Конспект статьи аверинцева филология

Обновлено: 05.07.2024

Название круглого стола не совсем мне понятно. То ли без Аверинцева филология невозможна, то ли Аверинцев своей жизнью определил будущее филологии. Во всяком случае, в названии проглядывает некоторый апокалиптический момент, который вряд ли уместен. Филология как научная дисциплина предполагает издание и комментирование текстов. В России эта основа филологии была сведена к минимуму. Филологами-издателями были преимущественно специалисты петербургской школы. Если в XIX -первой половине XX века рукописи и папирусы издавались Востоковым, Ернштедтом и Крачковским, то во второй половине прошлого столетия текстологической работой занимались Лихачев и сотрудники петербургского Института востоковедения. Московская филология заявила о себе иначе: вместо изданий на первый план вышли комментированные переводы художественных текстов и работы по теории литературы. Аверинцев, Гаспаров, Топоров за всю жизнь не издали ни одного древнего памятника, но известны их переводы и оригинальные комментарии, причем комментарии самые разнообразные – от исторических до философских и богословских. Таким образом, можно назвать московских филологов скорее литературоведами и поэтами-переводчиками, чем филологами-текстологами в строгом немецком смысле этой научной дисциплины. С этой точки зрения филология не только обойдется без Аверинцева в будущем, но и всегда без него обходилась. На наш взгляд, необходимо поставить совершенно иной вопрос – вопрос о будущем аверинцевского направления в гуманитарной мысли. Но чтобы его поставить, нужно хорошо понимать, что советская (преимущественно московская) филология 1960-1980-х гг. была специфическим видом философии и богословия. За пределами России она нужна фактически только в своей русской части, а методологически – только как техника структурного анализа литературных произведений, идущая от формалистов. Влияние ее на западную науку крайне мало в сравнении с огромной учительной ролью советской филологии внутри СССР. Этим, по-видимому, обусловлен постепенный отход московских филологов из своих первоначальных предметных областей (классическая филология, византиноведение, санскритология, хеттология) в славистику и русистику, где можно успешно сочетать исследование с просвещением и проповедью.

Здесь нужно сделать некоторое отступление. Философии как этической системы в России нет и не было. Роль философов всегда исполняли проповедники, литераторы или ученые. В разные годы XIX в. нравственной основой русского миросозерцания были статьи Белинского и Писарева, потом романы Достоевского и Толстого, затем книги и выступления Ключевского. Соловьевское “Оправдание добра” было кратким эпизодом в истории русской общественной мысли, и большой погоды в этой мысли не сделало. В первой половине двадцатого столетия самостоятельная философия в России появилась, но стала невозможна из-за политики. Тогда философы стали уходить в филологию и исполнять обязанности филологов. Таковы Лосев и Бахтин. Ко второй половине столетия они своими книгами воспитали грамотное поколение филологов, которые поступили наоборот: будучи филологами, они стали исполнять обязанности философов. Таковы Аверинцев, Гаспаров и, допустим, Кожинов.

Откуда взялось это филологическое поколение? Его путь был пророчески указан Гессе в 1943 г. Это мальчики касталийского призыва, которые, пережив войну, решили раз и навсегда избрать себе путь совершенного понимания Игры. Их игра в слова была попыткой уйти от истории как массовой сцены боя на глубины индивидуального переживания судьбы, условно говоря – от Эйзенштейна к Тарковскому. В эти же годы религиоведение переходит от социологии к феноменологии, а в исторической науке появляется вкус к изучению повседневной жизни горожан. Чем дальше в древность – тем больше естественного и человеческого можно было найти в человеке. Однако познание идей было под запретом, дозволялось только познание художественных приемов. Этого оказалось достаточно, чтобы появился новый советский гуманизм. Если вспомнить эпоху Возрождения, станет понятно, что исторически это не ново: новая антропология началась тогда с платоновского филологического семинария Фичино, участники которого были одновременно просветителями и проповедниками. Теперь история повторилась. Но, едва начав свое развитие, молодые касталийцы столкнулись с серьезной проблемой, которая в дальнейшем стала причиной их размежевания. Это проблема приближающей и отдаляющей филологии.

Отдаляющая филология предполагает между автором и читателем непроходимую пропасть, которая может быть частично ликвидирована только за счет всестороннего понимания текста. Здесь нет и речи о том, чтобы понять самого автора, поскольку действует принцип “чужая душа – потемки”. Комментарий необходим, во-первых, для уяснения дистанции между текстом и читателем в пространстве и времени, во-вторых, для научения читателя языку текста. Таков Аверинцев в своей первой книге “Плутарх и античная биография”, таков и весь Гаспаров. Может ли отдаляющая филология быть нравственной проповедью? Разумеется, может, поскольку учит уважительно относиться к другому, не принимая его за самого себя и не навязывая ему своих вкусов.

Приближающая филология имеет в своей основе идею о диалоге читателя с автором через текст. Предполагается, что автор и читатель знакомы друг с другом, говорят на одном языке и думают об одном и том же. В этом случае текст попадает в пространство современных идей и представлений, призывается в свидетели в различных дискуссиях и активно используется в целях нравственного воспитания граждан. Разумеется, необходимо всякий раз оговаривать историческое размежевание автора и читателя в пространстве и времени. Но для приближающей филологии это единственное препятствие, временно затрудняющее полное понимание текста. Для его устранения существует культурологический комментарий, показывающий, что у них было не совсем так, как у нас. Однако, поскольку они тоже люди, то мы, нынешние, всегда сможем понять их, бывших. Таков Аверинцев периода своей второй книги и позже, до самого конца.

Резонно было бы заметить, что приближающая филология возможна только там, где есть пересечение изучаемого текста с родной культурой. Неудивительно, что Аверинцев, занявшийся поэтикой ранневизантийской литературы, постепенно пришел к православному богословию. Однако если вспомнить, что Гаспаров изучает Мандельштама как впервые открытого иноязычного и инокультурного автора, пишущего на непонятном языке, становится ясно, что такая идея ошибочна. Аверинцев выбирает приближающую филологию, филологию на грани богословия вовсе не оттого, что занимается православными текстами, а по какой-то иной причине, имеющей глубокое основание в структуре его личности. Точнее сказать, он делает это именно потому, что наиболее глубокое воздействие на читателя оказывает его личность. Аверинцев – пример высоты, вровень с которой не встать, но до которой при желании можно дотянуться на цыпочках (например, Топоров не оставляет такого шанса). Если он и небожитель, то собеседующий и умеющий во время разговора ходить рука об руку с собеседником. Он знает то же самое, что в идеале должны знать все – античность, Библию, немецкую и русскую литературу. Когда он сообщает это обязательное знание, слушатель должен чувствовать угрызение совести. Именно поэтому приближающая филология – филология интеллигенции – становится ключевой для его метода. Именно поэтому он говорит не о понимании текста, а о понимании человека. Причем, имеется в виду не только понимание автора текста, но и понимание читателя, проходящего через этот текст. За поэтикой Аверинцев старается распознать чувства, идеалы и намерения людей прошлого. Распознав – сопоставить с современными настроениями и идеалами, сопоставив – включить современного человека в осмысление традиции. Рискну сказать – даже подчинить человека традиции. Аверинцев консервативен, потому что пытается сохранить культуру в человеке. Но культура – это прошлое, жизнь не стоит на месте, и человек тоже меняется. Поэтому направление Аверинцева переживает серьезный кризис.

Этот кризис нужно рассматривать в нескольких аспектах. Филология как научная дисциплина все более склоняется в сторону отдаляющего направления. Происходит это, во-первых, потому, что в последнее время ее предметом стали тексты максимально удаленных эпох, к которым нельзя применить обычную для антично-христианских памятников эмпатию субъекта и объекта. Вряд ли исследователь вавилонских гимнов сможет почувствовать себя жрецом Мардука. Скорее всего, он отнесется к клинописному тексту как к чему-то чужеродному, хотя и интересному для современной культуры. Во-вторых, филология все более становится компьютерной. Созданы базы данных, позволяющие значительно ускорить контекстный анализ памятников на уровне терминов, формул и стилистики. Такие базы служат чем-то вроде оптических приборов, позволяющих увидеть ранее скрытое от непосредственного восприятия исследователей. Эмпатия с микробами и туманностями теоретически возможна, но вряд ли реализуема на практике. В-третьих, заметной тенденцией в филологии стало исследование авторского мировоззрения, что само по себе уже говорит о признании за автором такого взгляда на мир, который нетождествен взгляду читателя. По всем этим причинам отдаляющая филология, основанная на схемах и подсчетах, некоторое время будет преобладать над приближающей, ушедшей на сегодня в пересказы и переводы для детей. Но дело не только в этом.

Изменяется не только филология. Изменяется сам тип потребителя культуры. Аверинцев искал за текстом человека, но такого, который был ему хорошо известен. Это интеллигент-европеец, служащий в одном институте или университете, читающий по-латыни и по-немецки, чтущий Десять заповедей и Нагорную проповедь, любящий мирную беседу и антично-христианскую старину. Лет десять назад (может быть, и раньше) он этого человека находить перестал. Доминирующим человеческим типом повсеместно стал американский образованный яппи-космополит, работающий по найму в разных странах, читающий мировую литературу только в переводах, а еще лучше – в пересказах на свой язык, чтущий краткое изложение Библии для своей секты (а чаще даже краткое изложение буддизма), любящий боевики и компьютерные игры, а из всей старины понимающий только стоимость антиквариата. Насколько такой тип – базаровский тип современной культуры – окажется долговечным или переходным, и чем он будет сменен – гадать сейчас не будем. Но, скорее всего, впереди маячит образованный китаец или любой другой дальневосточный человек, не связанный корнями со средиземноморской традицией, на которой стоит современная цивилизация. Такая перспектива способна изменить для традиционно мыслящего человека понятие ближнего. Если раньше под ближним мог пониматься человек антично-христианской культуры, то теперь ближними становятся не только иудей, христианин и мусульманин, но и среднеевропейский атеист, и прежде нелюбимый американец-яппи. Перед китайцем и китайцу все едино. И проповедь Аверинцева с апелляцией к Августину и Аквинату померкнет перед авторитетом Конфуция… Как бы то ни было, но адресат Аверинцева, несомненно, потерян. И его приближающую филологию в последние годы просто не к кому было приближать.

Таким образом, в настоящее время проблемой стал не только текст, но и читатель текста. Аверинцев мог бы повторить о себе слова умирающего Феллини: “Я похож на взлетевший самолет, которому некуда приземлиться”. Если говорить о перспективах, то они не особенно радостны. Слово Аверинцева пригодится узкому кругу филологов, философов и богословов, личность его по прошествии лет перестанет оказывать воздействие на молодые умы, а со смертью его поколения, возможно, и вовсе перестанет быть легендарной. Исторический момент, породивший поколение Аверинцева, не повторится никогда. А российская филология пойдет своим путем, и в пути этом будет временами оглядываться на крупицы рационального знания предков, которые можно отыскать на свалке их заблуждений. Что же касается западной филологии, то для нее Аверинцев останется любопытным примером русского религиозного философа, который в условиях советской неволи умудрялся проповедовать идеалы европейского гуманизма через описание приемов поэтики и риторики.

Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal

[

Tags

мысли, ссылка, цитата, человек

]

Освоить духовный мир чужой эпохи филология может лишь после того, как она честно примет к сведению отдаленность этого мира, его внутренние законы, его бытие внутри самого себя… Когда современность познает иную, минувшую эпоху, она должна остерегаться проецировать на исторический материал себя самое, чтобы не превратить в собственном доме окна в зеркала, возвращающие ей снова ее собственный, уже знакомый облик. Долг филологии состоит в конечном счете в том, чтобы помочь современности познать себя и оказаться на уровне своих собственных задач; но с самопознанием дело обстоит не так просто даже в жизни отдельного человека… филология есть “строгая” наука, но не “точная” наука. Ее строгость состоит не в искусственной точности математизированного мыслительного аппарата, но в постоянном нравственно-интеллектуальном усилии, преодолевающем произвол и высвобождающем возможности человеческого понимания. Одна из главных задач человека на земле – понять другого человека, не превращая его мыслью ни в поддающуюся “исчислению” вещь, ни в отражение собственных эмоций. Эта задача стоит перед каждым отдельным человеком, но и перед всей эпохой, перед всем человечеством. Чем выше будет строгость науки филологии, тем вернее сможет она помочь выполнению этой задачи. Филология есть служба понимания .

Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.

Вопросы и задания

1. Первые филологические профессии. Объясните причины их возникновения.

2. В каком отношении к первым филологическим профессиям находится профессия учителя риторики?

4. В чем видите причины различий в определениях филологии, которые упоминаются в предыдущ ем вопрос е ?

5. Что такое объект филологии?

6. Каковы источники материала, изучаемого современной филологией?

7. Что такое методы исследования в филологии?

8. Каково место филологии в системе наук? в современном мире?

9. Чем различаются филологические науки и научные дисциплины?

10. Перечислите важнейшие филологические научные дисциплины. Как они связаны между собой? с филологическими науками?

Сергей Аверинцев. Похвальное слово филологии

Более того, они противоположны. Но в обоих случаях дело идет, по моему глубокому убеждению, о мнимой актуальности, о мнимой жизненности. Оба пути отдаляют филологию от выполнения ее истинных задач перед жизнью, перед современностью, перед людьми.

И как нашел я друга в поколеньи,

Читателя найду в потомстве я.

Цит. по: Юность. 1969. № 1. С. 99101.

Д.С. Лихачев. Об искусстве слова и филологии

Роль филологии именно связующая, а потому и особенно важная. Она связывает историческое источниковедение с языкознанием и литературоведением. Она придает широкий аспект изучению истории текста. Она соединяет литературоведение и языкознание в области изучения стиля произведения наиболее сложной области литературоведения. По самой своей сути филология антиформалистична, ибо учит правильно понимать смысл текста, будь то исторический источник или художественный памятник. Она требует глубоких знаний не только по истории языков, но и знания реалий той или иной эпохи, эстетических представлений своего времени, истории идей и т.д.

В дверях торчит сосед,

Торчат за ним разбуженные тетки,

Торчит бутылка водки,

Торчит в окне бессмысленный рассвет!

Опять стекло оконное в дожде,

Опять туманом тянет и ознобом.

Поэзия и хорошая проза ассоциативны по своей природе. И филология толкует не только значения слов, а и художественное значение всего текста. Совершенно ясно, что нельзя заниматься литературой, не будучи хоть немного лингвистом, нельзя быть текстологом, не вдаваясь в потаенный смысл текста, всего текста, а не только отдельных слов текста.

Она нужна всем, кто пользуется языком, словом; слово связано с любыми формами бытия, с любым познанием бытия: слово, а еще точнее, сочетания слов. Отсюда ясно, что филология лежит в основ е не только науки, но и всей человеческой культуры. Знание и творчество оформляются через слово, и через преодоление косности слова рождается культура.

Цит. по: Лихачев Д.С. О филологии. М.: Высш. шк., 1989.

Buks / Linguist / Lih / index.php

Ю.С. Степанов. Слово

Еще в эпоху эллинизма (IIII вв. до н.э.), до разделения двух значений слова (φιλόλογος и φιλολόγος), т.е. до появления особой дисциплины, ученые уже занимались филологией, не отличая ее, правда, от грамматики, и назывались γραμματικοί грамматики, грамматисты. В Александрии был основан Μουσειον (святилище муз), государственное учреждение, находившееся под особым попечением царя, и знаменитая библиотека, для которой приобретались рукописи во всех концах греческого мира.

Для издания произведений греческой классики, и прежде всего Гомера, александрийские ученые-грамматисты (а по существу филологи) развернули огромную работу: разбирали и отбирали рукописи, сличали варианты текста, отделяли подлинное от приписываемого, устанавливали наиболее авторитетный текст, акцентуировали его, комментировали неясные места, устаревшие и непонятные слова и т.д. Знаменитый филолог-грамматист Аристофан Александрийский (257180 гг. до н.э.) может считаться основателем научной лексикографии.

Узнать стоимость написания работы -->

Ключевые слова: лингвокультурология, языковая личность, концепт, С. С. Аверинцев.

Goltseva E.A.

Student, Philology faculty,

Bashkir State University

LANGUAGE PERSONALITY S.S. AVERINTSEV (BASED ON THE ARTICLE “PANEGYRIC OF PHILOLOGY”)

Abstract

In the research work discusses the features of the representation of the language person of the outstanding Russian philologist and cultural studies S.S. Averintsev article “Panegyric of Philology”. Results of the study allow to recognize S.S. Averintsev carrier elitist type of speech culture.

Keywords: cultural linguistics, language personality, concept, S.S. Averincev.

В этой связи важно, полагаем, обратить внимание на изучение речевой деятельности тех языковых личностей, которые можно назвать носителями элитарной речевой культуры.

Язык статьи напоминает нам непринужденную беседу старых друзей – каждое слово незамысловато и понятно. Кстати, сама статья С.С. Аверинцева начинается с античного анекдота (кому, как не историку культуры, знать все об античности?).

В тексте статьи ярко представлена интертекстуальность. Приведем некоторые примеры:

– «Поэт или мыслитель прошедшего знают (вспомним слова Баратынского):

И как нашел я друга в поколеньи,

Речь С.С. Аверинцева как истинного филолога вызывает восхищение красотой изложения.

Встречаются такие стилистические фигуры, как риторические вопросы и риторические восклицания:

Текст статьи очень живой, он доступен для понимания любому носителю типа речевой культуры. Имеются отсылки на тексты, цитирование. Такие стилистические фигуры, как анафора, эпифора, эллипсис отсутствуют, но в тексте все же можно обнаружить риторические вопросы/восклицания; также есть достаточное количество тропов. В целом эта статья выполнена в научно-публицистическом стиле.

Великое его достижение – его язык, письмо, своеобразное красноречие: сила и точность слова, обдуманность и красота изложения поражают читателя. Он нашел тот особый язык, которым можно говорить о высоком, не впадая в пошлость и неестественность.

Следовательно, наши наблюдения над особенностями языковой репрезентации автора в исследуемой статье позволяют нам с уверенностью заявить, что С.С. Аверинцев в нынешнем обществе является элитарной языковой личностью.

Читайте также: