Роберт рождественский лирическое отступление о школьных оценках анализ

Обновлено: 18.05.2024

Мир из бетона.
Мир из железа.
Аэродромный разбойничий рокот.
Не успеваю
довериться лесу.
Птицу послушать.
Ветку потрогать.
Разочаровываюсь.
Увлекаюсь.
Липкий мотив
про себя напеваю.
Снова куда-то
бегу,
задыхаясь!
Не успеваю.
Не успеваю.

Время жалею.
Недели мусолю.
С кем-то
о чём-то
бессмысленно спорю.
Вижу
всё больше вечерние
зори.
Утренних зорь
я почти что не помню.
В душном вагоне —
будто в горниле.
В дом возвращаюсь.
Дверь открываю.
Книги
квартиру
заполонили.
Я прочитать их
не успеваю.
Снова ползу
в бесконечную гору,
злюсь
и от встречного ветра
немею.
Надо б, наверное,
жить
по-другому!
Но по-другому
я не умею.

Снова меняю
вёрсты
на мили.
По телефону
Москву вызываю.
Женщину,
самую лучшую
в мире,
сделать счастливой
не успеваю.
Отодвигаю
и планы, и сроки.
Слушаю притчи
о долготерпенье.
А написать
свои главные строки
не успеваю!
И вряд ли успею.
Как протодьякон
в праздничной церкви,
голос
единственный
надрываю.
Я бы, конечно,
исправил оценки.
Не успеваю.
Не успеваю.

Здесь Вы можете ознакомиться и скачать Анализ стихотворения Роберта Рождественского Лирическое отступление о школьных оценках.

Если материал и наш сайт сочинений Вам понравились - поделитесь им с друзьями с помощью социальных кнопок!

Стихотворение Роберта Рождественского "Лирическое отступление о школьных оценках" было написано в конце 60-х годов двадцатого века. Относится оно к жанру стихотворение-обращение, поднимает проблему сознательной жизни человека, месте мечты в ней. Проникнутое сентиментальным пафосом, произведение передает читателю настроение тоски, заставляет задуматься о своей жизни, о пустоте наших будней.

Основная часть представляет собой череду порой обрывочных, эмоционально наполненных мыслей Р.Рождественского.

Предложения чаще всего короткие, но емкие: "Разочаровываюсь. Увлекаюсь. ". Привлекает внимание частое повторение фраз: "не успеваю", "Надо бы". Сами по себе фразы не имеют противопоставительного значения, но в контексте они приобретают смысл антитезы, конфликта. Лирический герой бунтует против обыденности, которая не позволяет ему "птицу послушать", "ветку потрогать".

Заключение также содержит всего несколько строк о тех же школьных оценках, которые влияли на нашу жизнь в период становления сознающей себя личности:

Я бы, конечно, исправил оценки,

Лирический герой представляется мне человеком, которого "заела" среда, постоянное повторение одних и тех же забот, цикличность "душных вагонов", "книг, заполонивших квартиру", встреч с прежними друзьями, в чью речь ты и вслушаться не успеваешь.

Современный человек - жертва катастрофической нехватки времени. И порой кажется, что в стремлении заработать, встретиться с нужными людьми и всё успеть, ускользает что-то самое главное. И именно об этом стихотворение Роберта Рождественского. И хотя эти строки были написаны полвека назад, сегодня они актуальны, как никогда.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ О ШКОЛЬНЫХ ОЦЕНКАХ

Мир из бетона.
Мир из железа.
Аэродромный
разбойничий рокот…
Не успеваю
довериться лесу.
Птицу послушать.
Ветку потрогать…
Разочаровываюсь.
Увлекаюсь.
Липкий мотив
про себя напеваю.
Снова куда-то
бегу,
задыхаясь!
Не успеваю,
Не успеваю…
Время жалею.
Недели мусолю.
С кем-то
о чем-то
бессмысленно спорю.
Вижу
все больше вечерние
зори.
Утренних зорь
я почти что не помню…
В душном вагоне –
будто в горниле.
В дом возвращаюсь.
Дверь открываю.
Книги
квартиру
заполонили.
Я прочитать их
не успеваю.
Снова ползу
в бесконечную гору,
злюсь
и от встречного ветра
немею.
Надо б, наверно,
жить
по-другому!
Но по-другому
я не умею…
Сильным бываю.
Слабым бываю.

Снова меняю
версты
на мили.
По телефону
Москву вызываю…
Женщину,
самую лучшую
в мире,
сделать счастливой
не успеваю.

Отодвигаю
и планы, и сроки.
Слушаю притчи
о долготерпеньи.
А написать
свои главные строки
не успеваю!
И вряд ли успею…
Как протодьякон
в праздничной церкви,
голос
единственный
надрываю…

Я бы, конечно,
исправил оценки.
Не успеваю.
Не успеваю.

И для поклонников творчества этого поэта, и для тех, кто только открывает для себя его лирику - стихотворение Роберта Рождественского, которое помогает поверить в себя .

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ О ШКОЛЬНЫХ ОЦЕНКАХ

Я бы, конечно,
исправил оценки.
Не успеваю.
Не успеваю.

Снова меняю
вёрсты
на мили.
По телефону
Москву вызываю…
Женщину,
самую лучшую
в мире,
сделать счастливой
не успеваю.

Отодвигаю
и планы, и сроки.
Слушаю притчи
о долготерпенье.
А написать
свои главные строки
не успеваю!
И вряд ли успею…
Как протодьякон
в праздничной церкви,
голос
единственный
надрываю…

Я бы, конечно,
исправил оценки.
Не успеваю.
Не успеваю.

Всё, что угодно,
может ещё
судьба напророчить:
от неожиданной тишины
до грома внезапнейшего…

В это мгновенье,
как молотом по наковальне,
хлёстко и гулко
вдруг зазвучали
шаги.
Грохот сердца.
Квадратных плечей разворот.
Каждый час
пред глазами друзей и врагов
начинаются
прямо от Спасских ворот
эти —
памятные —
двести десять шагов…
(Это я потом
шаги подсчитал.
А тогда в ночи
стоял — оглушён.
А тогда в ночи
я ответа
ждал.
И остаток века
над миром
шёл…
Это я потом
шаги подсчитал.
Приходил сюда
наяву и во сне.
Будто что-то
заранее
загадал,
что-то самое
необходимое мне…
Я глядел в глубину
огромной стены,
будто в тёмное море
без берегов.
Веря в то,
что соединиться должны
время жизни моей
и время
шагов. )

Грохот сердца.
И высохших губ немота.
Двести десять шагов
до знакомых дверей,
до того —
опалённого славой —
поста,
молчаливого входа
в его Мавзолей…

Под холодною дымкой,
плывущей с реки,
и торжественной дрожью
примкнутых штыков,
по планете,
вбивая в гранит
каблуки, —
Двести десять
весомых,
державных шагов!

Имена

Каждое имя
в ночи горит
своим,
особым огнём…
Дзержинский.
Гагарин.
Куйбышев.
Рид.
Чкалов.
Жуков.
Артём…
Их много.
Всех их
не перечесть.
Их много.
Куда ни взгляни…

Но если бы,
если бы только здесь!
Если бы
только они!
А то —
повсюду!
И голос дрожит.
И я закрываю глаза.
Помнить об этом
труднее, чем жить.
Не помнить об этом —
нельзя.

Последнюю зависть к живым затая,
лежат,
как во мгле полыньи,
твои,
Революция,
сыновья —
любимые дети твои.

В поющих песках
и в молчащих снегах,
в медлительном шелесте трав.
У сонных колодцев,
в немых сквозняках
пронизанных солнцем
дубрав.
Там,
где тоскуют перепела,
там,
где почти на весу
лёгкая,
утренняя пчела
пьёт из цветка
росу.
Где клёны
околицу сторожат
и кукушка
пророчит своё…

В безбрежной планете
солдаты лежат,
изнутри
согревая
её…
Они —
фундамент.
Начало начал.

Мы мало живём.
Но живём
не зря.
Веет ветер
с Москвы-реки.
Пред лицом
гранитного букваря
караул
чеканит
шаги.

Историческое отступление о крыльях

Подземелье.
Стол дубовый.
И стена
на три крюка.
По стене плывут, качаясь,
тени страшные.
Сам боярин Троекуров
у смутьяна-мужика,
бородою тряся,
грозно спрашивали:

— Что творишь, холоп.
— Не худое творю…
— Значит, хочешь взлететь.
— Даже очень хочу…
— Аки птица, говоришь.
— Аки птица, говорю…
— Ну а как не взлетишь.
— Непременно взлечу.

Ой, взлетели батоги
посреди весны!
Вился каждый батожок
в небе
пташкою…
И оттудова —
да поперёк спины!
Поперёк спины —
да всё с оттяжкою!
Чтобы думал —
знал!
Чтобы впрок —
для всех!
Чтоб вокруг тебя
стало красненько!
Да с размахом —
а-ах!
Чтоб до сердца —
э-эх!
И ещё раз —
о-ох!
И —
полразика.

— В землю смотришь, холоп.
— В землю смотрю…
— Полетать хотел.
— И теперь хочу…
— Аки птица, говорил.
— Аки птица, говорю.
— Ну а дальше как.
— Непременно взлечу.

…Мужичонка-лиходей —
рожа варежкой, —
одичалых собак
пугая стонами,
в ночь промозглую
лежал на Ивановской,
будто чёрный крест –
руки в стороны.
Посредине государства,
затаённого во мгле,
посреди берёз
и зарослей смородинных,
на заплаканной,
залатанной,
загадочной Земле
хлеборобов,
храбрецов
и юродивых.
Посреди иконных ликов
и немыслимых личин,
бормотанья
и тоски неосознанной,
посреди пиров и пыток,
пьяных песен и лучин
человек лежал ничком
в крови
собственной.
Он лежал один,
и не было
ни звёзд, ни облаков.
Он лежал,
широко глаза открывши…
И спина его горела
не от царских батогов, —
прорастали крылья в ней.
Крылья.
Крылышки.

Скоро полночь.
Грохочут шаги в тишине…
Отражаясь от каменных стен и веков,
эхо памяти
медленно плещет во мне…
Двести десять шагов,
двести десять шагов…
Через всё, что мы вынесли,
превозмогли, —
двести десять шагов
непростого пути…

Вся история
нашей живучей
Земли —
предисловие
к этим
двумстам десяти.
Двести десять шагов,
двести десять шагов.
Мимо долгой,
бессонной
кремлёвской стены.
Сквозь безмолвье
ушедших в легенду
полков
и большую усталость
последней войны…

Память, память,
за собою
позови
в те далёкие,
промчавшиеся дни.
Ты друзей моих ушедших
оживи,
а друзьям живущим
молодость верни.
Память, память,
ты же можешь!
Ты должна
на мгновенье
эти стрелки повернуть.
Я хочу не просто вспомнить
имена.
Я хочу своим друзьям
в глаза взглянуть.
Посмотреть в глаза
и глаз не отвести.
Уставать,
шагать,
и снова уставать…

Дай мне воли
до конца тебя
нести.
Дай мне силы
ничего
не забывать.

Пока в пространстве
кружится планета,
на ней,
пропахшей солнцем,
никогда
не будет дня,
чтоб не было
рассвета,
не будет дня,
чтоб не было
труда.
Так было
в нашей жизни быстротечной:
пришёл
в победном рёве
медных труб,
взамен войны —
Великой и Отечественной —
Великий
и Отечественный
труд.

Вся жизнь
как будто начиналась снова
в бессонной чехарде
ночей и дней.
И это было легче ненамного,
чем на войне.
А иногда —
трудней…
Великий труд,
когда забот по горло.
Огромный труд
всему наперекор…
Работа шла
не просто для прокорма,
а в общем-то
какой там был
прокорм!
Кусок сырого
глинистого хлеба.
Вода
из безымянного ручья.
И печи обгорелые —
до неба
торчащие
над призраком жилья.
Такая память
нас везде догонит.
Не веришь,
так пойди перепроверь:
два дома неразрушенных —
на город!
Один мужик —
на восемь деревень.
Расскажешь ли,
как, отпахав,
отсеяв,
споткнулись мы
о новую беду
и как слезами
поливали землю
в том —
выжженном —
сорок шестом
году!
Как мышцы затвердевшие
немели
и отдыха
не виделось вдали…
Мы выдержали.
Сдюжили.
Сумели.
В который раз
себя
превозмогли…
Свою страну,
свою судьбу врачуя,
мы
не копили силы про запас.
И не спасло нас
никакое чудо.
А что спасло?
Да только он и спас —
Великий и Отечественный.
Только!
Помноженный на тысячи.
Один…

Пусть медленно,
пусть невозможно долго,
но праздник наш
поднялся из руин!
Поднялся праздник
и расправил
плечи.
Разросся,
подпирая облака…

Что ж,
завтра будет проще?
Будет легче?
Наоборот:
сложней
наверняка.
Уже сейчас —
совсем не для забавы —
заводим мы
незряшный разговор:
какая магистраль
нас ждёт
за БАМом?
Где он лежит —
грядущий Самотлор.

Труд
правит
миром!
Он пьянит,
как брага!
Он объявляет:
всё иль ничего!
А без него
любое знамя —
тряпка!
Любое слово без него —
мертво!
Великий
от великого усилья,
вознёсший над страной
крыло своё!
Отечественный!
Ибо в нём —
Россия
и сёстры
равноправные
её.

Пока в пространстве
кружится планета,
на ней —
пропахшей солнцем —
никогда
не будет дня,
чтоб не было
рассвета!
Не будет дня,
чтоб не было
труда!

Нелирическое отступление о дорогах

Все когда-нибудь
делают шаг
за порог.
Жизнь у всех —
на дорогах бренных…
А мечтаю я
о пятилетке дорог.
Не абстрактных.
Вполне конкретных…

Ладно, дорого…
Что ж,
нагрузили — вези.
Песни пой,
себе в утешенье…

Не хочу, торопясь,
предвещать закон,
сгоряча
городить напраслину.
Но в Державе такой,
в Государстве таком
бездорожье —
уже безнравственно!
Это — факт!
И дело не в чьей-то
молве.
Я
намеренно не стихаю…

Не ищите поэзии
в данной главе!
Не считайте её
стихами.

Не стихи
пишу —
хриплым криком
кричу.
Не себе
прошу —
для Отчизны
хочу.
Для неё —
океанами стиснутой,
драгоценной,
одной,
единственной!
Для которой мы трудимся
столько лет,
для которой
поём и печалимся…

Недоступного нет,
невозможного нет,
если только миром
навалимся!
Если только — с сердцем,
с умом,
с душой…

И Дорога наша
сквозь время,
та,
которая пишется
с буквы большой
станет
к нашим потомкам
добрее.

Всей наивностью
этих спешащих строк,
всею ширью Земли,
всею далью
я мечтаю
о пятилетке дорог, —
самой трудной мечтой
мечтаю…
За такое
можно отдать и жизнь,
если это приблизит
сроки…
А сегодня, по-моему,
коммунизм
есть
Советская власть
плюс дороги!

Небо тёмное
без берегов.
На стене
имена горят…

Двести десять
парадных
шагов!
Словно это и впрямь —
парад!
Необъявленный,
странный,
ночной.

Появляются
из стены
принимающие
парад.
Командармы
далёких дней,
чашу
выпившие до дна.
Застывают
возле камней,
там, где выбиты
их имена…
И молчат они.
И глядят.
Будто верят,
что скоро,
в ночи
к ним из молодости
прилетят
бесшабашные трубачи.
Вспоминают
бойцов своих.
Снова чуют
цокот
подков…
Невесомые
руки их —
у невидимых
козырьков.

Война

Было Училище.
Форма — на вырост.
Стрельбы с утра.
Строевая – зазря.
Полугодичный
ускоренный выпуск.
И на петлице —
два кубаря…

…Воздух наполнился громом,
гуденьем.
Мир был изломан,
был искажён…
Это
казалось ошибкой,
виденьем,
странным,
чудовищным миражом…
Только виденье
не проходило:
следом за танками
у моста
пыльные парни

Читайте также: