Двойственная и информационная модели доказательств доклад
Обновлено: 04.07.2024
Моделирование как метод познания, как средство получения новой, значимой для доказывания информации - получило достаточно широкое распространение в правоохранительной практике с конца 70-х гг. Пионером научной разработки проблем моделирования в криминалистике стал И.М. Лузгин, опубликовавший в этой области ряд статей и монографию "Моделирование при расследовании преступлений" (М., 1981). В те же годы увидели свет работы В.В. Куванова, Г.А. Густова, М.Н. Хлынцова и других авторов[480]. Отправным в исследованиях этих ученых было определение модели, предложенное В.А. Штоффом: "Под моделью понимается такая мысленно представляемая или материально реализованная система, которая, отображая или воспроизводя объект исследования, способна заменить его так, что ее изучение дает нам новую информацию об этом объекте"[481]. В соответствии с этим определением модели подразделяются на мысленные и материально реализованные, или предметные. Затем к этим классам моделей добавились логико-математические и кибернетические модели, при построении и реализации которых используются логические и математические средства описания связей и отношений между объектами материального мира, позволяющие "воспроизводить структуру, динамику процессов и явлений, характер связи между элементами изучаемых объектов и иные скрытые свойства"[482].
Характерной особенностью любых моделей, конструируемых при доказывании, является то, что все они используют доказательства, относящиеся к исходным материалам для их построения. Целями моделирования при доказывании служат:
- определение направлений доказывания, выбор оптимальных средств и методов доказывания;
- выявление связей между доказательствами, построение систем доказательств;
- систематизация и пополнение знаний об объектах, явлениях и процессах, имеющих значение для дела (о механизме преступления, личности виновных, поведении проходящих по делу лиц и т.п.);
- создание условий и предпосылок для проведения следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий.
Рассмотрим применительно к этим целям ту роль, которую играют при построении моделей наличные доказательства по делу.
Определение направлений расследования получает свое выражение в следственных версиях. Как уже отмечалось, базой для построения версий, помимо прочего, служат и имеющиеся в наличии к моменту выдвижения версии доказательства. На основе исходных данных строится объяснение факта или события, т.е. их мысленная модель, содержащая не только представления о сущности объясняемого, но и выводы о тех "опорных пунктах", установление которых позволит подтвердить или опровергнуть эту мысленную модель. Как замечает М.Н. Хлынцов, "бытие версии, истинность или ложность ее обусловлены наличием или отсутствием органической совместимости всех элементов модели, взаимосвязи и взаимообусловленности их. Накопление в модели новой информации, не совмещающейся структурно с имеющейся, особенно информации негативной, может повлечь за собой изменения во всей структуре модели. А это, в свою очередь, понудит следователя произвести переоценку накопленной в модели информации, может породить иное объяснение характера взаимосвязей между элементами модели и выдвижению новой версии"[483].
При дефиците исходной информации о событии построению мысленной модели способствуют типичные версии, в которых этот дефицит восполняется данными практики, науки, личным профессиональным и житейским опытом субъекта доказывания.
Но практика построения мысленных моделей не исчерпывается построением версий. Познание и оценка следственной ситуации также в конечном счете позволяют построить ее информационную мысленную модель и уже на ее основе принимать то или иное тактическое решение. Обобщенной информационной моделью служит и криминалистическая характеристика преступления, соответствие элементов которой имеющимся доказательствам - предпосылка ее адаптации к обстоятельствам конкретного уголовного дела[484].
Моделирование - необходимый компонент экспертной деятельности, использующей и предметные, и мысленные модели. С предметными моделями эксперт имеет дело преимущественно в случаях реконструкции той или иной вещной обстановки на основе наличных вещественных доказательств и иных фактических данных, имеющихся в деле, при воспроизведении течения различных процессов, приведших к возникновению следов, содержащих доказательственную информацию. Особенно значительна роль мысленных моделей при установлении идентифицированного объекта с событием преступления и во многих случаях решения диагностических экспертных задач.
Признанный авторитет в области криминалистической диагностики Ю.Г. Корухов пишет: "Метод моделирования, в первую очередь мысленного (идеального), пронизывает, по существу, весь процесс диагностирования. Уже на первом этапе диагностирования, изучая сам объект или его отображение, эксперт (следователь) моделирует мысленный образ того, что станет предметом его исследования. Достоверность этого образа во многом зависит от следующих условий: точности и полноты восприятия и фиксации признаков и свойств объекта; опыта эксперта (следователя); условий, в которых познается объект; степени его уникальности; выраженности диагностических признаков и комплексов признаков. Последующий этап диагностирования также связан с моделированием, на сей раз с моделированием в сознании эксперта (следователя) мысленных моделей типичных ситуаций и выбора из них наиболее приближенной к диагностируемому объекту. На данном этапе могут быть использованы такие материальные модели: эталоны; альбомы с изображениями и описаниями; коллекции образцов и др."[485] Эти объекты необходимы для сравнения с материальными объектами-доказательствами, выступающими как основа мысленной модели.
Представление о роли имеющихся по делу доказательств при моделировании в процессе решения диагностических задач дает перечень последних, предложенный Ю.Г. Коруховым:
"а) установление пространственной структуры обстановки преступного события (где, в какой обстановке произошло преступление, каково точное место столкновения транспортных средств, какие из имеющихся следов имеют отношение к совершенному преступлению и т.п.);
б) установление механизма отдельных этапов (стадий) события (определение направления и характера взлома преграды, установление взаимного положения транспортных средств в момент столкновения, определение способа изготовления фальшивых денежных знаков и т.п.);
в) определение вещественной структуры обстановки места происшествия (каковы свойства и состояние объектов материальной обстановки места преступления, в какой мере они могли обусловить механизм преступления, выбор орудия преступления, оставлять следы на преступнике и его одежде, обеспечить скрытность совершения преступления и т.п.);
г) установление временных характеристик преступного события (когда произошло событие, сколько времени могло потребоваться для совершения преступления, в какой последовательности совершались действия, какие следы возникли раньше, а какие позже и т.п.);
д) определение свойств действовавших объектов (лиц, орудий, транспортных средств), их количества, характера функционирования.
е) ретроспективное исследование причинно-следственных связей.
ж) прогнозирование действия причинно-следственных связей.
з) установление в целом механизма преступного события (эта задача представляет собой интеграционное диагностирование многих из приведенных выше факторов, являясь, по сути своей, ситуационным анализом всего события как системы действий. Для ее решения требуется изучение и использование всех видов информации: личностной - об участниках события; вещной - о предметах отражаемых и отражающих, операционной - о механизме действий, их условиях, обстоятельствах);
и) установление соответствия ситуации, излагаемой участником процесса (обвиняемым, потерпевшим), тому механизму происшествия, который может быть определен по следам и иным вещественным доказательствам. "[486].
Моделирование в обеих формах используется при производстве не только криминалистических экспертиз, но и в различных иных судебных экспертизах. Общим во всех случаях остается использование для построения моделей необходимых для этих целей наличных доказательств.
Построение мысленных моделей - обязательный компонент розыскной деятельности следователя. В этом случае они носят преимущественно прогностический характер, ибо нацелены на предвидение действий скрывающегося лица, мест сокрытия разыскиваемых объектов, установление подлинных причин безвестного отсутствия лица. И здесь опорной базой для построения розыскных версий, как мысленных моделей, служат наличные доказательства и оперативная информация.
Моделирование с опорой на наличные доказательства позволяет выявить связи между доказательствами и построить их систему по делу. В модели этой системы найдут свое место совпадающие косвенные доказательства и отчетливее проявится невозможность случайного совпадения множества признаков этих доказательств: "Вероятность случайного совпадения быстро уменьшается по мере увеличения числа вероятных улик"[487].
Увеличение числа доказательств, пополнение построенной системы доказательств - логический итог процесса доказывания. Построенная мысленная модель этой системы служит системообразующим ядром, тем тезисом, вокруг которого и происходит накопление доказательств.
И.М. Лузгин помимо системы доказательств по делу различал комплексы доказательств - части этой системы, объединяемые каким-либо фактом, тезисом (версией): "Комплекс доказательств есть собой часть общей системы доказательств, то есть некоторое среднее звено во всей совокупности доказательств по конкретному делу"[488].
Моделирование следственной ситуации и систем доказательств оказывает существенное влияние на предупреждение и обнаружение следственных ошибок.
Подобно рассмотренному нами понятию экспертной ошибки, следственная ошибка - это результат добросовестного заблуждения следователя. Это определяющий признак ошибки. Сознательное отступление от закона, пренебрежение его предписаниями, игнорирование его требований - это не ошибка, а умышленные действия, которые могут быть квалифицированы как должностной проступок или даже преступление.
Понятие следственной ошибки не получило единообразной трактовки в литературе, как и классификация следственных ошибок. По определению А.И. Михайлова, С.А. Шейфера, А.Б. Соловьева, В.А. Лазаревой "следственной ошибкой следует считать неправильное действие или неправомерное бездействие следователя, объективно выразившееся в односторонности или неполноте установления обстоятельств преступления, существенном нарушении уголовно-процессуального закона, неправильном применении уголовного закона, повлекшее за собой принятие процессуального решения следователя, незаконность и необоснованность которого констатирована в соответствующем процессуальном акте прокурора или суда"[489]. Впоследствии А.Б. Соловьев и С.А. Шейфер несколько изменили это определение: "Под следственной ошибкой имеется в виду принятие, по мнению следователя, правильного итогового решения по уголовному делу, когда незаконность и необоснованность этого решения констатирована в соответствующем процессуальном акте прокурором или судом"[490]. По мнению Г.А. Зорина, "следственная ошибка - это недостижение следователем запланированного результата вследствие избрания неадекватных ситуации форм деятельности при восприятии информации и ее переработке, оценке следственной ситуации и принятии решений, реализации принятых решений"[491]. Аналогично определение следственной ошибки, предложенное учеником Г.А. Зорина В.И. Левонцом[492]. Но если в определении А.Б. Соловьева и С.А. Шейфера прямо говорилось, что решение, принимаемое следователем, по его мнению, - правильное (это и есть добросовестное заблуждение), то из определения Г.А. Зорина вовсе не следует необходимость такой характеристики решения следователя, а В.И. Левонец отнюдь не считает добросовестное заблуждение необходимым и единственным характеризующим ошибку признаком. Он считает, что ошибка может быть совершена умышленно, или по самонадеянности, или "в состоянии или вследствие интеллектуального аффекта"[493].
С нашей точки зрения, следственная ошибка - это оценки, решения, действия, мнения и поступки следователя, ошибочно считаемые им правильными, правомерными, адекватными ситуации. Считает он так, добросовестно заблуждаясь: ни умыслу, ни самонадеянности при этом нет места, если речь идет действительно об ошибке, а не о сознательно неверных решениях, действиях и т.п. Классификация следственных ошибок нам представляется следующей.
1. Гносеологические ошибки - ошибки содержательного и оценочного познания. Это преимущественно ошибки логического мышления, результат неправильного применения, оперирования законами и правилами логики, главным образом анализа, синтеза, индукции, дедукции, аналогии и др. Проявляться гносеологические ошибки могут в ошибках следующих видов.
2. Правовые ошибки - главным образом, ошибки в уголовно-правовой квалификации расследуемого события и его субъекта и в соблюдении требований процессуального закона. Но - опять-таки! - речь идет исключительно о добросовестном заблуждении либо как результате недостаточной профессиональной компетентности, либо в силу ущербности базы для принятия решения, оставшейся незамеченной следователем.
3. Организационные ошибки - выбор неправильного направления расследования, неправильная расстановка сил и средств, ошибки в выведении следствий из версий и в установлении очередности их проверки и т.п.
4. Тактические ошибки, допускаемые на всех стадиях проведения следственных действий.
В плане осознанности ошибок следователем Г.А. Зорин различает ошибки, осознанные следователем в процессе проведения следственного действия, после производства действия и оставшиеся незамеченными следователем (латентные ошибки). Кроме того, он называет и ошибки, осознанно "допускаемые" следователем по тактическим соображениям[494]. По поводу последних следует заметить, что это не следственные ошибки: подобное допущение якобы ошибочных действий - правомерный тактический прием расследования.
Мы не случайно остановились в данном контексте на проблеме следственных ошибок. Дело в том, что моделирование следственной ситуации и процесса принятия следователем тех или иных решений представляет собой эффективный метод обнаружения следственных ошибок как самим следователем, так и руководителем следственного подразделения, прокурором, судом.
В работах по теории доказательств существует несколько несовпадающих концепций относительно понятия доказательств.
Необходимо отметить, что в науке гражданского судопроизводства мы также сталкиваемся с определением доказательств как факта (С.В. Курылев). Аналогичное понятие встречается у А.Я. Вышинского и М.А. Чельцова. Определение доказательств через факты основывается на определение факта как аргумента (доказательства) в дискуссии и споре. Эта концепция доказательств получила в процессуальной литературе название логической. В этом случае понятие факта и понятие доказательства полностью отождествляются.
В целом, соглашаясь с тем, что правильнее всего рассматривать доказательства через понятие системы, следует указать на некоторую противоречивость концепции В.С. Балакшина.
Надлежащий порядок получения сведений и формирование источника, в котором эти сведения должны содержаться предполагает надлежащие (предусмотренные законом) способы собирания, закрепления и проверки доказательств, другими словами надлежащий источник в своем содержании уже имеет третий элемент, выделяемый В.С. Балакшиным, - способы получения доказательств, предусмотренные законом. Само понятие источника предполагает законность способов получения информации и в этом смысле нет необходимости в выделении третьего элемента.
В частности, это проявляется в отношении заключение эксперта, заключения специалиста и вещественных доказательств. Заключение эксперта в соответствии со ст. 80 УПК РФ – это содержание исследования и выводы; заключение специалиста – это суждение; вещественные доказательства (ст.81 УПК РФ) – это предметы. В этом случае возникает вопрос: являются ли выводы, суждения и предметы сведениями? Представляется, что правильнее было бы говорить о сведениях, которые содержатся в выводах эксперта; о сведениях, которые содержатся в суждении специалиста, а также о сведениях, которые можно почерпнуть, исследуя свойства предмета, его признаки. Законодатель определил понятие доказательств следующим образом.
Источниками доказательств в рассматриваемых случаях являются лица, составившие протокол (следователь и понятые)3, документ (авторы документа), которые в письменной форме излагают сведения о фактах, имеющих отношение к делу.
В законе названы источники применительно ко всем видам доказательств. В соответствии с этим разработана и система гарачтий, в максимальной степени обеспечивающая достоверность доказательств, в том числе направленных на предотвращение искажения информации ее носителем. Источник доказательства должен быть известен органу расследования и суду. Знание источника создает возможность проследить стадии формирования доказательства, обеспечивает возможность его проверки. Поэтому обращение к незаконному или неизвестному источнику доказательств сведений влечет недопустимость полученных сведений в качестве доказательства.
Представление о доказательстве как о единстве фактических данных и их источников находит подтверждение в теории информации, одной из наук, входящих в комплексную науку — кибернетику.
Базисное значение для интерпретации понятия уголовно-процессуального доказательства в информационном смысле имеет понятие сигнала. Под сигналом в теории информации понимается тот или иной физический процесс, несущий информацию о собы-
информацию самому себе. Данные, излагаемые в протоколах следственных действий, названных в ст. 87 УПК РСФСР (когда следователь вместе с понятыми выступают в качестве источника доказательств), не являются для следователя доказательствами. Все обнаруженное при осмотре, обыске, выемке познается следователем не через протокол следственного действия, а непосредственно. Протокол, содержащий информацию о непосредственно воспринятых следователем и понятыми фактах, выступает доказательством для всех иных субъектов исследования и лиц, не принимавших участия в производстве соответствующею следственного действия.
Сигнал-образ в отличие от сигнала в технических устройствах имеет и свои особенности, которые определяются в первую очередь специфической организацией носителя сигналов — человека. Для человека сигнал-образ, несущий информацию об объекте, выступает как модель объекта. В образе отражается объект познания, взаимодействующий с активным субъектом. Психическое отражение (восприятие, ощущение, представление и т. п.) фактов реальной действительности по своей форме всегда субъективно в отличие от объективной формы их существования. Неповторимость образа объясняется сугубо индивидуальными особенностями нервной системы и жизненного опыта каждого человека. Психическое отражение вместе с тем материально по своей природе, происхождению3. Оно также непосредственно связано с нервной системой, организмом человека и в этом смысле существует объективно. В психическом отражении идеальное и материальное составляют органическое единство, ибо мысль есть и функция нервной системы, и отражение объективной действительности 4. В единстве двух сторон психического отражения первичным, определяющим является материальное. Предмет реальной действительности (объект познания) независим от его образа, так же как и истинное содержание образа не зависит от субъекта. В гносеологическом аспекте различие психического и физического, образа и предмета, сознания и материи носит абсолютный характер '.
Доказательство в уголовном процессе, будучи отражением объекта, структурно не отличается от сигнала. Оно так же, как любой сигнал, имеет содержание — фактические данные, т. е. информацию, сведения о фактах, подлежащих установлению по делу. Показания свидетелей, потерпевших, заключения экспертов и другие источники фактических данных представляют собой ту материальную форму, в частности словесную оболочку, в которой содержатся и при помощи которой передаются сведения, информация о фактах.
От иных сигналов доказательство отличается своим специфическим содержанием, определяемым предметом доказывания по уголовному делу, а также правовыми требованиями, предъявляемыми к носителю информации, к порядку обнаружения, сохранения и передачи сведений, т. е. тем, что образует уголовно-процессуальную форму фактических данных и делает их доказательствами. В этом смысле доказательство в уголовном судопроизводстве является специфической разновидностью сигнала.
В то же время в процессуальной литературе все более распространяется новое понимание доказательства как единства фактических данных и их источников'. Именно оно и представляется единственно правильным.
Неустранимым недостатком двойственного определения доказательства следует считать не только необоснованное допущение разрыва между фактическими данными и источниками, в которых они содержатся, но и то, что в нем приравниваются понятия, лежащие фактически в различных плоскостях: с одной стороны, соотношение фактических данных с обстоятельствами, подлежащими доказыванию, а с другой — отношение источников к фактическим данным. Между тем сущность понятия доказательства определяет именно соотношение фактических данных, полученных от свидетелей, обвиняемых, экспертов и т. п., с искомыми фактами. Ведь целенаправленность использования доказательств вытекает из необходимости познания фак*тов прошлого события.
Сторонники двойственной трактовки понятия доказательства в соответствии со своим мнением последовательно, хотя и неправильно, включают в предмет доказывания и доказательства', стирая тем самым грань между предметом и средством доказывания.
Концепция двойственного доказательства приводит к тому, что ее авторы неоднозначно характеризуют свойства доказательств.
Таким образом, структура доказательства едина как для прямого, так и для косвенного доказательства. Единство фактических данных и их источника характеризует любое доказательство.
Двойственное определение доказательства, неточно выражающее его сущность, затрудняет выяснение понятия доказательства и может породить досадные недоразумения и тем самым привести к ошибкам на практике. Оно связано, в частности, с теми случаями, когда следователь и суд подменяют анализ доказательств перечнем их источников и обосновывают свои выводы о виновности обвиняемого ссылкой на показания свидетелей, обвиняемых и другие источники, хотя в них не содержится фактических данных, имеющих отношение к делу.
Подобное понимание доказательства не объясняет соотношения доказательства с исследуемым событием, в частности необходимость собирания сведений о фактах прошлого с тем, чтобы на основе тех из них, которые будут признаны достоверными, сделать вывод об этих фактах. Очевидно, таким образом, что эта точка зрения не позволяет вскрыть особенности процесса доказывания и каждого вида доказательств, дать ответ на многие вопросы теории, следственной и судебной практики.
В несомненной связи с остальными положениями рассматриваемой точки зрения находится и утверждение ее сторонников о том, что не существует вопроса о достоверности судебного доказательства, ибо факты не могут быть сомнительными, доброкачественными или недоброкачественными'. Действительно, факты, обстоятельства реального события не могут быть сомнительными или недоброкачественными, они или существовали, или не существовали. Но доказательства (сведения о фактах), которыми располагают следователь, суд, могут быть достоверными или сомнительными. От качества доказательств зависит правильность установления искомых фактов. В свою очередь качество доказательства во многом зависит от свойств источника, в котором находит выражение его содержание.
В связи со сказанным нужно отметить, что требование достоверности не может быть предъявлено заранее к каждому доказательству в момент его получения2.
Допрашивая свидетелей, обвиняемых, производя экспертизы, осмотры и другие следственные действия, следователь или суд получает сведения об обстоятельствах события. Заранее определить достоверность полученных доказательств следователь и суд не могут. Только после проверки и оценки доказательств можно убедиться в том, какие из них соответствуют действительности.
Отождествление доказательств с объективными фактами, в том числе и с обстоятельствами преступления, приводит и к другому противоречию. Окончательное суждение о событии преступления и других его обстоятельствах содержится в приговоре суда. Следовательно, получается, если принять эту точку зрения, что до вынесения приговора в деле вообще нет никаких доказательств (фактов), коль скоро они еще не установлены окончательно. Между тем понятие доказательства необходимо именно для того, чтобы можно было отличить доказательства от доказываемых фактов, определить порядок использования первых для установления последних и регламентировать процесс доказывания. Следователь, суд должны исходить из понятия доказательства для того, чтобы принимать меры к обнаружению доказательств, их проверке и оценке в ходе расследования и рассмотрении уголовного дела, а не в момент завершения уголовно-процессуальной деятельности.
Приступая к рассмотрению эволюции взглядов относительно понятия уголовно-процессуальных доказательств, встает проблема периодизации указанного процесса. Здесь необходимо учитывать множество факторов и, в первую очередь, представления о логике процесса обоснования фактов в судопроизводстве и доминирующую форму уголовного процесса. Таким образом, представляется важным выбрать определенный подход к периодизации, чтобы наиболее качественно реализовать исследовательскую задачу по изучению генезиса научных представлений на понятие и свойства доказательств в уголовном процессе.
Т. Б. Рамазанов выделяет процесс формирования понятия доказательства также делит на несколько этапов. Первый этап представляет собой возникновение и формирование воззрений русских дореволюционных ученых о понятии доказательства в уголовном процессе (1830–1917 гг.). Второй этап совпадает с советским периодом (1917–1991 гг.). Третий этап представляет собой современные позиции российских ученых по отношению к понятию доказательства (с 1991 года — по настоящее время) [14; С. 16–17]. Между тем, при таком подходе не делается акцент на ключевые события истории развития всего отечественного уголовного процесса (включая доказательственное право) — Судебную реформу 1864 г. и принятие Устава уголовного судопроизводства.
Е. В. Васильченко полагает, что развитие понятия доказательств прошло предреформаторский, реформаторский, советский этапы [3; С. 244–245]. Однако, в такой периодизации не отражается преемственность взглядов, существовавших в теории доказательств, ведь нельзя отрицать факта влияния отмеченной реформы на советских и современных ученых-процессуалистов. Так, юристы советской эпохи по сути развивали взгляды дореволюционных авторов, а многие исследователи вопросов, связанных с уголовно-процессуальным доказыванием, советского периода продолжают оказывать влияние и на современную науку.
Как справедливо писал С. В. Бородин, природа и сущность доказательственного права обусловлены формой уголовного процесса, характерной для той или иной исторической эпохи [8; С. 521]. А. А. Давлетов отмечает, что научное исследование различных аспектов уголовно-процессуального познания продолжает расширяться и углубляться [6; С. 13–14]. Поэтому другая периодизация, предложенная Курсе уголовного процесса под редакцией Л. В. Головко, концептуализирует положения о доказательствах и доказывании с учетом исторических форм (моделей) уголовного процесса. По его мнению, в рамках каждой из них возникает и развивается определенная доказательственная система, подвергающаяся доктринальному осмыслению в теории доказательств. Таковых моделей выделяется три: 1) теория формальных доказательств; 2) теория свободного доказывания; 3) англосаксонская теория доказательств [9; С. 250]. Не останавливаясь на рассмотрении англосаксонской модели, следует применительно к отечественному уголовному процессу раскрыть концепции формальных доказательств и свободного доказывания.
Становление теории формальных доказательств произошло в рамках инквизиционного (розыскного) процесса. Минимизация судейского усмотрения в процессе собирания и оценки доказательств за счет возникновения обязанности строго следовать установленным в законе правилам и стала основным признаком того, что впоследствии назвали теорией формальных доказательств или, что одно и то же, теорией легальных доказательств. В России господство доктрины инквизиционного судебного процесса имело место вплоть до Судебной реформы 1864 г., отличительной чертой которой явилось сосредоточение в руках лишь одного органа — суда функций обвинения, защиты и разрешения дела. Согласно доктрине, сформированной в указанный период, разрешение дел осуществлялось по результатам состязательного процесса между обвиняемым и потерпевшим, при этом отсутствие четких методов сбора и фиксации доказательств позволяли применять к обвиняемому и свидетелю разного рода испытания, в том числе в виде пыток. Формализация процесса доказывания затрагивала три аспекта:
1) круг возможных видов (источников) доказательств, исчерпывающим образом определенный в законе и исключающий возможность выхода за его пределы (иначе доказательство признается недопустимым);
2) круг возможных способов доказывания (следственных действий), также исчерпывающим образом определявшийся законом;
Теория свободной оценки доказательств характеризует уже смешанный процесс, а именно ту модель уголовного процесса, пришедшей на смену процессу инквизиционному процессу и доминирующей в континентальной правовой системе. Суть свободной оценки доказательств по внутреннему убеждению (свободного доказывания) сводится:
1) к отсутствию исчерпывающего перечня видов (источников) доказательств: доказывать можно с помощью сведений, почерпнутых из любого источника, если он только прямо не запрещен законом;
2) к отсутствию исчерпывающего перечня способов доказывания (следственных действий): можно доказывать любым способом, если он прямо не запрещен законом;
Преемственной к двойственной концепции стала модель, имеющая смешанный (синтезированный) характер, включающая в понятие доказательств и сами факты, и сведения о них, а также их источники. Так, В. Д. Арсеньев подчеркивал, что уголовно-процессуальными доказательствами являются фактические данные (факты настоящего и прошлого), связанные с подлежащими установлению фактическими обстоятельствами уголовного дела, устанавливаемыми предусмотренными в законе средствами доказывания или другими фактическими данными, а также сами указанные средства [1; С. 92].
Таким образом, можно прийти к выводу, что понятие уголовно-процессуальных доказательств в отечественной доктрине уголовного процесса формировалось под влиянием концепции свободной оценки доказательств.
Первая группа процессуалистов дореволюционного (С. И. Викторский, Л. Е. Владимиров, М. В. Духовской, В. Д. Спасович, И. Я. Фойницкий) и советского (А. Я. Вышинский, С. А. Голунский, Д. Г. Тальберг, М. А. Чельцов) периодов под доказательствами понимали любые относящиеся к делу фактические данные (сведения о фактах или фактических обстоятельств дела).
Вторая группа процессуалистов преимущественно советского периода (Г. Ф. Горский, В. Я. Дорохов, П. С. Элькинд) являлись сторонниками двойственной концепции доказательств, включающей доказательственные факты и их источники. Относясь к этой группе ученых, С. А. Шейфер, тем не менее критикует приложение на теорию доказательств ленинской теории отражения, обращая внимание на процессуальную сторону получения доказательственных сведений, но не обособляя ее в отдельный признак.
Наконец, третья группа современных процессуалистов (Л. А. Воскобитова, В. С. Балакшин, В. А. Лазарева) предлагают синтезированное понятие доказательств, основанное на единстве процессуальной формы, источника и содержания доказательств. По мнению авторов, отстаивающих данную точку зрения, судебные доказательства представляют собой единое понятие, в котором взаимосвязаны фактические данные (содержание), полученные из определенных источников, и процессуальная форма.
Основные термины (генерируются автоматически): доказательство, уголовный процесс, факт, источник, процессуальная форма, свободная оценка доказательств, советский период, внутреннее убеждение, свободное доказывание, Судебная реформа.
Ключевые слова: юридическое познание; теория доказательств; доказательство; юридический факт.
Несмотря на наличие законодательных определений, вопрос о понятии доказательства является одним из наиболее спорных на протяжении десятилетий. При этом большой интерес представляет эволюция взглядов на эту тему в доктрине процессуального права, которая находила отражение в изменениях законодательной дефиниции.
В дореволюционной России в рамках разработки вопросов доказательственного права достаточно чётко сложились три концепции доказательств: а) под доказательствами понимали любой факт, вызывающий в суде убеждение в существовании или несуществовании какого-либо обстоятельства, составляющего предмет судебного разбирательства [8] ; б) доказательства рассматривали в двух значениях: как доказательственный материал, при помощи которого можно сделать заключение о неизвестном, и как умственный процесс, путём которого искомые обстоятельства ставятся в связь с обстоятельствами известными [9] ; в) считали доказательствами только те факты, которые с соблюдением установленных законом правил и при наличии признаков, требуемых законом, представляются в суд для обоснования вывода о свойствах события, составляющего предмет исследования этого суда, и об ответственности судимых лиц [10] .
Некоторые авторы предлагают рассматривать доказательство как единство не двух, а трёх основных элементов: а) материальной формы существования (средство доказывания, вид доказательства); б) содержания (сведения, информация как отражение материального мира и его свойств); в) процессуального способа получения доказательства [12] . Другие исследователи понимают под доказательствами любые сведения информационного характера [13] .
Как обоснованно отмечает Ю.К. Орлов, при подобных подходах в определении доказательств объединяются различные гносеологические категории – информация и факты-аргументы [16] . И это не недостаток, а следствие понимания доказывания как деятельности по обоснованию сторонами утверждений [17] .
В юридической деятельности толкованию правовых норм, на основе которых компетентный орган принимает решение, предшествует юридически значимая интерпретация событий, составляющих фабулу дела. Действия и операции на стадии установления фактических обстоятельств направлены на воссоздание объективной картины социально-правового казуса, который необходимо разрешить путём вынесения решения. В юридическом познании интерпретации подвержены фактические обстоятельства, поведение и высказывания людей, имеющие юридическое значение. Интерпретация, включающая в себя отдельные приёмы эвристического мышления, рефлексии, внутреннего диалога и т.д. позволяет проникнуть внутрь исследуемой личности, того или иного, в том числе и социального, явления. Этот процесс носит субъективный характер, связанный с неповторимостью индивидуального правосознания конкретного интерпретатора (уровень правосознания, наличие деформаций правосознания, знания, опыт, профессионализм и др.). Говоря о субъектном аспекте информации в юридическом познании мы приходим к выводу, что информация о юридическом событии имеет субъективную природу, поскольку является разновидностью актуальной информации. Говоря о субъективном характере процессуальных средств познания, мы в первую очередь подразумеваем интерпретативные способности субъекта создавать информацию с привлечением собственного сознания [20] . Можно утверждать, что ретрансляционная интерпретация в определённом смысле является свойством процессуальных доказательств.
Как само познание, так и учения о нём насыщены необычными феноменами – виртуальными объектами, которые продуцируются не только электронными системами, что чаще всего становятся предметом внимания, но также взаимодействием человека с другими людьми в коммуникации, в разных формах текстового и иных диалогов.
Представляется, что определённого рода целостные, относительно самостоятельные структуры юридического знания, существование и функционирование которых зафиксировано и проверено временем, могут рассматриваться как своего рода виртуальные объекты, реальность которых имеет особую природу.
Это идеальные конструкты, созданные разумом, принятые сообществом и затем обретшие самостоятельный легитимный статус нормативных и инструментальных сущностей, предписывающих направления и формы познавательной активности в различных формах деятельности.
Формализация в праве сама по себе ещё не обеспечивает действительного равенства всех перед законом. Только состязательность, возможность интерпретационной инициативы делает это равенство реальным. Установление факта является результатом многоступенчатой процедуры оперирования (доказывания, обоснования) сторонами собственно процессуальными (техническими) доказательствами. В юридическом процессе доказывание производится именно фактами=образами=аргументами, которые представляют из себя пространственно-временные модели событий (обстоятельств). Стороны в суде оперируют практически одними и теми же процессуальными доказательствами, а вот их интерпретация позволяет им в рамках своей правовой позиции строить различные юридически значимые модели устанавливаемых событий. Даже после того, как интерпретатор придёт к пониманию механизма доказывания, отдельные компоненты интерпретации всё ещё корректируются материалом, который предлагается участниками процесса. Субъект должен выбирать направление интерпретации и решать вопросы корректировки юридической позиции. Только та интерпретация, которую суд сможет принять, будет правильной.
В данном контексте интерпретацию следует классифицировать на внешнюю и внутреннюю. Внешняя интерпретация направлена на обслуживание доказывания другим субъектам юридического процесса, а внутренняя – решение собственных гносеологических задач.
При этом с информационно-гносеологической точки зрения технологическую цепочку юридической интерпретации мы представляем следующим образом: объект (информация) –> гносеологическая ретрансляционная интерпретация (внутренняя) –> субъект (понимание объяснение) –> коммуникативная интерпретация (внешняя) –> иной субъект (понимание объяснение) –> окончательная интерпретация = информационный продукт.
В принципе, мы выходим на трёхуровневую гносеологическую схему формирования юридического факта. Содержание процессуальных (технических) доказательств конструирует доказательственные факты, на основании совокупности которых возникает образ события прошлого – собственно юридического факта (знания компетентного органа).
Сформировавшаяся в науке концепция процессуальных доказательств как триады: а) материальной формы, б) содержания и в) процессуального способа получения, достаточно хорошо изучается в юридических ВУЗах, но оправдывает себя только с точки зрения оценки доказательств по признаку допустимости.
К сожалению, в силу ряда обстоятельств эта концепция культивируется и у практических работников. А приводит это к тому, что преобладает технический подход к доказательствам и доказыванию. Многим ли посчастливилось читать обвинительное заключение или приговор, аргументированные по рассмотренной мною схеме? С логическими связями и выкладками, с чётким прорисовыванием доказательственных рядов, с контрастным обозначением доказательственных фактов. А выступления прокуроров в процессах.
И как следствие – в настоящее время основной стратегией защиты является процедурная деконструкция доказательственных фактов, а именно: порождение сомнений у судьи в допустимости доказательств – протоколов следственных действий – ввиду допущенных органами предварительного расследования нарушений уголовно-процессуального закона [30] .
Оптимизация юридического познания на современном этапе развития общества и государства предполагает, по нашему мнению, дальнейшее сбалансированное развитие судопроизводства, разработки и внедрения в практику новых (может быть, хорошо забытых старых) теорий доказательств и технологий доказывания. В тоже время нельзя не отметить настоятельную необходимость деформализации судопроизводства с позиции теории доказательств. Абсолютизация процессуальной формы, порой противоречащая здравому смыслу, в ряде случаев не обеспечивает ни защиту прав граждан, ни достоверность получаемой информации.
[1] Подробнее о юридическом познании см.: Боруленков Ю.П. Юридическое познание в процессуальной, оперативно-розыскной и частной детективной деятельности: Монография. – Владимир, 2009; Боруленков, Ю.П. Юридическое познание как фундаментальная категория правоведения // Юридический мир. – 2009. – № 12 (156). – С. 52-56.
[2] См.: Гамбаров Ю.С. Гражданский процесс (литографированный курс лекций, читанных в 1894-1895 ак. г.). – Ч. 2. – С. 1.
[3] Подробнее см.: Козлов А.С. Актуальные проблемы теории доказательств в науке гражданского процесса: Учебное пособие. – Иркутск, 1980. – С. 23-25; Сахнова Т.В. Судебная экспертиза. – М., 1999. – С. 210-211; Коваленко А.Г. Институт доказывания в гражданском и арбитражном судопроизводстве. – М., 2002. – С. 50-51; Треушников М.К. Судебные доказательства. – М., 2004. – С. 76-78; Белкин А.Р. Теория доказывания в уголовном судопроизводстве. – М., 2005. – С. 22-23; Костенко Р. Эволюция понятия доказательств в науке российского уголовного процесса // Уголовное право. – 2005. – № 3. – С. 83-85.
[4] См.: Орлов Ю.К. Основы теории доказательств в уголовном процессе. Научно-практическое пособие. – М., 2001. – С. 35-38.
[5] См.: Балакшин В.С. Доказательства в теории и практике уголовно-процессуального доказывания. – Екатеринбург, 2004. – С. 94-98.
[7] Спасович В.Д. Избранные труды и речи. – Тула, 2000. – С. 17 .
[8] См.: Тальберг Д.Г. Русское уголовное судопроизводство. – Т. 2. – Киев, 1891; Владимиров Л.Е. Учение об уголовных доказательствах (1909 г.). – Тула, 2000; Викторский С.И. Русский уголовный процесс. – М., 1912.
[9] См.: Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства: в 2 т. (1910 г) – СПб., – Т. 2. – 1996.
[10] См.: Духовской M . B . Русский уголовный процесс. – М., 1905; Познышев С.В. Элементарный учебник русского уголовного процесса. – М, 1913.
[11] Новицкий В.А. Теория доказательственного права. Монография в 2-х томах. – Т. 2. – М. – Ставрополь, 2005. – С. 344 .
[12] См.: Треушников М.К. Судебные доказательства. – М., 1999. – С. 85-86; Решетникова И.В. Доказательственное право в российском гражданском судопроизводстве. Автореф. дис. … докт. юрид. наук. – Екатеринбург, 1999. – С. 32; Коваленко А.Г. Институт доказывания в гражданском и арбитражном судопроизводстве. – М., 2002. – С.65-66.
[13] См.: Шалумов М. УПК РФ: вопросы доказательственного права // Законность. – 2004. – № 4. – С. 3.
[14] См.: Соркин B . C . Процессуальная регламентация доказательств и их источников в уголовном процессе Российской Федерации // Проблемы правотворчества и правоприменения в государствах Центральной и Восточной Европы: сб. науч. ст. / Отв.ред. Н.В. Сильченко. – Гродно, 2012. – С. 367-371.
[15] См.: Бестаев А.О. Способы собирания доказательств в уголовном процессе РФ: Автореф. дис. . канд. юрид. наук: 12.00.09. – Ростов-на-Дону, 2007. – С. 11-12.
[16] Орлов Ю.К. Проблемы теории доказательств в уголовном процессе. – М. , 2009. – С. 63.
[17] См.: Боруленков Ю.П. Теоретические основы процессуального познания. Монография. – Владимир, 2006. – С. 22.
[18] Кухта А.А. Доказывание истины в уголовном процессе: Монография. – Н.Новгород, 2009. – С. 145
[19] Александров А.С., Фролов С.А. Относимость уголовно-процессуальных доказательств: Монография. – Н.Новгород, 2011. – С . 42.
[20] См.: Поляков М.П. Уголовно-процессуальная интерпретация результатов оперативно-розыскной деятельности: Автореф. дис. д-ра юрид. наук. – Н.Новгород, 2002. – С. 23.
[21] Подробнее см.: Кун Т. Структура научных революций. – М., 1977.
[22] См.: Микешина Л.А. Философия познания. Проблемы эпистемологии гуманитарного знания. – Изд. 2-е, дополн. – М., 2009. – С. 45.
[23] См.: Вахтомин Н.К. Генезис научного знания. Факт, идея, теория . – М , 1973. – С. 188; Иванов Г.М., Коршунов A . M ., Петров Ю.В. Методологические проблемы исторического познания . – М. , 1981 . – С. 170; Чудинов Э.М. Природа научной истины. – М., 2010. – С. 39.
[28] См.: Александров А.С. Введение в судебную лингвистику: Дис. … д-ра юрид. наук. – Н.Новгород, 2003. – С. 46.
[29] Конечно, мы имеем в виду те процессуальные (технические) доказательства-протоколы, которыми закреплены данные следы преступления.
In the center of attention of the author in this article there is one of the most debatable in the theory of proofs a question of the concept "proof". Value of this question for ideology of legal process and its influence on proof practice is emphasized. Various theoretical concepts of this concept are considered. It is noted that in the conditions of competitive legal proceedings the emphasis needs to be placed on proofs arguments as a way of formation of the legal fact.
Читайте также: