Учитель литературы рассказ кратко
Обновлено: 04.07.2024
Попробуйте найти среди описанных типажей своего преподавателя!
Во второй половине XVIII века дворянские дети могли оставаться на домашнем обучении, учителя приходили к ним сами, а зачастую были приставлены к ребенку и проживали вместе с семьей. Из-за границы выписывали гувернеров, которые обучали дворянских отпрысков языкам и манерам. Но не всегда эти люди были компетентны.
Так что родители по незнанию и следуя моде нанимали для обучения своих детей бывших лакеев и парикмахеров.
Именно таких учителей описывает Фонвизин в образах отставного солдата Цыфиркина, ставшего учителем арифметики, семинариста-недоучки Кутейкина и кучера Адама Адамыча Вральмана, который должен был обучить Митрофана французскому. Что получилось из ученика таких педагогов, можете судить по комедии Фонвизина. А чтобы не повторять ошибок, ищите проверенных репетиторов, обращайте внимание на образование и методику педагога. Ведь хороший преподаватель ценится не только за знание своего предмета, но и за умение качественно объяснить его ребенку, а главное, заинтересовать им.
Они с главным героем тотчас поладили, хотя вместо того чтобы учить Гринева говорить по-французски, по-немецки и всем наукам, Бопре предпочел наскоро выучиться от него кое-как болтать по-русски, и потом каждый занимался своим делом.
Лев Николаевич Толстой с детьми
Во второй половине XIX века образование стало более доступным, педагогические идеи заняли умы самых разных революционно настроенных мыслителей, от Писарева до Чернышевского. Важным вопросом стало женское образование, появились Высшие Бестужевские курсы, где готовили в том числе и преподавателей. Образ учителя в литературе тоже менялся.
Карл Иванович — хорошо образованный человек, профессионал, любящий преподавание и детей. Сам Толстой увлекался идеями образования, организовал школу для своих крестьян в Ясной Поляне, где вел уроки по им же написанным учебникам и отменил наказания. По мнению классика, любое воспитание — попытка загнать ребенка в рамки, подчинить правилам и законам взрослого мира.
Реализовать толстовский индивидуальный подход в школе сложно, с репетитором выработать персональную стратегию обучения проще. А насколько предоставлять ребенку свободу творчества, которая в перспективе разовьет его потенциал, — это выбор каждого родителя. Главное, не переборщить и не избаловать.
В годы Великой Отечественной войны от учителя требовалось не только знание предмета, но и особая душевная теплота и самоотдача. Он должен был не слепо следовать учебной программе, а нести идеи добра и мира, которые помогали бы выжить в трудное психологически время.
В спорной ситуации между вашим ребенком и учителем постарайтесь выслушать обе стороны. Порой может возникнуть недопонимание, ребенок иногда пытается манипулировать мнением родителей, обращая ситуацию в свою пользу.
Очень важно, чтобы доверительный контакт установился не только между репетитором и учеником, но и между родителями и педагогом.
Подчиняться школьным порядкам или отстаивать индивидуальный, нестандартный подход в современной школе — проблематика романа Алексея Иванова, написанного в 1995 году.
Виктор Служкин, которого в одноименном фильме Александра Велединского сыграл Константин Хабенский, — уволенный из НИИ молодой ученый, который устраивается работать учителем географии в школе, но сталкивается с отсутствием заинтересованности подростков-учеников в предмете.
Как мотивировать учиться детей, которых беспокоят совсем другие проблемы личного характера? А главное, как заслужить их уважение, авторитет?
Не всегда дисциплину можно установить традиционными методами оценок и наказаний, в современной школе нужно исходить из доступных возможностей, как сделать предмет интересным и актуальным.
Служкин придумал отвести детей в поход, где показал им родные края, а заодно и проверил на прочность их принципы.
Основным персонажем произведения, повествующего о будущем времени, является преподаватель гуманитарных наук Андрей Петрович.
Мир, в котором существует бывший учитель литературы, охвачен техническим прогрессом, и услуги преподавателя остаются без надобности, он оказывается не у дел, уволенный с любимой работы. Чтобы как-то выживать на мизерное пособие, учитель вынужден осуществлять продажу собственных книг для покупки неотложных продуктов и вещей.
В один из монотонных беспросветных дней Андрею Петровичу везет и, разместив газетное объявление, он находит себе ученика Максима, стремящегося к собственному духовному обогащению и которому не чужды высокие нравственные аспекты, несмотря на наличие у него двоих маленьких детей. Андрей Петрович занимается с учеником несколько лет, получая от него в качестве оплаты продукты питания, хозяйственные предметы и небольшую бытовую технику.
Неожиданно Максим перестает посещать уроки преподавателя, не объяснив причин длительного отсутствия. Спустя время, в период просмотра новостной программы Андрей Петрович узнает, что его ученик трудился в качестве домашнего робота-гувернера и был пойман на воровстве продуктов, за что в качестве наказания Максима утилизировали. Андрей Петрович, полностью разочаровавшись в действительности, раздавленный реальностью, решает покончить жизнь самоубийством, поскольку уже не верит в свою счастливую дальнейшую жизнь.
Финалом рассказа становится приход к Андрею Петровичу детей бывшего ученика, Павлика и Анечки, которые просят преподавателя давать им частные уроки по литературе.
Писатель, повествуя о фантастической реальности, старается рассмотреть через призму своих героев жуткую картину человеческого будущего, в котором исчезает все духовное в виде книг, литературы, искусства, души. Человечество стремительно падает в пропасть небытия, покоряясь техническому неодушевленному прогрессу и инновациям. Вместе с тем автор рассуждает о том, бумажные версии книг являются неотъемлемой частью жизни предыдущих поколений, связывающей истинных любителей литературы с душевными воспоминаниями. Название произведения символично и указывает на то, что жизненный свет продолжает освещать веру в существование искренней духовности людей, способных выбраться из темноты бездуховности, ненужности, страха перед будущим.
Можете использовать этот текст для читательского дневника
Что такое литература в разрезе духовности? Это способ выражения внутренней жизни человека в вымышленных историях, зафиксированных с помощью букв. Устное народное творчество выполняло ту же функцию, только опиралось на память человеческую. На следующем этапе место письменных историй займет что-то другое, быть может, функционал тех же виртуальных игр, который будет требовать соучастия игрока в создании миров, характеров, сюжетов. Важна ведь не форма, важно наполнение. Внутренний мир человека можно передать не только через книгу.
В этом ключе финал рассказа замечательный. Вконец раздавленный жизнью человек, решивший покончить с собой, на пути к орудию самоуничтожения внезапно видит двух детишек, явившихся именно к нему. Это ценнее любых книг. И этому учат не книги, а только люди, в рассказах Майка Гелприна еще роботы, очень похожие на людей.
Вот как-то так воспринимается этот небольшой, провокационный, однобокий рассказ, однобокий, в том смысле, что мир будущего показан в нем только с одной стороны — с позиции не вписавшегося в этот мир стареющего человека. Но мир есть, и в нем есть любопытные дети, и они пришли в дом потерявшегося учителя, чтобы спасти его от одиночества.
В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.
— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете?
Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.
Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.
В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак… Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.
Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
— Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.
— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.
— Нигде? — спросил Максим тихо.
— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
— Да, продолжайте, пожалуйста.
— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.
Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.
— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!
— Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.
— У вас есть дети?
— Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
— Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.
Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
— Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела…
— Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.
— Непременно. Только вот… Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?
Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.
— Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.
— Литература – это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.
День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.
Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн.
Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков.
Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый.
Классика, беллетристика, фантастика, детектив.
Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.
Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
— Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.
Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?
Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.
Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.
Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота.
Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.
Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.
Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.
— Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.
— Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто?
— Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
— От… От кого?!
— От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он… как его…
— Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
— Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.
"Учитель литературы" или же "Русский Мастер" (русский: Учитель словесности , романизированный: Учитель словесности) - это рассказ 1894 г. Антон Чехов.
Содержание
Публикация
Синопсис
Прием
| Внешнее видео | |
|---|---|
| Учитель словесности. (45 мин) Советская телеадаптация 1965 года с Николаем Пеньковым в роли Никитина, Ксенией Мининой в роли Маши Шелестовой, Алексей Грибов в роли отца и Раисы Максимовой в роли сестры Вары. |
Историю хвалили, среди прочего, Лев Толстой [6] и Петр Чайковский кто (согласно письму брата последнего от 17 августа 1903 г. Скромный) объявил "Учителя литературы" одной из жемчужин Чехова. [4]
Читайте также: