Чехов и религия кратко
Обновлено: 04.07.2024
С тех пор многое было осознано…
теперь рассказы Чехова воспринимаются мной под другим углом зрения…
Но я не собираюсь сейчас совершать разбор творчества Чехова или анализировать свои мысли по этому поводу….
я хочу говорить о самом писателе, Антоне Павловиче…ведь, теперь я понимаю, насколько важно и ответственно для каждого пишущего (для широкой публики) автора иметь в основании своего творчества истинное понимание вещей…-------------------
Потому что всё, что мы читаем, совершает в нас определённую работу…и она либо разрушает, либо созидает наш дух….----------- либо ведёт к Богу, либо уводит от Него…
Теперь я знаю, что писатель, в основании мировоззрения которого нет Христа и Его Слова, этот писатель и его творчество обречено на смерть… оно не может указать человеку на истинный путь, но нередко заблуждает ум, наполняет ненужными чувствами, целями, образами, которые приводят человека к потере смысла жизни, аппатии, озлобленности, унынию, слепой мечтательности, пустым ожиданиям…
Но он не полагался на Бога…. Он не принадлежал к тем, кто мог бы назвать себя верующим человеком.
И хотя в его пьесах звучали слова из Евангелия, а некоторые герои его произведений рассуждали о Горнем, о поиске смысла жизни ….тем ни менее, сам А.П Чехов так и не осознал, не признал себя верующим человеком, христианином…
А ведь, предпосылки для этого были….ибо родители писателя слыли людьми верующими…
Но вот вера их была нЕ истинной, но была фарисейской – православной..…
Православие – это не вера, но это религия…это набор правил, обрядов, ритуалов, празднеств, театрального представления, показушного благолепия, загромождённого всяческими условными вещами, предметами, помпезностями, разделениями на структуры и образования, обучения (правильному по их мнению) проведения многочасовых и многочисленных служений , славословий…церковных песнопений, поклонений иконам и мощам, … и устрашениям по поводу соблюдений порядков, дней праздничных, установленных православным руководством, а не Христом и Его Словом…
в Таганроге вместе с братьями он пел в организованном Павлом Егоровичем самодеятельном церковном хоре, в доме устраивались молебны..было большое число религиозных книг, по которым все дети, в том числе и Антон, обучались грамоте
Два-три раза в неделю происходили спевки церковного хора, который организовал Павел Егорович. В этом хоре старшие братья исполняли партии дискантов, Антон – альта.
Спевки затягивались до полуночи. Службы были в греческом монастыре, в домовой церкви "Дворца" потом – во вновь отстроенной Митрофаниевской церкви.
(В этой церкви Антону не раз приходилось записывать богомолкам на бумажки имена для поминовения "о здравии" и "за упокой", – эти впечатления отразились в рассказе "Канитель", …
Павел Егорович во всем, что относилось к церковным службам, "был аккуратен, строг и требователен. Если приходилось в большой праздник петь утреню, он будил детей в два и в три часа ночи и, невзирая ни на какую погоду, вел их в церковь ..
Ранние обедни пелись аккуратно и без пропусков, невзирая ни на мороз, ни на дождь, ни на слякоть и глубокую, вязкую грязь немощеных таганрогских улиц. А как тяжело было вставать по утрам для того, чтобы не опоздать к началу службы.
По возвращении от обедни домой пили чай. Затем Павел Егорович собирал всю семью перед киотом с иконами и начинал читать акафист… К концу этой домашней молитвы уже начинали звонить в церквах к поздней обедне…
Один из сыновей-гимназистов – по очереди или по назначению отца – отправлялся вместе с "молодцами" в качестве "хозяйского глаза" отпирать лавку и начинать торговлю, а прочие дети должны были идти вместе с Павлом Егоровичем к поздней обедне.
Воскресные и праздничные дни были такими же трудовыми днями, как и будни. Вечером, после всенощной, дома надо было – на сон грядущий – читать еще "правила"…
Детям все это было тяжело. "Когда, бывало, – писал Чехов в 1893 году, – я и два мои брата среди церкви пели трио "Да исправится" или же "Архангельский глас", на нас все смотрели с умилением и завидовали моим родителям, мы же в это время чувствовали себя маленькими каторжниками".
Особенно тяжелы были долгие великопостные службы. Значительно веселее им казалась пасхальная служба – она была короче и потому радостней….
О сосредоточенной молитве не может быть и речи. Молитв вовсе нет, а есть какая-то сплошная детски-безотчетная радость, ждущая предлога, чтобы только вырваться наружу и излиться в каком-нибудь движении, хотя бы в беспардонном шатании и толкотне.
Глубокое знание церковных служб и текстов видны в рассказах "Кошмар", "Панихида" , "На страстной неделе", "Перекати-поле" , "Студент", "Убийство".. "Архиерей" … знание самой структуры кондаков и икосов – в рассказе "Святою ночью":
"– Первый кондак везде начинается с "возбранный" или "избранный…" Первый икос завсегда надо начинать с ангела. В акафисте к Иисусу Сладчайшему, ежели интересуетесь, он начинается так: "Ангелов Творче и Господи сил", в акафисте к пресвятой богородице: "Ангел предстатель с небесе послан бысть…" Везде с ангела начинается".
Близкая мысль встречается и в письме к А.С. Суворину от 17 марта 1892 года: “Вообще в так называемом религиозном воспитании не обходится дело без ширмочки, которая не доступна оку постороннего. За ширмочкой истязуют, а по сю сторону её улыбаются и умиляются. Недаром из семинарий и духовных училищ вышло столько атеистов” …
Вероятно, детскими впечатлениями вызвана мысль о парадоксальном объединении веры и деспотизма в «Рассказе старшего садовника: “Веровать в Бога нетрудно. В него веровали и инквизиторы, и Бирон, и Аракчеев” …
Конечно, такое религиозно – фарисейское отношение к вере в Бога не могло оставить положительный след в душе Антона Павловича, но напротив, возбудило в нём неприязнь ко многим религиозным отправлениям и заставило его сомневаться в вере как таковой…подтолкнуло его искать цель и смысл жизни в иных вещах…
Ему теперь легче было согласиться с атеистическими взглядами мирского образования… На отношение Чехова к религии ещё больше повлияло естественно-научное образование, полученное на медицинском факультете Московского университета: культурному сознанию эпохи было свойственно противопоставление веры и знания.
По мнению Чехова, высказанному в письме к А.С. Суворину : «Вне материи нет ни опыта, ни знаний, значит, нет и истины… Если бы Бурже одновременно потрудился указать материалистам на бесплотного Бога в небе, и указать так, чтобы его увидели, тогда бы другое дело…”.
В письме к С.П. Дягилеву от 30 декабря 1902 года Чехов допускал, что в далёком будущем человечество познает “истину настоящего Бога”, связывая это не с мистическими озарениями, а с движением человеческой мысли, культуры.
Воздействие позитивизма и, вероятно, близкого к позитивизму Э.Ренана, настаивающего на человеческом происхождении Христа и писавшего о нём как о высоконравственной личности, а не Боге, проявляется и в письме к И.Л. Леонтьеву от 22 марта 1890 года.
Евангельское учение для Чехова — не божественный дар, а высшая ступень в естественном развитии человеческих понятий о нравственности…
Извините, я так и не поняла, почему Левий Матвей появился в Москве. Объяснение отца А. Кураева неверное.
Спасибо, что Михаил Михайлович оставил нам после себя такие удивительные, глубокие по своему содержанию .
Религиозность Чехова
Чехов, по справедливой мысли Булгакова, своеобразен в своем творчестве тем, что искание правды, Бога, души, смысла жизни он совершал, исследуя не возвышенные проявления человеческого духа, а нравственные слабости, падения, бессилие личности, то есть ставил перед собою сложнейшие художественные задачи. Не восхищенное любование высотами духа, а сострадательная любовь к слабым и грешным, но живым душам - основной пафос чеховской прозы.
Но подобная позиция, подобная постановка вопроса требует от человека и крайнего религиозного напряжения, ибо таит в себе опасность, трагическую для духа, - опасность впасть в безысходность пессимистического разочарования во многих жизненных ценностях: при созерцании непривлекательных, и слишком многих, сторон жизни. Только вера (добавим от себя), истинная вера, которая подвергается при чеховской постановке загадки о человеке серьезному испытанию, может уберечь человека от безысходности и уныния, - но иначе и не обнаружить истинной ценности самой веры.
Поэтому еще в дореволюционное время сложился определенный стереотип относительно мировоззрения Чехова: за ним прочно закрепилась репутация если и не вполне атеистически настроенного, то хотя бы индифферентного к вопросам веры.
Воспитанный в жестких религиозных правилах, Чехов, как это нередко бывает, особенно у натур вольнолюбивых, в юности пытался обрести свободу и независимость от того, что деспотически навязывалось ему ранее. Он знал, так же как и многие, сомнения; и те высказывания его, которые выражают эти сомнения, позднее абсолютизировались писавшими о нем, тем более что во времена ничем не сдерживаемого разгула атеизма и вообще наблюдалась у нас склонность перетянуть к безбожию всех деятелей русской культуры, особенно писателей. Это было характерно и для западных либералов. Любое, даже и не вполне определенное, высказывание истолковывалось во вполне определенном смысле (а неудобное замалчивалось). С Чеховым это было тем более просто, что сомнения свои он высказывал ясно, результаты же зрелых раздумий, напряженного духовного поиска не торопился выставлять на суд людской.
При всей мужественности его характера Чехов обладал натурою целомудренно-стыдливою и все интимно-духовные переживания свои тщательно оберегал от посторонних, нередко отделываясь шуткою, когда речь заходила о сущностно важном для него. В результате - репутация холодного рационалиста, бездуховно-равнодушного к сущностным вопросам бытия.
Проблема бытия Бога - центральная проблема русской литературы. Все, сознавая или не сознавая то, бьются именно над этим. Все - кто бессознательно (как Тургенев), кто осознанно (Достоевский).
Путь Чехова - путь одоления безумия. Да, ему случалось и оглядываться, различая назади манящий соблазн безбожного существования. Но не надо верить ему, когда он излишне категорически заявляет о собственном безверии.
И.Л. Щеглов (Леонтьев) записал в 1910 году, осмысляя чеховскую личность (при начале неосуществленного замысла воспоминаний):
Точно так же трудно утверждать что-либо о церковности Чехова. Можно предположить, что он оставался человеком малоцерковным, ибо ни в воспоминаниях о нем, ни в письмах его - ничего о том не говорится. Но это может означать иное: сам он о том говорить не хотел и перед другими напоказ своей религиозности не выставлял.
Митрополит Вениамин (Федченков) приводит одно драгоценное свидетельство:
Вот опровержение всех суждений о чеховском неверии. В мемуарной литературе о русских писателях, кажется, только о двух еще классиках имеется подобное свидетельство: о Гоголе и Достоевском. Многих приводит в смущение смерть Чехова.
А незадолго перед тем он выдумывал уморительную историю, отвлекая жену от печальной реальности, - и заставил ее хохотать.
Пустые выдумки вместо исповеди. Шампанское вместо причастия.
Надо бы выяснить: можно ли было найти православного священника в Баденвейлере, где умирал Чехов.
Или его скрытность дошла до такой болезненной степени, что стала препятствием для любого внешнего выражения религиозного чувства?
И все же: Бог даровал ему легкую смерть, какою награждаются праведники. Стоит задуматься и не делать поспешных выводов. Мы никогда не сможем сказать - не знаем, - что совершалось тогда в его душе.
Но главное, что свидетельствует о внутреннем состоянии художника - его творчество. О духовном содержании творчества Чехова можно написать большое исследование, но остановимся хотя бы на немногих примерах.
«Этот рассказ едва ли не одно из самых религиозных произведений Чехова, где он прямо говорит о Господе Иисусе Христе, о влиянии веры в Него на всех людей, на всю жизнь. И как это действительно верно!
Не мог бы. Это для всех глухих и слепых сказано.
Митрополит Вениамин помогает нам в осмыслении проблемы веры Чехова и таким суждением.
«Но вот что привлекло мое внимание в Чехове: касаясь православного духовенства, он нигде не пишет о нем худо. Наоборот, он выводит его в почтенном виде, искренне благочестивым, богомольным, скромным.
В целом отношение Чехова к духовенству - сочувственное, уважительное, нередко сострадательное.
Б. Зайцев сделал своеобразный вывод относительно чеховского изображения духовенства:
Образы, созданные художественным воображением, всегда суть знаки, отражающие события и состояния внутренней жизни художника. Символизация эта может совершаться в конкретных формах, совершенно далеких от непосредственных переживаний самого художника. Но внутренняя связь между жизнью его и его созданиями всегда несомненна.
Сегодня — день рождения Антона Чехова. Прекрасный повод подумать о его отношениях с религией.
Книга
Статьи
«“Религия человечества” без Бога, религия человечества, только человечества всегда была и есть доныне бессознательная религия русской интеллигенции.
Чехов и Горький — первые сознательные учителя и пророки этой религии.
“Человек — вот правда. В этом — все начала и концы. Все в человеке, все для человека. Существует только человек”. “Истинный Шекинах (Бог) есть человек”.
Таково исповедание Горького. А вот оно же у Чехова:
“Человек должен сознавать себя выше львов, тигров, звезд, выше всего в природе, даже выше того, что непонятно и кажется чудесным”. “Мы высшие существа и, если бы в самом деле мы познали всю силу человеческого гения, мы стали бы как боги”.
«Надо было наговорить столько лишнего, сколько мы наговорили, надо было столько нагрешить, сколько мы нагрешили, святыми словами, чтобы понять, как он был прав, когда молчал о святом. Зато его слова доныне — как чистая вода лесных озер, а наши, увы, слишком часто похожи на трактирные зеркала, засиженные мухами, исцарапанные надписями.
«Умер любимый. Письма умершего читает любящий и узнает его вину перед собою, свою — перед ним. Но поздно: уже нельзя простить и быть прощенным. Непоправимое, неискупимое. Как бы вторая смерть, более страшная.
Такое чувство мы испытываем, читая письма Чехова к Суворину.
«Чехов был певцом безнадежности. Упорно, уныло, однообразно в течение всей своей почти 25-летней литературной деятельности Чехов только одно и делал: теми или иными способами убивал человеческие надежды. В этом, на мой взгляд, сущность его творчества. Об этом до сих пор мало говорили — и по причинам вполне понятным: ведь то, что делал Чехов, на обыкновенном языке называется преступлением и подлежит суровейшей каре. Но как казнить талантливого человека?
Лекции
Две лекции Бориса Аверина:
Подписаться на свежие материалы Предания
— Фонд учрежден в 2009 году для сбора средств и помощи нуждающимся.
Прощай, мой классик-гуманист,
Кудесник мастерского слога.
Твои слова как аметист,
В них есть любовь, но мало Бога!
Меня оно очень задело и даже обидело. Но еще больше удивило то, что все комментарии к этому стихотворению были, в общем, одобрительные. Православные авторы посчитали, что, действительно, Чехов для них лишь ступенька на пути к чему-то более высокому. Ступенька, которую они могут спокойно оставить позади…
Попытаюсь проанализировать личность и творчество моего самого любимого писателя с точки зрения человека, считающего себя православным христианином.
Религии теперь нет для меня…
В каком-то смысле Чехов уникален. Он так и остался для русских людей образцом человеческого благородства, а за этими словами, все мы знаем, стоит очень многое. Чья ранняя смерть до сих пор ощущается как ужасная несправедливость и ничем невосполнимая потеря? Пожалуй, только Пушкина и Чехова. Плохо без Чехова.
Бодрящая горечь
Многие его рассказы очень горьки, но это особенная, живительная и бодрящая, горечь. Перечитав Чехова глазами начавшего воцерковление человека, я убедилась, что он продолжает как-то непостижимо утешать меня. Незамысловатые истории, рассказанные простым, доступным даже ребенку языком, производят впечатление хорошей проповеди. Отрезвляют, заставляют под новым углом взглянуть на собственную жизнь.
Мне кажется, что это очень здорово, когда священники используют для своих проповедей сюжеты из жизни или хорошей литературы. Если рассматривать с этой точки зрения творчество Чехова, то многие его рассказы могли бы стать иллюстрациями к заповедям блаженств, например. Ведь он воспел и нищих духом, и алчущих правды, и милостивых и миротворцев, и чистых сердцем.
Но главная заслуга писателя состоит, на мой взгляд, в том, что он, как никто другой, ярко, через художественные образы, показал, что жизнь, как бы культурна, насыщенна и интересна она ни была, не дает удовлетворения, если в ней нет чего-то главного, а именно Бога.
Проповедь исподволь
Иногда Чехова называют жестоким к своим героям, но позволю себе не согласиться с этим. Даже потерпевшие крах персонажи не высмеиваются автором, он не уничтожает, не бьет наотмашь, а как бы говорит: несуразен ты, пропала твоя жизнь, а я все-таки люблю тебя. И нет таких сокровищ, которыми бы я ни пожертвовал, только бы ты понял, зачем живешь.
Личная Голгофа
И в жизни писатель был именно таким: жертвенным без лишних слов, отдававшим свое время, деньги, здоровье всем, кто нуждался в них. Чехов помог тысячам людей. Будучи больным человеком, имеющим моральное право заниматься только своим писательским трудом, он лечил, боролся с холерой, принимал и обеспечивал лекарствами тысячи крестьян. Строил школы, дороги, принимал участие в устройстве больниц, библиотек, с любовью украшал храмы. Опекал десятки молодых писателей. Опека это была ощутима, так как он редактировал чужие рассказы, пристраивал их в периодические издания, морально поддерживал начинающих авторов, как бы ни мал был их талант.
Необыкновенно внимательно относился Чехов даже к самым незначительным нуждам всех, кто к нему обращался. Известен такой факт: за несколько месяцев до смерти, по поручению какой-то жительницы Ялты, Чехов хлопотал в Москве о починке её часиков. И это не было проявлением безволия, а чего-то мало доступного нашему пониманию, но бесконечно прекрасного и высокого.
Но вернемся к творчеству писателя. Внимательно читая Чехова, можно понять, что он прекрасно, опытно знал, как действует на человека благодать и как проявляется её отсутствие.
В пользу того, что вера была важной составляющей жизни писателя, говорит то, что он, как никто, много и охотно жертвовал на церкви, духовные училища и школы. Любил общаться с духовенством, даже его слуга Арсений был очень набожным человеком. Сам Антон Павлович по воспоминаниям современников ни одной ночной пасхальной службы не провел в постели; когда он лечился в Московской клинической больнице, постоянно посещал службы Новодевичьего монастыря, а потом умиленно и смущенно рассказывал об обедне в полупустом темном храме. В библиотеке писателя было много церковной духовной литературы.
Это огромное удовольствие — читать и перечитывать Чехова. А еще очень радостно читать о самом писателе. Его личность настолько обаятельна и заразительна, что соприкосновение с миром этого великого человека как-то особенно наполняет, выпрямляет, заставляет желать чего-то высшего, лучшего. Вспоминаешь забытое слово — благородство. Конечно, главное — соизмерять свою жизнь и поступки с Евангелием, но можно начать хотя бы с того, чтобы прикинуть: а насколько наше отношение к людям, природе соотносится с простым благородством. Когда же мы приучимся мерить свою жизнь этим забытым понятием, евангельские истины перестанут казаться таким уж недостижимым идеалом.
Читайте также: