Философия жизни зиммель кратко
Обновлено: 03.07.2024
Исходя из этих соображений общего характера, Зиммель и строит свою философию культуры.
наруживается глубокое и трагическое внутреннее противоречие, печатью которого, как мы увидим ниже, отмечена вся культурная эволюция.
Этим и объясняется постоянная смена культурных форм, которой наполнена история. Обычно историко-эмпирическое рассмотрение пытается найти для каждого данного случая конкретные причины этой смены. Если же более глубоко вникнуть в этот процесс смены культурных форм, то он представляется в следующем виде: жизнь, благодаря присущему ей характеру неустанного развития, постоянно борется против своих же собственных как бы застывших порождений (культурных форм), которые отстают от нее в темпе. Но так как жизнь не может выявиться вовне иначе, чем в каких-либо формах, то этот процесс обнаруживается, как вытеснение старой формы — новой. Таким образом, беспрестанная смена культурных содержаний обусловлена, с одной стороны, бесконечной плодовитостью жизни, а с другой, — заложенным в ней глубоким противоречием между ее вечной текучестью и изменчивостью и самодовлеющим характером ее застывших форм, в которых она себя изживает.
Этот характер исторического культурного процесса быль раньше всего установлен в области хозяйственного развития. Но он сказывается и во всех других областях культурной жизни: повсюду пульсация жизни стоит в непримиримой оп-
позиции к ее застывшим формам, претендующим на самодовлеющее значение.
Когда же само понятие жизни становится господствующим, своего рода идеальным центром для данной эпохи, то очер ченный выше конфликт приводит ее к трагической безысход ности, ибо здесь жизнь ощущает уже всякую форму, как таковую, как нечто насильно ей навязанное и жаждет уничтожить не только данную форму, но форму вообще и поставить на ее место самое себя во всей своей непосредственности и измен чивости. и вот как раз теперь мы переживаем, по убеждению Зиммеля, новую фазу этой старой борьбы, которая не является уже борьбой лишь новой запечатленной жизнью фор мы против омертвевшей старой. Ныне принцип жизни борется против формы, как таковой, т. е. против самого принципа формы .
Вот почему уже в течение почти нескольких десятилетий мы лишены всякой руководящей культурной идеи, как это имело место, «например, в средние века, в эпоху Ренес санса и Просвещения. Современный образованный человек, весьма затруднился бы таковую отметить. И действительно, ныне наблюдается, по убеждению Зиммеля, полное отсутствие ка кого -либо идейного обобщения, последнего завершающего син теза, что он и пытается показать на ряде разительных приме ров из области искусства, философии и религии.
2.
В области искусства экспрессионизм является наиболее ярким подтверждением поставленной Зиммелем диагностики нашей эпохи. Глубинный смысл этого своеобразного художественного течения заключается именно в том, что творческое переживание художника, его эстетическая эмоция стремится излиться в его художественное произведение, или точнее, художественное произведение является здесь как бы продолжением творческого процесса, его заключительным аккордом. В экспрессионизме дело идет не о рабском копировании действительности (натурализм) и не об отображении какого-либо внешнего бытия или процесса, окрашенного мгновенным чувственным впечатлением (импрессионизм). В первом случае творческое переживание художника отливается в какие-либо навязанные ему извне и потому чужеродные формы идеального или реального порядка; во втором — мы имеем дело с чувственным впечатлением (импрессией), элементом пассивным и соответственно этому окрашенное им художественное произведете представляет своеобразную смесь самостоятельного творче-
ского переживания с чужеродностью внешних воздействий. Во им я подлинного автономного творчества, вытекающего из глубинных переживаний самого художника, экспрессионизм отвергает как натурализм, так и импрессионизм.
Но не только все объективное по содержанию отметается этим художественным направлением ради абсолютной эстетической автономии художника-творца, но даже и объективное формального порядка (как напр. определенная традиция или метод и т. п.) толкуется здесь, как тягостное стеснение для непосредственной творческой жизни. Всякое подчинение каким-либо формам отклоняет творческую жизнь от ее истинного русла и, вследствие этого, воплощаясь в каком-либо художественном произведении, она не может остаться вполне верной самой себе и ее бесконечный творческий порыв здесь как бы застывает.
Если мы захотим замкнуть эти соображения в одну абстрактную краткую формулу, то она будет гласить, что здесь (т. е. в области художественного творчества) происходит борьба творчески-плодовитой жизни за свою автономию, за свое самосохранение.
Так принцип жизни возобладал здесь над принципом формы.
Аналогичная тенденция с не меньшей чуткостью сказалась и в области философской: в ее самых основных ответвлениях: в теории познания и в метафизике.
Таким образом, принцип жизни одерживает верх над принципом, формы и в этой, казалось бы, наиболее удаленной от его посяганий области духа.
Но, если вышеуказанная теория познания (прагматизм), в которой ярко сказывается столь характерное для современности жизнеощущение, преобразовывает процесс познания в одну из функций жизни, толкуя его, как лишь частный вид приспо собления человека к его среде, то и весьма популярное теперь мировоззрение (Бергсонизм) окрашено, в свою очередь, биологизмом. Если прагматизм лишает, как мы видели, формы познания их автономного, самодовлеющего значения, как бы растворяя их в биологии, то Бергсонизм отожествляет уже самый предмет познания с жизнью. Последней реальностью, истинной сущностью всякого бытия объявляется здесь жизнь и соответственно этому каждое данное явление толкуется либо
И в результате, в области метафизики принцип формы, как самодовлеющий, т. е. автономный по отношению к жизни, так же мало уцелел, как и в области теории познания.
Очерченный выше конфликт, типичный для всей духовно-культурной жизни, ярко сказывается и в религиозной области.
В течение двух последних десятилетий не малое число духовно-чутких и религиозно-настроенных людей ищет в мистике удовлетворения для своей религиозной потребности. Двоякого рода мотивы вызывают у людей этого духовного уклада, давно уже порвавших со всякой официальной церковностью, своеобразное тяготение к мистицизму. Во-первых, современ ная религиозная жизнь не может примириться ни с какими фор мами, всегда связанными с объективными, строго очерченными по своему содержанию религиозными образами, как противоборствующими тяге к жизни непосредственной, столь характерной для нашей культурной эпохи. Этим, однако, еще не погашается томление по религиозной жизни современного человека. Здесь намечаются лишь иные пути, иные цели. Во-вторых, современного человека влечет к мистике именно ее враждебность всякой строго-определенной религиозной форме. Бог мистики ни когда не мыслится, как Бог личный, персональный. Его таинственно-неясный образ не запечатлен здесь строгой четкостью метафизического рисунка и потому почти граничит с бесформенностью, столь желанной современной религиозно настроенной душе. Его зачаровывают здесь глубина и объем религиозного чувства, нигде не встречающего никаких догматиче-
Таким образом, определенный ритм целокупной жизни со всеми ее мирскими интересами, при известных условиях, может наложить на нее печать религиозности и этим самым придать жизненной функции, как таковой, абсолютную ценность, которую раньше религиозная жизнь получала от определенных форм, в который она облекалась, от определенных объектов веры, в которых она кристаллизировалась.
от всякой попытки ее оформления. Парадоксально выражаясь: современная душа как бы жаждет сохранить свою благочестивую веру, несмотря на одновременную утрату всех религиозных ценностей. В этом и заключается религиозная трагедия современного человека.
По убеждению Зиммеля, в отличие от всех предшествовавших исторических эпох, отмеченных печатью указанного хронического конфликта, лишь в переживаемую нами эпоху последний достиг такого необычайного, поистине, трагического обострения. *)
Нам уяснилось теперь культуровоззрение Зиммеля и выте кающая из него культурная диагностика современной эпохи. Нам остается в целях дальнейшей характеристики и критики его общефилософской позиции, вскрыть более детально и метафизическую подоснову его культуровоззрения, отмеченную выше лишь беглыми штрихами.
Вот почему, прежде чем выяснить точку зрения самого Зиммеля, необходимо, хотя бы вкратце, обрисовать и это философское течение.
Но Зиммель ясно сознает, что между обоими принципами: принципом жизни и принципом формы имеется глубокое трагическое противоречие. Жизнь есть всегда непрерывная теку честь, а форма есть ограничение, граница, и, по сравнению с жизнью, нечто устойчивое, неподвижное. Отсюда постоянный конфликт. Значить, остается примирить форму с содержанием, устойчивое с текучим, не жертвуя, однако, приматом жизни, в целях преодоления отмеченного конфликта. Это и пытается сделать Зиммель на почве, углубленного и своеобразного понимания жизни.
Будучи жизнью, она нуждается в форме, и будучи жизнью, она вместе с темь нуждается в большем, чем форма.
Печатью этого внутреннего противоречия отмечена жизнь, что, в свою очередь, сказывается в том, что она, с другойстороны, не может не отливаться в какие-либо формы, а с другой, — она не может удовлетвориться никакой формой к потому разрушает каждую данную форму ею же самой порож денную.
Значить, жизнь берется здесь Зиммелем в широком смысле: не только переживаемое содержание относится им к сущности жизни, но и ее формы, объективные по отношению к
Но это повышение и расширение жизни за ее пределы, в чем и сказывается ее творческий характер, не есть нечто при входящее, а сама ее собственная, непосредственная сущность; по скольку она ее проявляет, постольку мы называем ее духовной жизнью и постольку она, по ту сторону всего субъективно-психологического, сама становится чем-то объективным и по рождает из себя объективное.
Опираясь на свою новую концепцию жизни, Зиммель и полагает, что ему удается примирить форму с содержанием, устойчивое с текучим, не жертвуя, однако, приматом жизни.
Во-вторых, принцип биологистический, как бы восполняющий у Зиммеля принцип интуитивный, мало помогает разреше нию поставленной им себе задачи, ибо, как мы сейчас увидим, биологические аналогии так же мало ведут к познанию сущности мира, как и интуитивный принцип.
В самом деле, биология, как известно, изучает лишь часть мирового целого и след. биологизм, как мировоззрение, поскольку он пытается постичь целокупность мира из одной его части, заранее обречен на неудачу. Правда, современный натуралистический эволюционизм уже сильно изменился. Он отказался от механического понимания жизни в духе Дарвина и Спенсера и, соответственно этому, изъял из эволюционного учения понятия подбора, приспособления и прочие элементы Дарвинизма. И далее, он толкует органическую жизнь дина мически , как творческое развитие. Тем не менее, и этот нео-биологизм, отвергающий механическое объяснение жизни, не мо жет претендовать на достижение подлинной реальности и по этому не имеет оснований расширять категории биологические до категорий мировых, пытаясь понять сущность мира по анало гии с органической жизнью. Ибо здесь просматривается, что и биология не обходится без понятий и, следовательно, с точки зрения самого интуитивизма, она в подлинную сущность мира может так же мало проникнуть, как и другие естественно -научные дисциплины.
Таким образом, биологистический принцип или, точнее, биологические аналогии, даже на основе новейшей теории жизни, так же, как и интуиция, не ведут к познанию сущности мира. Вот почему, их несколько эклектическое смешение у Зиммеля научного обоснования философии жизни дать не может.
*) Ср . у Rickert'a : „Die Philosophie des Lebens". S.S. H. 72.
ми ценностями и именно вследствие этого не дают возможности обосновать какой-либо этический идеал. Отсюда ясно следует, что сведение ценностей культуры к ценностям жизни, как этого желают Зиммель и его единомышленники, оказывается невозможным в рамках строго-научного знания. И, следовательно, построение биологистической философии культуры как бы зара нее обречено на неудачу.
Дильтей оказал большое влияние на развитие философской мысли XX в., особенно на экзистенциализм и философскую герменевтику.
Таким образом, история не имеет никаких законов. Она имеет только судьбу, которая выражается в форме переживания жизни. При этом в обoем и целом судьба каждой культуры ясна, — как и всякий организм, ее ждет неминуемая гибель.
С таким пониманием онтологии жизни А. Бергсон согласуется и ее гносеология.
Учение Бергсона оказало большое влияние на такие философские течения, как прагматизм, персонализм и экзистенциализм.
Вильгельм Дильтей.
Дильтей оказал большое влияние на развитие философской мысли XX в., особенно на экзистенциализм и философскую герменевтику.
Таким образом, история не имеет никаких законов. Она имеет только судьбу, которая выражается в форме переживания жизни. При этом в обoем и целом судьба каждой культуры ясна, — как и всякий организм, ее ждет неминуемая гибель.
С таким пониманием онтологии жизни А. Бергсон согласуется и ее гносеология.
Учение Бергсона оказало большое влияние на такие философские течения, как прагматизм, персонализм и экзистенциализм.
ЗИММЕЛЬ
- Описание
- Алфавитный указатель
- Арабская философия
- Индийская философия
- Китайская философия
- Русская философия
- Этика
- Авторы
- Приложения
ЗИММЕЛЬ (Simmel) Георг (1 марта 1858, Берлин – 26 сентября 1918, Страсбург) – немецкий философ и социолог.
С 1901 – экстраординарный профессор Берлинского, с 1914 – профессор Страсбургского университетов.
Идеи Зиммеля через посредство Г.Лукача, Э.Блоха и др. оказали воздействие на формирование критики культуры в неомарксизме и нашли выражение в современной философской антропологии и социологии.
1. Gesamtausgabe, hrsg. О.Rammstedt. Bd, 1. Fr./M., 1987;
2. Проблемы философии истории. M., 1898;
3. Избранное, т. 1–2. М., 1996.
1. Ионин Л.Г. Георг Зиммель – социолог. М., 1981;
2. Филиппов А.Ф. Обоснование теоретической социологии: введение в концепцию Георга Зиммеля. – В кн.: Зиммель Г. Избранное, т. 2. М., 1996;
3. Schnabel Р.Е. Die soziologische Gesamtkonzeption G.Simmeis. Stuttg., 1974;
4. Ästhetik und Soziologie um die Jahrhundertwende. Georg Simmel. Fr./M., 1976;
Исходя из этих соображений общего характера, Зиммель и строит свою философию культуры.
наруживается глубокое и трагическое внутреннее противоречие, печатью которого, как мы увидим ниже, отмечена вся культурная эволюция.
Этим и объясняется постоянная смена культурных форм, которой наполнена история. Обычно историко-эмпирическое рассмотрение пытается найти для каждого данного случая конкретные причины этой смены. Если же более глубоко вникнуть в этот процесс смены культурных форм, то он представляется в следующем виде: жизнь, благодаря присущему ей характеру неустанного развития, постоянно борется против своих же собственных как бы застывших порождений (культурных форм), которые отстают от нее в темпе. Но так как жизнь не может выявиться вовне иначе, чем в каких-либо формах, то этот процесс обнаруживается, как вытеснение старой формы — новой. Таким образом, беспрестанная смена культурных содержаний обусловлена, с одной стороны, бесконечной плодовитостью жизни, а с другой, — заложенным в ней глубоким противоречием между ее вечной текучестью и изменчивостью и самодовлеющим характером ее застывших форм, в которых она себя изживает.
Этот характер исторического культурного процесса быль раньше всего установлен в области хозяйственного развития. Но он сказывается и во всех других областях культурной жизни: повсюду пульсация жизни стоит в непримиримой оп-
позиции к ее застывшим формам, претендующим на самодовлеющее значение.
Когда же само понятие жизни становится господствующим, своего рода идеальным центром для данной эпохи, то очер ченный выше конфликт приводит ее к трагической безысход ности, ибо здесь жизнь ощущает уже всякую форму, как таковую, как нечто насильно ей навязанное и жаждет уничтожить не только данную форму, но форму вообще и поставить на ее место самое себя во всей своей непосредственности и измен чивости. и вот как раз теперь мы переживаем, по убеждению Зиммеля, новую фазу этой старой борьбы, которая не является уже борьбой лишь новой запечатленной жизнью фор мы против омертвевшей старой. Ныне принцип жизни борется против формы, как таковой, т. е. против самого принципа формы .
Вот почему уже в течение почти нескольких десятилетий мы лишены всякой руководящей культурной идеи, как это имело место, «например, в средние века, в эпоху Ренес санса и Просвещения. Современный образованный человек, весьма затруднился бы таковую отметить. И действительно, ныне наблюдается, по убеждению Зиммеля, полное отсутствие ка кого -либо идейного обобщения, последнего завершающего син теза, что он и пытается показать на ряде разительных приме ров из области искусства, философии и религии.
2.
В области искусства экспрессионизм является наиболее ярким подтверждением поставленной Зиммелем диагностики нашей эпохи. Глубинный смысл этого своеобразного художественного течения заключается именно в том, что творческое переживание художника, его эстетическая эмоция стремится излиться в его художественное произведение, или точнее, художественное произведение является здесь как бы продолжением творческого процесса, его заключительным аккордом. В экспрессионизме дело идет не о рабском копировании действительности (натурализм) и не об отображении какого-либо внешнего бытия или процесса, окрашенного мгновенным чувственным впечатлением (импрессионизм). В первом случае творческое переживание художника отливается в какие-либо навязанные ему извне и потому чужеродные формы идеального или реального порядка; во втором — мы имеем дело с чувственным впечатлением (импрессией), элементом пассивным и соответственно этому окрашенное им художественное произведете представляет своеобразную смесь самостоятельного творче-
ского переживания с чужеродностью внешних воздействий. Во им я подлинного автономного творчества, вытекающего из глубинных переживаний самого художника, экспрессионизм отвергает как натурализм, так и импрессионизм.
Но не только все объективное по содержанию отметается этим художественным направлением ради абсолютной эстетической автономии художника-творца, но даже и объективное формального порядка (как напр. определенная традиция или метод и т. п.) толкуется здесь, как тягостное стеснение для непосредственной творческой жизни. Всякое подчинение каким-либо формам отклоняет творческую жизнь от ее истинного русла и, вследствие этого, воплощаясь в каком-либо художественном произведении, она не может остаться вполне верной самой себе и ее бесконечный творческий порыв здесь как бы застывает.
Если мы захотим замкнуть эти соображения в одну абстрактную краткую формулу, то она будет гласить, что здесь (т. е. в области художественного творчества) происходит борьба творчески-плодовитой жизни за свою автономию, за свое самосохранение.
Так принцип жизни возобладал здесь над принципом формы.
Аналогичная тенденция с не меньшей чуткостью сказалась и в области философской: в ее самых основных ответвлениях: в теории познания и в метафизике.
Таким образом, принцип жизни одерживает верх над принципом, формы и в этой, казалось бы, наиболее удаленной от его посяганий области духа.
Но, если вышеуказанная теория познания (прагматизм), в которой ярко сказывается столь характерное для современности жизнеощущение, преобразовывает процесс познания в одну из функций жизни, толкуя его, как лишь частный вид приспо собления человека к его среде, то и весьма популярное теперь мировоззрение (Бергсонизм) окрашено, в свою очередь, биологизмом. Если прагматизм лишает, как мы видели, формы познания их автономного, самодовлеющего значения, как бы растворяя их в биологии, то Бергсонизм отожествляет уже самый предмет познания с жизнью. Последней реальностью, истинной сущностью всякого бытия объявляется здесь жизнь и соответственно этому каждое данное явление толкуется либо
И в результате, в области метафизики принцип формы, как самодовлеющий, т. е. автономный по отношению к жизни, так же мало уцелел, как и в области теории познания.
Очерченный выше конфликт, типичный для всей духовно-культурной жизни, ярко сказывается и в религиозной области.
В течение двух последних десятилетий не малое число духовно-чутких и религиозно-настроенных людей ищет в мистике удовлетворения для своей религиозной потребности. Двоякого рода мотивы вызывают у людей этого духовного уклада, давно уже порвавших со всякой официальной церковностью, своеобразное тяготение к мистицизму. Во-первых, современ ная религиозная жизнь не может примириться ни с какими фор мами, всегда связанными с объективными, строго очерченными по своему содержанию религиозными образами, как противоборствующими тяге к жизни непосредственной, столь характерной для нашей культурной эпохи. Этим, однако, еще не погашается томление по религиозной жизни современного человека. Здесь намечаются лишь иные пути, иные цели. Во-вторых, современного человека влечет к мистике именно ее враждебность всякой строго-определенной религиозной форме. Бог мистики ни когда не мыслится, как Бог личный, персональный. Его таинственно-неясный образ не запечатлен здесь строгой четкостью метафизического рисунка и потому почти граничит с бесформенностью, столь желанной современной религиозно настроенной душе. Его зачаровывают здесь глубина и объем религиозного чувства, нигде не встречающего никаких догматиче-
Таким образом, определенный ритм целокупной жизни со всеми ее мирскими интересами, при известных условиях, может наложить на нее печать религиозности и этим самым придать жизненной функции, как таковой, абсолютную ценность, которую раньше религиозная жизнь получала от определенных форм, в который она облекалась, от определенных объектов веры, в которых она кристаллизировалась.
от всякой попытки ее оформления. Парадоксально выражаясь: современная душа как бы жаждет сохранить свою благочестивую веру, несмотря на одновременную утрату всех религиозных ценностей. В этом и заключается религиозная трагедия современного человека.
По убеждению Зиммеля, в отличие от всех предшествовавших исторических эпох, отмеченных печатью указанного хронического конфликта, лишь в переживаемую нами эпоху последний достиг такого необычайного, поистине, трагического обострения. *)
Нам уяснилось теперь культуровоззрение Зиммеля и выте кающая из него культурная диагностика современной эпохи. Нам остается в целях дальнейшей характеристики и критики его общефилософской позиции, вскрыть более детально и метафизическую подоснову его культуровоззрения, отмеченную выше лишь беглыми штрихами.
Вот почему, прежде чем выяснить точку зрения самого Зиммеля, необходимо, хотя бы вкратце, обрисовать и это философское течение.
Но Зиммель ясно сознает, что между обоими принципами: принципом жизни и принципом формы имеется глубокое трагическое противоречие. Жизнь есть всегда непрерывная теку честь, а форма есть ограничение, граница, и, по сравнению с жизнью, нечто устойчивое, неподвижное. Отсюда постоянный конфликт. Значить, остается примирить форму с содержанием, устойчивое с текучим, не жертвуя, однако, приматом жизни, в целях преодоления отмеченного конфликта. Это и пытается сделать Зиммель на почве, углубленного и своеобразного понимания жизни.
Будучи жизнью, она нуждается в форме, и будучи жизнью, она вместе с темь нуждается в большем, чем форма.
Печатью этого внутреннего противоречия отмечена жизнь, что, в свою очередь, сказывается в том, что она, с другойстороны, не может не отливаться в какие-либо формы, а с другой, — она не может удовлетвориться никакой формой к потому разрушает каждую данную форму ею же самой порож денную.
Значить, жизнь берется здесь Зиммелем в широком смысле: не только переживаемое содержание относится им к сущности жизни, но и ее формы, объективные по отношению к
Но это повышение и расширение жизни за ее пределы, в чем и сказывается ее творческий характер, не есть нечто при входящее, а сама ее собственная, непосредственная сущность; по скольку она ее проявляет, постольку мы называем ее духовной жизнью и постольку она, по ту сторону всего субъективно-психологического, сама становится чем-то объективным и по рождает из себя объективное.
Опираясь на свою новую концепцию жизни, Зиммель и полагает, что ему удается примирить форму с содержанием, устойчивое с текучим, не жертвуя, однако, приматом жизни.
Во-вторых, принцип биологистический, как бы восполняющий у Зиммеля принцип интуитивный, мало помогает разреше нию поставленной им себе задачи, ибо, как мы сейчас увидим, биологические аналогии так же мало ведут к познанию сущности мира, как и интуитивный принцип.
В самом деле, биология, как известно, изучает лишь часть мирового целого и след. биологизм, как мировоззрение, поскольку он пытается постичь целокупность мира из одной его части, заранее обречен на неудачу. Правда, современный натуралистический эволюционизм уже сильно изменился. Он отказался от механического понимания жизни в духе Дарвина и Спенсера и, соответственно этому, изъял из эволюционного учения понятия подбора, приспособления и прочие элементы Дарвинизма. И далее, он толкует органическую жизнь дина мически , как творческое развитие. Тем не менее, и этот нео-биологизм, отвергающий механическое объяснение жизни, не мо жет претендовать на достижение подлинной реальности и по этому не имеет оснований расширять категории биологические до категорий мировых, пытаясь понять сущность мира по анало гии с органической жизнью. Ибо здесь просматривается, что и биология не обходится без понятий и, следовательно, с точки зрения самого интуитивизма, она в подлинную сущность мира может так же мало проникнуть, как и другие естественно -научные дисциплины.
Таким образом, биологистический принцип или, точнее, биологические аналогии, даже на основе новейшей теории жизни, так же, как и интуиция, не ведут к познанию сущности мира. Вот почему, их несколько эклектическое смешение у Зиммеля научного обоснования философии жизни дать не может.
*) Ср . у Rickert'a : „Die Philosophie des Lebens". S.S. H. 72.
ми ценностями и именно вследствие этого не дают возможности обосновать какой-либо этический идеал. Отсюда ясно следует, что сведение ценностей культуры к ценностям жизни, как этого желают Зиммель и его единомышленники, оказывается невозможным в рамках строго-научного знания. И, следовательно, построение биологистической философии культуры как бы зара нее обречено на неудачу.
Читайте также: