Как выглядит рай краткое содержание паустовский
Обновлено: 05.07.2024
Приключенческий рассказ про охотника Яна, которым овладела мысль подстрелить оленя-великана, по прозвищу Олень Песчаных холмов. Несколько лет Ян узнавал повадки оленей, искал их ночлежки, читал следы на снегу, но его поиски не могли увенчаться успехом. Один раз Ян, охотясь на оленей чуть было не застрелил индейца, тоже охотившегося на этой территории. Его звали Часка. Они подружились, но вскоре разбрелись и больше никогда не виделись. В другой раз Ян подстрелил самку оленя Песчаных холмов и это убийство наложило глубокий отпечаток в его душе, когда он увидел то, что натворил. Влажные глаза раненой самки, истекающей кровью на белоснежном снегу, словно говорили: "В чём я провинилась перед вами?" Всю ночь Ян провел в сомнениях. Но на следующее утро он возобновил охоту на Оленя песчаных карьеров и на этот раз его погоня увенчалась успехом. Когда он загнал оленя на местность, со всех сторон окруженную болотами, Ян уже предвкушал победу над этим благородным животным. Внезапно олень вырос прямо перед ним и застыл, глядя прямо в глаза Яну. Ян мог убить его, но под взглядом оленьих глаз не смог этого сделать. Олень ничего не мог ему сказать, он лишь стоял и смотрел Яну в глаза, и в его взгляде Ян прочитал очень многое. Люди, олени и все живое - это дети одной матери-природы. И охота - это убийство беззащитных животных. Ян понял это и не стал убивать Оленя-Великана. Он пощадил его и отпустил.
Напишите краткое содержание рассказа "как выглядит рай " Паустовский.
Приключенческий рассказ про охотника Яна, которым овладела мысль подстрелить оленя - великана, по прозвищу Олень Песчаных холмов.
Несколько лет Ян узнавал повадки оленей, искал их ночлежки, читал следы на снегу, но его поиски не могли увенчаться успехом.
Один раз Ян, охотясь на оленей чуть было не застрелил индейца, тоже охотившегося на этой территории.
Его звали Часка.
Они подружились, но вскоре разбрелись и больше никогда не виделись.
В другой раз Ян подстрелил самку оленя Песчаных холмов и это убийство наложило глубокий отпечаток в его душе, когда он увидел то, что натворил.
Влажные глаза раненой самки, истекающей кровью на белоснежном снегу, словно говорили : "В чём я провинилась перед вами?
" Всю ночь Ян провел в сомнениях.
Но на следующее утро он возобновил охоту на Оленя песчаных карьеров и на этот раз его погоня увенчалась успехом.
Когда он загнал оленя на местность, со всех сторон окруженную болотами, Ян уже предвкушал победу над этим благородным животным.
Внезапно олень вырос прямо перед ним и застыл, глядя прямо в глаза Яну.
Ян мог убить его, но под взглядом оленьих глаз не смог этого сделать.
Олень ничего не мог ему сказать, он лишь стоял и смотрел Яну в глаза, и в его взгляде Ян прочитал очень многое.
Приключенческий рассказ про охотника Яна, которым овладела идея подстрелить оленя-гиганта, по прозвищу Олень Песочных холмов. Несколько лет Ян узнавал привычки оленей, отыскивал их ночлежки, читал следы на снегу, но его поиски не могли увенчаться фуррором. Один раз Ян, охотясь на оленей чуть было не застрелил индейца, тоже охотившегося на этой территории. Его звали Часка. Они сдружились, но вскоре разбрелись и больше никогда не виделись. В другой раз Ян подстрелил самку оленя Песочных бугров и это убийство наложило глубочайший отпечаток в его душе, когда он увидел то, что наделал. Мокроватые глаза раненой самки, истекающей кровью на белом снегу, будто говорили: "В чём я провинилась перед вами?" Всю ночь Ян провел в сомнениях. Но на следующее утро он возобновил охоту на Оленя песочных карьеров и на этот раз его погоня увенчалась фуррором. Когда он загнал оленя на местность, со всех сторон окруженную болотами, Ян теснее предвкушал победу над этим добропорядочным животным. Неожиданно олень вырос прямо перед ним и застыл, смотря прямо в глаза Яну. Ян мог убить его, но под взором оленьих глаз не сумел этого сделать. Олень ничего не мог ему сказать, он лишь стоял и глядел Яну в глаза, и в его взгляде Ян прочитал очень многое. Люди, олени и все живое - это дети одной мамы-природы. И охота - это убийство беспомощных животных. Ян сообразил это и не стал убивать Оленя-Гиганта. Он пощадил его и отпустил.
КАК ВЫГЛЯДИТ РАЙ
Однажды мама торжественно объявила, что на днях мы на все лето уезжаем на Черное море, в маленький городок Геленджик, вблизи Новороссийска.
Нельзя было, пожалуй, выбрать лучшего места, чем Геленджик, для того чтобы разочаровать меня в моем увлечении морем и югом.
Геленджик был тогда очень пыльным и жарким городком без всякой растительности. Вся зелень на много километров вокруг была уничтожена жестокими новороссийскими ветрами – норд-остами. Только колючие кусты держи-дерева и чахлая акация с желтыми сухими цветочками росли в палисадниках. От высоких гор тянуло зноем. В конце бухты дымил цементный завод.
Но геленджикская бухта была очень хороша. В прозрачной и теплой ее воде плавали, как розовые и голубые цветы, большие медузы. На песчаном дне лежали пятнистые камбалы и пучеглазые бычки. Прибой выбрасывал на берег красные водоросли, гнилые поплавки-балберки от рыбачьих сетей и обкатанные волнами куски темно-зеленых бутылок.
Море после Геленджика не потеряло для меня своей прелести. Оно сделалось только более простым и тем самым более прекрасным, чем в моих нарядных мечтах.
В Геленджике я подружился с пожилым лодочником Анастасом. Он был грек, родом из города Воло. У него была новая парусная шлюпка, белая с красным килем и вымытым до седины решетчатым настилом.
Анастас катал на шлюпке дачников. Он славился ловкостью и хладнокровием, и мама иногда отпускала меня одного с Анастасом.
Однажды Анастас вышел со мной из бухты в открытое море. Я никогда не забуду того ужаса и восторга, какие я испытал, когда парус, надувшись, накренил шлюпку так низко, что вода понеслась на уровне борта. Шумящие огромные валы покатились навстречу, просвечивая зеленью и обдавая лицо соленой пылью.
Я схватился за ванты, мне хотелось обратно на берег, но Анастас, зажав трубку зубами, что-то мурлыкал, а потом спросил:
– Почем твоя мама отдала за эти чувяки? Ай, хороши чувяки!
Он кивнул на мои мягкие кавказские туфли – чувяки. Ноги мои дрожали. Я ничего не ответил. Анастас зевнул и сказал:
– Ничего! Маленький душ, теплый душ. Обедать будешь с аппетитом. Не надо будет просить – скушай за папу-маму!
Он небрежно и уверенно повернул шлюпку. Она зачерпнула воду, и мы помчались в бухту, ныряя и выскакивая на гребни волн. Они уходили из-под кормы с грозным шумом. Сердце у меня падало и обмирало.
Неожиданно Анастас запел. Я перестал дрожать и с недоумением слушал эту песню:
От Батума до Сухума —
Ай-вай-вай!
От Сухума до Батума —
Ай-вай-вай!
Бежал мальчик, тащил ящик —
Ай-вай-вай!
Упал мальчик, разбил ящик —
Ай-вай-вай!
Под эту песню мы спустили парус и с разгона быстро подошли к пристани, где ждала бледная мама. Анастас поднял меня на руки, поставил на пристань и сказал:
– Теперь он у вас соленый, мадам. Уже имеет к морю привычку.
Однажды отец нанял линейку, и мы поехали из Геленджика на Михайловский перевал.
Сначала щебенчатая дорога шла по склону голых и пыльных гор. Мы проезжали мосты через овраги, где не было ни капли воды. На горах весь день лежали, зацепившись за вершины, одни и те же облака из серой сухой ваты.
Мне хотелось пить. Рыжий извозчик-казак оборачивался и говорил, чтобы я повременил до перевала – там я напьюсь вкусной и холодной воды. Но я не верил извозчику. Сухость гор и отсутствие воды пугали меня. Я с тоской смотрел на темную и свежую полоску моря. Из него нельзя было напиться, но, по крайней мере, можно било выкупаться в его прохладной воде.
Дорога подымалась все выше. Вдруг в лицо нам потянуло свежестью.
– Самый перевал! – сказал извозчик, остановил лошадей, слез и подложил под колеса железные тормоза.
С гребня горы мы увидели огромные и густые леса. Они волнами тянулись по горам до горизонта. Кое-где из зелени торчали красные гранитные утесы, а вдали я увидел вершину, горевшую льдом и снегом.
– Норд-ост сюда не достигает, – сказал извозчик. – Тут рай!
Линейка начала спускаться. Тотчас густая тень накрыла нас. Мы услышали в непролазной чаще деревьев журчание воды, свист птиц и шелест листвы, взволнованной полуденным ветром.
Чем ниже мы спускались, тем гуще делался лес и тенистее дорога. Прозрачный ручей уже бежал по ее обочине. Он перемывал разноцветные камни, задевал своей струей лиловые цветы и заставлял их кланяться и дрожать, но не мог оторвать от каменистой земли и унести с собою вниз, в ущелье.
Мама набрала воды из ручья в кружку и дала мне напиться. Вода была такая холодная, что кружка тотчас покрылась потом.
– Пахнет озоном, – сказал отец.
Я глубоко вздохнул. Я не знал, чем пахло вокруг, но мне казалось, что меня завалили ворохом веток, смоченных душистым дождем.
Лианы цеплялись за наши головы. И то тут, то там на откосах дороги высовывался из-под камня какой-нибудь мохнатый цветок и с любопытством смотрел на нашу линейку и на серых лошадей, задравших головы и выступавших торжественно, как на параде, чтобы не сорваться вскачь и не раскатить линейку.
– Вон ящерица! – сказала мама.
– Вон там. Видишь орешник? А налево – красный камень в траве. Смотри выше. Видишь желтый венчик? Это азалия. Чуть правее азалии, на поваленном буке, около самого корня. Вон, видишь, такой мохнатый рыжий корень в сухой земле и каких-то крошечных синих цветах? Так вот рядом с ним.
Я увидел ящерицу. Но пока я ее нашел, я проделал чудесное путешествие по орешнику, красному камню, цветку азалии и поваленному буку.
– Тут рай! – повторил извозчик, сворачивая с шоссе на травянистую узкую просеку в лесу. – Сейчас распряжем коней, будем купаться.
Мы въехали в такую чащу и ветки так били нас по лицу, что пришлось остановить лошадей, слезть с линейки и идти дальше пешком. Линейка медленно ехала следом за нами.
Мы вышли на поляну в зеленом ущелье. Как белые острова, стояли в сочной траве толпы высоких одуванчиков. Под густыми буками мы увидели старый пустой сарай. Он стоял на берегу шумной горной речонки. Она туго переливала через камни прозрачную воду, шипела и уволакивала вместе с водой множество воздушных пузырей.
Пока извозчик распрягал и ходил с отцом за хворостом для костра, мы умылись в реке. Лица наши после умывания горели жаром.
Мы хотели тотчас идти вверх по реке, но мама расстелила на траве скатерть, достала провизию и сказала, что, пока мы не поедим, она никуда нас не пустит.
Я, давясь, съел бутерброды с ветчиной и холодную рисовую кашу с изюмом, но оказалось, что я совершенно напрасно торопился – упрямый медный чайник никак не хотел закипать на костре. Должно быть, потому, что вода из речушки была совершенно ледяная.
Потом чайник вскипел так неожиданно и бурно, что залил костер. Мы напились крепкого чая и начали торопить отца, чтобы идти в лес. Извозчик сказал, что надо быть настороже, потому что в лесу много диких кабанов. Он объяснил нам, что если мы увидим вырытые в земле маленькие ямы, то это и есть места, где кабаны спят по ночам.
Мама заволновалась – идти с нами она не могла, у нее была одышка, – но извозчик успокоил ее, заметив, что кабана нужно нарочно раздразнить, чтобы он бросился на человека.
Мы ушли вверх по реке. Мы продирались сквозь чащу, поминутно останавливались и звали друг друга, чтобы показать гранитные бассейны, выбитые рекой, – в них синими искрами проносилась форель, – огромных зеленых жуков с длинными усами, пенистые ворчливые водопады, хвощи выше нашего роста, заросли лесной анемоны и полянки с пионами.
Боря наткнулся на маленькую пыльную яму, похожую на детскую ванну. Мы осторожно обошли ее. Очевидно, это было место ночевки дикого кабана.
Отец ушел вперед. Он начал звать нас. Мы пробрались к нему сквозь крушину, обходя огромные мшистые валуны.
Отец стоял около странного сооружения, заросшего ежевикой. Четыре гладко обтесанных исполинских камня были накрыты, как крышей, пятым обтесанным камнем. Получался каменный дом. В одном из боковых камней было пробито отверстие, но такое маленькое, что даже я не мог в него пролезть. Вокруг было несколько таких каменных построек.
– Это долмены, – сказал отец. – Древние могильники скифов. А может быть, это вовсе и не могильники. До сих пор ученые не могут узнать, кто, для чего и как строил эти долмены.
Я был уверен, что долмены – это жилища давно вымерших карликовых людей. Но я не сказал об этом отцу, так как с нами был Боря: он поднял бы меня на смех.
В Геленджик мы возвращались совершенно сожженные солнцем, пьяные от усталости и лесного воздуха. Я уснул и сквозь сон почувствовал, как на меня дохнуло жаром, и услышал отдаленный ропот моря.
С тех пор я сделался в своем воображении владельцем еще одной великолепной страны – Кавказа. Началось увлечение Лермонтовым, абреками, Шамилем. Мама опять встревожилась.
Сейчас, в зрелом возрасте, я с благодарностью вспоминаю о детских своих увлечениях. Они научили меня многому.
Но я был совсем не похож на захлебывающихся слюной от волнения шумных и увлекающихся мальчиков, никому не дающих покоя. Наоборот, я был очень застенчивый и со своими увлечениями ни к кому не приставал.
Читайте также: