Тема свободы в творчестве достоевского доклад

Обновлено: 02.07.2024

Тем не менее, осмысление проблемы свободы не может быть ограничено установлением ее соотношения с необходимостью. Это очень хорошо понимал Федор Михайлович Достоевский – великий русский писатель, христианский мыслитель и публицист. Н. Бердяев пишет в работе "Миросозерцание Достоевского", что Достоевский открыл новый духовный мир, вернул человеку его духовную глубину. Достоевский хорошо понимал, и глубоко прочувствовал необходимость личной, неограниченной никакой внешней "необходимостью", иррациональной человеческой свободы.

Файлы: 1 файл

Реферат экз..docx

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

РОСТОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

По предмету: Филослфия

студентки ф-та УЭФ

Нгуен Тхи Вьет Ле

Список источники. . . 21

Каждый человек рано или поздно задается вопросом о смысле своего существования. Предопределен этот смысл объективно, независимо от человека, бессмысленно человеческое существование или человек сам хозяин своей судьбы? От ответа на этот вопрос многое зависит, когда человек стоит перед сложным выбором, в критической ситуации, поэтому вопрос о смысле жизни глубоко связан с проблемой свободы. Сам поиск смысла жизни предполагает свободу выбирать цель и средства ее достижения, выбирать свой жизненный путь. В философии проблема свободы – одна из главных. Причем проблема свободы, как правило, соотносится с проблемой ответственности за свой выбор, свой поступок.

О свободе философы размышляют с древнейших времен. Еще Сократ утверждал, что свобода состоит в том, чтобы следовать разумному порядку мира. Со времен Аристотеля в европейской культуре доминирующим был аспект свободы как свободы воли человека. В XVII веке Б. Спиноза связал проблему свободы с проблемой необходимости. Он определил свободу как осознанную необходимость. Гегель дал с идеалистических позиций развернутую, трактовку диалектического единства свободы и необходимости. Для Ф. Энгельса свобода не только осознание необходимости, но еще и действия в соответствии с ней.

С позиций диалектико-материалистического подхода необходимость рассматривается как первичное, а воля и сознание человека – как вторичное, производное. Точнее, объективные законы, царящие в природе и в обществе, трактуются как форма существования необходимости. Учитывается:, что на начальном этапе своей истории человек, неспособный еще проникнуть в таинства природы, был подчинен "слепой", непознанной необходимости. Он, следовательно, был несвободен. Постигая объективные законы, он начинает действовать все более осознанно и свободно. В качестве ограничителей человеческой свободы проявляется также зависимость людей от общественных сил, господствующих над ними в определенных исторических условиях.

Не случайно именно Достоевского называют в числе своих предшественников философы-экзистенциалисты. Именно экзистенциальная философия на первый план выдвинула взаимосвязь "свобода – ответственность". Именно в гуманистическом контексте ответственность наиболее полно раскрывается как жизнеутверждающий принцип.

В ходе развития общества ответственность человека повышается. Недаром известный английский писатель Бернард Шоу небезосновательно заметил: "Свобода означает ответственность. Вот почему многие боятся ее".

Но ответственность все же неразрывно связана с человеческой свободой, а значит, ее возрастание – с глобальным процессом сознательного распоряжения этой свободой. Именно эта связь свободы и ответственности служит одним из важнейших водоразделов между свободой и произволом, и обозначение этой проблемы как философской и духовной проблемы каждого человека – заслуга великого русского писателя Ф.М. Достоевского.

1.Проблемма свободы человека в философии Достоевского.

Сама сущность человека определяется жаждой свободы, желанием быть самим собой, стремлением утвердить свою независимость. Чтобы сохранить себя как личность, человек должен пройти через свободу, подчеркивает Достоевский. Но стремясь к свободе, люди не осознают ее сложности и противоречивости. Жизненный путь есть путь раздвоения между свободой изначальной и свободой конечной. Первая - выбор добра и зла, определяющий его образ жизни. Это низшая свобода, ибо она иррациональна, зависит от чувства и настроения человека, от власти его страстей и своеволия. Низшая свобода была для него свобода избрания добра, она связана с возможностью греха.

Так у Достоевского появляется понятие второй, или высшей, свободы. Но к этой свободе человеку еще предстоит прийти. А путь к ней лежит через тьму, через бездну, через противоречивое внутреннее раздвоение человека, через страдание и трагедию. Этот путь к истинной свободе есть путь реального опыта и зла герои Достоевского открывают собой XX век, в своем мятущемся состонии они обозначают кризис прежней культуры, кризис старого духа, предчувствуют конец целого периода мировой истории. Искание человеческой свободы вступает в новую свою фазу. Первая свобода, предоставленная человеку, изживает себя и переходит в свою противоположность. Эту трагическую судьбу свободы человека и показывает Достоевский в своих героях, в человеке его времени. Свобода вседозволенности переходит в своеволие, в бунтующее самоутверждение человека. Именно поэтому свобода оказывается бессмысленной - своеволие неизбежно порождает зло по отношению к самому человеку Так бессмысленна и пуста свобода Ставрогина и Версилова, разлагает личность свобода Свидригайлова и Федора Павловича Карамазова, доводит до преступления свобода Раскольникова и Петра Верховенского. Своевольный свободный человек становится неизбежно рабом своих страстей и поступков. А если нет ничего выше себя самого, т. е. человека, то нет и человека.

Достоинство человека, достоинство его веры предполагает признание двух свобод: свободы добра и зла и свободы в добре, свободы в избрании Истины и свободы в Истине. Свобода не может быть отождествлена с добром, с истиной, с совершенством. Свобода имеет свою самобытную природу, свобода есть свобода, а не добро. И всякое смешение и отождествление свободы с самим добром и совершенством есть отрицание свободы, есть признание путей принуждения и насилия. Принудительное добро не есть уже добро, оно перерождается в зло. Свободное же добро, которое есть единственное добро, предполагает свободу зла. В этом трагедия свободы, которую до глубины исследовал и постиг Достоевский. В этом скрыта тайна христианства. Раскрывается трагическая диалектика. Добро не может быть принудительным, нельзя принудить к добру. Свобода добра предполагает свободу зла. Свобода же зла ведет к истреблению самой свободы, к перерождению в злую необходимость. Отрицание же свободы зла и утверждение исключительной свободы добра тоже ведет к отрицанию свободы, к перерождению свободы в добрую необходимость. Но добрая необходимость не есть уже добро, ибо добро предполагает свободу. Христианская мысль была сдавлена двумя опасностями, двумя призраками злой свободы и доброго принуждения. Свобода погибала или от раскрывавшегося в ней зла, или от принуждения в добре. Костры инквизиции были страшными свидетельствами об этой трагедии свободы, о трудности разрешить ее даже для христианского сознания, просвещенного светом Христовым. Достоевский использует Христа в качестве примера свободного человека (единственного, полностью осуществившего на земле эту высшую свободу). Свободен высшей свободой, когда не мучает свобода выбора: то или это, да или нет, у Него просто не было этого выбора, Он был бесконечно выше этого выбора. Он был свободен той свободой, когда он мог поступать так, как знал и чувствовал – и этого было достаточно, чтобы поступать правильно. Христос свободен от сомнений слабого, ибо он обладает такой силой духа, к которой можно только стремиться и никогда не достичь, как вовек не достичь идеала. Отрицание первой свободы, свободы в вере, в принятии истины, должно вести к учению о предопределении. Сама Истина приводит к себе, без участия свободы. Мир католический соблазнился о свободе, склонялся к отрицанию свободы, отрицанию свободы веры, свободы совести, к насилию в истине и добре. Мир православный не так был этим соблазнен, но и в нем не была еще вполне раскрыта истина о свободе. Ибо существует не только свобода в Истине, но и Истина о свободе. И не должно ли искать разрешения вековечной темы о свободе в том, что Христос не только Истина, которая дает свободу, но и Истина о свободе, свободная Истина, что Христос есть свобода, свободная любовь. Тут примешиваются формальные и материальные моменты в понимании свободы. Первую свободу, как свободу формальную, склонны отрицать те, которые уже знают Истину и свободу в Истине. Вторая свобода понимается как материальная свобода, свобода, направленная на Истину. Христианское сознание как бы не соглашается стать на формальную точку зрения и защищать свободу совести, свободу веры как формальное право человека. Христианство знает Истину, которая делает свободной. И эта Истина - исключительная; она не терпит наряду с собой других истин, не терпит лжи. Ошибка скрыта в предположении, что свободу совести, свободу веры, свободу добра и зла можно защищать исключительно с формальной точки зрения. Свобода в христианстве есть не формальная, а материальная Истина. Сама Истина Христова есть Истина о свободе. Христианство есть религия свободы. Само содержание христианской веры требует признания свободы веры, свободы совести, не только второй, но и первой свободы. Христианство есть преодоление трагедии свободы и необходимости. Благодать Христа и есть свобода, которая не истребляется злом (исключительность первой свободы) и не истребляется принудительностью в добре (исключительность второй свободы). Христианство есть свободная любовь, и в благодати свободной любви примиряется свобода Божья и свобода человеческая. Истина Христова бросает обратный свет и на первую свободу, утверждает ее как неотрывную часть самой Истины. Свобода духа человеческого, свобода совести входит в содержание христианской Истины. Все это не было еще до конца раскрыто старым христианским сознанием, и менее всего католическим. Достоевский делает огромный шаг вперед в деле раскрытия этой Истины.

Вторая - высшая, конечная свобода, свобода Добра, Бога, Разума. Подлинное освобождение человека, достижение им высшего духовного уровня возможны только при наличии такой свободы. Однако путь человека к ней мучителен и полон страданий. Он проходит через сомнения и переживания, раздвоение личности познанием на собственном опыте добра и зла, множество искушений, соблазнов, и прежде всего соблазна "вседозволенности", который значительно ослабляет нравственные устои в душе человека. Руководствуясь вседозволенностью, человек отступает от четкого выбора, его "тянет" в противоположные стороны, он как бы "раздваивается". Личность человека теряет свою целостность, раскалывается на два Я. В ней начинает выделяться и персонифицироваться другое Я, его внутреннее зло. И человек "гибнет как личность".

Это та свобода, которая позволяет человеку обнаружить источник зла в самом себе, так как свобода и есть иррациональность, т. е. человек свободен поступать по логике добра и по логике зла. Свобода добра предполагает свободу зла. Свобода же зла ведет к истреблению самой свободы. Проявления низшей свободы неизбежно приводят человека к страданиям. Бердяев замечает: "Свобода духа человеческого, свобода совести входит в содержание христианской истины. Достоевский делает огромный шаг вперед в деле раскрытия этой Истины".

Вседозволенность превращает человека в раба своих страстей, он ставит себя выше Бога, воображает себя человеко-божеством, способным создать мир, более совершенный, чем созданный Богом. На деле же он творит мир, полный страданий и зла. Своеволие и бунт против мирового смысла, "человекобожество" закрывают сознанию человека путь к подлинной свободе. Стремление превзойти Бога в новом устройстве мира воплощается в идее всеобщего счастья и доброты, преодолении зла и страданий путем отказа от свободы, ибо для счастья людей необходимо успокоить их совесть, т.е. отнять у них свободу выбора. Это открывает возможность принудительного создания доброго и счастливого мира, пусть даже с применением насилия. Достоевский показывает, что следствием безграничного своеволия с его принудительной рациональностью будет безграничная власть необходимости, целесообразности, допускающих ради "счастья" людей любое насилие, "беспредельный деспотизм".

Достоевский глубоко раскрывает диалектичность свободы. Свобода может вознести человека на вершины нравственного совершенства, разбудить "ангельское начало" в нем. Но она же может дать простор темным, "демоническим" силам в душе человека, нести в себе хаос разрушения, "семя смерти", насилие, ссылаясь при этом на необходимость достижения счастья для людей. Последнее обусловливается рационализацией свободы, отрывом ее от чувств и души человека. Когда свобода осознается только "голым разумом", она становится слепой, способной открыть путь злу, обнажить самые темные и низшие движения души человека, поставить его в зависимость от настроения и влечений, обречь на мучительные страдания. Противоречивость и трагизм свободы, по Достоевскому, в том, что в ней сосуществуют две опасности: свобода добра, предполагающая свободу зла, ибо добро не может быть принудительным, и свободу зла, которая ведет к перерождению свободы в злую необходимость. С другой стороны, отрицание свободы зла и утверждение абсолютной свободы добра ведет к ее перерождению в добрую необходимость и к отрицанию свободы. Возможность гибели свободы, вытекающая из противоречия свободы добра и свободы зла, доброго принуждения к злой свободе и заключается или в раскрепощении своеволия, или в принуждении к добру.

Ф. М. Достоевского. Она выражает самую суть мировоззрения писателя, основу его религиозно-нравственных убеждений. По признанию самого писателя, главным вопросом, которым он мучился сознательно всю свою жизнь, был вопрос о существовании Божием.

Ф. М. Достоевский закладывает основы исследования свободы, дает пищу для размышлений многим поколениям.

человек Любит страдание. На это обращает внимание Бердяев, подчеркивая мысль писателя о том, что только страдание делает возможным сознание. Однако герои романов Достоевского любят не столько само страдание, сколько свободу, вернее, собственное своеволие, которое неизбежно приводит к страданию.

Свобода у Достоевского осуществляется в процессе выбора между добром и злом. Добро ведет к обретению смысла и утверждению свободы, зло — к своеволию, разрушению личности, потере свободы.

Анализ граней свободы в творчестве Достоевского будет неполным без положительных образов, хотя у Достоевского и нет чисто положительных или отрицательных персонажей. Бог у Достоевского является частью человеческой души, так же как и Дьявол, поэтому деление на положительных и отрицательных может быть только условным. Ф. М. Достоевского многие исследователи называют выдающимся антропологом, открывшим двойственность человеческой души, ее бесконечность. Достоевский писал о величайшей красоте человека, величайшей чистоте его.

Страдание есть показатель глубины человеческой души. Но основой этого восхождения является свобода. Единственный, кто может лишить человека внутренней свободы, — это сам человек, обращаясь к недостойным целям, давая волю эгоизму, гордыне, отказываясь от веры. Герои Достоевского убедительно показывают, что ложные цели, к которым обращается человек, закабаляют его, превращают в раба страстей или идей. Только отказавшись от этих целей, человек может снова обрести свободу, обрести смысл. Свобода ведет как к добру, так и к злу, но в этом-то и заключается её ценность, ибо преодоление зла дает человеку духовную силу. Если же зло не преодолевается, оно закабаляет человека.

Предложенный материал может быть использован в качестве дополнительного при подготовке учеников к урокам по творчеству Достоевского в профильных классах, а также может послужить подспорьем учителю при составлении лекций и творческих заданий.

Творчество Ф.М.Достоевского, предвосхитившего в своих произведениях основные философские, общественные, социально-психологические и нравственные коллизии XX века, по масштабу влияния на характер его духовного развития представляется явлением уникальным. Духовное богатство наследия Достоевского, его многогранность и противоречивость позволяли идеологам самых разных течений европейской мысли видеть в великом писателе своего “пророка”, тем более в России, где едва ли не каждое философское и эстетическое направление стремилось зачислить его в свои предтечи.

Несомненно, что имя Достоевского прочно связано в нашем сознании с христианством, точнее, с православием. Из многих гениев русской литературы он наиболее религиозен. И именно сейчас, в наше время переоценки ценностей, вполне понятно желание специалистов видеть в нём глубоко религиозного мыслителя, ортодоксального приверженца православия. Но, по замечанию В.Синцова, “отношение Достоевского к Богу таит в себе некий парадокс”: его религиозность отмечается наряду с его атеистичностью! Вероятно, в мировой литературе нет писателя, творчество которого в такой степени и на таком уровне художественности было бы насыщено христианскими образами, сюжетами, идеями. Но что же даёт повод говорить порой о неверии Достоевского? Откуда возникает сама возможность неоднозначных трактовок там, где, казалось бы, эта неоднозначность должна быть исключена? Скорее всего, дело тут не столько в Достоевском, сколько в самом феномене веры. Вера и неверие всегда пересекаются друг с другом, они сопряжены через сомнение.

Сомнения Достоевского пронизывали всю его религиозность, но прежде всего они касались главного пункта — самого существования Бога. В известном письме к Н.Д.Фонвизиной он пишет: “Я скажу Вам про себя, что я дитя века, дитя неверия и сомнения. Если бы кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной”. Спустя шестнадцать лет в столь же известном письме А.Майкову Достоевский назвал вопрос о существовании Бога главным вопросом, “которым. мучился сознательно и бессознательно всю мою жизнь”. Так в сознании писателя, в этой мучительной конфронтации веры и разума, истина и Христос противостояли друг другу “на равных”.

Дилемма “Христос или истина” — почти буквально в тех же словах, что и в письме к Фонвизиной, — воспроизводится Ставрогиным, одним из самых мрачных персонажей-злодеев. “Не вы ли говорили мне, — кричит он Шатову, — что если бы математически доказали вам, что истина вне Христа, то вы бы согласились остаться со Христом, нежели с истиной?” Сам Достоевский как атеист жаждал верить, а как верующий сочувствовал атеистам, понимая их подчас стыдливо скрываемое стремление к Богу. Он знал, что полюс неверия, как и полюс веры, подвержен сомнениям, с другим лишь вектором.

Но всё же более важным при рассмотрении творчества Достоевского как христианского писателя является не столько вопрос его собственной веры, сколько человек в рамках веры и неверия. По словам В.С.Соловьёва, “любил он прежде всего живую человеческую душу во всём и везде, и верил он, что мы все род Божий, верил в бесконечную силу человеческой души, торжествующую над всяким внешним насилием и над всяким внутренним падением. Изведав божественную силу в душе, пробивающуюся через всякую человеческую немощь, Достоевский пришёл к познанию Бога и Богочеловека. Будучи религиозным человеком, он был вместе с тем вполне свободным мыслителем и могучим художником. Эти три стороны, эти три высшие дела не разграничивались у него между собой и не исключали друг друга, а входили нераздельно во всю его деятельность. Для Достоевского же это были только три неразлучные вида одной безусловной идеи. Открывшаяся во Христе бесконечность человеческой души, способной вместить в себя всю бесконечность божества, — эта идея есть вместе и величайшее добро, и высочайшая истина, и совершеннейшая красота. Истина есть добро, мыслимое человеческим умом; красота есть то же добро и та же истина, телесно воплощённая в живой конкретной форме. И полное её воплощение — уже во всём есть конец, и цель, и совершенство, и вот почему Достоевский говорил, что красота спасёт мир”. Но В.С.Соловьёв отмечает, что мир не должен быть спасён насильно. Идеал писателя требует для этого не только единения всех людей и всех дел человеческих, но главное — человечного их единения. Дело не в единстве, а в свободном согласии на единство, в добровольном его признании. Окончательное условие истинного всечеловечества есть свобода. Тот же Соловьёв указывает, что есть важное ручательство такого свободного единения: бесконечность человеческой души, которая не позволяет человеку навсегда остановиться и успокоиться на чём-нибудь частном, а заставляет его добиваться и искать полной всечеловеческой жизни, всеобщего и всемирного дела. Вера в эту бесконечность души дана христианством, из всех религий одно оно рядом с совершенным Богом ставит совершенного человека, в котором полнота божества обитает телесно, и если полная действительность бесконечной человеческой души была осуществлена во Христе, то возможность, искра этой бесконечности и полноты существует во всякой душе человеческой, даже на самой низкой степени падения, и это показал нам Достоевский в своих любимых типах.

Действительно, писатель слишком хорошо знал все глубины человеческого падения; он знал, что злоба и безумие составляют основу нашей извращённой природы и что если принимать это извращение за норму, то нельзя прийти ни к чему, кроме насилия и хаоса. Человек, который на своём нравственном недуге, на своей злобе и безумии основывает своё право действовать и переделывать мир по-своему, — убийца. Он считает себя сильным, но он во власти чужих сил; он гордится своей свободой, но он раб внешних обстоятельств. В.С.Соловьёв полагает, что первый шаг к спасению для такого человека — осознание своего бессилия и неволи, если человек на этом остановится, он придёт к идее самоубийства. Это насилие над собой уже нечто более высокое и более свободное, чем насилие над другими, так как сам вершит суд над собой, но в решении на самоубийство есть внутреннее противоречие: если это решение исходит из сознания своего бессилия и неволи, а сам шаг к самоубийству уже есть некоторый акт силы и свободы, то почему же этой силой и свободой не воспользоваться для жизни? Но дело в том, что самоубийца возводит человеческую несостоятельность во всемирный закон и не верит в сверхчеловеческое добро. И немного нужно здравого смысла, чтобы, чувствуя всё зло в человеке, обратиться к добру и дать ему место в себе. С верой в сверхчеловеческое Добро, то есть в Бога, возвращается и вера в человека, который тут уже является не в своём одиночестве, немощи и неволе, а как свободный участник божества и носитель силы Божией. С действительной и полной верой в Божество возвращается к нам не только вера в человека, но и вера в природу. В.С.Соловьёв убеждён, что в творчестве Достоевского утверждается именно эта идея воплощения божественного начала в природной жизни через “свободный подвиг человека, присоединяя к вере в Бога веру в Богочеловека и в Богоматерию (Богородицу)”; по мысли философа, писатель воспринял христианскую идею гармонически во всей её тройственной полноте: он был и мистиком, и гуманистом, и натуралистом. Обладая живым чувством внутренней связи со сверхчеловеческим и будучи в этом смысле мистиком, он в этом же чувстве находил и свободу человека; зная всё человеческое зло, он верил во всё человеческое добро и был, по всеобщему признанию, истинным гуманистом, а верить в человека — значит признавать в нём нечто большее того, что налицо, значит признавать в нём ту силу и ту свободу, которая связывает его с Божеством. И если истинный гуманизм есть вера в Богочеловека, то истинный натурализм есть вера в Богоматерию. Истинное дело по начинанию новой духовной жизни возможно только тогда, когда и в человеке, и в природе есть положительные и свободные силы света и добра; но без Бога ни человек, ни природа таких сил не имеют. Без Бога человек вносит в природу злобу и берёт от неё смерть. Только отказавшись от своего ложного положения, от своей безумной сосредоточенности на себе, от своего злого одиночества, только связав себя с Богом во Христе и с миром в Церкви, он сможет сделать настоящее Божье дело, то, что Достоевский называл православным делом.

Атрибутом нового человека — человекобога — будет “своеволие”. Но как может человек доказать, что его воля лишена всякого страха? Только одним — добровольным самоубийством. “. Атрибут божества моего, — говорит Кириллов, — своеволие. Это всё, чем я могу в главном пункте показать непокорность и новую страшную свободу свою”. Парадокс этого героя в том, что он прежде всего глубоко религиозная натура; он не может жить без Бога, но и в Бога он не верит: “Бог необходим и потому должен быть. Но я знаю, что Его нет, и не может быть. Из-за этого только одного можно застрелить себя. ” Утративший Бога, Кириллов пытался заменить его человеческой личностью. Но оказалось, что идея верховной ценности человеческой личности вне идеи Бога ведёт прямым путём к отказу от жизни и самоубийству.

М.И.Туган-Барановский справедливо полагает, что “фигурой Кириллова Достоевский говорит, что идея самоцельности человеческой личности неизбежно предполагает, как своё скрытое основание, идею абсолютного добра, иначе говоря, идею Бога”. Таким образом разрешается Достоевским проблема Бога — в полном соответствии с философией Канта, постулирующей Бога как единственно возможную основу нравственного закона.

Проблема человека интересно разрешается писателем в образе Раскольникова, который убеждён в неравноценности людей. В его знаменитом монологе, обращённом к Соне Мармеладовой, звучит вопрос: “…Тварь ли я дрожащая или право имею?” А терзает героя то, что он оказался обыкновенным человеком, подвластным нравственному закону. Он хотел иметь “свободу и власть, а главное — власть! Над всей дрожащей тварью, над всем муравейником!” И эту власть он должен был получить освобождением себя от нравственного закона. Но нравственный закон оказался сильнее него, и он пал. Ошибка его была в том, что он искал логических доказательств нравственного закона и не понимал, что он не требует доказательств, так как получает верховную санкцию не извне, а из самого себя.

Интересно сравнить Раскольникова с Кирилловым. Трагедия того и другого существенно различна: Кириллова “мучит Бог”, он стремится к свободе, хочет сделать человека Богом и для этого убивает себя; Раскольников не думает о Боге, он стремится к власти и для этого убивает другого человека. Кириллов ничего не хочет для себя — он верит в бесконечную ценность человеческой личности; Раскольников всего хочет для себя, он отрицает равенство людей. Кириллов хочет убить страх смерти, Раскольников — страх убийства. Кириллов осуществляет собой высшую ступень человеческого своеволия, Раскольников — низшую.

Раскольников хочет победить людей силой, хочет, чтобы перед ним “трепетала дрожащая тварь”. Но ещё один герой Достоевского, Великий Инквизитор, хочет окончательно покорить себе волю людей, хочет стать для них Богом. В противовес ему Христос не захотел прельстить людей земными благами, не захотел подчинить Себе их духа чудом и основать на этом всемирное земное царство. Великий Инквизитор говорит Ему: “Ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая свобода, рассудил Ты, если послушание куплено хлебами. Вместо твёрдого древнего закона — свободным сердцем должен был человек решать впредь сам, что добро и зло, имея лишь в руководство образ Твой пред собою, но неужели Ты не подумал, что он отвергнет же, наконец, и оспорит даже и образ Твой и Твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как свобода выбора. Ты… жаждал свободной веры, а не чудесной…”

Раскольникову на каторге снится сон о моровой язве, идущей из Азии в Европу, когда люди не могли прийти к согласию и каждый считал себя носителем истины, когда, не в силах доказать что-либо друг другу, люди начали братоубийственную войну. Этот бред есть лишь обобщённое последствие его собственного недавнего самоутверждения в своём одиноком сверхчеловеческом своеначалии. Этому Достоевский противопоставляет опыт истинной любви к человеку и к живому Богу. По мысли Вяч.Иванова, Достоевский не обольщался мыслью, что добру можно научить доказательствами, его нужно ощутить проникновением в Божественную сущность: “Ищите восторга и исступления, землю целуйте, прозрите и ощутите, что каждый за всех и за всё виноват, и радостию такого восторга и постижения спасётесь”.

Антиномия человеческой свободы разрешается только в любви, которая может быть только свободной. Несвободная любовь вырождается в страсть, становится началом порабощения и насилия. Истинная любовь возможна только в свободе, только как любовь к свободе человека. Здесь открывается нерасторжимая связь: любовь через свободу и свобода через любовь. В этом для Достоевского была тайна соборности, тайна братства, тайна Церкви — Церкви как братства и любви во Христе.

В изложении философской проблематики творчества Достоевского мы будем опираться на работы М.М. Бахтина, Н.А. Бердяева, В.В. Розанова.

Общей темой произведений Достоевского является человеческая свобода. Здесь он совершает шаг вперед по сравнению с классической европейской философией. В последней свобода (например, в философии И. Канта) рассматривалась, с одной стороны, как поведение, неподвластное природной причинной необходимости, но, с другой стороны, отождествлялась с сознательным подчинением нравственному долгу. В качестве природного и социального существа человек, конечно, следует своим эгоистическим, в том числе классово-групповым интересам, стремится к личному счастью и к выгоде. В то же время человек способен в своем поведении исходить из всеобщих нравственных законов, и в этой своей способности следовать нравственным законам вопреки своей природной и социальной обусловленности человек выступает как свободное существо.

Таким образом, свобода сводилась к другому виду необходимости - не природной, но нравственной. Не случайно классическая философия явилась источником социалистических теорий, согласно которым конечная цель исторического прогресса состоит в построении на началах разума общественных отношений, при которых все люди необходимо были бы добрыми и нравственными.

Согласно Достоевскому, человеческая свобода, чтобы остаться именно свободой, а не еще одним видом необходимости, неизбежно должна включать свободу произвола, чистого каприза, иррационального "глупого хотенья" ("Записки из подполья") не только по отношению к причинным закономерностям, но и по отношению к нравственным ценностям. Эта возможность произвола есть условие того, чтобы нравственный выбор был не принудительным, но действительно свободным. Только в этом случае личность несет ответственность за свое поведение, что, собственно, и означает быть личностью. Таким образом, исходной формой свободы выступает чистое самовластие человеческого Я. И лишь над этой первичной свободой возвышается другая - высшая свобода, совпадающая с сознательным подчинением нравственному долгу.

Здесь возникает напряженная антиномия, которую не знает классическая философия: человеческая свобода должна быть подчинена нравственным ценностям (тезис), и человеческая свобода должна включать возможность произвола по отношению к нравственным ценностям (антитезис). Противоречивый характер человеческой свободы открывает возможность восстания личности, которая не хочет быть средством даже по отношению к так называемым высшим ценностям, она хочет быть целью самой для себя, совершенно отбрасывающей всякое принудительное, извне идущее долженствование. Опыт такого восстания, опыт своеволия и показывает Достоевский в своих романах. Он берет человека, отпущенного на свободу, и исследует судьбу его в свободе.

Путь человека на свободе начинается с крайнего индивидуализма и бунта против внешнего миропорядка. Выясняется, что природа человека полярна и иррациональна. Человек отнюдь не стремится именно к выгоде, в своем своеволии он сплошь и рядом предпочитает страдание. Свобода выше благополучия. Эта безмерная свобода мучит человека, влечет его к гибели. И человек дорожит этой мукой и этой гибелью.

Подпольный человек отвергает всякую рациональную, заранее продуманную организацию всеобщей гармонии и благополучия. Он уверен, что даже в случае построения в будущем такого общества обязательно появится какой-нибудь джентльмен с неблагородной и насмешливой физиономией и предложит столкнуть ногой все это благоразумие единственно с целью, "чтоб нам опять по своей глупой воле пожить" Достоевский Ф.М. Собр. соч. В 10 т. Т. 4. М., 1956. . И он непременно найдет последователей. Человек так устроен, что "всегда и везде, кто бы он ни был, любил действовать так, как хотел, а вовсе не так, как повелевали ему разум и выгода; хотеть же можно и против собственной выгоды, а иногда и положительно должно" Достоевский Ф.М. Собр. соч. В 10 т. Т. 4. М., 1956. . "Ведь это глупейшее, ведь этот свой каприз, и в самом деле, господа, … может быть выгоднее всех выгод, даже и в таком случае, если приносит нам явный вред и противоречит самым здравым заключениям нашего рассудка о выгодах, потому что, во всяком случае, сохраняет нам самое главное и самое дорогое, то есть нашу личность и нашу индивидуальность". Человек "свои фантастические мечты, свою пошлейшую глупость пожелает удержать за собой, единственно для того, чтобы самому себе подтвердить (точно это так уж необходимо), что люди все еще люди, а не фортепьянные клавиши…".

Человеческая природа никогда не может быть рационализирована, всегда остается некий иррациональный остаток, и в нем - источник жизни. И в обществе всегда присутствует иррациональное начало, и человеческая свобода, которая стремится, чтобы "по своей глупой воле пожить", не допустит превращения общества в муравейник. Здесь обнаруживается у Достоевского обостренное чувство личности и глубокое недоверие к любому окончательному устроению человеческой судьбы.

В то же время Достоевский открывает трагическую диалектику свободы. Оказывается, в своеволии в конечном счете истребляется свобода и отрицается сам человек. Родион Раскольников в "Преступлении и наказании" испытывает границы собственной природы, человеческой природы вообще. Он думает, что все можно, и хочет испытать свое могущество. Можно ли ради блага заведомого большинства людей убить ничтожную старушонку-процентщицу, которая ничего, кроме зла, не причиняет людям? Этот же ход рассуждений повторится в "Братьях Карамазовых" относительно Карамазова-отца - "Зачем живет такой человек? ". Но обнаруживается, что не все дозволено, потому что природа человека сотворена по образу и подобию Божьему и всякий, даже самый зловредный из людей, имеет безусловное значение и безусловную ценность. И когда человек в своем своеволии истребляет другого человека, решая сам быть высшим судией, он истребляет самого себя, перестает быть человеком, теряет человеческий образ. Происходит распад личности. Выясняется, что любая конкретная человеческая жизнь стоит больше, чем облагодетельствование будущего человечества, и никакие "возвышенные" цели не оправдывают преступного отношения к самому последнему из ближних.

Достоевский также показывает, что человек, начинающий в своем своеволии сам решать, что есть добро и что есть зло, как раз перестает быть свободной личностью и становится ведомым как бы посторонней силой. Так, Родион Раскольников превращается в пленника собственной "идеи", его поведение, несмотря на все внутренние борения, в целом предсказуемо, как траектория движения механического тела в поле тяготения. Люди, выбравшие своеволие, сами превращаются в объект использования и манипулирования. Кириллов, Ставрогин, Шигалев в "Бесах", стремящиеся стать по ту сторону добра и зла, используются Петром Верховенским в своих преступных комбинациях наподобие шахматных фигур. Иван Карамазов, бунтующий против несовершенства земного мира и Бога как творца этого мира, становится идейным соучастником преступления Смердякова.

Опыт героев Достоевского показывает невозможность решения антиномии человеческой свободы чисто умозрительным, рассудочным путем. Родион Раскольников, признавшись в убийстве и попав на каторгу, остается в состоянии отчуждения от мира и окружающих его людей. Его мысль продолжает ходить по кругу прежних рассуждений о благодетелях человечества, способных вынести преступление, и он страдает оттого, что не оказался достаточно сильным и пришел с повинной.

Он не понимает, какая сила заставила его жить, когда он стоял над рекой, и почему он не смог ее одолеть. Достоевский пишет: "Он. не мог понять, что уж и тогда, когда стоял над рекой, может быть, предчувствовал в себе и в убеждениях своих глубокую ложь. Он не понимал, что это предчувствие могло быть предвестником будущего перелома в жизни, будущего воскресенья его, будущего нового взгляда на жизнь" Достоевский Ф.М. Собр. соч. В 10 т. Т. 5. М., 1957. . Действительно, невозможно логически понять, что может помешать человеку как свободному существу распоряжаться своею собственной или чужой жизнью. Но то, что Раскольников не смог покончить с собой, означает, что в самих этих вроде бы логически безупречных рассуждениях присутствует ложь.

Раскольников выходит из состояния отчуждения через любовь к Соне. "Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнений, что он любит, бесконечно любит ее и что настала же, наконец, эта минута. " Там же. . Таким образом, решение антиномии свободы все-таки есть, но состоит оно в выходе за пределы навязчивых рассуждений о своей собственной свободе и в открытии в другом человеке не объекта моей личной свободы, но бесконечной ценности.

Читайте также:

Тема свободы в творчестве достоевского доклад

Оглавление

Файлы: 1 файл

Реферат экз..docx