Цицерон представитель какой школы

Обновлено: 12.05.2024

Римский политический деятель эпохи Поздней республики, великий оратор, мыслитель.

Марк Туллий Цицерон родился в г. Арпине (Самний) во всаднической семье. Отроческие и юношеские годы провел в Риме: его отец сделал все, чтобы дать сыну самое лучшее образование и подготовить его к политической карьере. Впервые Цицерон выступил в суде в 81 г. до н.э., в годы сулланской диктатуры, защищая некоего Квинкция, и выиграл дело, хотя его противником был знаменитый уже тогда оратор Гортензий. В следующем году он защищал Секста Росция Америйского, несправедливо обвиненного в отцеубийстве, – поступок, потребовавший от молодого оратора немалого мужества, ибо ему пришлось ополчиться против влиятельного вольноотпущенника Хрисогона, любимца диктатора Суллы.

Тем временем случились Мартовские иды – Цезарь был убит (44 г. до н.э.). Цицерон, увидев шанс восстановить, спасти республику, вновь бросается в политику. Главную опасность он видит в цезарианце Марке Антонии, консуле 44 г. до н.э. Против него и ополчается престарелый оратор, произнося свои знаменитые филиппики – 14 речей против Марка Антония, названные так в подражание речам Демосфена против Филиппа Македонского. После того, как Антоний помирился с официальным наследником Цезаря Октавианом и был создан так называемый второй триумвират (политический союз Антония, Октавиана и цезарианского полководца Лепида), политические враги новых правителей Рима были объявлены вне закона. Одним из первых в проскрипционном списке стояло имя Цицерона. В ночь с 6 на 7 декабря 43 г. до н.э. погоня настигла оратора на его формийской вилле. Отрубленная голова и рука Цицерона были доставлены Антонию; по его приказу они были выставлены на форуме – около ораторской трибуны, с которой так часто обращался к своим согражданам римский оратор.

Цицерон делит вместе с Демосфеном славу величайшего оратора античности. Отбросив азианийскую напыщенность, Цицерон достиг совершенства в своих речах, многие из которых он потом опубликовал: красивая, выразительная речь с ритмическими завершениями фраз, длинными, стройными периодами, сделала его выступления непревзойденным образцом ораторского искусства. Политические речи Цицерона отличались страстностью и пафосом, особенно его инвективы – обвинительные речи. Цицерон был не только неподражаемым практиком, но и талантливым теоретиком ораторского искусства. Блестящим образцом латинского литературного языка были его письма, положившие начало эпистолярному жанру литературы.

Сочинения:

Cicero. The Loeb Classical Library. Vol. I-XXIX. Harvard, 1921-2011;

Марк Туллий Цицерон. Речи. В 2 т. / Пер. В. О. Горенштейна. М., 1993;

Полное собрание речей в русском переводе / Пер. Ф.Ф. Зелинского. Т. I. СПб., 1901;

Избранные сочинения / Сост. и ред. М.Л. Гаспарова, С. А. Ошерова, В. М. Смирина. М., 1975;

О государстве. О законах / Пер. В.О. Горенштейна. М., 1966;

О пределах блага и зла. Парадоксы стоиков / Пер. Н.А. Федорова. М., 2000;

Имя Цицерона многим знакомо с детства. Более того - оно часто употребляется в нарицательном смысле, типа "какой цицерон выискался" - о ком-нибудь, кто достал всех своими речами. Действительно, это был выдающийся оратор, его речи считаются классическими по красоте слога и логике аргументации. Однако не все знают, что он был и интересным философом, первым употребившим термин "культура" в том смысле, какой мы вкладываем в него сейчас.

До Цицерона понятие cultura означало исключительно то, что посажено людьми в землю, в смысле сельхозкультура. Это значение сохранилось и сейчас, но, помимо него, распространилось и то, которое ввел Цицерон в своем труде "Тускуланские беседы"- культура как мир, созданный человеком вообще.

Как и любой значительный древний римлянин, Марк Туллий Цицерон (106—43 до н. э.) был погружен в политические интриги своего времени. Хотя он происходил не из знатной семьи, тем не менее, руководимый честолюбивым отцом, получил прекрасное образование, и уже в юные годы начал выступать с речами, зарабатывая себе известность. Тогдашнее образование предполагало знание греческого языка и трудов великих греков. В этом Цицерон преуспел. Выступления же на публику были возможны на суде, так что Марк Туллий научился отлично разбираться в нормах права и использовать их для своей аргументации.

Известность в качестве превосходного оратора сделала Цицерона политическим деятелем. Он был замечен, получил должность квестора, а потом и консула.

Как философ, Цицерон придерживался взглядов стоиков и скептиков, хотя признавал величие учений Платона и Аристотеля. Он прекрасно знал как их труды, так и других греческих мыслителей и умело компилировал их. Себя Цицерон скромно не причислял к философам, он вообще относился к собственной персоне со здоровым скептицизмом и был сдержан и ироничен в самооценках.

Следуя стоической традиции, Цицерон полагал, что начало мира заложено разумной волей, однако не признавал идею стоиков относительно божественной предопределенности. Он считал, что никаких персонифицированных богов не существует, а божественное начало мира едино и выражено в законах природы. Мир устроен разумно, он опирается на порядок, который находит выражение и в общественной жизни, что должно поддерживаться государственной властью.

Согласно Цицерону, душа человека изначально обладает моралью, то есть этическое начало человеческой натуры он считал естественным. Мораль предполагает жизнь в простоте, следуя природным законам, и поддерживание принципа меры. Никаких излишеств - вот кредо Цицерона.

По своим политическим взглядам Марк Туллий был республиканцем и боролся против авторитаризма единоличной власти, к которой так стремились римские императоры. Он участвовал в политических интригах и заговорах, после убийства Юлия Цезаря обрадовался, что будет восстановлена республика, но увы. Марк Антоний подослал к нему убийц.

Свою смерть Цицерон принял, как и положено стоику, со спокойным мужеством. Его голова и руки были доставлены Марку Антонию и выставлены на всеобщее обозрение. Говорят, жена Антония Фульвия изливала свою ненависть к Цицерону, измываясь над его мертвой головой, втыкая в язык иголки. Психованная какая-то.

В кни­ге Утчен­ко спе­ци­аль­но не ста­вит­ся зада­ча ана­ли­за фило­со­фии Цице­ро­на, но спра­вед­ли­во­сти ради отме­тим, что имен­но в ней впер­вые в нашей лите­ра­ту­ре дает­ся крат­кая с. 8 и, как пра­ви­ло, доволь­но точ­ная харак­те­ри­сти­ка почти всех его фило­соф­ских про­из­веде­ний.

Пра­виль­ная оцен­ка эклек­тиз­ма, или — луч­ше ска­зать — син­кре­тиз­ма, Цице­ро­на не сни­ма­ет, конеч­но, вопро­са об идей­ных источ­ни­ках его фило­со­фии и вли­я­нии на его взгляды кон­цеп­ций элли­ни­сти­че­ских школ. Рас­смот­рим этот вопрос подроб­нее.

Таким обра­зом, мы можем гово­рить не толь­ко о хоро­шем зна­ком­стве Цице­ро­на с эпи­ку­рей­ской фило­со­фи­ей, но в опре­де­лен­ном смыс­ле и о ее вли­я­нии на него. Мало того, что в поле­ми­ке с эпи­ку­рей­ца­ми Цице­рон отта­чи­вал свое ост­ро­умие и кри­ти­че­ское мастер­ство, он еще и пере­ни­мал от них тот дух жиз­не­лю­бия и трез­во­сти, кото­рым коррек­ти­ро­вал свое отно­ше­ние к риго­риз­му сто­и­ков.

Пер­вая кни­га начи­на­ет­ся с автор­ско­го вступ­ле­ния, где Цице­рон ста­вит вопрос о суще­ст­во­ва­нии и при­ро­де богов, а так­же о боже­ст­вен­ном про­виде­нии. Он гово­рит, что из всех фило­соф­ских вопро­сов — этот самый тем­ный и труд­ный и что в попыт­ках решить его фило­со­фы наго­во­ри­ли мно­го сомни­тель­но­го. Вме­сте с тем он счи­та­ет этот вопрос важ­ным для прак­ти­че­ской, жиз­ни людей, так как, по его мне­нию, без веры в богов и боже­ст­вен­ное про­виде­ние поте­ря­ли бы свою осно­ву мило­сер­дие, свя­тость, бла­го­че­стие и почи­та­ние, а так­же столь необ­хо­ди­мые для чело­ве­че­ско­го сча­стья вер­ность, люд­ское еди­не­ние и спра­вед­ли­вость. Коро­че гово­ря, уже во вступ­ле­нии Цице­рон выде­ля­ет в сво­ем отно­ше­нии к рели­гии два аспек­та: тео­ре­ти­че­ский и прак­ти­че­ский, или, дру­ги­ми сло­ва­ми, фило­соф­ско-тео­ло­ги­че­ский и нрав­ст­вен­но-поли­ти­че­ский. Уже здесь он выска­зы­ва­ет глу­бо­кое сомне­ние в воз­мож­но­сти постро­е­ния тео­ре­ти­че­ской тео­ло­гии — такой, где все было бы осно­ва­но на силе дока­за­тельств, а не на сле­пой вере (I, 10). В то же вре­мя он скло­ня­ет­ся к тому, что для нрав­ст­вен­но­сти и поли­ти­ки рели­гия необ­хо­ди­ма. Таким обра­зом, Цице­рон с само­го нача­ла обо­зна­ча­ет свой соб­ст­вен­ный под­ход к про­бле­ме — под­ход, кото­рый очень напо­ми­на­ет буду­щую тео­рию двой­ст­вен­ной исти­ны.

Мы не будем оста­нав­ли­вать­ся здесь на всем чрез­вы­чай­но насы­щен­ном содер­жа­нии речи Баль­ба, тем более что мы не ста­вим себе зада­чей ана­ли­зи­ро­вать фило­со­фию сто­и­ков. Нас здесь инте­ре­су­ет ведь сам Цице­рон и его соб­ст­вен­ная фило­со­фия. Поэто­му, как и ранее, заост­рим вни­ма­ние лишь на том, что Цице­рон осо­бен­но одоб­ря­ет и что, судя по харак­те­ру речи, — не одоб­ря­ет у сто­и­ков и, конеч­но же, на том, что в этой речи при­над­ле­жит его само­сто­я­тель­ной мыс­ли.

Третья кни­га трак­та­та содер­жит речь Кот­ты про­тив тео­ло­гии сто­и­ков. Эта речь дошла до нас с боль­ши­ми сокра­ще­ни­я­ми (незна­чи­тель­ные сокра­ще­ния, воз­мож­но, были и во вто­рой кни­ге). Посколь­ку лаку­ны при­хо­дят­ся на те места, где Кот­та дол­жен был бы опро­вер­гать кон­цеп­ции, близ­кие моно­те­из­му, мож­но пред­по­ло­жить, что сокра­ще­ния были про­из­веде­ны хри­сти­ан­ски­ми пере­пис­чи­ка­ми.

Ради­ка­лизм Цице­ро­на в реше­нии ука­зан­ной про­бле­мы слу­жит клю­чом к пони­ма­нию всей после­дую­щей речи Кот­ты. Смысл этой речи в дока­за­тель­стве несо­сто­я­тель­но­сти стои­че­ской умо­зри­тель­ной тео­ло­гии и тщет­но­сти пре­тен­зий сто­и­ков рас­судоч­но понять то, во что мож­но толь­ко верить (ср.: III, 15— 17). Основ­ным источ­ни­ком для этой части диа­ло­га Цице­ро­ну слу­жит Кар­не­ад в изло­же­нии Кли­то­ма­ха. План третьей кни­ги, по-види­мо­му, был таким же, как и вто­рой. Вна­ча­ле Кот­та опро­вер­га­ет стои­че­ские дока­за­тель­ства бытия богов (эта часть почти пол­но­стью утра­че­на), затем кри­ти­ку­ет пред­став­ле­ния сто­и­ков о при­ро­де богов, пока­зы­ва­ет необос­но­ван­ность стои­че­ской кон­цеп­ции про­виде­ния и заклю­ча­ет кри­ти­кой стои­че­ских дово­дов в поль­зу идеи боже­ст­вен­ной опе­ки людей. Метод кри­ти­ки — обыч­ный для Цице­ро­на: вскры­тие внут­рен­них про­ти­во­ре­чий, ули­че­ние в непо­сле­до­ва­тель­но­сти, при­веде­ние к абсур­ду (осо­бен­но часто), апел­ля­ция к здра­во­му смыс­лу, обна­ру­же­ние непол­ноты дока­за­тельств, ули­че­ние в три­ви­аль­но­сти, скры­той за муд­ре­ной фор­мой выска­зы­ва­ния, демон­стра­ция неком­пе­тент­но­сти, непре­рыв­ная иро­ния.

с. 31 Поло­жи­тель­ны­ми иде­я­ми дан­ная часть диа­ло­га не бога­та. Зато опро­вер­же­ние стои­че­ской тео­ло­гии ведет­ся очень успеш­но. Опро­вер­га­ет­ся диви­на­ция как аргу­мент в поль­зу суще­ст­во­ва­ния богов (III, 14— 15), опро­вер­га­ет­ся аргу­мент от уни­вер­саль­но­сти веры (III, 11), стои­че­ский пан­те­изм обви­ня­ет­ся в непо­сле­до­ва­тель­но­сти и сво­дит­ся к абсур­ду (III, 19— 37), уче­ние о доб­ро­де­тель­но­сти стои­че­ско­го бога ули­ча­ет­ся в про­ти­во­ре­чи­во­сти (III, 38), тео­ло­ги­че­ская гер­ме­нев­ти­ка осуж­да­ет­ся как про­ти­во­ре­ча­щая здра­во­му смыс­лу и вред­ная для рели­гии (III, 60).

Важ­но отме­тить и еще один нюанс. В этом диа­ло­ге во вто­рой кни­ге речь дер­жит сам Цице­рон. Он гово­рит от сво­его лица и почти не ссы­ла­ет­ся при этом на источ­ни­ки, из чего мож­но заклю­чить, что Цице­рон здесь выра­жа­ет в основ­ном свое соб­ст­вен­ное мне­ние. Но источ­ни­ка­ми он, разу­ме­ет­ся, поль­зу­ет­ся, их — если гово­рить о глав­ных — два: Кар­не­ад (в изло­же­нии Кли­то­ма­ха), когда-то опро­вер­гав­ший стои­че­скую ман­ти­ку (I, 7), и Пане­тий — един­ст­вен­ный из сто­и­ков, не верив­ший в диви­на­цию (II, 87).

Для пер­вой кни­ги, где речь в защи­ту диви­на­ции ведет брат Цице­ро­на Квинт, исполь­зо­ва­но зна­чи­тель­но боль­шее чис­ло источ­ни­ков, в основ­ном стои­че­ских: Хри­сипп, Анти­патр, Дио­ген Вави­лон­ский, Посидо­ний, Исполь­зо­ва­ны сочи­не­ния пери­па­те­ти­ка Кра­тип­па, пла­то­ни­ка Герак­лида Пон­тий­ско­го, исто­ри­ков Кали­сфе­на, Фабия Пик­то­ра, Целия, Фили­ста и др. Вооб­ще речь Квин­та не без умыс­ла (II, 27) состав­ле­на почти из одних толь­ко лите­ра­тур­ных при­ме­ров, и в ней почти пол­но­стью отсут­ст­ву­ют дока­за­тель­ства. В речи Тул­лия дока­за­тель­ства явно пре­об­ла­да­ют над при­ме­ра­ми. Уже самой про­пор­ци­ей при­ме­ров и аргу­мен­тов обес­пе­чи­ва­ет­ся победа про­тив­ни­ка диви­на­ции над ее защит­ни­ком.

Диви­на­ция делит­ся на два вида: есте­ствен­ную и искус­ст­вен­ную. К пер­вой отно­сят­ся вещие сны и снотол­ко­ва­ние, а так­же экс­та­ти­че­ские про­ри­ца­ния и их тол­ко­ва­ния. Ко вто­рой — искус­ство авгу­ров, гаруспи­ков, гада­те­лей по жре­бию и дру­гим зна­кам и при­ме­там.

В сохра­нив­шем­ся вари­ан­те кни­га начи­на­ет­ся с обрыв­ка фра­зы (1, 1), где Цице­рон, судя по смыс­лу, гово­рит о том, что он соби­ра­ет­ся изло­жить вопрос о судь­бе, отно­ся­щий­ся, по его сло­вам, к той части фило­со­фии, кото­рая каса­ет­ся нра­вов, т. е. к эти­ке, или мораль­ной фило­со­фии. Здесь он, меж­ду про­чим, впер­вые вво­дит для обо­зна­че­ния эти­че­ской части фило­со­фии тот самый латин­ский тер­мин (pars mo­ra­lis), кото­рый через сред­ние века пере­шел в ново­ев­ро­пей­скую лите­ра­ту­ру.

Раз­ра­бот­ка ука­зан­но­го тези­са про­из­во­ди­лась Цице­ро­ном в двух речах, в пер­вой из кото­рых (пол­но­стью утра­чен­ной), по-види­мо­му, как обыч­но, дава­лось внешне бес­при­страст­ное изло­же­ние пози­ций кри­ти­ку­е­мых сто­рон: в дан­ном слу­чае — пози­ции сто­и­ков и, воз­мож­но, — эпи­ку­рей­цев. Судя по все­му, наи­боль­шее вни­ма­ние в этой части Цице­рон уде­ля­ет взглядам таких защит­ни­ков идеи судь­бы, как Хри­сипп и Посидо­ний. Во вто­рой речи (нача­ло кото­рой так­же утра­че­но) Цице­рон дает кри­ти­че­скую оцен­ку ранее изло­жен­ных пози­ций и попу­т­но выра­жа­ет свои соб­ст­вен­ные взгляды на судь­бу, опи­ра­ясь при этом на уче­ние ака­де­ми­ков, точ­нее, на уче­ние Кар­не­ада, извест­ное Цице­ро­ну из лек­ций Фило­на или из сочи­не­ний Кли­то­ма­ха.

Таким при­мер­но пред­ста­ет уче­ние Хри­сип­па о судь­бе в интер­пре­та­ции Цице­ро­на. Нетруд­но видеть, что в нем есть нема­ло уяз­ви­мых мест и мно­го неяс­но­го. Пожа­луй, наи­ме­нее убеди­тель­ным в этом уче­нии мож­но счи­тать, с. 49 во-пер­вых, раз­ли­че­ние Хри­сип­пом судь­бы и необ­хо­ди­мо­сти, а, во-вто­рых, его попыт­ки сов­ме­стить судь­бу с чело­ве­че­ской актив­но­стью и сво­бо­дой. Как раз в этих пунк­тах в основ­ном и кри­ти­ку­ет Цице­рон Хри­сип­па, опи­ра­ясь на аргу­мен­та­цию, выдви­ну­тую про­тив сто­и­ков шко­лой Кар­не­ада.

Свою кри­ти­ку Цице­рон начи­на­ет со стои­че­ской идеи все­об­ще­го вза­и­мо­дей­ст­вия и вза­и­мо­вли­я­ния. Он хоро­шо пони­ма­ет, что имен­но эта идея лежит в осно­ве вся­ко­го фата­лиз­ма, и вме­сте с тем осо­зна­ет, что без этой идеи мир ста­но­вит­ся ирра­цио­наль­ным и непо­сти­жи­мым. Поэто­му он согла­ша­ет­ся с тем, что в при­ро­де име­ет место вза­и­мо­дей­ст­вие вещей, но отри­ца­ет фак­ти­че­ски его, как мы ска­за­ли бы, изотроп­ность. Так, счи­та­ет Цице­рон, звезды ока­зы­ва­ют свое воздей­ст­вие на зем­ные явле­ния, одна­ко дале­ко не все явле­ния опре­де­ля­ют­ся воздей­ст­ви­ем звезд. Харак­тер и пер­во­на­чаль­ные наклон­но­сти чело­ве­ка нахо­дят­ся под вли­я­ни­ем при­род­ных усло­вий и зави­сят от пред­ше­ст­ву­ю­щих есте­ствен­ных при­чин, но это не зна­чит, что от есте­ствен­ных при­чин зави­сят все дей­ст­вия чело­ве­ка, а от его воли ниче­го не зави­сит. В нашем харак­те­ре и поведе­нии кое-что про­ис­хо­дит от при­ро­ды и неза­ви­ся­щих от нас обсто­я­тельств, а кое-что, и при­том глав­ное, — от нас самих, от нашей соб­ст­вен­ной воли (vo­lun­tas). Родит­ся чело­век силь­ным или сла­бым, с ост­рым или тупым умом — это зави­сит не от него, а от есте­ствен­ных пред­ше­ст­ву­ю­щих при­чин; полу­чен­ные им от при­ро­ды свой­ства, конеч­но, повли­я­ют на ход его жиз­ни. Но повли­я­ют не фаталь­но, ибо от само­го чело­ве­ка и его воли будет зави­сеть, изба­вит­ся ли он от при­рож­ден­ных недо­стат­ков и разо­вьет ли в жела­тель­ном направ­ле­нии при­род­ные спо­соб­но­сти (при­мер Сокра­та, Стиль­по­на, Демо­сфе­на). Но если бы и само направ­ле­ние нашей воли пол­но­стью зави­се­ло от наших при­рож­ден­ных свойств и дру­гих пред­ше­ст­ву­ю­щих внеш­них при­чин, то тогда бы, дей­ст­ви­тель­но, ниче­го не было бы в нашей вла­сти, а это­го не может допу­стить даже Хри­сипп. Сам факт суще­ст­во­ва­ния чело­ве­че­ской воли, усер­дия (stu­dium) и вос­пи­та­ния (dis­cip­li­na) свиде­тель­ст­ву­ет о том, что дале­ко не все в нашем поведе­нии обу­слов­ле­но сцеп­ле­ни­ем пред­ше­ст­ву­ю­щих внеш­них при­чин, т. е. судь­бой. Вза­и­мо­обу­слов­лен­ность и вза­и­мо­дей­ст­вие вещей и собы­тий неод­но­знач­ны, так как в ход миро­вых собы­тий посто­ян­но вме­ши­ва­ет­ся сво­бод­ная воля чело­ве­ка. А поэто­му невоз­мож­на и диви­на­ция, ибо диви­на­ция пред­по­ла­га­ет как раз одно­знач­ность есте­ствен­но­го детер­ми­низ­ма.

На самом деле, про­дол­жа­ет Цице­рон, истин­ность и пред­ска­зу­е­мость — вещи раз­ные. Если суж­де­ние истин­но, то неза­ви­си­мо от того, зна­ет это про­из­но­ся­щий его или не зна­ет, оно с необ­хо­ди­мо­стью соот­вет­ст­ву­ет реаль­но­му поло­же­нию дел, не важ­но — про­шло­му, насто­я­ще­му или буду­ще­му. То, что ска­за­но истин­но, не может когда-либо обра­тить­ся в лож­ное и вооб­ще не может про­изой­ти ина­че, чем ска­за­но. И не име­ет зна­че­ния, про­изой­дет ли оно слу­чай­но или в силу необ­хо­ди­мо­сти, оно про­изой­дет толь­ко так, как ска­за­но. Если истин­но, что Катон при­дет в сенат в такой-то день, то это непре­мен­но слу­чит­ся, хотя Като­на при­ведет в сенат не необ­хо­ди­мость, а сте­че­ние слу­чай­ных обсто­я­тельств. И из это­го вовсе не сле­ду­ет ника­кой пред­ре­чен­но­сти буду­ще­го. Ведь пред­ре­кать буду­щее — зна­чит зара­нее выно­сить о нем истин­ные суж­де­ния и зара­нее знать об их истин­но­сти. Но имен­но это­го, по мне­нию Цице­ро­на, чело­век в боль­шин­стве с. 51 слу­ча­ев сде­лать не в состо­я­нии, ибо он спо­со­бен без­оши­боч­но пред­видеть толь­ко то, что под­чи­ня­ет­ся при­род­ной необ­хо­ди­мо­сти (напри­мер, что Сократ умрет), но не то, что зави­сит от слу­чай­ных обсто­я­тельств и сво­бод­ной воли людей (что Сократ умрет тогда-то). Хри­сипп же, допу­стив про­тив всех фак­тов диви­на­цию, тем самым упразд­нил и слу­чай­ность и сво­бо­ду, и все под­чи­нил на деле неумо­ли­мо­му року, хотя и не решил­ся ска­зать об этом откры­то.

Хри­сипп же, испу­гав­шись необ­хо­ди­мо­сти и не желая в то же вре­мя при­зна­вать объ­ек­тив­ную слу­чай­ность, на деле свел реаль­ную (физи­че­скую) про­бле­му слу­чай­но­сти к логи­че­ской про­бле­ме воз­мож­но­сти ( δυ­νατῶν ), а вопрос о при­чин­но­сти сме­шал с вопро­сом об истин­но­сти буду­ще­го. Когда же на осно­ва­нии зако­на исклю­чен­но­го третье­го он вывел, что буду­щее изна­чаль­но опре­де­лен­но и истин­но, то вынуж­ден был допу­стить судь­бу, кото­рая — допу­сти он слу­чай­ность и раз­ли­чие меж­ду физи­че­ским и логи­че­ским детер­ми­низ­мом — была бы излиш­ней.

На этом спор Цице­ро­на с Хри­сип­пом пре­ры­ва­ет­ся. Сле­ду­ет вто­рая боль­шая лаку­на. Что содер­жа­лось в этой утра­чен­ной части? По всей веро­ят­но­сти, имен­но здесь Цице­рон изла­гал в кон­цен­три­ро­ван­ном виде тот взгляд на сво­бо­ду воли и чело­ве­че­скую актив­ность, кото­рый казал­ся ему наи­бо­лее пра­виль­ным и кото­рый он посто­ян­но под­ра­зу­ме­вал, хотя и не рас­кры­вал в доста­точ­ной мере в пред­ше­ст­ву­ю­щей поле­ми­ке с Хри­сип­пом.

Как вид­но из этой поле­ми­ки, в сво­ей трак­тов­ке сво­бо­ды воли Цице­рон в основ­ном солида­рен с Кар­не­а­дом, а так­же с той пози­ци­ей, кото­рая вос­хо­дит еще к Пла­то­ну и Ари­сто­те­лю, хотя в сохра­нив­шем­ся тек­сте он на Пла­то­на нигде не ссы­ла­ет­ся, а Ари­сто­те­ля поче­му-то при­чис­ля­ет к сто­рон­ни­кам нецес­си­та­риз­ма. Кар­не­ада Цице­рон осо­бен­но хва­лит за свое­об­раз­ный реа­лизм — за пред­по­чте­ние про­стых фак­тов диа­лек­ти­че­ским тон­ко­стям сто­и­ков. Ведь это факт, что в нашем поведе­нии кое-что зави­сит от нас самих. Сле­до­ва­тель­но, не все зави­сит от внеш­ней необ­хо­ди­мо­сти, или судь­бы (XIV, 31). Факт — что ниче­го не быва­ет без при­чи­ны. Но это не зна­чит, что все наши дей­ст­вия и дви­же­ния вызы­ва­ют­ся толь­ко внеш­ни­ми при­чи­на­ми, ибо при­чи­ной наших дей­ст­вий может быть и наша воля и могут суще­ст­во­вать про­из­воль­ные дви­же­ния (mo­tus vo­lun­ta­rius) (XI, 23).

Цице­рон тре­бо­вал от эпи­ку­рей­цев отве­та: чем вызва­но пре­сло­ву­тое откло­не­ние ато­мов? Если оно вызва­но самой при­ро­дой ато­мов, то что же имен­но из при­род­ных свойств ато­мов вызы­ва­ет откло­не­ние: фор­ма, поло­же­ние, раз­мер, вес? Ни в одном из этих свойств воз­мож­но­сти откло­не­ния не содер­жит­ся. Дру­гих при­род­ных свойств ато­мов эпи­ку­рей­цы не назы­ва­ют. Зна­чит, из при­ро­ды ато­мов откло­не­ние не выте­ка­ет. Кро­ме того, если откло­не­ние было бы свой­ст­вом при­ро­ды ато­мов, то поче­му тогда, соглас­но самим же эпи­ку­рей­цам, ато­мы откло­ня­ют­ся не все и не все­гда. Может быть какие-то иные силы вызы­ва­ют откло­не­ние? Но эпи­ку­рей­цы не допус­ка­ют ниче­го дру­го­го в при­ро­де, кро­ме ато­мов и пустоты, они не допус­ка­ют и ниче­го сверхъ­есте­ствен­но­го. Оста­ет­ся при­знать, что откло­не­ние ато­мов про­ис­хо­дит бес­при­чин­но, а это — то же самое, что при­знать нечто воз­ни­каю­щим из ниче­го. Не слиш­ком ли высо­кая цена за сохра­не­ние чело­ве­че­ской сво­бо­ды?

Под­ведем ито­ги. Во всех трех рас­смот­рен­ных трак­та­тах Цице­рон пред­ста­ет перед нами как неза­у­ряд­ный мыс­ли­тель, пер­во­класс­ный поле­мист и тон­кий диа­лек­тик. Его обще­фи­ло­соф­ская пози­ция может быть оха­рак­те­ри­зо­ва­на как нату­ра­ли­сти­че­ский монизм с неко­то­ры­ми откло­не­ни­я­ми в сто­ро­ну пла­то­ни­че­ско­го иде­а­лиз­ма. В фило­со­фии при­ро­ды он в основ­ном сле­ду­ет за сто­и­ка­ми, исклю­чая те момен­ты, где сто­и­ки впа­да­ют в суе­ве­рия (пер­со­ни­фи­ка­ция при­род­ных сил, ман­ти­ка, фата­лизм). Там, где сто­и­ки изме­ня­ют сво­е­му нату­ра­лиз­му или ста­но­вят­ся слиш­ком умо­зри­тель­ны­ми, Цице­рон безо вся­ких скидок под­вер­га­ет их нели­це­при­ят­ной, бес­по­щад­ной и весь­ма убеди­тель­ной кри­ти­ке, а ино­гда и осме­я­нию, так что под­час созда­ет­ся впе­чат­ле­ние, что даже не эпи­ку­рей­цы, а имен­но сто­и­ки — глав­ные про­тив­ни­ки Цице­ро­на. Из трех школ, мне­ния кото­рых отра­же­ны в основ­ном в трак­та­тах, толь­ко шко­ла ака­де­ми­ков нико­гда не под­вер­га­ет­ся напад­кам. Более того, Ака­де­мия высту­па­ет в роли судьи фило­со­фии сто­и­ков и эпи­ку­рей­цев. Это и понят­но: в мето­до­ло­гии, тео­рии позна­ния, эри­сти­ке и диа­лек­ти­ке с. 59 Цице­рон — вер­ный уче­ник и после­до­ва­тель­ный сто­рон­ник уче­ния ака­де­ми­ков.

ЦИЦЕРО́Н Марк Тул­лий, Марк Тул­лий Ци­це­рон (Marcus Tullius Cicero) (3.1.106 до н. э., Ар­пин – 7.12.43 до н. э., Фор­мия), др.-рим. ора­тор, гос. дея­тель, по­ли­тик, фи­ло­соф, ад­во­кат. Из со­сло­вия всад­ни­ков . В 15 лет прие­хал в Рим. По­лу­чил пре­крас­ное об­ра­зо­ва­ние, обу­ча­ясь в Ри­ме и Афи­нах у луч­ших греч. и рим. пра­во­ве­дов, ора­то­ров и фи­ло­со­фов то­го вре­ме­ни; сво­бод­но го­во­рил и пи­сал по-гре­че­ски, ве­ли­ко­леп­но знал греч. лит-ру. Бла­го­да­ря же­нить­бе на пред­ста­ви­тель­ни­це древ­не­го и знат­но­го ро­да Те­рен­ции во­шёл в круг рим. ари­сто­кра­тии. В об­лас­ти эти­ки Ц. сле­до­вал уме­рен­но­му стои­циз­му Па­не­ция (см. Па­не­тий ); в фи­ло­со­фии при­дер­жи­вал­ся взгля­дов скеп­ти­че­ской Ака­де­мии (был слу­ша­те­лем Фи­ло­на из Ла­ри­сы ), зна­чи­тель­ным бы­ло влия­ние на Ц. стои­ка По­си­до­ния .

Читайте также: