Амба американцы и коммунисты кратко
Обновлено: 04.07.2024
Но каким, собственно, высказыванием является тезис об универсальности господства? Какие гарантии свойственны этому высказыванию? Следовательно, каков его логический статус? Смысл последующих рассуждений — внести небольшой вклад в эти проблемы.
Если мы не будем эту и объективно, и методически в равной степени важную проблему отдавать на откуп тавтологиям в дефинициях, то останется лишь один способ определенного гарантирования тезиса об универсальности. Прежде всего, мы должны его постулировать и работать с ним в наших исследованиях как с постулатом 837 . Но одновременно мы должны искать случаи, в которых постулат, очевидно, не действует, то есть пытаться его опровергнуть. Если найдется хотя бы одно общество, которому фактически неведомы структуры господства, то постулат станет шатким, и нам придется от него отказаться. Итак, вопрос таков (если дозволена ирония предвосхищающего ответа): где находится Утопия?
Утверждения об отсутствии господства встречаются издавна. В той мере, в какой они соотносятся с реальными обществами, они, по существу, распадаются на три категории:
3. Господство: рыночный строй. Иное, более современное и важное противопоставление касается структур господства и рыночных структур, то есть управляемых и самоуправляемых социальных связей. Эксплицитно оно проводится редко, а имплицитно — весьма часто 841 , и всегда сводится к указанию на то, что существуют социальные единицы, которые (вообще или как правило) обходятся без осознанно руководящего вмешательства инстанций господства. В таких представлениях либеральная экономическая теория, марксистские упования и кибернетика могут образовать взрывную смесь; в то же время три этих рубрики обозначают школы, представители каковых любят противопоставлять господству социальное самоуправление.
Конечно, в этнологической литературе можно обнаружить и племена, где отсутствие господства производит еще более убедительное впечатление, чем у амба. И все-таки мы можем взять именно это племя в качестве отправной точки для анализа вопроса о том, что, собственно, имеется в виду, когда речь идет о саморегулирующихся обществах и что эти утверждения значат для постулата об универсальности господства.
Но это лишь первый шаг интересующего нас анализа. Значительно дальше ведет уже вопрос: так что же вообще решается благодаря господству? А именно, какие нормы устанавливаются, проводятся в жизнь и навязываются силой 847 ?
Эти вопросы приводят нас к странному положению вещей.
Значит, своеобразие структуры господства, каковую у амба считают образцовой, состоит в том, что здесь господство понимается в значительной степени лишь в исполнительном и судебном смыслах. Впрочем, это и есть возможная дефиниция традиционного общества. Правда, такая характеристика не избавляет нас от необходимости ответить на дальнейший вопрос: очевидно, исполнительная власть и юрисдикция могут быть действенными лишь тогда, когда есть нормы, которые проводятся в жизнь и принуждаются к выполнению. Речь и шла о таких нормах, и притом о нормах общей культуры племени амба. Но откуда же берутся такие нормы, если нет нормообразующей инстанции? Этот вопрос приводит нас к новому и, возможно, центральному аспекту структуры господства в сегментарных обществах.
Многие этнологические доклады в какой-то точке выходят за рамки описания реального, к мифу 848 . Ведь историю у бесписьменных народов вряд ли можно написать на достаточной материальной основе; но, кроме того, еще вопрос, можно ли вообще у этих народов говорить об истории в нашем смысле — и это является вопросом как раз по объясняемой здесь причине: история нормообразования, то есть осознанного изменения вместо воспроизводства того, что уже всегда было, нераспознаваема. При этом миф о великом прошлом зачастую с реальностью не связан. И вот, может оказаться, что этот миф представляет, так сказать, невидимую половину структур господства в простых обществах, а именно — ту часть, что соотносится с установлением норм. На нашем примере этот тезис невозможно обосновать без ограничений. И все-таки в изложении Уинтера есть следующий поучительный пассаж:
Эта цитата сообщает нам много интересного. Из нее мы, по крайней мере, имплицитно узнаем, что для многих амба существует притязание на центральную царскую власть, очевидно, сопряженное с родом Бабито. Как бы там ни было, возможно, что социальная идентичность амба, а тем самым — и их законы, связаны с этим царским притязанием и из него выводятся. В таком случае собрание жителей деревни предстает как исполнительная власть некоего воображаемого центра господства, а миф о героях — как активный элемент одной из современных структур господства.
Но ведь мы узнаем и кое о чем еще, а именно — об условиях, при которых в ситуации, столь укрепившейся с помощью традиций, может наступить радикальное изменение — о внешней угрозе, о понимании ограниченности системы, об индивидуальных амбициях — а также о предпосылках этого изменения и правилах его протекания. Если Уинтер прав, простые общества сегментарного типа вообще способны радикально изменяться лишь посредством учреждения центральных инстанций господства 850 . Говоря кратко и почти формульно: радикальное изменение требует установления новых норм. Установление же новых норм, со своей стороны, требует существования центральных инстанций господства (и предположительно — более отчетливой артикулированности структуры политических должностей и институтов). Но ведь это означает и обратное: там, где мы не находим таких центральных инстанций господства, радикальное изменение исключено. Сегментарные системы и децентрализованные структуры господства лишь возможны в обществах, которые не знают и не желают постоянных и живых изменений.
Рисмен имеет в виду, что властная поза, каковую экономические лидеры время от времени еще афишируют, уже не защищена реальной волей к осуществлению власти, — и добавляет, что это касается не только лидеров экономики, но еще военных и политиков.
Факт, что нечто происходит, а общественная жизнь идет своим чередом, не свидетельствует о том, что кто-то сидит у рубильника и пускает все это в ход. Парадоксально говоря, чтобы нечто произошло, не надо ничего делать; то есть и без продуктивных инициатив жизнь социальных единиц продолжается. В этом смысле общества могут быть саморегулирующимися; к примеру — по Рисмену — это касается современного американского общества 853 . Однако же, это верно, только если предполагать, что некогда существовало руководство, запустившее вещи в ход 854 **. Иначе говоря: в ощутимой властной структуре нет необходимости, если и пока мы отказываемся от того, чтобы остановить ход вещей, или же — возможность, не упомянутая Рисменом, но добавленная в вышеприведенную цитату, — пустить их в другом направлении. Если мы пустим вещи на самотек, если мы будем довольствоваться значимыми, уже наличествующими нормами, то будет также возможно в значительной степени децентрализовать структуру господства и довериться саморегулирующимся рыночным процессам. Аморфные или сегментарные структуры господства представляют собой одну сторону медали, а другая ее сторона — социальные структуры, изменяющиеся весьма медленно и без значительных перемен направления. Описание сегментарной организации племени амба, как и описание аморфной политической структуры американцев, в известном смысле относится к обществам застоя.
Теперь кажется, что существование или фиктивность законодателя, в форме ли царя героев у истоков истории общества, или же в форме отца законодательства, представляет собой необходимую составную часть еще и сегментарной структуры господства. Если эта видимость не обманчива, то она свидетельствует о том, что структуры господства являются не только общеисторическими, но и в определенном смысле даже логически неизбежными: мы не можем помыслить общество, не подумав тотчас же о господстве. Не существует общественного договора без такого договора о господстве, который обосновывает полномочия по установлению норм. Общество есть нормирование, а для установления норм и принуждения к их выполнению требуется господство. Такие формулировки не слишком далеки от тавтологических игр с понятиями 855 . Это еще одна причина, в силу коей я хотел бы опять-таки не абстрактно проследить мысль о логической необходимости связи между господством и обществом, а еще раз выбрать, вероятно, нечто ошеломляющее — пример с утопией отсутствия господства. Утопические проекты, сделанные по политическим мотивам или из страсти к литературе, — явление не новое; вдобавок, за последние столетия и десятилетия они приумножились. И вот, если теперь мы вычтем негативные утопии а-ля Хаксли и Оруэлл, то можно будет сказать, что множество утопий основано на принципе выдумывания общества без господства. В более осторожной формулировке: существуют утопии, пытающиеся мысленно устранить из человеческих обществ элемент господства. Сюда же относится и, естественно, задуманная не как утопия Марксова идея бесклассового общества. При более точной проверке выясняется, что фантазии авторов таких утопий об отсутствии господства не удалось осуществить свои намерения — и поэтому напрашивается вывод, что универсальность господства логически необходима как минимум потому, что возможности литературной и политической фантазии до сих пор не досягают до отсутствия господства. Пока еще никто не смог представить себе общество без господства.
Эта формулировка необходима для того, чтобы подчеркнуть бросающуюся в глаза историческую неловкость попытки Маркса. Разумеется, Маркс многократно раскрывал дурное воздействие структуры господства в капиталистическом обществе его времени. К тому же, его анализ классового характера государства вполне основателен. Но при своей антипатии к буржуазно-капиталистическому обществу его времени, к его государству и к его структуре господства Маркс не разглядел обобщенного или принципиального воздействия господства в человеческих обществах: если нормы не устанавливаются, не изменяются и не отменяются, то социальные структуры застывают в плену традиции, относительно коей следует как минимум сомневаться, действительно ли она доросла до всех ситуаций новизны. Устранение господства как полномочия на установление норм означает стабилизацию общества в таком состоянии, когда нормы устанавливаются в последнюю очередь. Поэтому от трансформации господства во всего-навсего управление — безразлично, центральное или децентрализованное — выигрывают лишь те, кто стремится упразднить историчность обществ, остановить изменения.
Я не ставил здесь вопроса о том, возможна ли вообще такая трансформация господства в управление или ассоциацию (пользуясь терминологией марксистов) в современном индустриально-экономическом обществе. Но ведь хотя бы до сих пор приведенные примеры коммунистических обществ дают здесь однозначно отрицательный ответ: в этих странах нормы устанавливаются и изменяются гораздо решительнее, чем в парламентских демократиях — уже потому, что нехватка институционального контроля превращает легитимность зигзагообразного курса в единственную возможность политического развития. Но в коммунистическом утопическом мышлении эта трансформация сплошь и рядом обладает внутренней логикой: пролетарской революции предстоит стать последней революцией в истории. Вместе с антагонизмами капиталистического общества в ней упраздняются все антагонизмы истории. А это означает, что в послереволюционном обществе в социальном изменении, собственно, уже нет необходимости. Совершенное общество больше не нуждается в изменении. Поэтому ему нет необходимости устанавливать новые нормы. Для него достаточно с помощью управления и юриспруденции вновь и вновь применять раз и навсегда значимые нормы и тем самым постепенно приспосабливать их к новым ситуациям.
Но все три элемента господства задействованы отнюдь не во всяких исторических условиях. В исторических ситуациях акценты могут расставляться весьма по-разному. Вероятно, в зависимости от подчеркивания нормосохраняющего, норморазвертывающего или нормоустанавливающего аспекта, можно различать даже три типа обществ, имеющих известную аналогию с Веберовыми типами господства, но характерным образом от них отличающихся 863 : соотнесенное с прошлым общество с преобладанием нормосохраняющих, то есть правовых или квазиправовых институций; соотнесенное с настоящим общество с преобладанием нормоприменяющих институций, прежде всего, в форме сенатов, советов старейшин и т. п.; соотнесенное с будущим общество, которое возводит в принцип установление новых норм и поддержание активности в необходимых для этого институциях. Как бы там ни было, господство может представать в исторических обществах редуцированным к определенным элементам; практическая реализация господства и необходимых для этого учреждений в полном объеме ведома не всем обществам.
Правда, воплощение господства предположительно следует неким исключающим правилам. Поэтому, по меньшей мере неправдоподобно, если обществу знакомы нормоустанавли-вающие институции, но в то же время в нем нет институций нормораскрывающих и нормосохраняющих 864 . Скорее, возможность воплощения форм господства следует избранной здесь последовательности: существуют общества, в значительной степени ограниченные нормосохраняющими задачами; такие, которые, наряду с сохранением, признают еще и приспособление и применение норм; наконец, такие, где признаются все три задачи осуществления господства.
Между тем, независимо от содержания и возможности его опровержения остается методическая проблема: что мы выигрываем, указывая на универсальность господства? Разве это указание, подобно любым универсальным высказываниям, не является по сути иррелевантным и, во всяком случае, весьма далеким от любой теории? Против аргументов такого рода имеются возражения, и три из них, по-моему, имеют особое значение.
Однако методически важнейшим является третье следствие доказательства универсальности господства, а именно, то, что наши постановки вопросов благодаря этому постулату определенным образом изменяются. Мы задаем не вопрос: существуют ли в том или ином обществе отношения господства? И не такой: существует ли еще господство? А такие: в каких аспектах в исторических обществах изменились отношения господства? Какие существуют типичные формы господства, и что из этих форм следует для конфликтов вокруг господства, систем социального расслоения и т. д.? На основании тезиса об универсальности вопросы, касающиеся существования отношений господства, становятся праздными; вместо них на передний план выступают модальности господства. Но это уже путь от паратеории к теории.
Черные списки неблагонадежных, массовые увольнения, постоянные угрозы заговором против государства — все эти вещи хорошо знакомы людям в сегодняшней Беларуси. Но Беларусь — далеко не единственная страна, в истории которой применялись все эти неоднозначные практики. Несколько десятилетий назад, в 1940—1950 годах, нечто подобное наблюдалось в США. В условиях Холодной войны американское государство вовсю искало внутренних врагов, и жертвами этих поисков становились ни в чем не повинные люди.
Сенатор США Джозеф МакКарти. Фото: Library of Congress
Нежелательные организации и слушания без адвокатов
Уже в 1947 году в США появился собственный Список подрывных организаций (AGLOSO). Толчком для его создания стал указ президента Гарри Трумэна под номером 9835. В список AGLOSO, который составлялся под руководством Генерального прокурора, к декабрю 1947 года, включили около 50-ти организаций, которые посчитали подрывными. Они были очень разными: например, в списке соседствовали Ку-клукс-клан, Компартия США, Национальный негритянский конгресс, ассоциации фотографов, профсоюзы и правозащитные организации.
В таких комиссиях заседали сенаторы и другие чиновники. Слушания больше всего походили на суд, но беспристрастного судьи в них не было. Это прямо нарушало Конституцию США. У людей, которых вызывали на такие мероприятия (а они зачастую были публичными), было мало шансов оправдаться. Обвинения в симпатиях к коммунистам было достаточно, чтобы навсегда уничтожить чью-либо карьеру. Подозреваемый считался виновным до тех пор, пока не смог доказать обратное. Ему не разрешали узнать, кто его обвинители и какие конкретные обвинения выдвинуты против него. Если лояльность не могла быть доказана, человека увольняли с государственной службы.
Многие ответчики предпочитали ссылаться на Первую или Пятую поправки к Конституции и не свидетельствовать против себя. В комиссиях бытовало мнение, что обвиняемые делают это по прямой указке Компартии США, и за отказ от участия в слушаниях людей могли привлечь к ответственности за препятствование работы госкомиссии. Другая тактика заключалась в том, чтобы часами задавать ряд конкретных вопросов, чтобы утомить человека, пока он не начнет противоречить себе. Это становилось поводом для обвинения в лжесвидетельстве.
Платные информаторы для ФБР
Харви Матусоу. Фото: Antioch College
Сторонники МакКарти порой доходили до абсурда. Например, они критиковали вакцинацию и фторирование воды, заявляя, что это часть коммунистического заговора против общественного здоровья американцев. Также во времена МакКарти среди госслужащих искали не только коммунистов, но и гомосексуалов, которых тоже лишали должностей.
Карикатура, высмеивающая фторирование воды, вакцины против полиомиелита и психиатрическую медицину. Фото: Keep America Committee
Все закончилось за один год
Протесты работников киноиндустрии в Голливуде. Фото: Wikimedia Commons
Однако очень скоро рейтинг сенатора начал стремительно падать. Занимаясь чистками госаппарата США, он начал проводить свои расследования в армии. Там он наткнулся на сильное противодействие. В 1954 году МакКарти сам стал фигурантом слушаний, которые продолжались 36 дней и транслировались по телевидению. Сенатора подозревали в том, что он и его сторонники использовали незаконные методы во время проведения своих расследований в вооруженных силах. И хотя МакКарти по итогам слушаний ни в чем не обвинили, его публичные выступления во время них оказали большое влияние на его образ в глазах людей. Политик выглядел наглым, безрассудным и нечестным, а сводки со слушаний в газетах подчеркивали эти черты сенатора.
МакКарти на слушаниях в 1954 году. Фото: United States Senate
— Никто, знакомый с историей нашей страны, не может отрицать полезность комиссий Конгресса. Прежде чем издавать законы, необходимо провести расследование, но грань между расследованием и преследованием очень тонкая, и младший сенатор от Висконсина неоднократно переступал ее… Мы не должны путать несогласие с нелояльностью. Мы всегда должны помнить, что обвинение не является доказательством, и что осуждение зависит от доказательств и надлежащей правовой процедуры. Мы не будем ходить в страхе друг перед другом… Действия младшего сенатора от Висконсина вызвали тревогу и смятение среди наших союзников за границей и воодушевили наших врагов. А чья это вина? Не совсем его. Он не создавал эту ситуацию страха; он просто эксплуатировал его — и довольно успешно, — заявил Эдвард Марроу в эфире, говоря о деятельности МакКарти.
Журналист Эдвард Мурроу. Скриншот из передачи Challenge of Ideas
Политик, у которого всегда было пристрастие к алкоголю, начал пить еще больше. Очевидцы вспоминают, что в состоянии алкогольного опьянения видели его прямо на заседаниях Сената. Помимо алкоголя, МакКарти пристрастился к морфину. Он умер 2 мая 1957 от цирроза печени в возрасте 48 лет.
Джон Войчик (Д): — Коммунистическая партия является интегральной частью истории США. Она была основана сто лет назад и с самого начала выдвигала социальные программы и платформы — медицинскую страховку, рост минимальных зарплат и так далее. Сегодня мы привыкли к тому, что все это существует в США, и принимаем это как должное, но истоки этих достижений в идеях Компартии.
Так что мы играли хотя и не главную, но важную вспомогательную роль в политике США в ХХ веке. В 1950-х нам пришлось бороться с агрессивным антикоммунизмом. Но уже в 1960-х мы внесли огромный вклад в движение за гражданские права, права темнокожих американцев, выступали против войны во Вьетнаме и колониализма.
В общем, я хочу сказать, что мы очень американский институт. Мы не какое-то инородное маленькое образование, а неотъемлемая часть политики США, просто чаще всего мы оказываемся впереди своего времени.
Да, нам всегда было трудно и непросто. Помню, я освещал избирательную кампанию первого черного мэра на юге США, в Миссисипи, и мой номер отеля забросали коктейлями Молотова. Тогда местная афро-американская газета предложила мне работать в их офисе, после чего он также подвергся атакам. У нас были трудные периоды, нас преследовали. Но в то же время, мы всегда помогали строить демократию. К счастью, сейчас с новым поколением все по-другому.
Чонси К. Робинсон (Ч): — Как представитель миллениалов, который знает нашу историю, могу сказать, что мне очень импонирует то, как наша партия всегда боролась за гражданские права. Мы является частью антивоенного, гражданского движения вот уже сто лет.
Сегодня новое поколение видит несправедливость, которая их окружает, и начинает задавать вопросы, начинает сомневаться в том, так ли хорош капитализм. Миллениалы — это первое поколение в новейшей американской истории, которое знает, что будет беднее, чем их родители. Естественно, молодые люди начинают задаваться вопросом, почему так происходит.
Несколько лет назад в США проводился опрос о капитализме, и около 60% респондентов ответили, что они против капитализма. Конечно, это не значит, что они обязательно считают себя коммунистами или социалистами, но они понимают, что что-то идет не так.
Лично для меня быть частью Компартии важно еще и потому, что в ней цветные и черные женщины всегда занимали лидирующие позиции. Все мы знаем примеры Анджелы Дэвис, которая до сих пор остается коммунистом, и Поля Робсона. Это очень важно.
Ч: — К счастью, я не росла во времена маккартизма, но и сейчас у нас есть такое явление, как red baiting, когда любого политического оппонента обвиняют в том, что он коммунист, сталинист и работает на Кремль. Например, лидера республиканского большинства в Сенате Митча Макконнелла противники называют Moscow Mitch.
Но я скажу, что все больше молодых людей начинает задумываться, а что такого плохого в том, чтобы быть коммунистом, почему это оскорбление? Ведь капитализм тоже не приносит особо ничего хорошего.
Ч: — Это просто часть двусторонней партийной системы и стратегии этих партий. Конечно, мы понимаем, что демократическая партия — это не социалисты или левые в полном смысле этого слова, но мы пытаемся получить от них то, что можно. Например, мы хотим убрать с их помощью Трампа из офиса. Мы будем поддерживать кандидата, который выиграет демократические праймериз. Надеюсь, это будет не Джо Байден, а кто-то вроде Сандерса или Уоррена.
Официально Коммунистическая партия США не поддерживает ни одного из кандидатов. Но мы понимаем всю опасность трампизма. Внутри Демократической партии есть много разных течений, в том числе и те, кто склоняется влево. Поэтому с их помощью мы пытаемся продвигать улучшение условий для рабочего класса. В таких условиях кандидат-демократ представляется нам лучшей альтернативой, хотя, конечно, демократов нельзя назвать коммунистами или социалистами.
Конечно, на самом деле он ничего подобного делать не собирался. По большому счету, эта та же тактика, которая помогла прийти к власти фашистам в Германии. Гитлер ведь тоже поначалу делал вид, что заботится о рабочих. Не зря его партия называлась НСДАП — социально-демократическая рабочая партия. Они приотворялись сторонниками рабочих, тогда как на самом деле ими не были.
То же самое делает и Трамп, когда ездит на заводы, посещает демонстрации рабочих и расхаживает там в строительной каске. Он играет на левом поле, на поле белых рабочих, обещает им более высокие зарплаты, лучшие условия труда, но на самом деле выступает против их интересов.
Кроме того, он постоянно ищет козла отпущения, на которого можно повесить все эти проблемы. Он пытается представить себя, как какую-то альтернативу. У нас есть миллионы рабочих, которые работали 20−30 лет, очень тяжело работали. Они просто хотят хорошо жить, хотят отдать своих детей в приличную школу. Но жить им стало сложней. И в результате пропаганды они начинают винить в этом не крупные корпорации, а мигрантов, требуют построить стену.
Но даже несмотря на это, белые рабочие выбрали первого президента афро-американца. Его бы не выбрали и не переизбрали, если бы миллионы белых рабочих за него не проголосовали. Это очень пугает Трампа и его сторонников. Несмотря на всю их пропаганду, миллионы людей понимают, что происходит на самом деле.
Д: — Значительная часть американцев вообще особо не думают о России. Это не то, что волнует их каждый день. Но СМИ, конечно, серьезно продвигают нарратив о том, что Россия вмешивается в наши выборы. Это очень удобно для многих политических сил, потому что отвлекает внимание от вопроса реального, внутреннего вмешательства в наши выборы.
В 1965 году в США был принят Закон о правах голоса, который запрещает расовую дискриминацию при голосовании, и с тех пор правые силы выступают против него. В прошлом году в Джорджии на выборах губернатора должна была победить темнокожая женщина, Стейси Абрамс. Но этого не произошло, потому что власти взяли почти 200 тысяч регистрационных документов избирателей, в основном черных рабочих, и просто выкинули их на помойку. Когда эти люди пришли на избирательные участки, они не смогли проголосовать.
Д: — На самом деле, то, что произошло, очень похоже на ваши выборы, когда кандидатам отказывали в регистрации, придравшись к подписям. Здесь власти также отказали в регистрации избирателям, сославшись на какие-то формальные поводы, вроде неправильно указанного адреса, даты, а иногда вообще без особого повода.
Вмешательство в выборы происходит не со стороны России, а со стороны расистских и реакционных групп в США. Угроза исходит и от транснациональных корпораций, которые просто подкупают выборщиков, они платят им и те точно выполняют их инструкции. Это атака на демократию.
Да и вообще, если говорить прямо, вся наша избирательная система не демократична. Возьмите, например, штаты Вайоминг и Калифорнию. В Вайоминге живет 500 тысяч человек. В Калифорнии — 30 миллионов. При этом у обоих штатов одинаковое количество сенаторов — два. И эти два сенатора от Вайоминга — ультраправые неофашисты. Так что прежде чем говорить о российском вмешательстве в наши выборы, нужно сказать о встроенной несправедливости нашей избирательной системы.
Ч: — Наши СМИ представляю Россию как бармалея, которого можно обвинить во всех грехах. Я не думаю, что они на самом деле в это верят, это очень удобно. Нарушение прав избирателей, вмешательство в выборы происходит у нас годами, но теперь все это можно списать на Россию. В то время как не Россия отбирает права у цветных избирателей, не Россия подкупает выборщиков. Мы пытаемся бороться с этой пропагандой и доносить до людей, в чем настоящие проблемы.
Д: — Самое смешное, что все, что они говорят о Путине и о его вмешательстве в наши выборы, они делают сами. Для этого им не нужен Путин. Это огромное лицемерие. У вас тоже происходят нарушения на выборах. Мне кажется, что российские власти вполне могли бы встретиться с губернатором Джорджии и провести обмен опытом, у них наверняка нашлось бы много общего, может быть, они даже обменялись бы парочкой трюков.
На Алтае надеются, что призыв президента дать больше свободы бизнесу приведёт к отзыву необоснованного иска Генпрокуратуры
Пик политического преследования людей, заподозренных в симпатиях к левым идеям, в США пришёлся на начало 1950-х годов, однако почва для гонений готовилась десятилетиями. Даже после формального осуждения маккартизма давление на инакомыслящих не исчезло, а просто приобрело другие формы.
Вторая волна антикоммунизма
Искусство осуждать: как маккартизм сделал Чаплина и других американских актёров персонами нон грата
65 лет назад, 19 сентября 1952 года, всемирно известному актёру Чарли Чаплину запретили въезд в США. Человек, имя которого неразрывно.
После начала противостояния Советского Союза и гитлеровской Германии количество активных членов американской Компартии достигло 75 тыс.
Несмотря на некоторое потепление в отношениях между СССР и США в 1930-е годы, ещё в 1934-м в палате представителей конгресса США была создана так называемая комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. Совместно с силовыми структурами она вела наблюдение за деятелями политики, науки и искусства, заподозренными в симпатиях к СССР и коммунизму. Под её присмотром, в частности, находились актёр Чарли Чаплин и певец Поль Робсон. Несмотря на то что Советский Союз официально считался партнёром США по антигитлеровской коалиции, Чарли Чаплин за проведение в 1942 году кампании в поддержку открытия второго фронта подвергся давлению со стороны ФБР.
Если до окончания Второй мировой войны и Нюрнбергского процесса комиссия по расследованию антиамериканской деятельности была вынуждена как-то камуфлировать свою антисоветскую направленность, то вскоре после Фултонской речи Уинстона Черчилля и начала холодной войны маски можно было сбросить.
Комиссия инициировала массовые расследования, направленные против инакомыслящих, а президент Гарри Трумэн дал старт Федеральной программе проверки лояльности сотрудников, в рамках которой выяснялась приверженность государственных служащих к политическому курсу официального Вашингтона.
Гнетущее впечатление на американскую элиту оказали события в Азии. Население Китая поддержало коммунистов и изгнало с материковых территорий лояльных Западу сторонников Китайской Республики (Тайваня). Кроме того, американская администрация, видя массовую поддержку левых идей со стороны жителей Кореи, саботировала объединение полуострова в рамках одного государства и, вопреки международным договорённостям, организовала выборы на подконтрольных себе территориях Южной Кореи.
Охота на ведьм
Возвращение Доктрины Монро: будут ли США усиливать давление на страны Южной Америки
В США начались массовые кадровые чистки. Сразу же после смены власти с госслужбы были уволены 800 человек, ещё 600 ушли сами. Волна увольнений накрыла также суды и высшие учебные заведения. За ними последовали частные корпорации. Так, 9 декабря 1953 года корпорация General Electric объявила об увольнении всех работников, придерживающихся коммунистических взглядов. Гонениям подвергались деятели искусства и науки. Выдающимся физикам, участвовавшим в американской ядерной программе, закрывали доступ к секретным исследованиям. Развернулась кампания по общественному порицанию за демократические взгляды великого учёного Альберта Эйнштейна. Актёров, режиссёров и писателей подвергали бойкоту. Из библиотек стали изымать книги авторов, заподозренных в лояльности коммунизму.
В 1953 году были казнены осуждённые на основании весьма сомнительных доказательств за шпионаж в пользу Советского Союза супруги Юлиус и Этель Розенберг.
В 1954 году в США был принят Акт по контролю над коммунистами, которым Компартия была объявлена вне закона, а американские коммунисты лишены своих политических прав.
Общее количество жертв маккартизма неизвестно. Однако в исторической литературе существуют указания на то, что арестам, увольнению и общественной травле подверглись десятки тысяч человек.
СМИ, ещё недавно безоговорочно поддерживающие сенатора, подвергли его острой критике. Всего за несколько месяцев рейтинг Маккарти в обществе упал до 34%. Подготовленные им документы перестали проходить через конгресс, а сам сенатор вскоре исчез с телеэкранов.
Утратив политическое влияние, Маккарти начал злоупотреблять алкоголем. Он умер в 1957 году в возрасте 48 лет. В то же время сторонники идей Сидни Хука, совмещающие антисоветизм с леволиберальной риторикой, становились всё более влиятельными.
Читайте также: