Прудон философия нищеты краткое содержание
Обновлено: 04.07.2024
Пусть не ослепляют нас тщеславие нашей роскошью и горячка наших наслаждений: пауперизм столько же свирепствует среди цивилизованных народов, сколько и между полчищами варваров, а может быть, и сильнее. Благосостояние в данном обществе не столько зависит от абсолютного количества накопленного богатства (всегда меньшего, чем думают), сколько от отношения производства к потреблению, а в особенности — от распределения продуктов. Теперь, так как, по множеству причин, вычисление которых здесь бесполезно, ни у какого народа сила производства не может сравниться с силой потребления и так как распределение продуктов производится еще гораздо неправильнее их произведения и потребления, то следует из этого всего, что неблагосостояние повсеместно и постоянно; что общество, по-видимому богатое, на самом деле бедно, — словом, что все страдают от пауперизма: собственник, живущий рентою, так же как и пролетарий, который перебивается только трудом своих рук.
Это положение может показаться парадоксальным, и потому прошу позволения еще некоторое время на нем остановиться.
Из всех потребностей нашей природы самая настоятельная — потребность в пище. Говорят, что есть некоторые виды бабочек непитающихся, но они напитались в состоянии личинки, да и их существование недолговечно. Стоит ли брать их символами жизни ангельской, свободной от ига телесного? Пусть разрешат это, если угодно, любители аналогий.
Как бы то ни было, человек разделяет общую участь животных: он должен есть, т. е. потреблять, говоря экономически.
Вот наш первый закон в сфере экономической — грозный закон, как фурия преследующий нас, если мы не сумеем с умом выполнить его, точно так же, как если мы делаемся его рабами, жертвуя ему всеми нашими прочими обязанностями. Этой-то необходимостью кормиться мы ближе всего подходим к скоту; под ее влиянием мы делаемся хуже скота, когда погрязаем в разврате или, застигнутые голодом, не боимся для его насыщения прибегнуть к обману, насилию, убийству.
Однако ж Творец, избравший для нас этот образ жизни, имел свои цели. Необходимость поддержания жизни побуждает нас к промышленности и труду — вот наш второй закон.
Но что же такое промышленность и труд? Деятельность, и физическая и умственная, существа, состоящие из тела и духа. Не только труд нужен для сохранения нашего тела, он еще необходим для развития нашего духа. Все, чем владеем мы, все, что знаем, происходит от труда; ему обязаны мы всякой наукой, всяким искусством, равно как и всяким богатством. Философия есть только средство обобщать и возводить в отвлеченность результаты нашего опыта, т. е. труда.
Сколько, по-видимому, унижает нас закон потребления, столько облагораживает нас закон труда. Мы не живем исключительно жизнью духовною, потому что мы не исключительно существа духовные; но трудом мы более и более одухотворяем (спиритуализируем) наше существование.
Наиболее спорной из теорий Прудона считается Теория разделения труда, в описании которой он фактически пропагандирует возврат к системе организации труда, существовавшей до начала эпохи его разделения; в описании Теории народонаселения указывает на собственность как причину нищеты; в Теории конституированной (синтетической) стоимости предлагает в процессе купли-продажи исходить не из мнения покупателя и продавца (спроса и предложения), а из заранее подсчитанных трудозатрат и времени на производство продукта. Выдвинул еще целый ряд теорий и идей; считается одним из основателей идеологии анархизма, от возможности реализации которого отрекся незадолго до смерти.
Прудон как предтеча, или Формула общественного счастья
А. А. Антонов-Овсеенко
Но кто такой Прудон, и почему мы должны сегодня вчитываться в написанное им почти двести лет назад? Пьер-Жозеф Прудон, как об этом известно из биографии, прославился работами о собственности, формулированием теорий разделения труда, народонаселения и синтетической (социальной) стоимости, концепции натурального обмена, реализованной в получившем широкую известность Народном банке. Он также обрел популярность как публицист и издатель, считается, среди прочего, одним из основателей идеологии анархизма. Но, разумеется, одного перечисления заслуг и выдвинутых идей будет недостаточно для того, чтобы все-таки понять, для чего погружаться в чтение того, что было актуально две сотни лет назад. Однако в том-то и дело, что написанное Прудоном тогда и в особенности последовавшая со всех сторон реакция на его труды оказали прямое, неопосредованное воздействие на то, что происходит теперь. Можно сколько угодно ругать мировоззрение Прудона, присущий ему специфический стиль изложения, – как этим, например, занимались в течение длительного времени Карл Маркс и Фридрих Энгельс, – но отказать ему в остающейся по сей день актуальности невозможно.
Фридрих Энгельс (1820—1895 гг.) – для Neue Rheinische Zeitung, 1848 г.
Злоупотребления собственностью кажутся самыми недостойными злоупотреблениями; но можно найти средства против них, не прибегая к уничтожению собственности. Если законы плохо регулируют пользование собственностью, то можно их переделать
Со времен Прудона введенное им в оборот определение собственности никто из экономистов так и не отваживался оспорить; все они, относившие ли себя к сторонникам рыночных отношений, или плановой экономики, с самого начала и по сей день просто делают вид, что подобного определения не существует
Экономист Жером-Адольф Бланки (1798—1854 гг.) попросил Прудона не смешивать его имя с категорическим суждением о том, что собственность – это кража.
Первым определение собственности как воровства дал деятель Великой французской революции Жак-Пьер Бриссо. Но широким хождением этого определения человечество обязано именно Прудону.
Подпись под гравюрой: Ж.-П. Бриссо. Род. 14 января 1754 г., депутат Департамента Парижа, 3-й год Свободы.
Прудон стал приблизительно в такое же отношение к Сен-Симону и Фурье, в каком стоял Фейербах к Гегелю. По сравнению с Гегелем Фейербах крайне беден. Однако после Гегеля он сделал эпоху
Оснований располагать разум в центре мира существует не больше, чем предполагать его на кончике спички; и может случиться так, что если разум, сознание, где-то и существует, то только в человеке
1. Прудон П.-Ж. Что такое собственность? / Пер. Ф. Капелюша. – Лейпциг; Санкт-Петербург: Мысль, 1907. – 253 с. – С. 9.
4. Прудон П.Ж. Что такое собственность? / Пер. Ф. Капелюша. – Лейпциг; Санкт-Петербург: Мысль, 1907. – 253 с. – С. 9.
5. Прудон П.-Ж. Что такое собственность? / Пер. Ф. Капелюша. – Лейпциг; Санкт-Петербург: Мысль, 1907. – 253 с. – С. 4–5.
7. Прудон П.-Ж. Что такое собственность? / Пер. Ф. Капелюша. – Лейпциг; Санкт-Петербург: Мысль, 1907. – 253 с. – С. 5.
15. Маркс К., Энгельс Ф. Cочинения, тт. 1—39. Издание второе. – М.: Издательство политической литературы, 1955–1974 гг. – Т. 4. – 615 с. – С. 69.
"К несчастью г-на Прудона его странным образом не понимают в Европе. Во Франции за ним признают право быть плохим экономистом, потому что там он слывет за хорошего немецкого философа. В Германии за ним, напротив, признается право быть плохим философом, потому что там он слывет за одного из сильнейших французских экономистов. Принадлежа одновременно к числу и немцев и экономистов, мы намерены протестовать против этой двойной ошибки".
И действительно, большая часть работы посвящена критике экономических взглядов Прудона. Показано, что он не знаком с работами многих известных английских экономистов, которые уже давно превзошли в своих исследованиях "открытия", сделанные Прудоном. Маркс ярко демонстрирует научную недобросовестность автора "Философии нищеты". При этом выводы, сделанные Прудоном, грешат надуманностью и посредственностью. Получается, что он хочет одновременно выступить на стороне пролетариата, но в то же время сохранить основу мелкобуржуазных отношений в обществе.
"Он хочет парить над буржуа и пролетариями, как муж науки, но оказывается лишь мелким буржуа, постоянно колеблющимся между капиталом и трудом, между политической экономией и коммунизмом".
Разобрав большую часть ляпов, сделанных Прудоном в фактологической части, Маркс переходит к критике самого применяемого метода. Заявленная гегелевская диалектика на деле оказывается лишь её видимостью, дальше антитезиса автор подняться не может, поэтому провозглашает наличие вечных категорий, т.е. вновь и вновь возвращается к метафизике. Прудон не может осилить диалектический метод, поэтому пытается создать идеологическую систему категорий, существующих независимо от реальности. Ещё более усугубляет дело незнание автором истории, которая собственно и должна подтвердить правоту изложенной теории.
На примере данной работы Маркс обобщает направление деятельности буржуазных политэкономистов, целью которых является не изучение объективных законов, но только теоретическое подкрепление настоящего положения вещей.
"Экономисты употребляют очень странный прием в своих рассуждениях. Для них существует только два рода институтов: одни — искусственные, другие — естественные. Феодальные институты — искусственные, буржуазные — естественные. В этом случае экономисты похожи на теологов, которые тоже устанавливают два рода религий. Всякая чужая религия является выдумкой людей, тогда как их собственная религия есть эманация бога. Говоря, что существующие отношения — отношения буржуазного производства — являются естественными, экономисты хотят этим сказать, что это именно те отношения, при которых производство богатства и развитие производительных сил совершаются сообразно законам природы. Следовательно, сами эти отношения являются не зависящими от влияния времени естественными законами. Это — вечные законы, которые должны всегда управлять обществом. Таким образом, до сих пор была история, а теперь ее более нет".
В противовес такой точке зрения Маркс говорит о том, что экономические законы напрямую зависят от сложившихся производственных отношений, а на те в свою очередь влияют производительные силы. Соответственно, новые производительные силы основаны на достижениях предыдущих периодов.
"Всякое изменение производительных сил людей необходимо ведет за собой изменение в их производственных отношениях. Так как важнее всего не лишиться плодов цивилизации — приобретенных производительных сил, то надо разбить те традиционные формы, в которых они были произведены. С этого момента прежний революционный класс становится консервативным".
Последовательное движение истории отрицает старые формы, таким образом избавляется от них, но при этом сохраняет достигнутый производственный уровень. Недобросовестные экономисты, формулирующие "вечные законы", не видят реального движения и развития, фиксируют настоящее положение вещей, возводят его в ранг неотменяемых истин. На самом деле они только описывают текущую ситуацию, но это совершенно не значит, что она будет сохраняться вечно.
"Миссия таких экономистов, как Адам Смит и Рикардо, являющихся историками этого периода, состоит лишь в том, чтобы показать, каким образом богатство приобретается в рамках отношений буржуазного производства, сформулировать эти отношения в виде категорий и законов и доказать, что эти законы и категории гораздо удобнее для производства богатств, чем законы и категории феодального общества. В их глазах нищета — это лишь муки, сопровождающие всякие роды как в природе, так и в промышленности".
Следствием такого подхода становится оправдание нищеты и деградации большей части населения.
В тексте Маркс выделяет сразу несколько видов буржуазных экономистов:
1) экономисты-фаталисты, которые смотрят на производство со стороны, без учёта жизни людей. Они только лишь отвлечённо описывают настоящее положение вещей. Именно к этой группе относятся Рикардо и Адам Смит.
2) романтики, которые уже не могут не замечать изобилия нищеты. Они "разыгрывают из себя пресыщенных фаталистов, с высоты своего величия бросающих презрительный взгляд на те машины в человеческом образе, трудом которых создается богатство. Они копируют все рассуждения своих предшественников, но равнодушие, бывшее у тех наивностью, у этих становится кокетством".
3) гуманистическая школа, принимающая страдания пролетариата близко к сердцу. "Для очистки совести она старается по возможности сгладить существующие контрасты; она искренне оплакивает бедствия пролетариев и безудержную конкуренцию между буржуа; она советует рабочим быть умеренными, хорошо работать и производить поменьше детей; она рекомендует буржуазии умерить свой пыл в области производства".
4) школа филантропов отрицает сам антагонизм производственных отношений, говорит о том, что всех можно превратить в буржуа. Таким образом они хотят сохранить основные буржуазные категории, избавив их от практических противоречий. "Филантропам кажется, что они серьезно борются против буржуазной практики, между тем как сами они буржуазны более чем кто бы то ни было".
В противоположность буржуазным экономистам Маркс ставит коммунистов и социалистов, которые говорят о неразрешимости противоречий при данном способе производства. На ранних стадиях они являются лишь теоретиками-утопистами, но по мере исторического развития им достаточно лишь констатировать те истины, которые в достатке предоставляет реальность.
"До тех пор, пока они ищут науку и только создают системы, до тех пор, пока они находятся лишь в начале борьбы, они видят в нищете только нищету, не замечая ее революционной, разрушительной стороны, которая и ниспровергнет старое общество. Но раз замечена эта сторона, наука, порожденная историческим движением и принимающая в нем участие с полным знанием дела, перестает быть доктринерской и делается революционной".
Таким образом, политическая экономия с течением времени из орудия буржуазного класса должна перейти на сторону пролетариата. В продолжение дискуссии Маркс указывает Прудону и на другие порождения буржуазного общества (фабричное производство, монополизм), которые впоследствии обращаются против своих хозяев. Преодоление капиталистических противоречий возможно лишь в дальнейшем развитии, а не в том, чтобы остановить его или ограничить искусственными законами. Прудон хочет сохранить все хорошее в экономике, лишь устранив её "дурные" стороны, но Маркс наглядно показывает всю утопичность таких намерений.
В "Нищете философии" Маркс критикует работу Прудона как с экономических, так и с философских позиций. Но следствием её стало не только отмежевание и разгром одного из ведущих французских мыслителей, но и впервые для широкой публики была предложена альтернативная экономическая теории, которая, с одной стороны, намного лучше описывает реальность, с другой - позволяет увидеть закономерности исторического развития.
"Нищета философии" была издана тут же - летом 1847 года, поэтому мысли, изложенные в ней, оказали громадное влияние на развитие коммунистических идей. Ранее именно эта работа воспринималась как основа теории Маркса. Сегодня мы знаем, что до этого им были написаны гораздо более глубокие вещи: "Экономико-философские рукописи" и "Немецкая идеология". Учитывая эти обстоятельства, мы должны понимать, что ранние марксисты могли не учитывать множество факторов, которые известны нам о Марксе сегодня.
К несчастью г-на Прудона его странным образом не понимают в Европе. Во Франции за ним признают право быть плохим экономистом, потому что там он слывет за хорошего немецкого философа. В Германии за ним, напротив, признается право быть плохим философом, потому что там он слывет за одного из сильнейших французских экономистов. Принадлежа одновременно к числу и немцев и экономистов, мы намерены протестовать против этой двойной ошибки.
Читатель поймет, почему, выполняя этот неблагодарный труд, мы часто должны были отвлекаться от критики г-на Прудона, чтобы приниматься за критику немецкой философии и одновременно делать некоторые замечания по политической экономии.
Брюссель, 15 июня 1847 г.
ГЛАВА ПЕРВАЯ НАУЧНОЕ ОТКРЫТИЕ
I. ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ МЕЖДУ ПОТРЕБИТЕЛЬНОЙ СТОИМОСТЬЮ И МЕНОВОЙ СТОИМОСТЬЮ
Но г-н Прудон предпочел совершить движение по кругу. Последуем за ним во всех его изворотах, которые постоянно будут приводить нас опять к его исходной точке.
Каким же образом г-н Прудон, который предполагает разделение труда известным, объясняет с его помощью меновую стоимость, которая все еще остается для него чем-то неизвестным?
Г-н Прудон не входит в эти генеалогические подробности. Он просто прикладывает к факту обмена нечто вроде исторической печати, представляя его в виде предложения, которое могло бы быть сделано третьим лицом, старающимся установить этот обмен.
Обмен имеет свою собственную историю. Он прошел через различные фазы.
Было время, как, например, в средние века, когда обменивался только излишек, избыток производства над потреблением.
Было еще другое время, когда не только излишек, но и все продукты, вся промышленная жизнь оказались в сфере торговли, когда все производство целиком стало зависеть от обмена. Как объяснить эту вторую фазу обмена – возведение меновой стоимости в ее вторую степень?
Наконец, пришло время, когда все, на что люди привыкли смотреть как на неотчуждаемое, сделалось предметом обмена и торговли и стало отчуждаемым. Это – время, когда даже то, что дотоле передавалось, но никогда не обменивалось, дарилось, но никогда не продавалось, приобреталось, но никогда не покупалось, – добродетель, любовь, убеждение, знание, совесть и т. д., – когда все, наконец, стало предметом торговли. Это – время всеобщей коррупции, всеобщей продажности, или, выражаясь терминами политической экономии, время, когда всякая вещь, духовная или физическая, сделавшись меновой стоимостью, выносится на рынок, чтобы найти оценку, наиболее соответствующую ее истинной стоимости.
Каким образом объяснить еще эту новую и последнюю фазу обмена – меновую стоимость в ее третьей степени?
Послушаем г-на Прудона.
Если мы хорошо уловили мысль г-на Прудона, то вот те четыре пункта, которые он берется установить:
2) Потребительная стоимость и меновая стоимость находятся в обратном отношении друг к другу, во взаимном противоречии.
3) Экономисты не заметили и не познали ни их противоположности, ни противоречия.
4) Критика г-на Прудона начинается с конца.
Мы также начнем с конца и, чтобы снять с экономистов обвинения, возводимые на них гном Прудоном, предоставим слово двум довольно видным экономистам.
На противоположности между потребительной стоимостью и меновой стоимостью Сисмонди построил свое главное учение, согласно которому уменьшение дохода пропорционально возрастанию производства.
Лодердель построил свою систему на принципе обратного отношения между двумя родами стоимости, и его доктрина была даже настолько популярна во времена Рикардо, что последний мог говорить о ней, как о чем-то всем известном.
Читайте также: