Статья гумилева наследие символизма и акмеизма тезисный конспект

Обновлено: 06.07.2024

Для внимательного читателя ясно, что символизм закончил свой круг развития и теперь падает. И то, что символические произведения уже почти не появляются, а если и появляются, то крайне слабые, даже с точки зрения символизма, и то, что все чаще и чаще раздаются голоса в пользу пересмотра еще так недавно бесспорных ценностей и репутаций, и то, что появились футуристы, эго-футуристы и прочие гиены всегда следующие за львом.* На смену символизма идет новое направление, как бы оно ни называлось, — акмеизм ли (от слова άχμη — высшая степень чего-либо, цвет, цветущая пора), или адамизм (мужественно твердый и ясный взгляд на жизнь), — во всяком случае, требующее большего равновесия сил и более точного знания отношений между субъектом и объектом, чем то было в символизме. Однако, чтобы это течение утвердило себя во всей полноте и явилось достойным преемником предшествующего, надо, чтобы оно приняло его наследство и ответило на все поставленные им вопросы. Слава предков обязывает, а символизм был достойным отцом.

Германский символизм в лице своих родоначальников Ницше и Ибсена выдвигал вопрос о роли человека в мироздании, индивидуума в обществе и разрешал его, находя какую-нибудь объективную цель или догмат, которым должно было служить. В этом сказывалось, что германский символизм не чувствует самоценности каждого явления, не нуждающейся ни в каком оправдании извне. Для нас иерархия в мире явлений — только удельный вес каждого из них, причем вес ничтожнейшего все-таки несоизмеримо больше отсутствия веса, небытия, и поэтому перед лицом небытия — все явления братья.

Мы не решились бы заставить атом поклоняться Богу, если бы это не было в его природе. Но, ощущая себя явлениями среди явлений, мы становимся причастны мировому ритму, принимаем все воздействия на нас и в свою очередь воздействуем сами. Наш долг, наша воля, наше счастье и наша трагедия — ежечасно угадывать то, чем будет следующий час для нас, для нашего дела, для всего мира, и торопить его приближение. И как высшая награда, ни на миг не останавливая нашего внимания, грезится нам образ последнего часа, который не наступит никогда. Бунтовать же во имя иных условий бытия здесь, где есть смерть, так же странно, как узнику ломать стену, когда перед ним — открытая дверь. Здесь этика становится эстетикой, расширяясь до области последней. Здесь индивидуализм в высшем своем напряжении творит общественность. Здесь Бог становится Богом Живым, потому что человек почувствовал себя. достойным такого Бога. Здесь смерть — занавес, отделяющий нас, актеров, от зрителей, и во вдохновении игры мы презираем трусливое заглядывание — что же будет дальше? Как адамисты, мы немного лесные звери и во всяком случае не отдадим того, что в нас есть звериного, в обмен на неврастению. Но тут время говорить русскому символизму.

Русский символизм направил свои главные силы в область неведомого. Попеременно он братался то с мистикой, то с теософией, то с оккультизмом. Некоторые его искания в этом направлении почти приближались к созданию мифа. И он вправе спросить идущее ему на смену течение, только ли звериными добродетелями оно может похвастать, и какое у него отношение к непознаваемому. Первое, что на такой допрос может ответить акмеизм, будет указанием на то, что непознаваемое, по самому смыслу этого слова, нельзя познать. Второе — что все попытки в этом направлении — нецеломудренны. Вся красота, все священное значение звезд в том, что они бесконечно далеки от земли и ни с какими успехами авиации не станут ближе. Бедность воображения обнаружит тот, кто эволюцию личности будет представлять себе всегда в условиях времени и пространства. Как можем мы вспоминать наши прежние существования (если это не явно литературный прием), когда мы были в бездне, где мириады иных возможностей бытия, о которых мы ничего не знаем, кроме того, что они существуют? Ведь каждая из них отрицается нашим бытием и в свою очередь отрицает его. Детски-мудрое, до боли сладкое ощущение собственного незнания, — вот то, что нам дает неведомое. Франсуа Виллон, спрашивая, где теперь прекраснейшие дамы древности, отвечает сам себе горестным восклицанием:

…Mais оu sont les neiges d’antani

И это сильнее дает нам почувствовать нездешнее, чем целые томы рассуждений, на какой стороне луны находятся души усопших… Всегда помнить о непознаваемом, но не оскорблять своей мысли о нем более или менее вероятными догадками — вот принцип акмеизма. Это не значит, чтобы он отвергал для себя право изображать душу в те моменты, когда она дрожит, приближаясь к иному; но тогда она должна только содрогаться. Разумеется, познание Бога, прекрасная дама Теология, останется на своем престоле, но ни ее низводить до степени литературы, ни литературу поднимать в ее алмазный холод акмеисты не хотят. Что же касается ангелов, демонов, стихийных и прочих духов, то они входят в состав материала художника и не должны больше земной тяжестью перевешивать другие взятые им образы.

Всякое направление испытывает влюбленность к тем или иным творцам и эпохам. Дорогие могилы связывают людей больше всего. В кругах, близких к акмеизму, чаще всего произносятся имена Шекспира, Рабле, Виллона и Теофиля Готье. Подбор этих имен не произволен. Каждое из них — краеугольный камень Для здания акмеизма, высокое напряжение той или иной его стихии. Шекспир показал нам внутренний мир человека; Рабле — тело и его радости, мудрую физиологичность; Виллон поведал нам о жизни, нимало не сомневающейся в самой себе, хотя знающей все, — и Бога, и порок, и смерть, и бессмертие; Теофиль Готье для этой жизни нашел в искусстве достойные одежды безупречных форм. Соединить в себе эти четыре момента — вот та мечта, которая объединяет сейчас между собою людей, так смело назвавших себя акмеистами.

Некоторые течения в современной русской поэзии

Символическое движение в России можно к настоящему времени счесть, в главном его русле, завершенным. Выросшее из декадентства, оно достигло усилиями целой плеяды талантов того, что по ходу развития должно было оказаться апофеозом и что оказалось катастрофой. Причины этой катастрофы коренились глубоко в самом движении. Помимо причин случайных, как разрозненность сил, отсутствие вождя единого и т. д., здесь более всего действовали внутренние пороки самого движения.

Метод приближения имеет большое значение в математике, но к искусству он неприложим. Бесконечное приближение квадрата через восьмиугольник, шестнадцатиугольник и т. д. к кругу мыслимо математически, но никак не artis mente. Искусство знает только квадрат, только круг. Искусство есть состояние равновесия прежде всего. Искусство есть прочность. Символизм принципиально пренебрег этими законами искусства. Символизм старался использовать текучесть слова. Теории Потебни устанавливают с несомненностью подвижность всего мыслимого за словом и за сочетаниями слов; один и тот же образ не только для разных людей, но и для одного и того же человека в разное время - значит разное. Символисты сознательно поставили себе целью пользоваться, главным образом, этой текучестью, усиливать ее всеми мерами, и тем самым нарушили царственную прерогативу искусства - быть спокойным во всех положениях и при всяких методах.

За этой бедой шла горшая. Что могло поставить преграды вторжению символа в любую область мысли, если бесконечная значимость составляла его неотъемлемый признак? С полной последовательностью Георгий Чулков захотел отдать во власть символа всю область политико-общественных исканий своего времени. С еще большей последовательностью ввел в символизм мистику, религию, теософию и спиритизм Вячеслав Иванов. Оба эти примера тем характерны, что еретиками оказывались сами символисты; ересь заводилась в центре. Ничьи вассалы не вступали в такие бесконечные комбинации ссор и мира - в сфере теорий, как вассалы символа. И удивительно ли, что символисты одного из благороднейших своих деятелей проглядели: Иннокентий Анненский был увенчан не ими.

К основным порокам символизма в круге разрушивших его причин нельзя не отнести также и ряды частных противоречий, живших в отдельных деятелях. Героическая деятельнооъ Валерия Брюсова может быть определена как опыт сочетания принципов французского Парнаса с мечтами русского символизма. Это -типичная драма воли и среды, личности и момента. Сладостная пытка, на которую обрек себя наследник одного из образов Владимира Соловьева, Александр Блок, желая своим сначала резко импрессионистическим, позднее лиро-магическим приемом дать этому образу символическое обоснование, еще до сих пор длится, разрешаясь частично то отпадами Блока в реализм, то мертвыми паузами. Творчество Бальмонта оттого похоже на протуберанцы Солнца, что ему вечно надо вырываться из ссыхающейся коры символизма. Федор Сологуб никогда не скрывал непримиримого противоречия между идеологией символистов, которую он полуисповедовал, и своей собственной - солипсической.

Первым этапом выявления этой любви к миру была экзотика. Как бы вновь сотворенные, в поэзию хлынули звери; слоны, жирафы, львы, попугаи с Антильских островов наполняли ранние стихи Н. Гумилева. Тогда нельзя было еще думать, что это уже идет Адам. Но мало-помалу стали находить себе выражение и адамистические ощущения.

Действительно, надо было иметь много отваги и бескорыстной любви к будущему, чтобы в то время, когда расцвета своего достигла лиро-магическая поэзия, исповедать и в лирике завет Теофиля Готье:

Созданье тем прекрасней,

Чем взятый материал

Стих, мрамор иль металл.

Нет, просто с новым веком пришло новое ощущение жизни и искусства. Стало ясно, что символизм не есть состояние равновесия, а потому возможен только для отдельных частей произведения искусства, а не для созданий в целом. Новые поэты не парнасцы, потому что им не дорога сама отвлеченная вечность. Они и не импрессионисты, потому что каждое рядовое мгновение не является для них художественной самоцелью. Они не символисты, потому что не ищут в каждом мгновении просвета в вечность. Они акмеисты, потому что они берут в искусство те мгновения, которые могут быть вечными.

При огромном эмоциональном волнении, связанном с произведениями искусства, желательно, чтобы разговоры об искусстве отличались величайшей сдержанностью. Для огромного большинства произведение искусства соблазнительно, лишь поскольку в нем просвечивает мироощущение художника. Между тем мироощущение для художника орудие и средство, как молоток в руках каменщика, и единственно реальное — это само произведение.

Существовать — высшее самолюбие художника. Он не хочет другого рая, кроме бытия, и когда ему говорят о действительности, он только горько усмехается, потому что знает бесконечно более убедительную действительность искусства. Зрелище математика, не задумываясь возводящего в квадрат какое-нибудь десятизначное число, наполняет нас некоторым удивлением. Но слишком часто мы упускаем из виду, что поэт возводит явление в десятизначную степень, и скромная внешность произведения искусства нередко обманывает нас относительно чудовищно-уплотненной реальности, которой оно обладает.

Для акмеистов сознательный смысл слова, Логос, такая же прекрасная форма, как музыка для символистов.

И, если у футуристов слово как таковое еще ползает на четвереньках, в акмеизме оно впервые принимает более достойное вертикальное положение и вступает в каменный век своего существования.

Острие акмеизма — не стилет и не жало декадентства. Акмеизм — для тех, кто обуянный духом строительства, не отказывается малодушно от своей тяжести, а радостно принимает ее, чтобы разбудить и использовать архитектурно спящие в ней силы. Зодчий говорит: я строю — значит, я прав. Сознание своей правоты нам дороже всего в поэзии, и, с презрением отбрасывая бирюльки футуристов, для которых нет высшего наслаждения, как зацепить вязальной спицей трудное слово, мы вводим готику в отношения слов, подобно тому как Себастьян Бах утвердил ее в музыке.

Любите существование вещи больше самой вещи и свое бытие больше самих себя — вот высшая заповедь акмеизма.

А = А: какая прекрасная поэтическая тема. Символизм томился, скучал законом тождества, акмеизм делает его своим лозунгом и предлагает его вместо сомнительного a realibus ad realiora3. Способность удивляться — главная добродетель поэта. Но как же не удивиться тогда плодотворнейшему из законов — закону тождества? Кто проникся благоговейным удивлением перед этим законом — тот несомненный поэт. Таким образом, признав суверенитет закона тождества, поэзия получает в пожизненное ленное обладание все сущее без условий и ограничений. Логика есть царство неожиданности. Мыслить логически значит непрерывно удивляться. Мы полюбили музыку доказательства. Логическая связь — для нас не песенка о чижике, а симфония с органом и пением, такая трудная и вдохновенная, что дирижеру приходится напрягать все свои способности, чтобы сдержать исполнителей в повиновении.

Как убедительна музыка Баха! Какая мощь доказательства! Доказывать и доказывать без конца: принимать в искусстве что-нибудь на веру недостойно художника, легко и скучно.

Мы не летаем, мы поднимаемся только на те башни, какие сами можем построить.

Статья написана в 1912 г.

Похожие документы:

Николай Гумилёв Письма о русской поэзии

( Москва МГУ) К истории литературного процесса 1910-х годов (Николай Владимирович Недоброво)

. ) К истории литературного процесса 1910-х годов (Николай Владимирович Недоброво) Литературный процесс такого . номере “Аполлона” вышла статья Гумилева “Наследие символизма и акмеизм”. И в письме к Э.К. Метнеру: “Ваши мысли о музыке .

Об одном неучтенном “манифесте” акмеизма или версия Ахматовой

. были уже не так близки с Николаем Степановичем”. Что же произошло? [. ] Ничего . Н.Я. Вторая книга. - М., 1990. С.38). 7 Гумилев Н. Наследие символизма и акмеизм; Городецкий С. Некоторые течения в современной русской .

НИКОЛАЙ БОГОМОЛОВ БАТЮШКОВ МАНДЕЛЬШТАМ ГУМИЛЁВ

Справочник начинающего писателя Полезные ссылки Литературоведение на сайте Дэна Шорина

. Городецкий С. "Апокалиптичность в фантастике" Александр Громов "Наследие символизма и акмеизм" Николай Гумилёв "Создание научно-фантастических романов" . саморазвитие, или Как написать роман" Николай Басов. Советую скачать, чем читать .

Для внимательного читателя ясно, что символизм закончил свой круг развития и теперь падает. И то, что символические произведения уже почти не появляются, а если и появляются, то крайне слабые, даже с точки зрения символизма, и то, что все чаще и чаще раздаются голоса в пользу пересмотра еще так недавно бесспорных ценностей и репутаций, и то, что появились футуристы, эго-футуристы и прочие гиены всегда следующие за львом. * На смену символизма идет новое направление, как бы оно ни называлось, — акмеизм ли (от слова άχμη — высшая степень чего-либо, цвет, цветущая пора), или адамизм (мужественно твердый и ясный взгляд на жизнь), — во всяком случае, требующее большего равновесия сил и более точного знания отношений между субъектом и объектом, чем то было в символизме. Однако, чтобы это течение утвердило себя во всей полноте и явилось достойным преемником предшествующего, надо, чтобы оно приняло его наследство и ответило на все поставленные им вопросы. Слава предков обязывает, а символизм был достойным отцом.

Германский символизм в лице своих родоначальников Ницше и Ибсена выдвигал вопрос о роли человека в мироздании, индивидуума в обществе и разрешал его, находя какую-нибудь объективную цель или догмат, которым должно было служить. В этом сказывалось, что германский символизм не чувствует самоценности каждого явления, не нуждающейся ни в каком оправдании извне. Для нас иерархия в мире явлений — только удельный вес каждого из них, причем вес ничтожнейшего все-таки несоизмеримо больше отсутствия веса, небытия, и поэтому перед лицом небытия — все явления братья.

Мы не решились бы заставить атом поклоняться Богу, если бы это не было в его природе. Но, ощущая себя явлениями среди явлений, мы становимся причастны мировому ритму, принимаем все воздействия на нас и в свою очередь воздействуем сами. Наш долг, наша воля, наше счастье и наша трагедия — ежечасно угадывать то, чем будет следующий час для нас, для нашего дела, для всего мира, и торопить его приближение. И как высшая награда, ни на миг не останавливая нашего внимания, грезится нам образ последнего часа, который не наступит никогда. Бунтовать же во имя иных условий бытия здесь, где есть смерть, так же странно, как узнику ломать стену, когда перед ним — открытая дверь. Здесь этика становится эстетикой, расширяясь до области последней. Здесь индивидуализм в высшем своем напряжении творит общественность. Здесь Бог становится Богом Живым, потому что человек почувствовал себя. достойным такого Бога. Здесь смерть — занавес, отделяющий нас, актеров, от зрителей, и во вдохновении игры мы презираем трусливое заглядывание — что же будет дальше? Как адамисты, мы немного лесные звери и во всяком случае не отдадим того, что в нас есть звериного, в обмен на неврастению. Но тут время говорить русскому символизму.

Русский символизм направил свои главные силы в область неведомого. Попеременно он братался то с мистикой, то с теософией, то с оккультизмом. Некоторые его искания в этом направлении почти приближались к созданию мифа. И он вправе спросить идущее ему на смену течение, только ли звериными добродетелями оно может похвастать, и какое у него отношение к непознаваемому. Первое, что на такой допрос может ответить акмеизм, будет указанием на то, что непознаваемое, по самому смыслу этого слова, нельзя познать. Второе — что все попытки в этом направлении — нецеломудренны. Вся красота, все священное значение звезд в том, что они бесконечно далеки от земли и ни с какими успехами авиации не станут ближе. Бедность воображения обнаружит тот, кто эволюцию личности будет представлять себе всегда в условиях времени и пространства. Как можем мы вспоминать наши прежние существования (если это не явно литературный прием), когда мы были в бездне, где мириады иных возможностей бытия, о которых мы ничего не знаем, кроме того, что они существуют? Ведь каждая из них отрицается нашим бытием и в свою очередь отрицает его. Детски-мудрое, до боли сладкое ощущение собственного незнания, — вот то, что нам дает неведомое. Франсуа Виллон, спрашивая, где теперь прекраснейшие дамы древности, отвечает сам себе горестным восклицанием:

…Mais оu sont les neiges d’antani

И это сильнее дает нам почувствовать нездешнее, чем целые томы рассуждений, на какой стороне луны находятся души усопших… Всегда помнить о непознаваемом, но не оскорблять своей мысли о нем более или менее вероятными догадками — вот принцип акмеизма. Это не значит, чтобы он отвергал для себя право изображать душу в те моменты, когда она дрожит, приближаясь к иному; но тогда она должна только содрогаться. Разумеется, познание Бога, прекрасная дама Теология, останется на своем престоле, но ни ее низводить до степени литературы, ни литературу поднимать в ее алмазный холод акмеисты не хотят. Что же касается ангелов, демонов, стихийных и прочих духов, то они входят в состав материала художника и не должны больше земной тяжестью перевешивать другие взятые им образы.

Всякое направление испытывает влюбленность к тем или иным творцам и эпохам. Дорогие могилы связывают людей больше всего. В кругах, близких к акмеизму, чаще всего произносятся имена Шекспира, Рабле, Виллона и Теофиля Готье. Подбор этих имен не произволен. Каждое из них — краеугольный камень для здания акмеизма, высокое напряжение той или иной его стихии. Шекспир показал нам внутренний мир человека; Рабле — тело и его радости, мудрую физиологичность; Виллон поведал нам о жизни, нимало не сомневающейся в самой себе, хотя знающей все, — и Бога, и порок, и смерть, и бессмертие; Теофиль Готье для этой жизни нашел в искусстве достойные одежды безупречных форм. Соединить в себе эти четыре момента — вот та мечта, которая объединяет сейчас между собою людей, так смело назвавших себя акмеистами.

Характерно, что наиболее авторитетными учителями для акмеистов стали поэты, сыгравшие заметную роль в истории символизма, – М. Кузмин, И. Анненский, А. Блок. Литературным манифестам акмеистов предшествовала статья М. Кузмина "О прекрасной ясности", появившаяся в 1910 году в журнале "Аполлон". Статья декларировала стилевые принципы "прекрасной ясности": логичность художественного замысла, стройность композиции, четкость организации всех элементов художественной формы: "Любите слово, как Флобер, будьте экономны в средствах и скупы в словах, точны и подлинны, – и вы найдете секрет дивной вещи – прекрасной ясности – которую назвал бы я “кларизмом”".

В январе 1913 года появились манифесты поэтов-акмеистов: статья Н. Гумилева "Наследие символизма и акмеизм" и статья С. Городецкого "Некоторые течения в современной русской поэзии" (журнал "Аполлон").

Статья Н. Гумилева "Наследие символизма и акмеизм" (1913) открывается следующими словами: "Для внимательного читателя ясно, что символизм закончил свой круг развития и теперь падает". Н. Гумилев назвал символизм "достойным отцом", но подчеркивал при этом, что новое поколение выработало иной, "мужественно твердый и ясный взгляд на жизнь".

Акмеизм, по мысли Гумилева, есть попытка заново открыть ценность человеческой жизни, реального мира. Окружающая человека действительность для акмеиста самоценна и не нуждается в метафизических оправданиях. Поэтому следует перестать заигрывать с трансцендентным (выходящим за пределы человеческого познания) и вернуться к изображению трехмерного мира; простой предметный мир должен быть реабилитирован, он значителен сам по себе, а не только тем, что являет высшие сущности.

Н. Гумилев отказывается от "нецеломудренного" стремления символистов познать непознаваемое: "непознаваемое по самому смыслу этого слова нельзя познать. Все попытки в этом направлении нецеломудренны".

Главным в поэзии акмеизма становится художественное освоение многообразного и яркого реального земного мира. Еще категоричнее в этом смысле высказался С. Городецкий в статье "Некоторые течения в современной русской поэзии" (1913): "Борьба между акмеизмом и символизмом. есть прежде всего борьба за этот мир, звучащий, красочный, имеющий формы, вес и время. Символизм, в конце концов, заполнив мир “соответствиями”, обратил его в фантом, важный лишь постольку, поскольку он сквозит и просвечивает иными мирами, и умалил его высокую самоценность. У акмеистов роза опять стала хороша сама по себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не своими мыслимыми подобиями с мистической любовью или чем-нибудь еще". После всяких "неприятий мир бесповоротно принят акмеизмом, во всей совокупности красот и безобразий".

С этим утверждением С. Городецкого перекликается знаменитое стихотворение А. Ахматовой "Мне ни к чему одические рати. " (1940) из цикла "Тайны ремесла":

Течение имело и другое название – адамизм (то есть "мужественно-твердый и ясный взгляд на жизнь"). Акмеисту, как Адаму – первому человеку – предстояло заново открыть жизнь, реальный, земной мир и дать всему свои имена. С. Городецкий писал: "Но этот новый Адам пришел не на шестой день творения в нетронутый и девственный мир, а в русскую современность. Он и здесь огляделся тем же ясным, зорким оком, принял все, что увидел, и пропел жизни и миру аллилуиа". См., например, стихотворение С. Городецкого "Адам":

Поэты-акмеисты, при всей броскости их заявлений, не выдвинули детально разработанной философско-эстетической программы. Новое течение принесло с собой не столько новизну мировоззрения, сколько новизну поэтического языка, вкусовых ощущений. В противоположность символизму, проникнутому "духом музыки", акмеизм был ориентирован на пространственные искусства: живопись, архитектуру, скульптуру. В отличие от футуризма, который тоже возник как течение, направленное против символизма, акмеизм не провозглашал революционного изменения стихотворной техники, а стремился к гармоничному использованию повседневного языка в сфере поэзии.

В поэзии акмеизма ценились живописная четкость образов, точно вымеренная композиция, отточенность деталей. Мир поэта-акмеиста – это мир предметный, в котором художественной детали отводилось важное место. Красочная, порой даже экзотическая деталь могла использоваться неутилитарно, в чисто живописной функции.

Акмеизм, отрицая многое в эстетике символизма, творчески использовал его достижения: "Конкретность, “материалистичность” видения мира, рассеявшаяся и затерявшаяся в туманах символической поэзии, была вновь возвращена русской поэтической культуре ХХ века именно усилиями Мандельштама, Ахматовой, Гумилева и других поэтов их (акмеистического) круга. Но конкретность их образности была уже иной, нежели в поэзии прошлого, XIX века. Лирика Мандельштама, как и его друзей по цеху поэтов, пережила и вместила в себя опыт символистов, прежде всего Блока, со свойственным им острейшим чувством бесконечности и космичности бытия" 1 .


Используемые технологии: технология критического мышления.

Оборудование: презентация, портрет Николая Гумилева, карточки со стихотворениями Николая Гумилева.

Тип урока: урок усвоения новых знаний.

Он любил три вещи на свете:
За вечерней пение, белых павлинов
И стертые карты Америки .

- Ребята, как вы думаете, важна для нас эта тема? Почему? (Русский человек должен знать русскую историю, историю русской литературы, потому что, зная прошлое, мы можем изменить своё будущее, не допустить ошибок, которые допускали наши предки; мы должны знать русскую литературу, т.к. это часть русской культуры, нам это нужно, чтобы стать культурными и образованными людьми; каждый человек должен уважительно относиться к русской литературе, если он настоящий гражданин своей Родины, патриот России).

- Ребята, какую тему мы начали изучать с вами на прошлом уроке? (мы с вами начали знакомство с поэзией Серебряного века, поэтами-символистами).

- Давайте вспомним, с какими историческими событиями связан этот период развития русской литературы? (В начале 20 века политическая ситуация дестабилизировалась. Поднялась волна беспорядков, рабочих забастовок, крестьянских выступлений и террористических актов, спровоцированных русско-японской войной (1904-1905) и экономическим кризисом. События первой русской революции (1095-1907) поставили Николая II перед необходимостью определения концепции дальнейшего государственного развития России).

- Изменения произошли и в русской литературе. Какие?

– Что такое символизм? (Это литературное течение (направление) в поэзии Серебряного века. Символизм возник во Франции и связан с именами поэтов Ш.Бодлера, П.Верлена, А.Рембо, С.Малларме и др.)

- Каких русских поэтов-символистов вы знаете? (В.Брюсов, Вяч. Иванов, А.Белый, А.Блок)

II. Итак, сегодня мы с вами познакомимся ещё с одним течением поэзии Серебряного века и поговорим о замечательном поэте-акмеисте Николае Степановиче Гумилеве.

Слайды: 1, 2, 3.

(Запись темы урока, постановка ребятами целей урока)

Самое главное об акмеизме отразите в таблице, которую мы с вами начали заполнять на прошлом уроке, когда говорили о символизме. В этом вам поможет презентация.

Это литературное направление оставило заметный след в истории русской культуры. Достаточно назвать имена А.Ахматовой и О.Мандельштама – поэтов, во многом определившим судьбу русской поэзии 20 века, чтобы понять значение акмеизма как литературной школы.

На полярных морях и на южных,
По изгибам зеленых зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.

Быстрокрылых ведут капитаны,
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель,

Чья не пылью затерянных хартий, —
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь….

Пусть безумствует море и хлещет,
Гребни волн поднялись в небеса,
Ни один пред грозой не трепещет,
Ни один не свернет паруса.

- Итак, ребята, что вы записали в таблицу? (поэтов-акмеистов, особенности акмеизма, какие?)

Яркий представитель поэтов русского "серебряного века", переводчик, критик, теоретик литературы, один из метров акмеизма, Николай Степанович Гумилев многое успел за недолгую жизнь.

- Анна Ахматова описала Гумилёва в строках своего стихотворения. (Слайд 8).

- Как вы поняли эти строки? Что является характерными чертами Гумилева-поэта?

/Любовь к возвышенному ("за вечерней пение"), экзотическому ("белых павлинов"), страсть к путешествиям, озаренная Музой Дальних Странствий ("стертые карты Америки")? /

- Знакомясь сегодня с творчеством Н. Гумилева, мы с вами сможем убедиться, насколько верно это замечание Ахматовой.

- Каким предстает лирический герой Гумилева? На этот вопрос мы должны ответить в конце урока

Просмотр презентации по творчеству Н. Гумилева, сопровождающейся лекцией учителя.

Учащиеся делают краткие записи в тетрадях.

Итак, страница первая. (Слайд 11)

Читать он выучился довольно поздно: в 6 лет, но уже к 12 годам перечитал обширную библиотеку родителей и то, что могли предложить друзья и знакомые. С тех пор его комната стала наполняться книгами. Чтение становится любимым занятием, любимым писателем – Пушкин, любимой наукой – наука о литературе.

Начитанность и образованность его были удивительны, современники отмечают, что, казалось, не было таких вещей, о которых он ничего не знал, начиная от французского сыра или итальянских вин и кончая сложнейшими философскими вопросами. Немногими словами он мог очертить любую историческую эпоху так, что слушателю казалось, будто он сам побывал в том времени.

(Слайд 13) Детство Гумилёва прошло в Царском Селе, дома получил начальное образование. В 1895 году поступил Петербургскую гимназию. Затем семья переехала в Тифлис, и будущий поэт продолжил обучение в местной гимназии. Стихи начал писать с двенадцати лет. С 1903 года семья Гумилёвых окончательно поселилась в Царском Селе, и Николай поступил в 7-й класс Царскосельской гимназии.

(Слайд 15) В 1906 году Н.С. Гумилёв совершает своё первое путешествие – в Париж, где учится в Сорбонне, затем – Италия, Греция, Константинополь, Швеция, Норвегия, Африка. Он ловил акул в южных морях, углублялся в джунгли и пустыни, охотился на львов, переправлялся через реку с крокодилами. Однажды в пути караван встретился с двумя абиссинцами, которые шли к пророку Гуссейну. Николай Степанович заинтересовался и отправился к жилищу пророка. Гуссейн принял европейцев с почётом, позволил всё осмотреть. Для испытания греховности человека служили два больших камня, между которыми был узкий проход. Надо было раздеться догола и пролезть между ними. Если кто застревал, он умирал в страшных муках, и никто не смел протянуть ему кусок лепёшки или подать стакан воды. В этом месте валялось много черепов, костей. Как только ни отговаривал Гумилёва племянник, он всё-таки решил пролезть между камнями. Всё закончилось благополучно, и племянник поспешил увести караван подальше, пока дядюшка не выдумал ещё что-нибудь проверить.

(Слайд 16) Учитель. Послушайте стихотворение и скажите, о чём это стихотворение, какова его главная мысль?

Как в этом мире дышится легко!
Скажите мне, кто жизнью недоволен,
Скажите, кто вздыхает глубоко,
Я каждого счастливым сделать волен.

Пусть он придет, я расскажу ему
Про девушку с зелеными глазами,
Про голубую утреннюю тьму,
Пронзенную лучами и стихами.

Пусть он придет! я должен рассказать,
Я должен рассказать опять и снова,
Как сладко жить, как сладко побеждать
Моря и девушек, врагов и слово.

А если все-таки он не поймет,
Мою прекрасную не примет веру
И будет жаловаться в свой черед
На мировую скорбь, на боль — к барьеру! (Выражение относится к одному из вариантов проведения дуэли на пистолетах. Он заключался в том, что противников разводили на определённое расстояние, давали команду и они начинали сходиться - вплоть до определённого минимального расстояния, которое было ограничено какими-либо предметами (например, воткнутыми шпагами) . Эти самые предметы и носили название "барьеров". И если тот, кто обязан был встать у барьера и дожидаться выстрела, этого не делал, противник был вправе потребовать его "К барьеру! ")

Учитель: Для него словно не существовало несбыточного.

(Слайд 19) Он встретил её в 1903 году, в Царскосельской гимназии, где они учились. Ему было 17 лет, а ей – 15. Начиналось всё подобно тысячам начал, как гимназическая полудружба – полулюбовь: вместе ходили на каток, на детские балы, на гастроли знаменитой балерины Айседоры Дункан… Её фамилия была - Горенко, Анна Горенко (Будущий поэт – Анна Ахматова). В октябре 1905 года он стал наконец бывать в её доме, познакомился с семьёй. Несколько раз делал предложение и… получал отказ за отказом. Наконец 25 апреля 1910 года в Николаевской церкви они обвенчались. Но счастья не было.

Из воспоминаний Анны Горенко.

Луна восходит на ночное небо
И, светлая, покоится влюбленно.

По озеру вечерний ветер бродит,
Целуя осчастливленную воду.

О, как божественно соединенье
Извечно созданного друг для друга!

Но люди, созданные друг для друга,
Соединяются, увы, так редко.

- Что чувствует лирический герой? (Грусть оттого, что любящие друг друга люди не всегда могут быть вместе)

- Какие моменты личной жизни поэта отражены в стихотворении? (разлука с женой).

В детстве он любил играть оловянными солдатиками: придумывал сложные военные операции, обучал солдат храбрости и бесстрашию. А 24 августа 1914 года записался добровольцем в Действующую армию. Как воевал? О храбрости его ходили легенды. Но удивительнее храбрости было, пожалуй, другое: он, человек, привыкший к комфорту, безропотно сносил все тяготы похода: ему приходилось не есть по нескольку дней, стаскивать сапоги с распухших ног, разрезая голенища.

Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.

Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого, что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.

И залитые кровью недели
Ослепительны и легки.
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.

Я кричу, и мой голос дикий.
Это медь ударяет в медь.
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.

Словно молоты громовые
Или волны гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.

И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.

(Гумилёв был участником Первой мировой войны. Тема войны, защиты Родины. Поэт действительно шокирован не только размахом военных действий, но и тем фактом, что каждый день на его глазах погибают десятки людей)

(Слайд 25) Учитель. 24 декабря 1914 года он был награждён Георгиевским крестом четвёртой степени, 15 января 1915 года за отличие в делах против германцев произведён в унтер-офицеры. За бой 6 июля 1915 года представлен ко второму Георгиевскому кресту и произведён в прапорщики. Георгиевскими крестами награждали только за особое мужество и бесстрашие.

И умру я не на постели,

При нотариусе и враче,

А в какой-нибудь дикой щели,

Потонувшей в густом плюще

Первичная проверка понимания

- Итак как вы представили личность Н.С.Гумилёва?

(Слайд 29) Пример кластера: Н.С. Гумилёв (поэт, воин, книголюб, путешественник, человек несгибаемой воли, человек чести)

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

(Слайд 31) Анализ стихотворения.

- Какова тема стихотворения? ( Тема любви. Мир, открытый им за тысячи километров от России, он готов с радостью бросить к ногам любимой женщины, которая ничего в своей жизни не видела, кроме серых туманов и холодных дождей).

- Каково настроение стихотворения?

(оно грустное, почти тревожное)

- Где происходит действие? Как оно происходит?

(Маленькая комната, дождь за окном. Маленькая хрупкая девушка, обнимая колени, сидит на диване. Рядом с ней юноша. Читатель переносится на самый экзотический континент - Африку.)

- Когда происходит действие?

(Сегодня. Но время как будто остановлено. Сегодня равно сейчас, в любое мгновение).

- Кто ведет повествование?

- Каким вы представляете его себе?

(Он романтичен, одновременно реален, только опечален грустным взглядом на мир своей возлюбленной. Он нежный, терпеливый, мудрый. Его любимая нуждается в утешении и поддержке, поэтому нужна СКАЗКА… про ЖИРАФА… про черную деву. И все это для того, чтобы отвлечь возлюбленную от грустных мыслей в пропитанной дождями и туманами России).

- Что можно сказать о героине?

(Женщина, погружённая в свои заботы, грустная, ни во что не хочет верить.)

- Как вы считаете, рассказ героя выдумка?

Поэт предлагает читателю взглянуть на мир по-иному, понять, что "много чудесного видит земля", и человек при желании способен увидеть то же самое. Поэт предлагает нам очиститься от "тяжёлого тумана", который мы так долго вдыхали, и осознать, что мир огромен и что на Земле ещё остались райские уголки.

- Что можно сказать о композиции стихотворения?

(Кольцевая. Создаётся впечатление, что поэт может рассказывать об этом экзотическом континенте ещё и ещё, рисовать пышные, яркие картины солнечной страны, выявляя в её обитателях всё новые и новые, невиданные прежде черты. Кольцевое обрамление демонстрирует желание поэта снова и снова рассказать о "рае на Земле", чтобы заставить читателя взглянуть на мир по-иному).

- С помощью каких средств художественной выразительности автору удается преобразить рассказ?

Сравнения: Одним из наиболее примечательных средств создания образа этого экзотического животного является приём сравнения: волшебный узор шкуры жирафа сопоставляется с блеском ночного светила, "вдали он подобен цветным парусам корабля", "и бег его плавен, как радостный птичий полёт".

- Помогла сказка?

(Нет, любимая плачет. Волшебная сказка лишь усугубляет одиночество. Последние строки стихотворения почти повторяют окончание первой строфы, но уже почти безнадежно)

- Основная мысль – выражен идеал красоты автора. Красота экзотического животного здесь – спасение от скуки городов, скудного земного существования.

Подведение итогов урока.

- Вернемся к вопросу, поставленному в начале лекции. Посмотрите свои записи и ответьте на вопрос:

Читайте также: