь подразделялась на епархии, имевшие значение церковных административно-судебных областей. К концу XIX века количество епархий в пределах России достигало 64. Кроме этого, по одной епархии существовало в Америке и Японии. Епархии, в свою очередь, подразделялись на благочинные округа, в каждом из которых должно было состоять от 15 до 35 приходских церквей. К концу века в стране насчитывалось 37 тыс. православных приходов, 720 соборных церквей с прихожанами и без них и около 2 тыс. церквей при общественных и государственных учреждениях. Функционировало также 440 штатных и заштатных мужских и 250 женских монастырей. Свои культовые учреждения имели и верующие других конфессий. Причем это было характерно не только для столичных городов – Санкт-Петербурга и Москвы. В Астрахани, например, отличавшейся исключительно многонациональным составом своего населения, к началу ХХ века, кроме 25 православных храмов и часовен, находилось 14 мусульманских молитвенных заведений, по одному католическому и протестантскому собору, две синагоги и три армяно-григорианских церкви. Четырнадцать мечетей функционировали в Казани.

В пореформенный период, как и в предшествующую эпоху, православное духовенство состояло из двух основных групп: черного монашествующего и белого духовенства. Лица белого духовенства обслуживали деятельность собственно церковных учреждений. Представители черного духовенства – монашествующие – состояли при монастырях и, отчасти, при архиерейских домах и духовно-учебных заведениях. К духовным властям монашествующего духовенства относились: митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты, игумены, игуменьи и настоятельницы. К прочей монашествующей братии причислялись монахи и монахини, послушники и послушницы. Всего к концу XIX века в монастырях страны находилось 8 тыс. монахов и 7 тыс. монахинь, 7,5 тыс. послушников и 1,7 тыс. послушниц.

В состав белого духовенства входили: обер-священники, протопресвитеры, протоиереи, пресвитеры, иереи, протодиаконы, диаконы и иподиаконы. Кроме того, к белому духовенству причислялись и так называемые церковные причетники: дьячки, пономари и псаломщики. Причетники относились к группе церковнослужителей, в состав которых входили также певчие, звонари и церковные сторожа. Представители белого духовенства, в отличие от монашествующих, имели право обзаводиться семьями, члены которых также относились к духовному сословию.

По количеству имевшихся привилегий лица духовного звания шли сразу же после дворян. Они были освобождены от подушного оклада, рекрутской повинности и телесных наказаний. С конца XVIII века особо отличившиеся стали награждаться орденами, что открывало им путь к получению потомственного дворянства.

Подготовка кадров православных священнослужителей осуществлялась через разветвленную сеть духовных учебных заведений. Высшее духовное образование можно было получить в духовных академиях, располагавшихся в Санкт-Петербурге, Москве (Троицко-Сергиевском посаде), Киеве и Казани. К концу XIX века в них обучалось 900 студентов. Академии давали глубокое церковное образование. Студенты изучали широкий круг дисциплин, включавший догматическое и нравственное богословие, педагогику, церковное право, историю церкви, церковную археологию, философию, логику и ряд других предметов.

Среди преподавателей духовных академий было немало известных ученых. В частности, преподавателем Московской духовной академии являлся выдающийся русский историк В.О.Ключевский. В стране существовало 58 семинарий, где получали среднее духовное образование 19 тыс. человек, и 183 духовных училища с 32 тыс. учащихся. Кроме этого, имелось еще 49 епархиальных женских училищ на 13,3 тыс. учащихся и 13 женских училищ духовного ведомства на 2,1 тыс. учениц. Кроме дочерей духовенства в эти учебные заведения принимались за особую плату и девушки других сословий. В программы женских училищ, кроме богословских дисциплин, входили наиболее необходимые общеобразовательные предметы, а также рукоделие.

Лютеранских пасторов готовил богословский факультет Юрьевского университета. Подготовка католических духовнослужителей велась в римско-католической духовной академии в Санкт-Петербурге, а также в католических семинариях, которые существовали в ряде городов страны. Мусульманское духовенство получало образование в многочисленных медресе. Свои учебные заведения для подготовки духовнослужителей имели армянская церковь и евреи.

На представителей белого православного духовенства, как и на их коллег по другим конфессиям, кроме отправления религиозных треб для населения, возлагался ряд функций, выходивших за рамки их сугубо культовых обязанностей. Они вели регистрацию рождений, браков и смертей. Священники преподавали обязательный закон божий школьникам и богословие студентам.

Церковные школы были двух типов: школы грамоты с годовым курсом обучения и церковно-приходские школы с двух-, четырехгодовым сроком учебы. К концу XIX века в России насчитывалось 20 554 школы грамотности, количество церковно-приходских школ достигало 14 282. В них изучались такие предметы, как закон божий, церковное пение, чтение церковно-славянское, русское письмо и счисление. Занятия в этих школах вели обычно местные приходские священники, и они были широко доступны для населения.

Аналогичные учебные заведения существовали при лютеранских и римско-католических церквах, а также при синагогах. При мусульманских мечетях, либо в особых зданиях при них, функционировали мектебе и медресе. Самыми крупными комплексами мусульманских учебных заведений в Российской империи располагали города Средней Азии, а в Европейской части страны – Астрахань и Казань. К началу ХХ века в Казани, в частности, функционировали 12 медресе высшего, 24 медресе неполного высшего и среднего типа, 13 мектебе.

Высшие церковные иерархи распоряжались огромными денежными средствами и материальными ресурсами и, естественно, не испытывали каких-либо материальных затруднений. Основная же масса сельского и городского приходского духовенства сильно нуждалась и жила весьма скудно.

С 1860 г. детей духовенства начали принимать в светские учебные заведения, а также на гражданскую и военную службу. В 1880 г. дети духовнослужителей составляли в университетах Российской империи 24,1% всех студентов, а в Казанском университете в том же году их доля доходила даже до 42,4%.

Реформы и сельское духовенство в конце XIX – начале XX века

Традиционной обязанностью Церкви перед государством была забота о нуждах народа. И приходской священник для простых прихожан, в первую очередь, являлся печальником и заступником в трудное время. Но для осуществления этого был необходим и авторитет священника в обществе, и материальная поддержка духовенства. После отмены крепостного права на повестке дня встал вопрос о том, какие преобразования следует провести, чтобы наладить жизнь сельских пастырей в новых условиях.

Содержание:

Изменения жизни сельского духовенства после отмены крепостного права

Духовенство перестает быть замкнутым внутри своего сословия, своей семьи и своего прихода

Многие исследователи считают, что реальной пользы эти реформы не принесли, а наоборот лишь усилили уже существующие противоречия между священником и прихожанами.

Конечно, следует признать, что не все, намеченное в реформах, было реализовано. Преобразования шли не так гладко, как хотелось бы их исполнителям. Среди причин, затягивающих эти реформы, был и традиционный консерватизм русского сельского общества, и плохое исполнение постановлений, и непоследовательность самих реформ, но все же утверждать, что результат был совсем нулевым, мы не в праве.

У священников расширяется круг знаний и интересов: они стали знакомы не только с богослужебной и богословской литературой, но также и со светской периодикой, о чем свидетельствует огромное количество статей, написанных духовенством. Священники стали писать статьи, очерки, рассказы, заметки, отрывки из своих дневников, воспоминания (что особенно для нас ценно). В этих статьях явно прослеживается широкий кругозор клириков.

Священники, имея возможность отдавать своих детей не только в духовные, но и в светские учебные заведения, нередко старались устроить своих чад именно в последние

Итак, несмотря на то, что реформы проводили непоследовательно и не на должном уровне, что преобразования все же не смогли до конца решить основные проблемы духовенства, следует признать, что процесс происходящих изменений среди духовенства все-таки имел место, и если и не привел к желаемым результатам, то, по крайней мере, заложил фундамент в деле дальнейшего их развития. Вне всякого сомнения, даже дальнейшее последовательное продолжение реформ в сельской местности привело бы к положительным результатам в преобразовании сельского духовенства, что, в свою очередь, оказало бы благотворное влияние на преобразование и всего сельского общества.

Общее положение сельского приходского духовенства в период реформ

Православное духовенство составляло незначительный процент населения Российской империи. В 1860 году священников было около 38 тысяч человек[5], в 80-е гг. XIX века (1881 год) — 38 901[6], к началу XX века (1897 г) — 46582, в 1914 — 53234 человека[7]. Следует заметить, что динамика роста духовного сословия была значительно ниже динамики роста православного населения Российской империи. Согласно переписи населения 1897 года, православных в Империи насчитывалось 87,3 миллиона человек, или 69,5 % её населения. Это означало, что к тому времени, на одного священника в среднем приходилось чуть менее 2000 человек[8].

Действительно, если в 1890 году в среднем по России на одну церковь приходилось 1 793 православных жителя, то в 1915 году — уже 2 012 (несмотря на рост числа церквей с 45 037 до 54 500, включая соборные, домовые, монастырские). По епархиям средняя численность православного населения на один храм колебалась от 625 жителей (Архангельская епархия) до 4 382 (Ставропольская), причем лишь в 17 епархиях наблюдалась опережающая динамика роста числа церквей по отношению к росту численности населения (в Уфимской, Пермской, Вятской, Казанской, Таврической, Ярославской, Петроградской, Рижской, Могилевской, Минской, Астраханской, Донской, Якутской, Туркестанской, Тобольской, Иркутской и Забайкальской).

Согласно статистическим данным, в 1907 году насчитывалось 51 413 церквей и 20 113 часовен при общей численности белого духовенства, включая псаломщиков, 106 624 человек. И при количестве православных верующих ― 91 704 580 человек. В 1910 г. насчитывалось уже 53 097 церквей, 21 641 часовня и 109 992 клирика, при численности православного населения ― 95 367 996. На конец 1914 г. ― начало 1915 г. насчитывалось 54 174 храма, 23 593 часовни, 112 629 клириков при численности православного населения ― 98 363 874[9].

Церковные земли делились на две категории: собственно церковная, средства от содержания которой шли на содержание храма, и причтовая, доходы от которой делились между клириками

Возможно, одной из причин уклонения от священного сана являлась финансовая нестабильность духовного сословия и его зависимость от прихожан. Эту проблему признавал и сам Святейший Синод, и старался её посильно решать, вводя оклады для духовенства и изменяя пенсионный устав.

Практиковавшийся на некоторых приходах сбор продуктами и хлебом также ставил священника в подчиненное положение по отношению к своей пастве. В этом случае он знал, что обличительное слово по отношению к благодетелю может очень дорого стоить не только ему самому (сам-то он, может быть, и стерпел бы нужду), но и его семье. Кроме того, священник должен был устроить своих сыновей в семинарию, обучение в которой требовало немалых затрат. Единственным выходом из этого положения могли быть лишь государственные выплаты белому духовенству. Постепенно правительство приходило к пониманию необходимости централизованного финансирования причта и духовенства.

23 апреля 1893 года[14] последовал указ, согласно которому на содержание православного духовенства стали отпускаться денежные суммы. В этом же году было выделено 250 тысяч рублей. С 1894 года эта сумма увеличилась до 500 тысяч, снижаясь в годы войн до 200. С 1910 по 1913 эта сумма достигла 600. В 1907 г., к примеру, 27 952 приходов получали жалование, в 1913-м — 31 218, в 1914 — 31 415, в 1917 г. — 35 516 приходов[15]. В 1917 году 54 951 клирик получал средне нормальный оклад содержания (составлявший для протоиереев и священников — 294 рубля в год, для диаконов — 147 р., для псаломщиков — 98 рублей[16]. При этом правительство предполагало, что среднегодовой доход священника составит 600 р., диакона — 300 р., псаломщика — 200 р., с учетом средств, полученных помимо государственного содержания)[17].

По степени образованности епархиальное духовенство выглядело достаточно неоднородно, были и те, кто имел высшее богословское образования, но были и достаточно малообразованные священники

Уже упоминаемые нами церковные земли делились на две категории: собственно церковная, средства от содержания которой шли на содержание храма, и причтовая, доходы от которой делились между клириками. Всей церковной земли в России в 1910 г. было 271 086 десятин, из которых 129 536 десятин — в ведении причта. Наиболее бедными церковной землей были причты епархий европейской части России (например, в Варшавской 9 дес. на 1 храм, Казанской — 36 дес., Московской — 39 дес.), а наиболее богатыми сибирские епархии (Благовещенская — 241 дес. на 1 храм, Владивостокская — 114 дес., Тобольская — 109 дес.)[19].

Доходы духовенства пополнялись за счет кружечного сбора, значительного только в соборах и городских церквях. Основной доход приходскому духовенству приносили требы. В 1905-1906 гг. на приходе в среднем совершалось 25 браков год, 133 крещения, 60 отпеваний детей и 32 взрослых, около 90 напутствий на дому[20]. Согласно данным отчета за 1914 год, за крещение и погребение младенца в среднем брали 20 копеек, погребение взрослого обходилось в 50 копеек, венчание — 3 рубля, молебен — 3 копейки, панихида — 5 копеек, деревенский молебен — 1 руб. 50 коп., проскомидийное подаяние — 1-2 копейки (возможно, в отчете приведены минимальные расценки за требы; они даны скорее как ориентир)[21]. Вместе с оброчными статьями доходы от треб составляли до 9/10 всех доходов клирика.

Поскольку речь зашла об окладах, то логично будет упомянуть и о пенсионном обеспечении приходского духовенства. Первый временный пенсионный устав для епархиального духовенства вышел в 1866 году. Согласно правилам этого устава, пенсии были положены лишь священнослужителям, прослужившим в священном сане не менее 35 лет. Священники и протодиаконы кафедральных соборов получали 130 рублей в год, для их вдов полагалась пенсия в 65-90 рублей. Диаконам было положено 65 рублей, а их вдовам 40-50 рублей. Для тех, кто ушел на покой ранее положенного срока (даже вследствие болезни), пенсии не полагалась. Лишь в 1900 году был разработан и утвержден Императором новый пенсионный устав. Пенсии устанавливались по трем срокам выслуги: от 20 до 30 лет в размере 1/3 полного оклада, от 30 до 35 лет — 1/2 оклада и более 35 лет — полный оклад. Для полных окладов пенсий были установлены пять разрядов: 500, 400, 300 рублей — для священников и протодиаконов, 200 рублей — для диаконов, 100 рублей — для диаконов и псаломщиков. Пенсионный устав предполагал выплаты и ушедшим на покой по болезни клирикам, и семьям клириков, умерших и не дослуживших до пенсионного возраста[22].

Этот закон, по крайней мере, давал духовенству определенную уверенность в будущем и хоть в какой-то мере приравнивал в этом отношении духовное сословие к государственным служащим Империи.

В светской прессе начала XX века нередко поднимался вопрос об образованности духовенства. Священников обвиняли в необразованности и безграмотности. Что же было в действительности? Обратимся к имеющимся у нас статистическим данным. Вполне естественно, что по степени образованности епархиальное духовенство выглядело достаточно неоднородно, были и те, кто имел высшее богословское образования, но были и достаточно малообразованные священники. Если в некоторых епархиях (особенно отдаленных или сибирских) пастырей с теологическим образованием было сравнительно немного, то в епархиях Центральной России прослеживается прямо противоположное явление. Здесь священники, не имеющие полного высшего образования, находятся в меньшинстве. Во Владимирской епархии, по состоянию на конец 1913 года, из 1280 священников 19 имели академическое образование, 1170 — семинарское и только 90 — незаконченное среднее. В Воронежской епархии из 1248 священников 25 имели академическое образование, 1186 — семинарское 38 — не имели достаточного богословского образования[23]. В Ярославской епархии, на 1914 год, из 1030 священников 22 имели академическое, 931 — семинарское, 86 — не получившие образования[24].

В целом образованность духовенства в начале XX века стояла на достаточно высоком уровне. Высокая образованность была крайне необходима и в связи с новыми задачами, возложенными на духовенство (как, например, законоучительство, миссионерство, просвещение народа).

Прихожане обычно были приписаны к храму семьями, по месту проживания. Ежегодно в клировой ведомости храма, подававшейся в конце года в духовную консисторию епархии, помимо послужного списка клириков данной церкви особой статьей фиксировалось количество приписанных к данному приходу лиц мужского и женского пола. Кроме того, клировые ведомости отмечали информацию о вдовах из духовного звания и прочих лицах, проживающих при храме и находящихся на церковном содержании. Описывались и сведения о церковно-приходской школе. Однако общение с представителями различных сословий, состоящих на приходе, зачастую имели свои особенности, а нередко и трудности, о чем речь пойдет далее.

Петр Украинцев

Ключевые слова: сельское духовенство, реформы, приход, церковная периодика, численность православных, паства, финансовое обеспечение, образование

[3] Розов А. Н. Священник в жизни русской деревни. — СПб.: Алетейя, 2003. — С. 49.

[9] Журавский А.В. Приход в Русской Православной Церкви. XX век. // Православная энциклопедия. Русская Православная Церковь. — М.: Православная энциклопедия, 2000. — С. 278.

[10] Краткий статистический обзор условий религиозно-просветительской деятельности РПЦ при изменившемся устройстве России и по отделении Церкви от государства: [1915 и 1918 гг.] // БСб 1997. №1. С. 203.

[11] Журавский А.В. Приход в Русской Православной Церкви. XX век. // Православная энциклопедия. Русская Православная Церковь. — М.: Православная энциклопедия, 2000. — С. 278.

[12] Всеподданнейший отчет оберпрокурора Святейшего Синода по Ведомству Православного Исповедания. 1911-1912 гг. — СПб., 1913. — С. 162.

[13] Всеподданнейший отчет оберпрокурора Святейшего Синода по Ведомству Православного Исповедания. 1914 г. — СПб., 1916. — С. 149.

[14] Всеподданнейший отчет оберпрокурора Святейшего Синода по Ведомству Православного Исповедания. 1913 г. — СПб., 1915. — С. 168.

[15] Журавский А.В. Приход в Русской Православной Церкви. XX век. // Православная энциклопедия. Русская Православная Церковь. — М.: Православная энциклопедия, 2000. — С. 279.

[16] Фирсов С. Финансовое положение Русской Церкви в последнее предреволюционное десятилетие.// Церковно-исторический вестник. — №1. 1998. — С. 146.

[17] Всеподданнейший отчет оберпрокурора Святейшего Синода по Ведомству Православного Исповедания. 1914 г. — СПб., 1916. — С. 155, 161.

[18] Журавский А.В. Приход в Русской Православной Церкви. XX век. // Православная энциклопедия. Русская Православная Церковь. — М.: Православная энциклопедия, 2000. — С. 279.

[21] Всеподданнейший отчет оберпрокурора Святейшего Синода по Ведомству Православного Исповедания. 1914 г. — СПб., 1916. — С. 149.

[22] Новый пенсионный устав для православного духовенства. // Церковные ведомости. — 1902. №25. — С. 811-813.

[23] Всеподданнейший отчет оберпрокурора Святейшего Синода по Ведомству Православного Исповедания. 1911-1912 гг. — СПб., 1913. — С. 161.

[24] Всеподданнейший отчет оберпрокурора Святейшего Синода по Ведомству Православного Исповедания. 1914 г. — СПб., 1916. — С. 142.

[25] Беспомощное положение. // Церковный голос. — №33. — С. 890.

Комментарии (1) добавить

Здравствуйте! Хотелось бы побольше узнать о своем предки.Знаю что он в начале хх века был священнослужителем В Никольской церкви посёлка Ковда. Жена была учителем в школе,у них было много детей.У меня есть их семейная фотография приблизительно 1907 Г.

отдаленные политические последствия этого явления. Поскольку представить полную картину в масштабах всей страны затруднительно, данное исследование опирается главным образом на источники, относящиеся к Тверской губернии, — по преимуществу аграрной, некогда бывшей оплотом земского либерализма, а на выборах в Учредительное собрание проголосовавшей по преимуществу за большевиков.

В среде выходцев из духовенства неповиновение наставникам имело более давнюю традицию. Нравы бурсы — этот термин стал нарицательным для характеристики духовной школы пореформенной — впечатляюще описаны в произведениях Н. В. Гоголя, В. Т. Нарежного, Н. В. Успенского, а особенно И. С. Никитина и Н. Г. Помяловского. Деятели церкви далеко не всегда разделяли подобные критические оценки, но в более мягкой форме, как правило, упоминали в своих воспоминаниях об элементах разложения в семинарской среде. В начале XX в. в добавление к бурсацким нравам в поведении будущих священнослужителей обнаружилось нечто новое.

«. Били стекла, срывали с петель двери, вышибали переплеты в оконных рамах, разворачивали парты, беспорядочно летели камни. Рев, гам, свист, улюлюкание, выкрики ругательств, сквернословие.

В 1894г. Сталин окончил духовное училище в Гори. Но в тифлисской духовной семинарии учение не задалось. Позднее была сочинена легенда о том, что данное учебное заведение являлось на деле рассадником всевозможных революционных идей, причем Сталин в 18 лет возглавил семинарских социал-демократов, затем начал пропаганду среди рабочих, за что и был исключен из семинарии в 1899 году. Как бы то ни было, священнического сана юный Сосо определенно не возжелал — как, впрочем, и поэтических лавров. Допустим, что здесь особый случай психотравмы детского возраста. Но оказывается, что аналогов у Сосо было немало.

Труднее всего приходилось тем семинаристам, которые не сразу определились со своим выбором и не готовились к светской карьере с самого начала. Годы пребывания в семинарии приходились на период возрастного самоутверждения личности. Здесь-то и начинались явления болезненные и парадоксальные.

Постепенно воспитанниками овладевало чувство отвращения к семинарии, лучшие ученики стремились перебраться в светский вуз, поплевав (что также примечательно) по семинарскому обычаю на все четыре угла. Оставшиеся проникались ко всему равнодушием. Митрополит Евлогий так описывал обычное состояние семинаристов: «Придешь, бывало, на молитву— в огромном зале стоят человек триста-четыреста, и знаешь, что половина или треть ничего общего с семинарией не имеют: ни интереса, ни симпатии к духовному призванию. Поют хором молитвы, а мне слышится:

Известно, что церковная реформа осталась незавершенной в институционном плане, но в среде духовенства произошли существенные перемены. Церковь (служение) покинули те, кто являлся балластом в рядах проповедников слова Божия. 418 священников сняли с себя сан 27 . Здесь явно не учитываются те, кто был отстранен от служения на различные сроки, выслан на исправление в монастыри и т. п. В целях более активного воздействия на паству началась целенаправленная религиозно-нравственная работа — через церковные братства, религиозно-философские чтения, периодическую печать, специальные курсы в духовных учебных заведениях. Проповедовать слово Божие на высоком уровне могли далеко не все священники: теперь в семинарии некоторые из них утрачивали веру и склонялись к превращению в простых церковных чиновников. Механизма для неуклонных преобразований в такой трудно реформируемой сфере, как церковное ведомство, не существовало.

Но в целом происходил процесс общей секуляризации сознания в крестьянской среде через отходников, молодежь и сельских пауперов, слой которых в начале XX в. заметно увеличивался. Эта часть крестьянства была отзывчива на оппозиционную и революционную пропаганду, непременными элементами которой становились антицерковная настроенность, подчеркивание угодничества священников перед властями. С фигурой попа все чаще связывались пороки существующей системы, причем этим грешила не только интеллигенция. Уже на раннем этапе революции молодые радикалы провоцировали на селе бытовое богохульство — в принципе совместимое с обычным типом религиозности, но опасное в социально нестабильных условиях. Молодые деревенские люмпены наклеивали на стены храмов и иконы листовки, устно оскорбляли священников, распевали возле храмов непристойные песенки. (Случаи откровенного святотатства все же были единичными— Тверское губернское жандармское управление, к примеру, зафиксировало их в 1904г.— 14, в 1905—11, в 1906— 14, в 1907— 12 30 ). Молодые люди в состоянии опьянения выбрасывали или ломали иконы. Очевидно, однако, что сдерживающие факторы здесь оставались в силе:

Приходское духовенство не только не могло сдержать нараставшее бунтарство, но и обнаружило собственную растерянность. Это проявилось в попытках приспособиться к новым политическим реалиям, в участившихся фактах девиантного поведения. Лишь Октябрьский переворот церковь встретила более или менее единообразно — свидетельством тому многочисленные крестные ходы. Катализатором последующего развала церковной жизни стали материальные трудности, связанные с отделением церкви от государства.

Ни государство, ни церковное ведомство не располагало свободными капиталами для поддержки духовенства, более важные заботы заслоняли его нужды. Банковские счета после Октября 1917 г. были заморожены. Земля не только не давала дохода, но сам факт владения представлял собой угрозу владельцам: претензии крестьян на весь комплекс монастырских и приходских земель заставляли духовенство добровольно отказываться от земли либо сохранять лишь незначительные угодья.

Уже первый революционный год показал, что роль духовенства как нравственного и духовного руководителя народа весьма сомнительна. Авторитет его стремительно падал, ослабление власти над прихожанами и местной иерархией вели к изоляции, разрушалось само основание Церкви — соборность. Приходское духовенство не только не могло дать нравственные установки деморализованному войной и революцией крестьянству, но и обнаружило собственный разлад.

Обновленчество — в целом не состоявшееся — вместе с тем облегчило задачу переподчинения церкви большевистскому государству.

Примечания

1. НИКИТИН И. С. Дневник семинариста. В кн.: НИКИТИН И. С. Соч. М. 1955; ПОМЯЛОВСКИЙ Н. Г. Очерки бурсы. Саратов. 1953.

2. ВОРОНСКИЙ А. К. Избранная проза. М. 1987, с. 260.

3. ВОСКРЕСЕНСКАЯ Н. С., ОВСЯННИКОВА Н. Д. Регион Верхней Волги в период империализма. Калинин. 1979, с. 21.

4. Жизнь крестьянской семьи по закону. М. 1904, с. 9, 17.

5. МИРОНОВ Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в. Т. 1. СПб. 1999, с. 108.

6. Деятели СССР и революционного движения России. Энциклопедический словарь Гранат. М. 1989, с. 43, 296.

7. Евлогий, митрополит. Путь моей жизни. М. 1994, с. 26, 27.

8. ВЕНИАМИН, митрополит. На рубеже двух эпох. М. 1994, с. 93; МАЛЕИН И. М. Мои воспоминания. Тверь. 1910, с. 137, 140, 168.

9. САВВА, архиепископ. Хроника моей жизни. Сергиев Посад. 1906, с. 429; ЕВЛОГИЙ, митрополит. Ук. соч., с. 29.

10. ВЕНИАМИН, митрополит. Ук. соч.. с. 93.

11. МАЛЕИН И. М. Ук. соч., с. 165; Российский государственный исторический архив (РГИА), ф.802, оп.10, д.34, л. 125.

12. Деятели СССР и революционного движения России, с. 187—188.

13. Государственный архив Тверской области (ГАТО), ф. 575, оп. 1, д. 397, л. 41—42;

КОЛОСОВ В- И. История Тверской духовной семинарии. Тверь. 1889, с. 326.

14. ЕВЛОГИЙ, метрополит. УК. соч., с. 81.

15. ГАТО, ф. 927, оп. 1. д. 906, л. 20.

16. ЕВЛОГИЙ, митрополит. Ук. соч., с. 29; ВЕНИАМИН, митрополит. Ук. соч., с. 116—119.

17. Государственный архив Российской федерации (ГАРФ), ф. 102, 1905, д. 5, л. 6; ГАТО, ф. 575, оп. 1, д. 547, л. 67об.

Православное духовенство России во второй половине XIX - начале XX века

Статья написана большей частью на материалах одной епархии – Вятской. Если Тверская епархия, на материалах которой исследовала приходское духовенство Т.Г. Леонтьева, является типичной по своей относительной благополучности, то Вятская епархия – типично неблагополучная.

Крайне редко, но все же случалось, что священно- и церковнослужителей судили за развратные действия. Диакон с. Ржанопольское Ф. И. Мальчиков в 1855 г. был признан виновным в беременности девицы [15]. За подобный проступок находился под следствием священник с. Марисольское Уржумского уезда Г. Панаевский [16].

Рост девиантного поведения в среде приходского духовенства не был случайным.

В период первой русской революции и после нее стали регулярными покушения на имущество церкви и жизнь священнослужителей. Так, в 1912 г. шайка из пятнадцати вооруженных преступников ограбила Сухумский монастырь [20].

В Вятской губернии, как и в целом по России, очень редко, но случалось, что граждане могли даже избить священника. Так, в 1902 г. крестьяне с. Карсовай нанесли побои местному священнику [21]. В 1883 г. купец г. Нолинска нанес оскорбления и побои двум священникам [22].

Самым ужасным преступлением стало ограбление и убийство священника с. Илгани Орловского уезда А. Фролова [23]. В ночь на 1 сентября 1908 г. неизвестные ворвались в дом священника с целью ограбления. От нанесенных побоев Фролов и его жена скончались.

Духовенство формировалось в особой среде, при этом едва ли не решающее влияние на формирование личности священнослужителя оказывала не семья, а духовная школа. В 8 – 9 лет мальчик уезжал от родителей в город для обучения в духовном училище, а затем в семинарии. На долгих десять лет он оказывался без родительского внимания и опеки. Именно в духовной школе формировался православный священнослужитель, в то время как дети из иных сословий могли постоянно учиться будущей социальной роли, наблюдая за жизнью и работой своих родителей.

Во-первых, в самом процессе обучения применялись телесные наказания: их пороли розгами и ставили на колени. Иногда пороли сильно. И. Красноперов вспоминал, что в Елабужском духовном училище стоял такой стон и рев подвергаемых наказаниям, что приходилось закрывать на время окна, выходящие на улицу [35]. Причем пороли сами ученики, обычно из числа старшеклассников. Для богословского выпускного класса семинарии унизительные наказания не применялись.

Во-вторых, ученики сами нередко пускали в ход кулаки. С. Сычугов вспоминал, что зимой по субботам за городом устраивались настоящие сражения между вятскими бурсаками и мещанами. В бою участвовало до 500 человек, избирались главнокомандующие, командиры отрядов, застрельщики, прикрытие, резерв [36]. О подобных кулачных боях владимирских семинаристов и мещан писал Н.Н. Златовратский [37].

В начале XX в. тайные общества ушли в прошлое: многие семинаристы уже не скрывали своих взглядов. По российским духовным семинариям прокатилась волна бунтов и беспорядков. Так, 11 апреля 1907 г. над зданием Смоленской духовной семинарии был поднят красный флаг, выбивались стекла, бросались петарды, звучали револьверные выстрелы [44]. 20 февраля 1907 г. подобные беспорядки произошли в общежитии Воронежской семинарии, один из семинаристов даже стрелял в инспектора семинарии [45].

Как бунт епархиальным начальством были восприняты события, произошедшие в апреле 1905 г. в Вятской духовной семинарии. Семинаристы устроили собрание в здании общежития, протестуя против исключения нескольких человек. Затем они вышли на улицу, где распевали революционные песни и принимали участие в демонстрации [46].

Церковный корпоративный суд в XIX в. устарел, однако судебная реформа 1864 г. совершенно не коснулась церковного судопроизводства. Хотя в начале 1870?х гг. специальная комиссия разрабатывала проект реформы церковного суда. Большинство дел о проступках духовных лиц не подпадало под действие светского суда и рассматривалось в Духовной консистории. В светских судах подлежали рассмотрению: 1) судебные тяжбы между священниками и священников с мирянами о невыполнении договора или обязательства, а также иски о возмещении убытков (Гражданское право); 2) преступления против законов государства; 3) тяжкие уголовные преступления (Уголовное право) [53]. Все остальные правонарушения, совершенные духовными лицами, рассматривал исключительно церковный суд.

Церковное законодательство предусматривало по отношению к правонарушителям следующие наказания: 1) лишение священнослужителей сана с исключением из духовного ведомства; 2) лишение священнослужителей сана с оставлением в духовном ведомстве на низших должностях; 3) временное запрещение в священнослужении с отрешением от должности и с определением в причетники; 4) временное запрещение в священнослужении без отрешения от места, но с возложением эпитимии в монастыре или на месте; 5) временное испытание в архиерейском доме и монастыре; 6) отрешение от места; 7) исключение за штат; 8) усугубление надзора; 9) пеня и денежное взыскание; 10) поклоны; 11) строгий и простой выговор; 12) замечание [54].

Самым строгим наказанием считалось лишение сана с исключением из духовного звания. Применялось оно крайне редко. Вся система церковного судопроизводства была построена так, чтобы защитить духовное лицо от светского суда. Все гражданские проступки, совершенные священно- и церковнослужителями, рассматривались только церковным судом. Исключению из духовного звания подлежали лишь лица, совершившие уголовные преступления. Соответственно к уголовной ответственности привлекалось уже не духовное, а гражданское лицо. В 1863 г. вятский дьякон с. Мулинское Слободского уезда И. Ложкин был исключен из духовного звания и сослан в Сибирь за кражу из церкви дароносицы. Отбыв наказание, он вернулся в Вятскую губернию, где был приписан к крестьянскому обществу [58].

Сравним данные по наказаниям духовных лиц в Вятской епархии за 1901 и 1914 гг. В 1901 г. Вятской духовной консисторией было возбуждено 81 дело и, кроме того, рассматривалось 39 дел, оставшихся с прошлых лет. 25 (12 %) дел было оставлено без последствий. По 48 делам, из них 15 дел с прошлых лет, 82 священно- и церковнослужителя (3 % от всего приходского духовенства) понесли наказание [69]. В 1914 г. было возбуждено 147 дел. 53 (36 %) дела были оставлены без последствий. По 17 делам были сделаны наставления, внушения и вразумления, а по 45 делам 66 человек понесли наказание [70]. Если сложить число лиц, понесших наказания и получивших выговор, то получается, что общее число осужденных составляло те же 3 %.

Особый рост отклоняющегося поведения среди духовенства произошел в годы первой русской революции и несколько лет после нее. На кого-то подействовали революционные события и новые настроения в обществе. Многие священно- и церковнослужители были разочарованы политикой государства в отношении РПЦ и манифестом 17 октября 1905 г. В 1908 г. Вятской духовной консисторией было возбуждено 380 дел. 126 дел были оставлены без последствий. По 198 из них лица понесли наказание. 2 духовных лица были осуждены за противоправительственную деятельность [71].

Можно констатировать, что во второй половине XIX – начале XX вв. число случаев отклоняющегося поведения неизменно увеличивалось. Каждый год состояло под следствием не менее 200 человек, что составляло около 10 % всего работающего духовенства. При этом следует учитывать, что по нормам гражданского и уголовного законодательства большинство дел не было бы возбуждено за отсутствием состава преступления. То же пьянство, игра в азартные игры, неуважение к вышестоящему руководству, нерадивое исполнение служебных обязанностей рассматривались в качестве правонарушения только сословным церковным судом.

Церковное судопроизводство во второй половине XIX – начале XX вв. оставалось архаичным. Отсутствовало элементарное определение состава правонарушения духовного лица, правовые нормы церковного судопроизводства не отвечали принципу формальности доказательств. Духовная консистория произвольно определяла степень наказания. В результате могли накладываться различные наказания за одно и то же правонарушение. В 1859 г. священник Владимирской церкви Н.И. Янковский за венчание мещанина на несовершеннолетней был отправлен на 1 месяц в монастырь [73].

Существенным недостатком церковного судопроизводства было то, что система наказаний не достигала важнейшей цели – перевоспитания правонарушителя. Число священно- и церковнослужителей, совершивших повторное правонарушение, было велико. По Вятской епархии среди лиц, когда-либо наказанных церковным судом, половина была осуждена более одного раза. Священник с. Верхокуменское Вятского уезда И.М. Васильев впервые получил выговор в 1851 г. за отлучение от церкви. Второй раз он совершил более тяжкий проступок: состоял в связи с солдаткой, за что был лишен занимаемого места и запрещен. В третий раз он получил строгий выговор за непокорность настоятелю церкви. В четвертый был снова запрещен за богослужение в пьяном виде. В пятый за многочисленные доносы и прошения оставлен в запрещении. В шестой он был судим за беспорядки в приходе. В седьмой и последний раз в 1871 г. Васильев за регулярное пьянство был уволен с должности причетника [74].

Даже те священно- и церковнослужители, которые в силу совершенных преступлений подпадали под действие светского суда, могли рассчитывать на благосклонность судьи. Духовенство во второй половине XIX в. менее всего подвергалось наказанию и чаще всего освобождалось от юридической ответственности в сравнении с другими сословиями [76]. Кроме того, духовенству были предоставлены привилегии в суде. С 1801 г. светским судам запрещалось применять телесные наказания в отношении священнослужителей. В 1808 г. этот указ распространился на их жен, в 1811 г. – на монахов, в 1835 г. – на детей священнослужителей. Причетники и их семьи, являясь менее привилегированной стратой духовного сословия, были освобождены от телесных наказаний лишь в 1863 г. Хотя данный вид наказания большей частью существовал лишь на бумаге: ни один священно- и церковнослужитель в Вятской епархии в XIX в. не был подвергнут телесному наказанию по приговору суда.

Отклоняющееся поведение в среде приходского духовенства не идет ни в какое сравнение с ростом отклоняющегося поведения в российском обществе.

Однако в целом во второй половине XIX – начале XX вв. по криминогенности духовенство занимало последнее место, уступая всем остальным сословиям [80]. При том, что церковный суд карал за самые мелкие правонарушения, а в крестьянской и мещанской среде такие деяния, как мелкие кражи, оскорбления, побои долгое время, согласно обычному праву, не считались правонарушениями и не сопровождались иском в суд [81].

Таким образом, во второй половине XIX – начале XX вв. среди приходского духовенства росло число случаев отклоняющегося поведения. Они были весьма разнообразны. Причиной их были внутренние и внешние процессы, происходящие в самом духовном сословии и российском обществе. Сословная система судопроизводства РПЦ оставалась прежней. Зачастую она оказывалась недейственной, что понимало даже высшее руководство церковью. Однако несмотря на рассуждения о необходимости реформы церковного суда, никаких значительных действий в этом направлении предпринято не было. Главной причиной являлось нежелание РПЦ допускать к своим внутренним делам светских реформаторов.

При этом не стоит преувеличивать рост отклоняющегося поведения среди священно- и церковнослужителей. Под следствием состояло не более 10 % духовных лиц. Большинство священно- и церковнослужителей являлись правонарушителями только по церковному суду. Этим можно объяснить сравнительную мягкость наказаний, предусмотренных для духовенства. Приходское духовенство не стало маргинальным, оно в большинстве случаев вписывалось в общество, находя нужный язык с паствой. Подавляющее большинство священно- и церковнослужителей справлялись со своими обязанностями, не вызывая нареканий начальства и прихожан, хотя, безусловно, тенденция увеличения отклоняющегося поведения духовенства не могла не вызывать тревогу в руководстве РПЦ. Это связано с той социальной ролью, которую должен был играть священнослужитель. Любое несоответствие социальной роли вызывало мгновенную реакцию, прежде всего, со стороны населения и гражданских властей, поскольку даже единичный проступок духовного лица мог наложить клеймо на все сословие.

[1] Леонтьева Т.Г. Вера и прогресс: православное духовенство в России во 2-й пол. XIX – нач. XIX в. М., 2002. С. 143.

[2] Государственный архив Кировской области (ГАКО). Ф. 582. Оп. 26. Д. 1225. Л. 22.

[4] Вятские епархиальные ведомости. 1907. № 47. С. 1238.

[5] ГАКО. Ф. 582. Оп. 26. Д. 233. Л. 1 об.

[6] ГАКО. Ф. 237. Оп. 70. Д. 538. Л. 39.

[7] ГАКО. Ф. 582. Оп. 26. Д. 1225. Л. 23 об.

[8] ГАКО. Ф. 582. Оп. 68. Д. 273. Л. 1 об.

[9] Попов А. Воспоминания причетнического сына. Вологда, 1913. С. 175.

[11] Булгаков С. Автобиографические заметки. Париж, 1991. С. 17.

[12] ГАКО. Ф. 582. Оп. 26. Д. 1225. Л. 7.

[13] ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 254. Л. 72.

[14] ГАКО. Ф. 208. Оп. 1. Д. 1132. Л. 3.

[15] ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 254. Л. 8.

[16] ГАКО. Ф. 237. Оп. 173. Д. 85. Л. 1 об.

[17] ГАКО. Ф. 582. Оп. 65 а. Д. 103. Л. 1.

[18] ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 234. Л. 33.

[19] Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в). Т. 1. СПб., 2000. С. 105.

[20] РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 277.

[21] ГАКО. Ф. 582. Оп. 143. Д. 187.

[22] ГАКО. Ф. 582. Оп. 65а. Д. 166.

[23] ГАКО. Ф. 582. Оп. 149. Д. 177.

[24] Русское духовенство. Берлин, 1859. С. 13.

[25] Златовратский Н.Н. Воспоминания. М., 1956. С. 41.

[26] Успенский Н.В. Из прошлого. М., 1883. С. 112.

[27] Сычугов С. Записки бурсака. М.; Л., 1933. С. 193.

[28] Попов А. Указ. соч. С. 42.

[29] Лавров М.Е. Автобиография сельского священника. Владимир, 1900. С. 18.

[30] Помяловский Н.Г. Очерки бурсы // Помяловский Н.Г. Полное собрание сочинений. Т. 2. Варшава, 1913. С. 14.

[31] Сычугов С. Указ. соч. С. 148.

[32] Луппов П.Н. В духовном училище. СПб., 1913. С. 43.

[33] Лавров М.Е. Указ. соч. С. 8.

[34] Сычугов С. Указ. соч. С. 49.

[36] Сычугов С. Указ. соч. С. 142.

[37] Златовратский Н.Н. Указ. соч. С. 44.

[38] Судовиков М.С. Русское купечество и оппозиционное движение 2-й половины XIX в. (по материалам Вятско-Камского региона) // Вестник Вятского государственного педагогического университета. 2001. № 5. С. 53.

[39] Красноперов И. Указ. соч. С. 3.

[40] Очерки истории Кировской области. Киров, 1972. С. 165.

[41] РГИА. Ф. 1282. Оп. 1. Д. 303. Л. 7.

[42] История города Кирова. Киров, 1974. С. 61.

[43] Булгаков С. Указ. соч. С. 34.

[44] РГИА. Ф. 797. Оп. 77. Д. 44. Л. 1 об.

[45] ГА РФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 365. Л. 3 об.

[46] ГАКО. Ф. 215. Оп. 2. Д. 64. Л. 141 – 145.

[47] Котряхова Н.Н. Студенческое движение в Вятской духовной семинарии в 1900 – 1907 гг. // Религия и церковь в культурно-историческом развитии Русского севера. Т. 1. Киров, 1996. С. 312.

[48] Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в). Т.1. СПб., 2000. С. 107.

[49] Одоев А. Закрытие противораскольнического съезда // Вятские епархиальные ведомости. 1901. № 1. С. 4.

[51] Блинов Н.Н. Дань своему времени // Урал. 1981. № 2. С. 183.

[52] РГИА. Ф. 796. Оп.442. Д. 1889. Л. 184.

[53] Смолич И.К. История русской церкви 1700 – 1917 гг. Ч. 2. Горький, 1982. С. 165.

[54] Руководство для производства дознаний и следствий по делам о проступках священно- и церковнослужителей и справочная книжка по предметам церковно-епархиального суда. Екатеринбург, 1914. С. 35–36.

[55] ГАКО. Ф. 237. Оп.70. Д. 338. Л. 200.

[56] ГАКО. Ф. 237. Оп. 70. Д. 538. Л. 8.

[57] ГАКО. Ф. 237. Оп. 70. Д. 211. Л. 18 об.

[58] ГАКО. Ф. 582. Оп. 26. Д. 1212.

[59] ГАКО. Ф. 237. Оп. 70. Д. 538. Л. 33.

[60] ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 160. Л. 637.

[61] ГАКО. Ф. 237. Оп. 70. Д. 374. Л. 136 об.

[62] ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 160. Л. 367.

[63] ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 254. Л. 69–71 об.

[64] ГАКО. Ф. 237. Оп. 70. Д. 538. Л. 8.

[66] ГАКО. Ф. 237. Оп. 70. Д. 374. Л. 138 об.

[67] ГАКО. Ф. 248. Оп. 1. Д. 58. Л. 53 об.

[68] ГАКО. Ф. 237. Оп. 70. Д. 374. Л. 707 об.

[69] Там же. Л. 220.

[70] РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2632. Л. 13.

[71] ГАКО. Ф. 237. Оп. 76. Д. 1191. Л. 23.

[72] РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 1889. Л. 220.

[73] ГАКО. Ф. 237. Оп. 70. Д. 211. Л. 51.

[74] ГАКО. Ф. 237. Оп. 70. Д. 338. Л. 200.

[76] Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в). Т. 1. С. 59.

[77] ГАКО. Ф. 237. Оп. 173. Д. 219. Л. 1.

[78] ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 145. Л. 79.

[79] ГАКО. Ф. 237. Оп. 70. Д. 338. Л. 368.

[80] Миронов Б.Н. Преступность в России в XIX – начале XX века // Отечественная история. 1998. № 1. С. 39.

Читайте также: