Бурдье мужское господство кратко
Обновлено: 07.07.2024
Содержание
Вложенные файлы: 1 файл
Курсовая работа Бурдье.doc
5. Политический капитал, как форма символического капитала.
Личностный и делегированный капитал.
Символический капитал занимает одно из ведущих мест в объяснении тех процессов и явлений, которые разворачиваются в поле, поэтому чтобы более конкретно описать механизмы функционирования политического поля мне представляется целесообразным рассмотреть одну из форм символического капитала – политический капитал.
Бюрократический капитал (на примере СССР)
Если рассмотреть характерные для постсоциалистического общества принципы дифференциации, то можно увидеть, что одно из главных различий между социальными пространствами капиталистического и социалистического типа заключается в том, что экономический капитал официально (а во многом и действительно) не имел большого значения. В такой ситуации относительный вес культурного капитала в общем объеме капитала сильно возрастает, но различия в шансах присвоить редкие блага или услуги не могут соотноситься только с различиями в нем. Следовательно, нужно предположить, что существует другой принцип дифференциации, другой вид капитала, неравное распределение которого лежит в основе обнаруживаемых различий, в частности, в качестве и уровне потребления, в стиле жизни. Этот принцип дифференциации можно было бы назвать распределением бюрократического капитала (выступающего иногда в виде политического или партийного), обладание которым обеспечивает своим владельцам частную форму присвоения общественных благ и услуг (госдачи, квартиры, машины, больницы и т. д.).
Соответственно резюмируя вышесказанное можно отметить, что бюрократический капитал — это очень неустойчивый вид капитала, трудно поддающийся управлению, что объясняется главным образом тем, что он не гарантирован юридически. Он формируется в практике и накапливается практически, за годы работы. Этот вид капитала непередаваем, его невозможно унаследовать. В этом смысле бюрократический капитал сходен с социальным, с той разницей, что первый действует от имени государства, в то время как второй есть признание личной принадлежности к некой группе. Неустойчивость и особенности бюрократического капитала таковы, что как только бюрократ покидает свой пост, он не имеет более возможности ни сохранять, ни аккумулировать этот вид ресурсов.
Во-вторых, символическое
насилие, переплавляющее
объективные структуры социума
в ментальные установки субъекта
вряд ли может иметь более яркое
и актуальное в большей или
меньшей степени для каждого
человека выражение, чем в
стратегии и практиках гендерной
схематизации.
Объективные принципы
социального устройства находят
отражение и подтверждение в
ментальных установках
индивидов.
Корреляция субъективного и
объективного, таким образом,
выступает залогом легитимации
существующего гендерного порядка,
вследствие чего доминирующее
положение мужского пола выглядит
как само собой разумеющееся,
неизбежное, природное
9. Особой убедительности данный процесс натурализации достигает благодаря соматизации.
13. Что заставляет женщин снова и снова из поколения в поколение занимать эту социальную нишу?
Общность смыслового поля культуры
представляет женщинам сложившийся порядок
вещей как неизбежную природную данность и
тем самым вынуждает их признать
легитимность системы и занять в ней
соответствующую позицию.
Таким образом, внутренние установки субъекта
(являющиеся продуктами длительного
социального внушения) объективируются во
внешнем социальном порядке, который в свою
очередь посредством согласия социальных
агентов вновь инкорпорируется в сознание и
телесную организацию следующего поколения
индивидов.
Безусловно, согласие не дается посредством
серьезного осмысленного решения.
Скорее принятие бинарной социальной модели
основывается на бессознательном восприятии
неотрефлектированных схем мышления.
Индивид принимает к оперированию данные
схемы, исходя из убеждения/ощущения, что они
являются единственно возможными,
бытийными основами всякого социального
существования.
Это выражается в частности и в использовании
якобы нейтральных категорий для
самопонимания и само обозначения.
Поскольку большая часть используемых в
социуме категорий встроена в систему
отношений господства, характеристика себя с
помощью определенного набора атрибутов уже
сама по себе является частью механизма
включения
«Так, например, каждый раз, когда
подчиненный использует по отношению
к себе одну из категорий, входящих в
господствующую систему различий
(например, блестящий/серьезный,
изящный/вульгарный,
уникальный/общий и так далее), он
применяет к себе, сам того не зная,
господствующую точку зрения, в
определенном смысле принимая для
самооценки логику негативных
предрассудков.
Символическое насилие,
проявляющееся в невидимых
механизмах инкорпорирования и
натурализации сконструированных
бинарных социальных схем,
представляет собой сущность мужского
господства.
Без этой репрессивной составляющей
подчеркнутая ориентация на норму
маскулинности в культуре просто не
могла бы занимать столь бесспорные и
безальтернативные позиции.
Половое измерение телесности, таким образом, не
является биологической эссенциальной данностью.
Тело конструируется в соответствии с бинарностью
традиционной социальной модели, а, следовательно,
воплощает один из двух легитимированных
вариантов половой дихотомии.
Символическое насилие в первую очередь
осуществляется посредством маркирования тел, при
котором биологически нейтральное тело
воспринимает половое измерение и становится его
символическим носителем, в прямом смысле
демонстрируя бинарные оппозиции в двух
противоположных способах самопредставления.
Обретшее благодаря телу видимость естественности,
эссенциальности, бытийности, половое измерение
призвано обратить на себя внимание других
социальных агентов и вовлечь их таким способом в
общую биполярную систему социальности.
Анатомические различия между телами,
особенно в плане репродукции,
асоциальны.
Однако как любая объективность в мире
эта первоначальная дифференциация
могла бы дать основания для различных
интерпретаций.
То, что первичное разграничение базирует
биполярную половую модель, - признак
вовлеченности тела в определенные
интерпретативные схемы. Сам пол – знак
этой вовлеченности.
Разрыв системы сексизма труднодостижим не
только посредством внешнего воздействия
(наподобие рассмотренного выше законодательно), но и посредством личного
волевого решения одного или группы социальных
агентов.
Те, кто желает приступить к реформированию и
либерализации существующей системы,
несомненно, обладают телами, которые в свою
очередь уже являются носителями информации,
принуждающими своих обладателей как минимум
воспроизводить определенный набор жестов,
особенностей походки, мимики, включенный и
одновременно включающий агента в сеть
разнородных поляризующих механизмов.
В такой же степени эта власть тела обуславливает
способ существования доминирующих: посадка
головы, осанка, походка создают чувство
дистанции и его социальные проявления само
собой, то есть еще вне и до всякого внешнего
воздействия.
Особенно выразительно это искусственно
созидаемое женское предназначение проявляется
в процессе социализации мальчиков, весь
сложный путь которой направлен на постепенное
отмежевание от всего женского/материнского.
От подкладывания, в Кабилии например, в
постель к роженице и новорожденному атрибутов
мужественности, таких как нож или камень, до
ритуальной стрижки волос, выхода на рынок и
обрезания.
Весь ход омужествления предполагает обретение
мальчиком позитивного/мужского содержания, что
возможно лишь посредством дистанцирования от
женского.
Политика, будучи фундирующим элементом
описанной социальной игры, продуцирует
распределение индивидов на две
противостоящие друг другу, но в целом
поддерживающие сконструированный
социальный порядок, группы.
Одна из этих групп воспринимает и затем
воспроизводит доминируемое общественное
положение, другая же пользуется некими
трансцендентальными преференциями и
образует группу доминирующих.
Неверно думать, однако, что мужчины как
привилегированная группа находятся в
объективно лучшем положении.
Содержание категории мужественность
выстроено на противопоставлении мужского
и женского, а, значит, существенно зависит
от своей противоположности.
Становление мужчиной предполагает, таким образом,
как наличие определенных прав, так и наличие
обязанностей, главной из которых является обязанность
подтверждать свою мужественность.
Очевидно, что момент, когда мужественность
окончательно достигнута, невозможен, поскольку угроза
слияния с женственностью непреходяща.
В итоге и женщины и мужчины, в прямом смысле,
сконструированные социумом в своем половом
измерении, вынуждены воспроизводить отношения
господства, в которых по существу ни один агент не
является господином, но все так или иначе соподчинены
другу другу и вместе - бинаризующему социальному
дискурсу.
Женщины реализуют свое подчиненное
положение посредством того, что уступают
общественное пространство, область политики и
серьезных дел мужчинам. В то же время
мужчины подчиняют свою жизнь погоне за
капиталом маскулинности в надежде
обосновать свое привилегированное положение.
Символическое насилие, являющееся властным
нервом культуры, пронизывает всю область
социального, конструируя и принуждая к
воспроизводству в телах и сознании социальных
агентов базовой дихотомии прямое/кривое,
внешнее/внутреннее, активное/пассивное,
мужское/женское.
Вследствие этих репрессивных механизмов
социальное пространство оказывается
наполненным телами, запечатлевшими в себе
фундаментальный императив маскулинно
ориентированной культуры.
Гендерная поляризация и субординация
представляются, таким образом,
натурализованными диспозициями социума,
демонстрирующими неизбежность и
безальтернативность традиционного социального
порядка.
…Ведь женщины (судя по моему собственному недолгому опыту) не то чтобы от природы покорны, стыдливы, благоуханны и прелестно облачены. И сколько надо биться для обретения этих качеств, без которых и наслаждений им не видать! На прическу одну, — думала она, — утром целый час уходит. Потом в зеркало глядеться — еще час, потом мыться, шнуроваться, пудриться, переоблачаться из шелка в кружева, из кружев в гроденапль, из года в год хранить целомудрие.
Вирджиния Вулф . Орландо
Заведомая подозрительность, с которой феминистская критика относится к мужским рассуждениям о различии полов, вполне оправдана. Не только потому что аналитик, запутавшийся в том, что, по его мнению, он понимает,
способен — в силу невольного желания оправдать — выдавать свои собственные предпосылки и предрассудки за
разоблачение предпосылок и предрассудков анализируемых им агентов. Эта подозрительность оправдана еще и потому, что, имея дело с социальным институтом, на протяжении тысячелетий встроенным в объективность социальных структур и в субъективность структур ментальных, такой аналитик предрасположен использовать эти категории восприятия и мышления как инструменты познания вместо того, чтобы рассматривать их как объекты исследования. Возьмем лишь один пример такого рассуждения, который, учитывая имя его автора, позволит рассуждать a fortiori : «Можно сказать, что данное означающее [фаллос] выступает как самое заметное ( saillant ) из того, что можно схватить
( attraper ) в ситуации совокупления ( copulation ), а так же как
наиболее символическое в буквальном смысле слова,
поскольку он играет роль логической связки ( copule ). Можно также сказать, что он является образом жизненной силы
только в сублимированной научной форме. Важно, чтобы интуиция антрополога, знакомого со знаками
средиземноморской ультрамаскулинности, подкреплялась бы интуицией аналитика, который, следуя традиции, введенной Сандозом Ференчи ( Sándoz Ferenczi ) и Микаелем Баланом
( Michaël Balint ), решится применять исследовательские техники к практикам самого аналитика. Так, Роберто
Специале-Баглика рассматривает Лакана как пример
задаться вопросом: А не пронизан ли дискурс
психоаналитика, вплоть до самых своих базовых понятий и
проблематики, непроанализированным бессознательным, которое играет с ним, так же как и с теми, кого он анализирует, особенно при помощи игры теоретических понятий? Не заимствует ли он, сам того не зная , из непроанализированной области своего бессознательного мыслительные инструменты, используемые им, чтобы размышлять о бессознательном?
Чтобы выйти из этого круга, можно, прибегнув к своего рода методологической уловке, применить антропологический анализ к структурам коллективной мифологии, обратившись к
чужой (и в то же время близкой) традиции берберских горцев
Кабилии, которые несмотря на все завоевания и перемены — и, несомненно, в противовес им — сделали из своей культуры запасник старых средиземноморских представлений, организованных вокруг культа мужественности. Это пространство дискурса и ритуальных действий, полностью ориентированных на воспроизводство социального и
сохраняющей власть и над нашим бессознательным. Именно посредством социализированного тела (т. е. габитуса) и
ритуальных практик (частично вырванных из временнго контекста с помощью стереотипизации и бесконечного повторения), прошлое продолжает воспроизводится пока существует коллективная мифология, относительно
независимая от непостоянства индивидуальной памяти. Это значит, что принцип деления, управляющий этим вдением
мира, проявляется со всей очевидностью и в максимально согласованном виде лишь в предельном (и потому — парадигматическом) случае того социального универсума, где он получает постоянное подкрепление объективных структур и может быть выражен коллективно и публично . В
действительности упорядоченная свобода, предоставляемая
большими ритуальными церемониями для манифестации
легитимирующей мифологии, имеет мало общего с теми узкими и контролируемыми просветами, которые наши общества оставляют в виде поэтической вольности или приватного психоаналитического сеанса.
Можно убедиться в культурном единстве средиземноморских обществ (как в настоящем, так и в прошлом, например, Древняя Греция) и в специфическом положении Кабилии, обратившись к работам, посвященным
между женским телом и грифельной доской.
Символическое насилие: контроль через тело
Мужское господство гарантировано настолько надежно, что у него нет необходимости искать оправдания. Ему достаточно быть и казаться на практике и в дискурсе, который утверждает бытие как очевидность, чтобы это бытие соответствовало сказанному. Господствующее вдение разделения полов выражается в речевых практиках в виде пословиц, поговорок, загадок, песен, стихов, а также в графических представлениях: настенных рисунках, орнаментах на горшках или тканях. Но оно также находит свое выражение и в технических объектах и практиках: в
структуре пространства, например, и особенно — внутреннего устройства дома, или в оппозиции между домом и полем, а
также в организации времени, аграрного года или дня, а в более общем виде — в любых практиках, почти всегда одновременно технических и ритуальных, и особенно, во всех
техниках тела, позах, манерах, умении себя держать.
функционирует как универсальный принцип вдения и
согласие между строением бытия и формами познания, между внутренними ожиданиями и внешними событиями мира формирует доксический опыт. Этот опыт, исключенный из любой еретической критики, представляет собой самую
абсолютную форму признания легитимности: он воспринимает социальный мир и его произвольные деления,
начиная с социально сконструированного деления полов, как естественные, очевидные и неизбежные.
тезисы рассматриваются как нечто само собой разумеющееся и полагаются вне той системы отношений, где они могут
он основан на привычке или законе ( nomos, nomō ), но не на природе ( phusis, phusei ). Мужчина ( vir ) — это особое существо,
которое живет как существо универсальное ( homo ) и фактически, и юридически обладает монополией на понятие человека вообще, т. е. на универсальность; он социально
уполномочен чувствовать себя носителем всех форм
человеческого существования. Чтобы это проверить, достаточно проанализировать, что в Кабилии (и в других местах) воспринимается как высшая форма проявления человеческого. Человек чести ( homme d’honneur ) — это по
определению мужчина ( homme ), в смысле мужского ( vir ), и все добродетели, которые его характеризуют и которые
нераздельно являются силой, способностью, возможностью, обязанностью или качеством, являются исключительно мужскими свойствами. Добродетель ( virtus ) — это чтойность
мужчины ( vir ). Именно дело чести ( nif — доблесть) имеет очевидную связь с героической горячностью, воинственной смелостью, а также — напрямую с сексуальной силой.
Мифоритуальная система вписана в деления социального мира или, точнее, в социальные отношения доминирования и эксплуатации, установленные между полами, а также в систему представлений, существующую в виде принципов вдения ( vision ) и деления ( di-vision ), которые заставляют классифицировать все вещи мира и все практики согласно делениям, сводимым к оппозиции мужского и женского. В силу этого данная система постоянно подтверждается и легитимируется теми практиками, которые
сама же определяет и легитимирует. Поскольку в рамках официальной таксономии женщинам атрибутируются такие
свойства, как внутреннее, влажное, низкое, согнутое,
постоянное, постольку они воспринимают как свои все домашние работы, т. е. внутренние и спрятанные, и даже невидимые и постыдные, такие как растить детей и
животных, но также и большую часть внешних работ, особенно те, что связаны с водой, травой, зеленью (прополка и уход за огородом), молоком, деревом, а также самые грязные
(переносить навоз), самые монотонные, самые тяжелые, и
самые унизительные. Что касается мужчин, то, занимая полюс внешнего, официального, публичного, правого, сухого, высокого, прерывистого, они присваивают себе все действия, одновременно быстрые, рискованные и зрелищные. Такие действия, как резать скотину, пахать или жать, не говоря уже об убийстве или войне, которые вносят разрывы в обычное
течение жизни и заставляют пользоваться инструментами, сделанными с помощью огня.
Деление вещей и практик в соответствии с оппозицией мужского и женского, которое в изолированном состоянии
воспринимается как произвольное, получает свою объективную и субъективную необходимость, поскольку
встроено в систему гомологичных оппозиций: высокий/низкий, сверху/снизу, впереди/сзади, правый/левый, прямой/согнутый (и коварный), сухой/влажный, твердый/мягкий, острый/пресный,
светлый/темный и т. д., которые, будучи схожи в своем различии, достаточно согласованы, чтобы поддерживать друг друга в и посредством неисчерпаемой игры переносов и метафор, и при этом достаточно различны, чтобы наделить каждую из оппозиций семантической силой, основанной на
тесной связи обертонов, коннотаций и соответствий. Эти универсально применяемые схемы мышления, казалось бы, всегда фиксируют различия, вписанные в саму природу
вещей (это справедливо и для различий между полами), и
постоянно подтверждаются самим ходом вещей, и особенно биологическими и космическими циклами, а также согласием всех тех, в чьи представления они вписаны. В силу этого остается непонятным, как можно было бы обнаружить социальные отношения доминирования, лежащие в основании
данных схем, поскольку для этого надо поменять местами
причины и следствия, кажущиеся результатом — среди многих прочих — системы смысловых отношений, независимой от соотношения сил.
Работа содержит 1 файл
Курсовая по СПиМО - П. Бурдье.doc
Логика мужского доминирования
Парадигматической формой символического насилия Бурдье считает логику мужского доминирования в социальном мире. Механизм легитимации "мужского доминирования" состоит в том, что в процессе социализации, основанной на "мужском символизме", происходит "соматизация отношений господства", то есть все большая маскулинизация мужского и феминизация женского тела, так что сами тела мужчины и женщины представляют собой не что иное как "биологизированную социальную конструкцию". Подобная "соматизация культурного произвола" навязывает мужчинам и женщинам различные диспозиции по отношению к основным социальным играм и, прежде всего, таким как война и честь. Они становятся привилегированными "играми" для демонстрации мужественности, из которых женщины исключаются. Бурдье считает, что социальный порядок в современном западном обществе подчиняется той же логике: мужчины и женщины обладают принципиально различными социально конституированными диспозициями по отношению к престижным социальным играм, каковыми в нашем мире являются политика, бизнес и наука.
Проведенный Бурдье анализ "мужского доминирования", представляющего собой парадигматическую форму любого господства, показывает нам, что его концепция "символического насилия строится, прежде всего, на принятии аксиомы, что никакое, господство (классовое, этническое, половое) не является "естественным", а всегда устанавливается исторически и в этом смысле является "произволом". Из этого следует, что, (если не говорить о прямом физическом насилии), "не существует господства, которое могло бы поддерживать свое существование без того, чтобы добиваться признания, путем сокрытия произвола, лежащего в его основе" [4, 10]. Но если в прошлом, считает Бурдье, идея об "естественном" (природном) характере социальных различий часто принимала форму идеологического кредо, то в современном мире: она постепенно уходит из сферы господствующих идей, продолжая при этом жить в "бессознательном" социальных агентов.
Бессознательная "натурализация" социальных различий социальными агентами является для Бурдье одним из основных объяснительных принципов доминирования. Она составляет основу любого символического господства, такую форму господства Бурдье называет "мягким господством" в отличие от "жесткого господства", осуществляемого при помощи физического насилия. Следовательно, в отличие от Вебера, Бурдье рассматривает только два вида господства, выделение которых основано на специфике применяемого в каждом случае насилия, что позволяет Бурдье употреблять понятия "символическое господство" и "символическое насилие" как синонимы.
По мнению Бурдье, большая часть "отношений смысла" как отношений доминирования между группами и классами не представлена в сознании агентов, причем как в сознании доминируемых, так и в сознании доминирующих. Это значит, что феномен господства объясняется Бурдье не с помощью логики "заговора", а как следствие определенного "порядка вещей", который кому-то выгодно поддерживать. Причем эта выгода, выявляемая объективным анализом, субъективно может и не ощущаться агентами.
4. Определение и анализ категории класс у П. Бурдье, расхождение и пересечение его позиций с К. Марксом.
Исследование экономики "символических обменов" приводит Бурдье к новому пониманию классовой борьбы и введению в анализ нематериальных, символических интересов. Что же касается основной марксистской идеи об определении в конечном счете всех социальных отношений экономическими, то Бурдье, не отрицая важности "экономического капитала" для занятия той или иной позиции в обществе, ставит акцент на многомерности и взаимозависимости социальных отношений [2, 10].
Читайте также: