Бруно латур об интеробъективности кратко
Обновлено: 02.07.2024
Также данная книга доступна ещё в библиотеке. Запишись сразу в несколько библиотек и получай книги намного быстрее.
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
По вашей ссылке друзья получат скидку 10% на эту книгу, а вы будете получать 10% от стоимости их покупок на свой счет ЛитРес. Подробнее
Для того чтобы фреймировать взаимодействие, необходимы перегородки и укромные места. Но сами эти места связаны между собой посредством объектов-медиаторов в гетерогенную сеть, которая смешивает времена, пространства и актантов. Вернувшись к примеру с окошком на почте, можно было бы сказать, что встроенное в него переговорное устройство является элементом сети подобных устройств и всех связанных с ним взаимодействий. Оно не просто разделяет клиента и служащего, обуславливая специфичность ситуации их коммуникации, но опутывает сетью отношений клиентов, служащих, представителей фирмы, поставляющей данные устройства, сотрудников охраны (следящих за тем, чтобы пуленепробиваемое стекло обеспечивало служащим необходимый уровень безопасности в случае нападения), представителей экологического и пожарного надзора (контролирующих безопасность данного устройства в эксплуатации), а также все многочисленные формы оборудования используемого для транспортировки, обслуживания и ремонта данного переговорного устройства. В описанную сеть следует также включить все те объекты, которые передаются через окошко в стекле – поскольку окошко сделано из расчета габаритов этих объектов.
Всякий раз, когда мы наклоняемся к переговорному устройству и передаем через узкую щель в стеклянной перегородке заказное письмо, мы встраиваемся в глобальную сеть отношений и интеракций, выходящую далеко за пределы наличной ситуации действия, ограниченной рамками определенного фрейма. Сети лишают социальное взаимодействие той определенности, которую сообщают ему фреймы – таков вывод Латура.
В конце 90-х гг. выделились две ветви акторно-сетевого подхода.
24. Pels D., Hetherington K., Vandenberghe F. The status of the object: performances, mediations and techniques // Theory, Culture and Society. 2002. Vol. 19. № 5 / 6. Р. 1.
30. Latour B., Woolgar S. Laboratory life: The social construction of scientifi c facts. London: Sage, 1979.
36. Греймас А. Ж., Курте Ж. Семиотика. Объяснительный словарь//Семиотика / Сост., вст. ст. и общ. ред. Ю. С. Степанова. М.: Радуга, 1983.
40. Schegloff E. Goffman and the Analysis of Conversation // Sage Masters of Modern Social Thought / Ed. by G. A. Fine, G. Smith. Vol. IV. London: Sage Publications, 2000.
41. Zerubavel E. The Fine Line: Boundaries and Distinctions in Everyday Life. New York: Free Press, 1991.
46. Latour B. Gabriel Tarde and the end of the social // The Social in Question / Ed. by P. Joyce. London: Routledge, 1999.
47. Latour B. The Powers of Association // Power, Action and Belief: a New Sociology of Knowledge? / Ed. by J. Law. London: Routledge and Kegan Pol, 1986.
48. Latour B. Trains of thought: Piaget, formalism and the fifth dimension // Common knowledge. 1997. № 6/3.
49. Tatnall A., Gilding A. Actor-Network Theory and information systems research // 10th Australasian Conference on Information Systems. Wellington, 1999.
53. Callon M. Introduction // The Laws of the Markets / Ed. by M. Callon. Oxford: Blackwell, 1998. См. также: Старк Д. Интервью. Экономическая социология. 2001. Том 2. № 5.
54. Law J. After ant: Topology, Naming and Complexity//Actor-Network and After / Ed. by J. Law, J. Hassard. Oxford: Blackwell and the Sociological Review, 1999. Р. 4.
Эта статья появилась благодаря моему долгому сотрудничеству с Ширли Страм и Мишелем Каллоном. Ш. Стром я обязан социо- биологическими сюжетами, М. Каллону - акторами и сетями, упомянутыми здесь чуть ли не на каждой странице.
Я также признателен Джеффу Боукеру за его усилия, направленные на то, чтобы сделать мою социальную теорию более понятной.
Открытие социальной комплексности обществ приматов, отличных от homo sapiens, хотя и было сделано почти двадцать лет тому назад, по-видимому, еще не до конца принято во внимание социальной теорией (De Waal, 1982; Kummer, 1993; Strum, 1987). Главное место заняли страстные доводы за или против социобиологии, словно была необходимость в защите социального от опасности его чрезмерной редукции к биологическому. На самом деле развитие социобиологии, как и этологии, идет в совершенно ином направлении, предполагающем распространение на животных —даже на гены — классических вопросов политической философии. Это вопросы определения социального актора, возможности рационального расчета, существования или несуществования социальной структуры, превосходящей простые взаимодействия, самого определения взаимодействия, понимания социальной жизни, роли власти и отношений господства. Вовсе не будучи отстраненной от всех этих вопросов якобы торжествующей биоло
гией, социологическая теория должна сказать свое слово и по-новому подойти к проблеме определения общества, охватив в сравнительной перспективе отличную от человеческой социальную жизнь.[103]
Говорить, что приматы (отличные от людей) обладают богатой социальной жизнью, значит просто утверждать, что ни один примат не может достичь какой-либо цели, не пройдя через серию взаимодействий с другими партнерами. Вместо описаний досоциальных существ, движимых исключительно инстинктами, реакциями, аппетитами и поиском непосредственного удовлетворения своих потребностей — голода, воспроизводства, власти,—новая социология обезьян, приводит описания акторов, которые не могут достичь ничего из этого без обстоятельных переговоров с другими.[104] Простейший пример —шимпанзе, который обнаруживает богатый источник пищи, но не осмеливается продолжить ее поглощение, как только оказывается в одиночестве, позади ушедшей вперед стаи.
В социологической литературе описание социального взаимодействия предполагает наличие нескольких основополагающих составляющих. Должны существовать по крайней мере два актора; эти два актора должны физически присутствовать в одном пространстве и времени; они должны быть связаны действиями, которые влекут за собой акт коммуникации; и, наконец, поведение каждого должно вытекать из изменений, внесенных поведением другого, в результате чего появляются неожиданные свойства, которые превосходят сумму исходных данных, имевшихся в распоряжении у этих акторов до взаимодействия." В этом смысле, социология обезьян становится предельным случаем интеракционизма, так как все акторы присутствуют в одном пространстве и времени и участвуют во взаимодействиях лицом-к-лицу—взаимодействиях, динамика которых неразрывно связана с реакциями взаимодействующих. Это рай для интеракционизма; это рай и в другом отношении, поскольку вопрос о социаль-
от употребления этого термина, хорошо иллюстрирует произошедший поворот в социобиологии; налицо обращение к понятию индивидуального действия для объяснения композиции групп муравьев или биологических телец. Уподобление тела рынку может шокировать, но оно полезно уже тем, что позволяет обойтись без метафор социального тела, которые широко использовались со времен римской басни о частях тела, взбунтовавшихся против живота. По крайней мере у бабуинов; в случае с шимпанзе ситуация сложнее — см.:
(McGrew, 1992). См. об этом: (Cheney and Seyfarth, 1990); (Denett, 1987: 237). Таковы описания взаимодействий по крайней мере со времен Ирвинга Гофма
ном порядке, по-видимому, не может быть применен к обезьянам в ином виде, нежели в терминах композиции диадических взаимодействий без каких-либо эффектов тотализации или упорядочивания. Несмотря на существование комплексных взаимодействий, по-види- мому, вряд ли можно говорить о том, что обезьяны живут в обществе или что их действия вписаны в социальную структуру.[107] Вопрос о точной роли взаимодействий и их способности составлять в своей совокупности общество поставлен уже на уровне приматов —и, возможно, только на этом уровне.
До появления серьезной социологии обезьян социологическая наука занималась социальной жизнью людей или использовала социальных насекомых—и даже полипов—для демонстрации универсальности форм объединения и вездесущности сверхорганизмов.12 Но теперь можно опереться на цепь комплексных индивидуальных взаимодействий, предшествующих социологии людей.
Позволяя находить комплексную социальность, взаимодействия, индивидов и социальные конструкции в самой природе, социология обезьян избавляет нас от необходимости заниматься рассмотрением этих вопросов исключительно в области социологии людей. Комплексная социальная жизнь становится общим свойством всех приматов. Точно так же, как бабуины и шимпанзе, мы участвуем в ней —сами того не осознавая — каждым своим действием. И все же мы не бабуины и не шимпанзе. И если комплексность нашей социальной жизни больше не может служить удовлетворительным объяс-
ницательности, возникшей в результате вторичной адаптации к сложным условиям социальной жизни; см.: (Byrne and Whiten, 1988).
нением данного отличия, нам необходимо найти другое основание. Для этого нужно понять, что представление об индивидуальных человеческих акторах, участвующих во взаимодействиях (интеракциони- стское описание), или описание конструирования социального при помощи неких категорий, которые должны постоянно проверяться на прочность (этнометодологическая версия), не позволяют объяснить большинство человеческих ситуаций, хотя и составляют общее основание наших знаний.
КОТОРОЕ ДИСЛОЦИРУЕТ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ
наблюдений. Что позволяет им избегать крайнего интеракционизма при помощи множества наблюдений и построения — на компьютерах—большого числа статистических корреляций.[113] Делая это, они приближаются к человеческому состоянию, но, несомненно, отдаляются от изучаемого образа взаимодействия обезьян, которые ухитряются координировать свои действия, не пользуясь подобными инструментами, результатами наблюдений, маркерами и калькуляторами.
Во всех социологических теориях существует разрыв между (фрей- мированным) взаимодействием индивидуальных нагих тел и структурными эффектами, которые оказывают на них влияние в духе никем не избранной трансцендентной судьбы. Вопрос, на который должен ответить каждый теоретик, заключается в том, какой социальный оператор лучше всего преодолевает этот разрыв. Идет ли речь о событиях, вызванных самим взаимодействием, но выходящих за рамки предвидения акторов?21 Может ли разрыв быть преодолен непреднамеренными изменениями, вызванными искаженными последствиями, которые проистекают из всегда ограниченной рациональности?22 Или необходим феномен самотрансценденции, ведущий к появлению коллективных феноменов точно так же, как порядок возникает из хаоса?23 Или нам нужно заключить договор, сводящий множество рассеянных действий к одному тоталитарному действию суверена, который не воплощен ни в ком конкретном?24 Или, напротив, если разрыв невозможно преодолеть, нам следует принять идею существа sui generis, которое всегда присутствует и которое объемлет взаимодействия, подобно множеству специализированных клеток в организме?25 Следует ли нам настаивать на существовании между этими двумя край-
летиями. Общее обсуждение см.: (Fedigan, 1982). Об идеологической обстановке, в которой велись такие дебаты, см.: (Haraway, 1989). Такова претензия интеракционизма Гофмана (Гофман, 2000) и символического
интеракциониэма вообще. Об этом говорит методологический индивидуализм, наиболее крайнее прояв
ление которого см.: (Boudon, 1992). См.: (Dupuy, 1992). В этой работе, как в большинстве социобиологических работ,
самоорганизация используется в качестве основной биологической метафоры. Как во влиятельной метафоре общественного у Гоббса: (Гоббс, 2001). См.: (Дюркгейм, 1991).
ную жизнь обезьян за (частично мифическую) основу, эта пропасть останется невидимой. Чтобы обнаружить ее, нужно кое-что еще. Социальная жизнь, по крайней мере, в ее человеческой форме, должна зависеть от чего-то иного, нежели социальный мир.
Фреймированное взаимодействие само по себе не является локальным, как будто индивидуальный актор —этот необходимый ин
гредиент социальной жизни, без которого невозможно сконструировать тотальность, —существовал всегда. Мы не находим такого актора среди обезьян (живущих, кстати, в раю или, скорее, в аду интеракцио- низма). У людей, с другой стороны, взаимодействие четко ограничено множеством перегородок, фреймов, ширм, противопожарных разрывов, которые позволяют перейти от комплексной ситуации к ситуации сложной. Когда я покупаю на почте марки и обращаюсь к кассиру через окошко, рядом со мной нет моей семьи, коллег или начальников, дышащих мне в затылок. И, слава богу, официант в этот момент не рассказывает мне историй о теще или зубах своей благоверной! Такое счастье недоступно бабуину. Любой другой бабуин может вмешаться в любое взаимодействие.
Поскольку в случае с обезьянами нет разницы между взаимодействием и обществом, не существует и (фреймированного) взаимодействия и структуры. В случае с людьми, кажется, будто пропасть отделяет индивидуальное действие от влияния трансцендентного обще
ства. Но это не изначальное разделение, которое некая социальная теория может преодолеть и которое может служить радикальному отделению нас от других приматов. Это артефакт, результат забвения всех практических действий по локализации и глобализации. Ни индивидуальное действие, ни структуру невозможно помыслить без создания локального — посредством разделения, сосредоточения, редукции, направления в определенное русло —и без создания глобального—посредством инструментализации, компиляции, приращения и прерывания. В социологической теории невозможно ни к чему прийти, если изначально исходить из существования индивидуального действия или структуры. Но, что еще интереснее, попытка рассуждать здраво и действовать одновременно с двух противоположных полюсов актора и системы (чтобы затем разработать промежуточную формулу, примиряющую их обоих) тоже ни к чему не приводит.[120] Сочетание двух этих артефактов может создать только третий, еще более неприятный. Чтобы воспользоваться основанием для сравнений, которое дают нам общества обезьян, следует исходить не из взаимодействия или структуры, и не из некого промежуточного положения. Исходить следует из работы по локализации и глобализации, до настоящего времени не включавшейся в область социальной теории, которая пренебрежительно относилась к обезьянам. Исследование этой работы заставляет нас обратиться за помощью к элементам, на первый взгляд, не принадлежащим к социальному репертуару.
Содержание
Биография
Дайте мне лабораторию, и я переверну мир
Политика природы
В центре внимания статьи — развивавшаяся в последнее время идея политической экологии, которая породила движения, старающиеся воздвигнуть в качестве основополагающего политического принципа заботу об окружающей среде. В практике этих движений наблюдается застой, и Б. Латур пожелал разобраться в самой идее политической экологии, чтобы выяснить причину такого исхода. В процессе этого исследования выясняется, что политическая экология из-за непроработанной теоретической основы заблуждается относительно своей реальной деятельности. Забота о природе на самом деле не входит в сферу её компетенции по ряду причин.
Первая причина заключается в том, что политика не может защищать интересы природы, так как изначально создана для защиты интересов человека и именно его полагает субъектом. Она может защищать природу, только наделив её субъективными качествами и естественными правами, ранее принадлежавшими лишь человеку: это ведёт к абсурду. Вторая причина — политическая экология полагает реальные интересы природы и природу саму по себе как явление, доступное непосредственному пониманию человека, тогда как на самом деле она имеет дело лишь с научной интерпретацией феномена природы. Поэтому разговоры о глобальных природных кризисах всегда субъективны, касаются частностей и не имеют под собой настоящих оснований. Значение политической экологии состоит в том, что она выявляет контраст между ясными, чётко определёнными научными понятиями и непредсказуемыми, выходящими за пределы этих понятий явлениями реального мира во всей их сложной внутренней взаимосвязи.
Люди не центр Вселенной, живая природа должна быть наделена субъектностью, а ее агенты (в том числе вирусы) – политическим представительством: Латур не единственный, кто развивает такие идеи, но, вероятно, первый, кто придумал популяризировать их театральными средствами. Театр временно свернулся, но актуальность поставленных французским философом вопросов сегодня только обострилась.
Кто такой Бруно Латур
При чем здесь театр
От диспута к пьесе
Исследуя исторический случай, Латур нередко реконструирует его в виде научных дебатов. В аудиториях Кембриджа он разыграл знаменитый публичный спор 1903 г. между Габриэлем Тардом и Эмилем Дюркгеймом о природе социологии и ее отношении к другим наукам (сам Латур выступал в роли Тарда, а его коллега Бруно Карсенти в роли победителя Дюркгейма). В другом проекте Латура – в Центре Помпиду – двое ученых (Эли Дюринг из Университета Нантера и Химена Каналес из Гарварда) реконструировали не имевший места в действительности, но оставивший многочисленные следы в публикациях спор 1922 г. между Альбертом Эйнштейном и Анри Бергсоном о природе времени. Эйнштейн утверждал, что Бергсон ничего не понимает в физике, а Бергсон видел в идеях Эйнштейна не очень хорошо развитую метафизику.
Земля ускоряется
Читайте также: