Какова роль народа в трагедии борис годунов кратко
Обновлено: 02.07.2024
Ссылка для цитирования
К истории вопроса
Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?
Не войском, нет, не польскою помогой,
Трагедия А.С. Пушкина, по Серману, – об иррациональности сознания русского человека с его вечной надеждой на чудо и отсутствия у него (и по сию пору!) способности трезво смотреть на себя и свое собственное положение. [Serman 1986; Сепман 2013:160].
В отличие от Сермана Е.А. Маймин не отступает от традиции и видит в изображаемом Пушкиным народе «все истоки исторического движения и народ одновременно ничто, от него, по сути, ничего не зависит в устройстве жизни. С точки зрения Пушкина, одним лишь “мнением народным” сильны властители, но он же показывает, что не сам народ, а другие за него распоряжаются и его мнением, и его силой. Это и есть самая глубокая и самая доподлинная трагедия истории [Маймин 1981: 88 – 89].
Доказательством православного взгляда Пушкина на русскую Смуту служат изображаемые им в трагедии чудеса. При этом, все они почерпнуты из исторических источников – житий святых, летописей и проч.
«Описывай, не мудрствуя лукаво,
Все то, чему свидетель в жизни будешь:
Войну и мир, управу государей,
Угодников святые чудеса,
Для выяснения вопроса об образе народа в трагедии необходимо проанализировать отзывы о нем других персонажей, их правомерность и обоснованность. Пушкин предоставляет нам возможность соотнести оценки народа, дававшиеся его героями, с действиями самого народа.
Поэтому приступая к анализу, вспомним для начала, что говорили о народе прочие герои пушкинской трагедии.
«Живая власть для черни ненавистна,
Они любить умеют только мертвых.
Бог насылал на землю нашу глад,
Народ завыл, в мученьях погибая;
Я отворил им житницы, я злато
Рассыпал им, я им сыскал работы —
Они ж меня, беснуясь (выделено нами – Авт.), про-клинали!
Пожарный огнь их домы истребил,
Я выстроил им новые жилища.
Они ж меня пожаром упрекали!
Вот черни суд: ищи ж ее любви.
Кто ни умрет, я всех убийца тайный:
Я ускорил Феодора кончину,
Я отравил свою сестру царицу,
Изменчива, мятежна, суеверна,
Легко пустой надежде предана,
Мгновенному внушению послушна,
Для истины глуха и равнодушна,
А баснями питается она.
Ей нравится бесстыдная отвага.
Так если сей неведомый бродяга
Литовскую границу перейдет,
К нему толпу безумцев привлечет
Димитрия воскреснувшее имя.
Народ и так колеблется безумно,
Я сам явлюсь на площади народной,
Теперь посмотрим, насколько справедливы эти отзывы. При ближай-шем сопоставлении этих суровых оценок с действиями и умонастроениями народа, о которых повествуется в трагедии, оказывается, что характеристики, даваемые циничным Шуйским, совершенно верны.
Нас в данном случае должна заинтересовать нелепость и чудовищность ряда обвинений, брошенных народом Борису – например, отравление своей сестры-царицы и способствование ускорению кончины блаженного царя Феодора.
Но если эти обвинения исходят не от здравого ума, то, следовательно, они идут не от человеков, а внушаются некими злобными и незримыми силами.
Народ – понятие ведомое и равно как и отдельный человек может пребывать в различных состояниях. Таким он и предстает у Пушкина.
Впрочем, это уже не народ. Это – толпа, качественно иное состояние людей. Осознание содеянного все же приходит, хотя с опозданием. Но что сделано, то сделано. Теперь народ такой же цареубийца, пусть и символический, как проклятый им Борис Годунов, как и реальные убийцы – бояре.
Но главные виновники преступления – бояре, ставшие в одночасье клятвопреступниками и цареубийцами. И при этом все они (ярчайший при-мер – Басманов) находят свои резоны для измены. Нет лукавства лишь в Пимене, Патриархе и Юродивом.
Поддавшись искушению и впав в состояние прелести, народ становится последовательно жертвой бесов.
Беда. Царевич. Ляхи.
Есть, от чего прийти в смятение. И какое бы решение принято ни было, оно ведет к катастрофе.
«Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес нас водит, видно,
Вчитываясь и вживаясь в Михайловском в документы XVIIвека – жи-тия святых, летописи, часто и накоротке общаясь со священнослужителями, Пушкин не мог не иметь хотя бы самого общего представления об учении о царской власти.
И не просто православный самодержец, а православный самодержец по особому Промыслу Божию. Мировой истории и истории России, в частности, известны многие самодержцы, не являвшиеся такими ключевыми фигурами, а по смыслу Священного Писания бывшие скорее врагами Божиими.
Пушкин изображает мир русской истории и Смуты, равно как и всей человеческой истории, в виде взаимодействия зримого и незримого, горнего и дольнего миров, в основе которого лежит Провидение, сиречь, Божий Промысл.
Пушкин детально проанализи¬ровал для нас все внутренние мотивы, привед¬шие народ к мятежу и братоубийственной войне, и показал, что в критические моменты истории народ по сути оказывается перед одним и тем же выбором: жить по заповедям или прельститься мятежным словом.
Альтшуллер М. Г. Пушкин, Булгарин, Николай I и сэр Вальтер Скотт. // Новые безделки: Сборник к 60-летию В. Э. Вацуро. — М.: Новое литературное обозрение, 1995–1996.
Василик В.В. Солнце русской поэзии и грозы истории: К 180-летию со дня гибели А.С. Пушкина. М.: Издательство Сретенского монастыря, 2018.
Дунаев М.М. Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература в XVII –XX вв. М.: Издательский совет Русской православной церкви, 2003.
Iоаннъ Дамаскинъ прп. Точное изложенiе Православныя вѣры. Полное собранiе творенiй Св. Iоанна Дамаскина. Томъ I. С.-Петербургъ. Изданiе Императорской С.-Петербургской Духовной Академiи, 1913.
Канон Андрея Критского в понедельник первой недели Великого Поста. Песнь четвертая. // Великий канон преподобного Андрея Критского с переводом на русский язык. М.: Ковчег, 2012.
Непомнящий В.С. Пушкин. Избранные работы 1960-х – 1990-х гг. Т. I. Поэзия и судьба. М.: Жизнь и мысль, 2001.
Филарет, свт. Московский. Пространный христiанский катехизисъ Пра-вославныя Кафолическiя Восточныя Церк¬ви. Изданiе шестьдесят шестое. Москва, въ Синодальной Типографiи 1866.
Энгельгардт Б.М. Историзм Пушкина: К вопросу о характере пушкинского объективизма // Пушкинистъ: Историко-литературный сборникъ. / Подъ редакцiей профессора С.А. Венгерова. II Пг., 1916.
В композиции произведения народу отводится центральное место. Этот персонаж открывает трагедию, он же ее и завершает. Не отдельные герои произведения – Борис, Шуйский или Самозванец, а именно народ знаменует окончание трагедии Пушкина.
Государство держится на простых людях. Они – основа всего, сила и мощь. Без них цари и бояре ничего из себя не представляют. Народ творит историю, является ее движущей силой. Крестьяне поддержали незаконное восшествие на престол Бориса Годунова, но в результате его политики отвернулись, возненавидели, и правитель погиб. Народ погубил одного царя и помог другому, пусть и Лжедмитрию. Мощь простого люда поистине не знает границ.
В глубине народных масс живет вечная тяга к свободе, к избавлению от тирании. Народ – стихия, он может в любой момент пойти восстанием против обидчиков и угнетателей. Он, как солома, которая вспыхивает от огня одной спички. Достаточно небольшого толчка, чтобы вся эта махина пришла в действие и кинулась защищать свои права.
Сила крестьян заключается в их чистоте и нравственности, в богобоязненном отношении к преступлениям. Народ никогда не простит Борису убийство младенца. Но и Самозванец не будет прощен за смерть Годунова и его жены. Народ – строгий судья всех отступников божественных заповедей и законов.
Пушкин в знаменитой трагедии на материале исторических событий того времени дает ответы на все вопросы своей современности: приближающееся восстание декабристов не могло закончиться победой, так как не имело достаточной поддержки народных масс.
Александр Сергеевич чувствует и показывает силу народа и обусловленною особенностями 17 века слабость его. Крестьяне могут легко свергнуть ненавистных тиранов и обидчиков, но вот обеспечить себя свободой они не в силах. И причина этого проста – необразованность, отсутствие политических знаний.
Цари и бояре пользуется этой темнотой народа, творят то, что считают нужным, и с легкостью присваивают себе те достижения, которые принадлежат простым людям.
Народ – не статичный персонаж, он показан в движении. Впервые мы сталкиваемся с народными массами в Сцене на Красной площади. Люди растеряны, они оказались без царя и еще не совсем понимают, что им теперь делать.
Но такого не скажешь об окончании трагедии, здесь уже народ – полноправный деятельный участник всех происходящих событий. Он уже не скрывает своей ненависти и накипевшей злобы и готов на расправу.
Не войском, нет, не польскою помогай,
А мнением; да! мнением народным.
В изображении народа, его отношения к царю у Пушкина была скрытая мысль. Недаром Пушкин, когда Жуковский сказал, что царь простит его за трагедию, усомнился в этом и
Всегда народ к смятенью тайно склонен:
Так борзый конь грызет свои бразды;
На власть отца так отрок негодует … —
говорит в трагедии Басманов, —
Но что ж? конем спокойно всадник правит,
И отроком отец повелевает.
Конь иногда сбивает седока,
Сын у отца не вечно в полной воле.
Лишь строгостью мы можем неусыпной
Та же мысль о разобщенности между народом и властью в монологе Бориса:
Я думал свой народ
В довольствии, во славе успокоить,
Щедротами любовь его снискать —
Но отложил пустое попеченье:
Живая власть для черни ненавистна,
Они любить умеют только мертвых …
Я знаю дух народа моего;
В нем набожность не знает исступленья:
Ему священ пример царя его.
Но значение этих слов тут же ослабляется третьей чертой народа:
Всегда, к тому ж, терпимость равнодушна.
Изменчива, мятежна, суеверна,
Мгновенному внушению послушна,
Легко пустой надежде предана,
Для истины глуха и равнодушна …
Таким предстает народ в первых сценах трагедии, при избрании царя Бориса; таков же он и в последних сценах при воцарении Лжедимитрия. Пассивно соглашается он по решению бояр на избрание Лжедимитрия, притворно плачет, упрашивая Годунова принять престол, а затем так же лицемерно приветствует нового царя. Пушкин ярко оттеняет эту пассивность, сопоставляя сначала вой и плач народа, затем приветственные клики с насмешливыми разговорами в толпе:
О чем там плачут? —
Д как нам знать? то ведают бояре,
Заплачем, брат, и мы.
Да кто их разберет? —
Венец за ним! он царь! он согласился!
Борис наш царь! да здравствует Борис!
Нет самостоятельных действий народа и в последних сценах признания Лжедимитрия царем и убийства детей Бориса. Народ опять действует по указке бояр. Боярин говорит речь, приглашая бить челом Лжедимитрию, и народ отвечает:
Что толковать? Боярин правду молвил.
Да здравствует Димитрий, наш отец!
Проблема эта актуальна во все времена. Пушкину, как никому другому, удалось показать характер народа: вечное недовольство властью, иногда обращающееся бунтами и революциями, смена власти, а затем всё заново и заново — и так до бесконечности.
Здесь, в этой пьесе, это недовольство подогреваете слух о том, что Борис — убийца царевича Димитрия. Бояре знают о нём, но не говорят царю из корыстных целей. Сущность народа одинакова на протяжении всей пьесы, за исключением финала. Шуйский говорит о ней:
Изменчива, мятежна, суеверна,
Легко пустой надежде предана.
Мгновенному внушению послушна,
Для истины глуха и равнодушна,
И верно: в начале произведения народ чествует Годунова, уговаривает его выйти из монастыря, но в конце мы видим уже такие слова:
Что же означает эта ремарка? Однозначного ответа на этот вопрос нет. Казалось бы, сцена проста — народу объявляют: вот ваш новый царь! Годуновы мертвы! Но народ молчит в ужасе вместо приветствия. Почему же народ так ужасается? Возможно, это — символ осознания. Осознания того, что на престол возведён бесчестный человек, того, что косвенно по их вине погиб весь род Годуновых. Произошло преступление, но народ слишком поздно пришёл к пониманию этого. Он готов покаяться и принять свою вину. В этом заключается вся его трагедия: понимать обман власти, но каждый раз быть не в силах что-то изменить.
«Всегда народ к смятению склонен;
Так борзый конь грызёт свои бразды;
На власть отца так отрок негодует;
Но что ж? Конём спокойно всадник правит,
Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter.
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.
Читайте также: