Анна ахматова биография на английском языке кратко
Обновлено: 04.07.2024
Anna Akhmatova — ( ru. Анна Ахматова, real name Анна Андреевна Горенко) (OldStyleDate|June 23|1889|June 11 March 5, 1966) was the pen name of Anna Andreevna Gorenko, a Russian poet credited with a large influence on Russian poetry.Akhmatova s work ranges from… … Wikipedia
Anna Akhmatova — Anna Andreyevna Gorenko … Eponyms, nicknames, and geographical games
Requiem (Anna Akhmatova) — Anna Akhmatova Author of Requiem Requiem is a lyrical cycle of elegy, lamentation and witness written between 1935 and 1940 by Anna Akhmatova. Akhmatova composed, worked and reworked the long sequence in secret, depicting the suffering of the… … Wikipedia
Anna Akmatova — Anna Akhmatova Portrait d Anna Akhmatova par Kouzma Petrov Vodkine, 1922 Anna Akhmatova (en russe : Анна Ахматова ; 23 juin 1889 – 5 … Wikipédia en Français
Anna Ajmátova — Saltar a navegación, búsqueda Anna Ajmátova Retrato de Ajmátova hecho por Kuzmá Petrov Vodkin … Wikipedia Español
Anna Andrejewna Achmatowa — (gebürtige Gorenko; russisch Анна Андреевна Ахматова, wiss. Transliteration Anna Andreevna Achmatova, bzw. Горенко; * 11.jul./ … Deutsch Wikipedia
Anna Achmatova — Anna Andrejewna Achmatowa Anna Andrejewna Achmatowa (gebürtige Gorenko; russisch Анна Андреевна Ахматова, wiss. Transliteration Anna Andreevna Achmatova, bzw. Горенко; * 11.jul./ 23. Juni 1889greg … Deutsch Wikipedia
Anna Achmatowa — Anna Andrejewna Achmatowa Anna Andrejewna Achmatowa (gebürtige Gorenko; russisch Анна Андреевна Ахматова, wiss. Transliteration Anna Andreevna Achmatova, bzw. Горенко; * 11.jul./ 23. Juni 1889greg … Deutsch Wikipedia
died March 5, 1966, Domodedovo, near Moscow, Russia, U.S.S.R.
pseudonym of Anna Andreyevna Gorenko Russian poet recognized at her death as the greatest woman poet in Russian literature.
Akhmatova began writing verse at age 11 and at 21 joined a group of St. Petersburg poets, the Acmeists, whose leader, Nikolay Gumilyov, she married in 1910. They soon traveled to Paris, immersing themselves for months in its cultural life. Their son, Lev, was born in 1912, but their marriage did not last (they divorced in 1918). The Acmeists, who included notably Osip Mandelshtam, were associated with the new St. Petersburg journal Apollon (1909–17; “Apollo”) and such poets of the older generation as Innokenty Annensky and Mikhail Kuzmin, who stood apart from the dominant Symbolist poets of the day. Partly in response to the manifestos of the Russian Futurists (1912–13), the young poets founded Acmeism, a school that affirmed “beautiful clarity” (Kuzmin's term) in place of the vagueness and abstractness of Russian Symbolism. Codifying their own poetic practice, Acmeists demanded concrete representation and precise form and meaning—combined with a broad-ranging erudition (Classical antiquity, European history and culture, including art and religion). To these Akhmatova added her own stamp of elegant colloquialism and the psychological sophistication of a young cosmopolitan woman, fully in control of the subtle verbal and gestural vocabulary of modern intimacies and romance. A small detail could evoke a whole gamut of emotions (“You are drawing on my soul like a drink through a straw”). Her first collections, Vecher (1912; “Evening”) and Chyotki (1914; “Rosary”), especially the latter, brought her fame and made her poetic voice emblematic of the experience of her generation. Her appeal stemmed from the artistic and emotional integrity of her poetic voice as well as from her poetic persona, further amplified by her own striking appearance. Akhmatova's principal motif is frustrated and tragic love expressed with an intensely feminine accent and inflection entirely her own.
During World War I and following the Revolution of 1917, she added to her main theme some civic, patriotic, and religious motifs but did not sacrifice her personal intensity or artistic conscience. Her artistry and increasing control of her medium were particularly prominent in her next collections: Belaya staya (1917; “The White Flock”), Podorozhnik (1921; “Plantain”), and Anno Domini MCMXXI (1921). The broadening of her thematic range, however, did not prevent the communist cultural watchdogs from proclaiming her “bourgeois and aristocratic” and condemning her poetry for its narrow preoccupation with love and God, even as her standing as a premier poetic voice of the generation was being affirmed by major critical authorities of the 1920s (e.g., Korney Chukovsky and Boris Eikhenbaum, who in 1922 coined the definition of Akhmatova's poetic persona as a blend of “a harlot and a nun”). The execution in 1921 of her former husband, Gumilyov, on trumped-up charges of participation in an anti-Soviet conspiracy (the Tagantsev affair) further complicated her position. In 1923 she entered a period of almost complete poetic silence and literary ostracism, and no volume of her poetry appeared in the Soviet Union until 1940. Her public life was now limited to her studies of Aleksandr Pushkin.
The 1930s were especially hard for Akhmatova. Her son, Lev Gumilyov (1912–92), and her third husband (she was married from 1918 to 1928 to the Assyriologist Vladimir Shileiko), art historian and critic Nikolay Punin (1888–1953), were arrested for political deviance in 1935. Both were soon released, but her son was arrested again in 1938 and subsequently served a five-year sentence in the Gulag. Her friend Mandelshtam was arrested
В автобиографии, озаглавленной “Коротко о себе”, Анна Ахматова писала: “Я родилась 11(23) июня 1889 года под Одессой (Большой Фонтан). Мой отец был в то время отставной инженер-механик флота. Годовалым ребенком я была перевезена на север – в Царское Село. Там я прожила до шестнадцати лет. Мои первые воспоминания-царско-сельские: зеленое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пестрые лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в “Царско-сельскую оду”.
Каждое лето я проводила под Севастополем, на берегу Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление этих лет-древний Херсонес, около которого мы жили. Читать я училась по азбуке Льва Толстого.
В пять лет, слушая, как учительница занималась со старшими детьми, я тоже начала говорить по-французски. Первое стихотворение я написала, когда мне было одиннадцать лет. Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина (“На рождение порфирородного отрока”) и Некрасова (“Мороз Красный нос”).
Эти вещи знала наизусть моя мама. Училась я в Царско-сельской женской гимназии…”.
…женщина с прозрачными глазами
(Такой глубокой синевы, что море
Нельзя не вспомнить, поглядевши в них),
С редчайшим именем и белой ручкой,
И добротой, которую в наследство
Я от нее как будто получила,
Ненужный дар моей жестокой жизни…
В родне матери были люди, причастные к литературе. Например, ныне забытая, а когда-то известная Анна Бунина (1794-1829), названная Анной Ахматовой “первой русской поэтессой”, приходилась теткой отцу матери, Эразму Ивановичу Стогову, оставившему небезынтересные “Записки”, опубликованные в свое время в “Русской старине” (1883.-№№1-8).
Инна Эразмовна, мать Анны Ахматовой, вела свой род по женской линии от татарского хана Ахмата.
“Моего предка хана Ахмата,-писала Анна Ахматова, – убил ночью в его шатре подкупленный русский убийца, и этим, как повествует Карамзин, кончилось на Руси монгольское иго. В этот день, как в память о счастливом событии, из Сретенского монастыря в Москве шел крестный ход. Этот Ахмат, как известно, был чингизидом.
Одна из княжон Ахматовых-Прасковья Егоровна – в XVIII веке вышла замуж за богатого и знатного сибирского помещика Мотовилова. Егор Мотовилов был моим прадедом. Его дочь Анна Егоровна-моя бабушка. Она умерла, когда моей маме было 9 лет, и в честь ее меня назвали Анной…”
Следует еще упомянуть, что мать Анны Ахматовой в молодости была каким-то образом причастна к деятельности “Народной воли”.
Об отце, по-видимому, всегда несколько отдаленном от семьи и мало занимавшемся детьми, Ахматова почти ничего не написала, кроме горьких слов о развале семейного очага после его ухода. “В 1905 году мои родители расстались, и мама с детьми уехала на юг. Мы целый год прожили в Евпатории, где я дома проходила курс предпоследнего класса гимназии, тосковала по Царскому Селу и писала великое множество беспомощных стихов…”
О быте семьи известно очень мало-по-видимому, он мало чем отличался от образа жизни более или менее обеспеченных семей Царского Села. Довольно подробно Ахматова описала лишь свою комнату в старом Царскосельском доме, стоявшем на углу Широкой улицы и Безымянного – переулка: “…окно на Безымянный переулок… который зимой был занесен глубоким снегом, а летом пышно зарастал сорняками-репейниками, роскошной крапивой и великанами-лопухами… Кровать, столик для приготовления уроков, этажерка для книг.
Свеча в медном подсвечнике (электричества еще не было). В углу-икона. Никакой попытки скрасить суровость, обстановки – безд, выш, откр…”
В Царском Селе, писала она дальше, “делала все, что полагалось в то время благовоспитанной барышне. Умела сложить по форме руки, сделать реверанс, учтиво и коротко ответить по-французски на вопрос старой дамы, говела на Страстной в гимназической церкви. Изредка отец… брал с собой в оперу (в гимназическом платье) в Мариинский театр (ложа).
Бывала в Эрмитаже, в Музее Александра III’. Весной и осенью в Павловске на музыке – Вокзал… Музеи и картинные выставки… Зимой часто на катке в парке…”
Когда отец узнал, что дочь пишет стихи, он выразил неудовольствие, назвав ее почему-то “декадентской поэтессой”. По сохранившимся в памяти отца представлениям, заниматься дворянской дочери стихами, а уж тем более их печатать совершенно недозволительно. “Я была овца без пастуха,-вспоминала Ахматова в разговоре с Лидией Чуковской.-И только семнадцатилетняя шальная девчонка могла выбрать татарскую фамилию для русской поэтессы… Мне потому пришло на ум взять себе. псевдоним, что папа, узнав о моих стихах, сказал: “Не срами мое имя”.-И не надо мне твоего имени!-сказала я…”
Время детства Анны Ахматовой пришлось на самый конец XIX века. Впоследствии она чуть наивно гордилась тем, что ей довелось застать краешек столетия, в котором жил Пушкин.
Когда по улицам Царского Села двигалась порой пышная похоронная процессия и за гробом шли какие-то важные старики и старухи, это, как она позднее написала, всегда были похороны “младших современников Пушкина”, а значит, и прощание с XIX веком. Конечно, такие мысли не приходили тогда в голову, маленькой девочке, с любопытством и страхом взиравшей на маскированных лошадей, на светильники, которые держали сопровождавшие катафалк, но что-то связанное именно с прощанием и уходом навсегда осталось в ее памяти, когда она думала о своих первых царско-сельских впечатлениях.
Через много лет Ахматова не раз-и в стихах, и в прозе-вернется к Царскому Селу. Оно, по ее словам, то же, что Витебск для Шагала – исток жизни и вдохновения.
Этой ивы листы в девятнадцатом веке увяли,
Чтобы в строчке стиха серебриться свежее в стократ.
Одичалые розы пурпурным шиповником стали,
А лицейские гимны все так же заздравно звучат.
Полстолетья прошло… Щедро взыскана дивной судьбою,
Я в беспамятстве дней забывала теченье годов, –
И туда не вернусь! Но возьму и за Лету с собою
Очертанья живые моих царско-сельских садов.
Этой ивы листы в девятнадцатом веке увяли…
В Царском Селе она любила не только огромные влажные парки, статуи античных богов и героев, дворцы, Камелонову галерею, пушкинский Лицей, но знала, отчетливо помнила и стереоскопически выпукло воспроизвела через много лет его “изнанку”: казармы, мещанские домики, серые заборы, пыльные окраинные улочки…
…Там солдатская шутка
Льется, желчь не тая…
И махорки струя.
Драли песнями глотку
И клялись попадьей,
Пили допоздна водку,
Ворон криком прославил
Этот призрачный мир…
А на розвальнях правил
Но божеством Царского Села, его. солнцем был для юной гимназистки Ани Горенко, конечно, Пушкин. Их сближало тогда даже сходство возраста: он-лицеист, она – гимназистка, и ей казалось, что его тень мелькает на дальних дорожках парка.
Когда-то Гете советовал: если хочешь понять душу поэта, поезжай в его страну. Он имел в виду родину как страну детства. Ведь детство и юность чаще всего действительно определяют голос просыпающейся Музы.
Но в стране детства и юности Анны Ахматовой-параллельно и одновременно с Царским Селом-были и другие места, значившие для ее поэтического сознания очень много.
В одной из автобиографических заметок она писала, что Царское Село, где проходил гимназический учебный год, то есть осень, зима и весна, чередовалось у нее со сказочными. летними месяцами на юге-“у самого синего моря”, главным образом вблизи Стрелецкой бухты у Севастополя. А 1905 год полностью прошел в Евпатории; гимназический курс в ту зиму осваивала на дому-из-за болезни: обострился туберкулез, этот бич всей семьи. Зато любимое море шумело все время рядом, оно успокаивало, лечило и вдохновляло.
Она тогда особенно близко узнала и полюбила античный Херсонес, его белые руины, словно остановившие бег времени. Там на горячих камнях быстро скользили ящерицы и свивались в красивые кольца маленькие тонкие змейки. Эти камни когда-то видели, возможно, ^Одиссея и его спутников, а Черное море выплескивало волны с той же мерностью гекзаметра, что и Средиземное, подсказав – . шее этот великий размер слепому Гомеру.
Дыхание вечности, исходившее от горячих камней и столь же вечного, нерушимого неба, касалось щек и рождало мысли, эхо которых будет отдаваться в ее творчестве долгие годы – вплоть до старости. Херсонес и Черное море странным образом не отрицали и даже не затмевали Царского Села – ведь дух Пушкина был и здесь, а его “античная” лирика, анакреонтика тоже приходили на ум, как что-то странно неотрывное от этих мест.
Она научилась плавать и плавала так хорошо, словно морская стихия была для нее родной.
Мне больше ног моих не надо,
Пусть превратятся в рыбий хвост!
Плыву, и радостна прохлада,
Белеет тускло дальний мост…
…Смотри, как глубоко ныряю,
Держусь за водоросль рукой,
Ничьих я слов не повторяю
И не пленюсь ничьей тоской…
Мне больше ног моих не надо…
Если перечитать ее ранние стихи, в том числе и те, что собраны в первой книге “Вечер”, считающейся насквозь петербургской, то мы невольно удивимся, как много в них южных, морских реминисценций. Можно сказать, что внутренним слухом благодарной памяти она на протяжении всей своей долгой жизни постоянно улавливала никогда полностью не замиравшее для нее эхо Черного моря. В своей первой поэме-“У самого моря”, написанной в 1914 году в усадьбе Слепнево (Тверская губ.), она воссоздала поэтическую атмосферу Причерноморья, соединив ее со сказкой о любви:
Бухты изрезали низкий берег,
Все паруса убежали в море,
А я сушила соленую косу
За версту от земли на плоском камне.
Ко мне приплывала зеленая рыба,
Ко мне прилетала белая чайка,
А я была дерзкой, злой и веселой
И вовсе не знала, что это – счастье.
В песок зарывала желтое платье, .
Чтоб ветер не сдул, не унес бродяга,
И уплывала далеко в море,
На темных, теплых волнах лежала.
Когда возвращалась, маяк с востока
Уже сиял переменным светом,
И мне монах у ворот Херсонеса Говорил:
Что ты бродишь ночью?
…Я с рыбаками дружбу водила.
Под опрокинутой лодкой часто
Во время ливня с ними сидела,
Про море слушала, запоминала,
Каждому слову тайно веря.
И очень ко мне рыбаки привыкли
. Если меня на пристани нету,
Старший за мною слал девчонку,
И та кричала: “Наши вернулись!
Нынче мы камбалу жарить будем”…
Обожженная солнцем, ставшая черной, с выгоревшей косой, царско-сельская гимназистка с наслаждением сбрасывала с себя манерные условности Царского Села, все эти реверансы, чинность, благовоспитанность, став, как она сама себя назвала в поэме, “приморской девчонкой”. Юг, подаривший ей ощущение воли, свободы, странным образом перемешанное с чувством вечности и кратковременности человеческой жизни, действительно никогда не уходил из ее поэтической памяти. Даже в “Реквиеме”-поэме о страшных годах репрессий в Ленинграде-она вспомнила о нем с присущим ей мужеством и печалью. В поэтической топонимике Ахматовой занял свое место и Киев, где она училось в последнем классе Фундуклеевской гимназии, где в 1910 году вышла замуж за Николая Гумилева, где написала великое множество стихов и окончательно-что очень важно!-почувствовала себя поэтом.
Правда, Ахматова как-то сказала, что не любила Киева, но если говорить объективно и точно, она, скорее всего, не любила свое тогдашнее бытовое окружение – постоянный контроль со стороны взрослых (и это после херсонесской вольницы!), мещанский семейный уклад. И все же Киев навсегда остался в ее творческом наследии прекрасным и стихами:
Древний город словно вымер,
Странен мой приезд.
Над рекой своей Владимир
Поднял черный крест.
Липы шумные и вязы
Звезд иглистые алмаза
К богу взнесены.
Путь мой жертвенный и славный
И со мной лишь ты, мне равный,
Древний город словно вымер…
И все же главнейшее и даже определяющее место в жизни, творчестве и судьбе Ахматовой занял, конечно, Петербург. Не случайно Ахматову называли истинной петербуржанкой – представительницей именно петербургской школы. Петербург стал ее подлинной духовной, родиной. Ахматовская поэзия, строгая и классически соразмерная, во многом глубоки родственна самому обличу города-торжественным разворотам его. улиц и площадей, плавной симметрии знаменитых набережных, окаймленных золотой каллиграфией фонарей, мраморным и гранитным дворцам, его – бесчисленным львам, крылатым грифонам, египетским сфинксам, античным атлантам, колоннадам, соборам, морским рострам и блистающим шпилям. Петербургский архитектурный стиль, ярко отразившийся в облике всего русского искусства, не только в архитектуре, но и в словесности, зримо выявился в поэзии Ахматовой: он, можно сказать, предопределил ее духовно-поэтический мир, то есть образность, метрику, мелодику, акустику и многое-многое другое. “Город славы и беды”-так называла она Петербург, а затем и Ленинград, и оба эти слова вполне приложимы к автору “Вечера”, “Реквиема” и “Поэмы без героя”.
В такие часы город, кажется, снится самому себе. Огромный и плоский людской архипелаг, едва возвышающийся над водой и лишь слегка прикрепленный неверными якорями к своим не считанным островам, словно вот-вот поднимет паруса петровских туманов, чтобы отплыть
По Неве иль против теченья.
Поэма без героя
Не случайно так часто Ахматова любила подходить в своих стихах к самому краю сна или яви, чтобы прислушаться к давно отзвучавшим шагам и наедине с собой и словом внять тому безмолвию, когда
Только зеркало зеркалу снится,
-Тишина тишину сторожит…
Поэма без героя
Однако стих Ахматовой, как мы неоднократно увидим, все же никогда не соскальзывал ни в невнятицу, ни в бред, ни в ирреальность, достаточно “модные” в поэзии первых десятилетий нашего столетия. Ахматова, как и Блок, обладала точным и реалистичным. зрением и потому постоянно испытывала потребность ощутить в зыбкой мерцательности окружавшей ее атмосферы нечто все же вполне твердое и надежное. Лирика Ахматовой чуть ли не с самого начала заключила в себе оба лика города; его волшебство и-каменность, туманную импрессионистичную размытость и – безупречную рассчитанность всех пропорций и объемов. В ее стихах они непостижимым образом сливались, зеркально перемежаясь и таинственно пропадая друг в друге. “Петербург,-писала она,-я начинаю помнить очень рано-в девяностых годах. Это в сущности Петербург Достоевского.
Это Петербург дотрамвайный, лошадиный, коночный, грохочущий и скрежещущий, .лодочный, завешанный с ног до головы вывесками, которые безжалостно скрывали архитектуру домов. Воспринимался он особенно свежо и остро после тихого и благоуханного Царского Села. Внутри Гостиного двора тучи голубей, в угловых нишах галерей большие иконы в золоченых окладах и неугасимые лампады. Нева-в судах.
Много иностранной. речи на улицах. В окраске домов очень много красного (как Зимний), багрового, розового и совсем не было этих бежевых и серых колеров, которые теперь так уныло сливаются с морозным паром иди ленинградскими сумерками… Дымки над крышами.
Петербургские голландские печи… Петербургские пожары в сильные морозы. Барабанный бой, так всегда напоминающий казнь. Санки с размаху. о тумбу на горбатых мостах, которые теперь почти лишены своей горбатости. Последняя ветка на островах всегда напоминала мне японские гравюры.
Лошадиная обмерзшая в сосульках морда почти у вас на плече. Зато какой был запах мокрой кожи в извозчичьей пролетке с поднятым верхом во время дождя. Я почти что все “Четки” сочинила в этой обстановке, а дома только записывала уже готовые стихи…” Как видим, художническая память Ахматовой была на редкость острой.
Характерно, что она видела и запоминала. и переносила в стих все многоразличные приметы окружающей жизни. Поэзия и проза великого города были нераздельны в ее стихах. Ахматовские стихи, “где каждый шаг-секрет”, где “пропасти. налево и направо”, в которых ирреальность, туман и зазеркалье сочетались с абсолютной психологической и даже бытовой, вплоть до интерьера,. достоверностью, заставляли говорить о “загадке Ахматовой”.
Какое-то время даже казалось, что так, как она, вообще не писал никто. и никогда. Лишь постепенно увидели, что лирика Ахматовой имеет глубокие и широко разветвленные корни, уходящие не только в русскую классическую поэзию, но и в – психологическую прозу Гоголя и Толстого, а также активно захватывает целые пласты общемировой словесной культуры. Поэзия Анны Ахматовой возникла в лоне так называемого “Серебряного века”, – так стали со временем называть первые десятилетия XX века, оставив высокий титул “золотого века” для классического XIX столетия. Эта эпоха в нашей официальной литературной науке долгие десятилетия почти игнорировалась, как время реакции и декадентства, будто бы почти ничего не давшая русскому искусству. На самом деле 10-е годы были на редкость богатыми во всех областях художественного творчества-в литературе, живописи, балете, музыке…
Ахматова в заметке “1910-е годы” писала: “10-й год-год кризиса символизма, смерти Льва Толстого и Комиссаржевской. 1911-год Китайской революции, изменившей лицо Азии, и год блоковских записных книжек, полных предчувствий… – Кто-то недавно сказал при мне: “10-е годы-самое бесцветное время”. Так, вероятно, надо теперь говорить, но я все же ответила: “Кроме всего прочего, это время Стравинского и Блока, Анны Павловой и Скрябина, Ростовцева и Шаляпина, Мейерхольда и Дягилева”… Ахматова в 10-е годы, когда публиковались (с 1907 года) ее первые стихи и вышла первая книга (“Вечер”,.1912), оказалась рядом не только с автором “Соловьиного сада”, навсегда оставшимся для нее богом, но и с целым сонмом крупных и ярких поэтических миров-с Брюсовым, Бальмонтом, Белым, Сологубом, Вяч. Ивановым, – Волошиным, Гумилевым, а вскоре с Маяковским, Мандельштамом, Цветаевой, Клюевым, Есениным.
Она безусловно многое взяла от своего ярко талантливого “серебряного века”-прежде всего необычайно и виртуозно развитую словесную культуру, а также и самый дух новаторства, в высшей степени свойственный как наиболее крупным символистам, так и возникшим вскоре другим поэтическим школам и направлениям, пришедшим на смену символистской поэзии.
Анна Андреевна Ахматова – известная поэтесса, или как принято ее называть, поэт периода Серебряного века в русской литературе. Вопреки расхожему мнению о том, что поэзия Ахматовой имела исключительно любовную направленность, она часто затрагивала и другие темы – Родины, патриотизма, поэта и общества. Стиль изложения у Ахматовой отличался простотой, четкостью и реалистичностью, присущей русским литературным классикам 19-20 веков.
Особенностью лирики Ахматовой является ее драматургичность, напряженность, что достигается постепенным повышением интонации стиха. Чередование диалогов с монологами почти кинематографически оживляет описываемое действие.
Происхождение и ранние годы
Настоящая фамилия Анны Ахматовой – Горенко. Ахматовой она стала потому, что отец не хотел, чтобы фамилия его была постоянно на слуху из-за литературных увлечений дочери. Ахматова – фамилия ее прабабушки, имевшей ордынские корни.
Супруги Горенко с детьми
Родилась Анна Андреевна Ахматова 11 июня 1889 года в одном из районов Одессы. Отец, Андрей Антонович Горенко, имел дворянские корни и ранее служил инженером-механиком на флоте. Мать Ахматовой, Инна Эразмовна, была наследницей огромного состояния, занималась воспитанием шестерых детей.
В 1990 году отец получил новое назначение по службе, и семья Горенко переехала в Царское село. Детские и отроческие годы Анна провела в месте, где еще витал дух юного Пушкина.
Образование
По воспоминаниям самой Ахматовой, читать она выучилась по азбуке Толстого, а французскому языку – наблюдая за уроками старших детей. В 1900 году Анна поступила учиться в Мариинскую гимназию. Первое стихотворение было написано ею в тот же период. В это же время состоялось ее знакомство с Николаем Гумилевым – ее будущим первым мужем. После развода родителей шестнадцатилетняя Анна с матерью отправляются в Евпаторию. Но там семья задерживается ненадолго и переезжает в Киев. В этом городе Анна заканчивает гимназическое обучение.
В 1908 году Анну увлекла юриспруденция, и она продолжила образование на Высших женских курсах. Вскоре поняв, что был сделан неправильный выбор, она оставляет скучную юриспруденцию и уезжает в Петербург. Здесь она начинает заниматься на историко-литературных курсах Н.П. Раева.
Творчество
Все эти годы не прекращается переписка с Н. Гумилевым, имя которого уже блистало в литературном сообществе. В 1910 году молодые люди обвенчались и отправились в Париж.
Возвратившись в Петербург, Гумилев представил жену знаменитым литераторам. В 1911 году при его содействии печатаются первые сочинения Ахматовой. Пишет она в стиле новомодного течения – акмеизм.
С середины двадцатых годов Анной заинтересовалось НКВД. Ее стихи подвергаются строгой цензуре, а потом и вовсе перестают издаваться. Поэтессу обвиняют в распространении провокационных концепций, и ставят клеймо антикоммуниста.
Гумилев и Ахматова с сыном Левой
Всю войну Ахматова провела в Ташкенте. Во время эвакуации выходит сборник ее стихов. В 1945 году Анна Андреевна вернулась в Ленинград и через некоторое время перебралась в Москву.
Поэтесса постепенно оправляется от ударов судьбы и пытается наладить новую жизнь. Ее начинают печатать, еще одним радостным событием стало освобождение сына. Но уже в 1946 году Союз писателей вновь осудил ее творчество, а в 1949 – снова был арестован сын, получивший десятилетний лагерный срок.
Отрывок из поэмы
Поэма без героя А.А. Ахматова
Так под кровлей Фонтанного Дома,
Где вечерняя бродит истома
С фонарем и связкой ключей,
Я аукалась с дальним эхом,
Неуместным смущая смехом
Непробудную сонь вещей,
Где, свидетель всего на свете,
На закате и на рассвете
Смотрит в комнату старый клен
И, предвидя нашу разлуку,
Мне иссохшую черную руку,
Как за помощью тянет он.
Но земля под ногой гудела
И такая звезда глядела
В мой еще не брошенный дом
И ждала условного звука…
Это где-то там – у Тобрука,
Это где-то здесь – за углом.
Главные произведения
Многие стихи поэтессы получили мировое признание. Почти каждое было написано по какому-либо поводу из событий ее собственной жизни.
Музей Ахматовой в Санкт-Петербурге
Последние годы
Анна Ахматова умерла в возрасте 76 лет, 5 марта 1966 года, находясь в Домодедово. Хронический туберкулез и длительное лечение подорвали ее здоровье. Похоронили великую поэтессу в Комаровском некрополе близ Ленинграда.
Хронологическая таблица (по датам)
Интересные факты
- первое стихотворение было написано в 11 лет;
- поэтесса всю жизнь вела дневник, но обнаружен он был спустя много лет после ее смерти;
- найдя во время прогулки по Царскосельскому саду булавку в форме лиры, она была уверена в том, что это Пушкин подает ей знак и одобряет выбранный ею путь;
- Ахматова выросла в семье, которая не имела книг, мать читала ей Державина по памяти;
- Многие произведения Ахматовой не разрешали публиковать еще долгие годы после ее смерти.
Память о поэтессе
Имя Ахматовой было присвоено одному из кратеров Венеры.
Множество улиц названо в честь поэтессы в разных городах бывшего СССР.
Памятник на Сицилии, Италия.
Парк Анны Ахматовой есть в Севастополе.
В Киеве установлен монумент в память об А. Ахматовой.
Барельефы, памятники, мемориальные доски в Москве, Санкт-Петербурге, Одессе.
Читайте также: