Чем живем кормимся краткое содержание
Обновлено: 08.07.2024
– У кого есть работа – тот еще живет. Работы не станет – все, деревня загнется! Лес вырубят скоро, на это ума много не нужно.
из первых уст
Работы нет – нет жизни
Владимир Абрамов, пенсионер, племянник Федора Абрамова, Веркола:
–Я на автобусе работал, а пенсию хорошую не заработал, хотя каждый день с пяти утра и до десяти вечера за баранкой: первым делом доярок на дойку отвезешь, днем в Карпогоры – рабочих, вечером опять на дойку доярок. Да еще свое хозяйство… Дядька не раз меня ругал: Владимир, ну нельзя же так, не железный. А как иначе-то? И сейчас хоть и на пенсии, а работаю. В монастыре (Артемиево-Веркольском, что на другом берегу Пинеги. – Прим. ред.). Жить-то надо. Работы нет – нет и жизни. Потихоньку, с трудом, восстанавливаем монастырь. Спонсоров мало. Но монастырь восстанавливается. Уже можно представить, какая красота была. А село пустеет, пустеет. Раньше, знаете, летом сколько было народу в Верколе?! Человек четыреста. Сейчас кругом вместо пастбищ, вместо полей – кустарник. Березняк! Все заросло! А луга были – бесконечные! И ближние сенокосы, и дальние…
В совхозе было 380 голов крупного рогатого скота и 100 телят. В каждом доме коровка обязательно. А сейчас осталось пять-шесть коров – на такую-то большую деревню! Раньше здесь, в Пинежском районе, заготавливали миллион кубометров леса, а сейчас от силы 150. Есть еще леспромхозы, работают там мужики, зарабатывают. Но работы мало – по сравнению с тем, что раньше было. Слезы! Лес по Пинеге давно не сплавляют. Все захирело! Страшно – молодежь отвыкает от сельской жизни.
Как сейчас актуален Федор Абрамов! Если бы дядька был живой, если бы он взглянул на сегодняшнюю Верколу, его сердце бы не выдержало! Он терпеть не мог бардака, а такого, как сейчас, ему и не представить было!
Останется разоренная деревня!
Анисья Абрамова, педагог, Веркола:
–Я приехала из Нарьян-Мара по распределению. Поселили в монастыре. Господи, так здорово! Памятник, охраняемый государством, и я здесь буду жить! Мне выделили келью в игуменском корпусе. Начальная школа в Верколе, а с пятого по восьмой класс – здесь, в монастыре. На лодке через Пинегу переправлялись. И был один ужасный год, когда утонуло восемнадцать детей. Мы стали хлопотать, требовать, чтобы в селе построили школу. Построили – видели какую? Огромную, двухэтажную, не в каждом райцентре такая, а детей очень мало.
Сейчас наша школа – структурное подразделение Карпогорской районной школы. Она потеряла свой статус, хоть и осталась имени Федора Абрамова. Мы добивались, чтобы школу нам оставили, но так нам ее и не оставили. А это в конечном итоге может привести к ее закрытию. Что происходит с деревнями, где закрываются школы, всем известно: они постепенно умирают. Однако защитники школы не намерены сдаваться и продолжают борьбу за ее сохранение, ибо их не радует перспектива отправлять своих малолетних детей в интернат, где не самые лучшие условия для нормальной учебы.
Сейчас вся школа – около 30 учеников. С первого по девятый класс! Ребятишки у нас способные, талантливые. А если школы не будет… Не будет школы – останется разоренная деревня. А деревня у нас знаменитая! Много туристов едет. И предприниматели бы нашлись, надо только программу разработать. Сейчас в Верколе нет работы. Было сельское хозяйство, был скотный двор, маслозавод. Все разрушено. Коров уже нет! Молодежь уезжает! Они бы и рады здесь работать, но где?
Все поля запущены
Евдокия Лазарева, хранитель Музея народного быта, Сура:
Люди, которые всю жизнь живут в селе, привыкли к сельскому хозяйству и не могут без него обходиться. Я теперь коз держу. Как встаю в 5 утра, так и занимаюсь хозяйством. У меня большой огород – капуста, морковь, картошка, лук, свекла, огурцы. Все свое. Свое есть свое. Купленное в магазине – это не то.
Может, заромантикой едут?
Ольга Мерзлая, заместитель директора школы по воспитательной работе, Сура:
Но не все так безнадежно. Молодые педагоги к нам едут. В прошлом году у нас впервые побывал молодой учитель информатики Никита Лукашин, ему 26 лет. И теперь он переехал сюда на работу, даже думает строить дом, посадил свой огород. Будем надеяться, что он здесь приживется. А совсем недавно к нам приехал выпускник Орловского института искусств и культуры. Будет преподавать хореографию. Может, они за романтикой едут?
Не знаем, куда девать молоко
Протянули мы в таком состоянии шесть лет, но теперь закрываемся. Количество поголовья все время падало, по осени и последние четыре головы забьем. Мы заключали договор с департаментом агропромышленного комплекса Архангельской области о субсидиях на литр молока – 3 рубля 60 копеек. Но это только в том случае, если молоко идет на продажу. Однако спросом наша продукция пользуется только в летний период за счет приезжих. А зимой порой и не знаем, куда девать молоко.
Сотрудников у меня не осталось. Все рабочие рассчитались. Держать доярку на четыре коровы тоже бессмысленно. Так что закрываемся. Обидно, ведь хозяйственный двор мы сами приводили в порядок в расчете на 40 голов. Нам было обещано в департаменте, что нам помогут купить коров. Но, увы, нас обманули.
Работы в селе почти нет. Мои бывшие рабочие теперь живут на пособие по безработице (около 1000
рублей). Кто-то работает в школе кочегаром. Сама я пенсионерка, так что у меня больше планов нет. На пенсию 9000 рублей, конечно, трудно прожить. Но я держу свое хозяйство.
Ныне мои писания тех лет кажутся робкими и даже наивными. О чём мечтали тогда мои герои? О том, чтобы получить 30 процентов от заготовленного ими сена. 30 процентов! Да неужели были времена, когда эти 30 процентов казались чуть ли не пределом мечтаний?
Двести девять рублей — средняя заработная плата в месяц сегодня в Верколе. А доярки, пастухи, механизаторы, те и за 300 частенько переваливают. Свыше ста новых домов построено за последние десять лет в нашей деревне, за то время, что на Пинеге совхозы. Да каких домов! Просторных, светлых, благоустроенных — с электричеством, с холодильниками, с телевизорами и даже с телефонами, — любой горожанин позавидует.
Изменились и условия труда. Тракторы, комбайны, грузовики и прочее железо, как некоторые остряки коротко называют разную технику, давно уже прочно вошли в быт деревни.
Но за счёт чего все эти отрадные перемены? За счёт надоев, привесов, урожаев?
Увы, нет. Увы, за счет государства. За счет всё возрастающих государственных вложений и дотаций, которые по совхозу достигают почти двух миллионов рублей.
Конечно, государство, город в немалом долгу перед деревней, и нынешняя материальная помощь ей вполне оправданна. Но помощь помощью, а как использованы эти огромные средства, эти народные миллионы в Верколе?
На 30 с лишним гектаров сократились и без того малые размеры пахотной земли, уменьшилось поголовье крупного скота. Надои молока увеличились с 1641 килограмма от одной коровы в 1963 году до 2254 килограммов в 1978 году.
Но, если говорить серьёзно, разве это то большое молоко, о котором вот уже сколько лет идут разговоры? В маленькой Финляндии, где мне довелось быть три раза, бурёнку, дающую молока меньше 5000 литров, вообще не держат.
Так в чём же дело, дорогие земляки? Почему чахнет общественное хозяйство в Верколе? С кого спрос в первую очередь?
Конечно, с руководства — с дирекции совхоза, с райкома партии — это азбучная истина. За десять лет в Верколе сменилось семь управляющих, три года нет бригадира по полеводству, из года в год не хватает телятниц и доярок… И таких упущений и просчётов, мягко говоря, немало. Всё это так. Ну, а вы сами, дорогие земляки? Чувствуете ли вы свою ответственность за запущенное хозяйство? Всегда ли выполняете свои обязанности? Всегда ли оправдываете трудом высокую зарплату, льготы северянам? Не превращаетесь ли — вольно или невольно — в нахлебников у государства?
Редкий год в Верколе хватает на зиму кормов для скота. В прошлом году, например, по 2 килограмма сена на день давали корове, а весной даже солому с Кубани завезли (это в край-то бескрайних трав!). И где уж тут надои наращивать. Сохранить бы вживе скотину.
На нехватку сенокосных угодий жаловаться не приходится — Веркола утонула в траве. Людей мало? 117 числится в Веркольском отделении — куда же больше? А на сенокос сколько вышло? 41 человек, чуть больше одной трети. Да и эти 41 работают ли с полной отдачей? Давно сказано: страдный день год кормит. А у нас на Севере и подавно: погожие дни на вес золота. Так разве можно впустую растрачивать это золотое время — на утренние разводы с сидениями и раскурами, на всякие разъезды?
Что же, веркольцы разучились работать, позабыли вековые страдные навыки? Не позабыли. На собственных участках работа кипела с раннего утра допоздна, зароды вырастали как грибы.
А почему телята ежегодно гибнут в Верколе? Я не поверил было, когда мне сказали, что за июль этого года пало восемь телят. И отчего? От истощения. Среди лета, когда трава кругом. И что же? Забили веркольцы тревогу? Меры неотложные приняли? Нет. Успокоили себя острым словцом: телят окрестили смертниками, а грязный, смрадный телятник, в котором круглые сутки взаперти томится молодняк, — концлагерем.
Зелёный загон для телят есть — под боком, с густой, сочной травой. Но не хватает телятниц, — жалуется бригадир по животноводству. Телятницы годами работают без отпуска, без выходных, без сменного графика.
Годами без отпуска, без выходных работают и доярки — самые сознательные труженицы в отделения, по словам того же бригадира.
Где же выход? Заболела доярка — подменить некем. Катастрофа. И уже не об увеличении поголовья иной раз подумывают в Верколе, а о том, нельзя ли часть скота передать в другие отделения.
Передать-то, наверное, можно, но не придётся ли тогда и покосы передать, а затем и Веркольское отделение прикрывать?
Странно получается: кормимся от скота (молочно-мясное направление у совхоза), а от ухода за скотом отбрыкиваемся руками и ногами. Пора, давно пора мужчинам идти в животноводство, браться за корову, повсеместно вводить механизацию.
Но снова всё тот же вопрос — только ли дело в машинах, в количестве людей? А сами люди — их отношение к работе, к земле, хозяйству, далее к самим себе? Не вытесняет ли порой трудника и рачительного хозяина равнодушный работяга, подёнщик, калымщик?
Примеров тому немало. Ещё недавно, в колхозные времена, веркольская земля кормила чуть ли не всю деревню, а ныне не может обеспечить фуражом даже своих коров. Лучший пахотный клин — задворки — давно уже не распахивается, отдан под личные покосы. Многие пашни заброшены, заросли кустарником. Дальние угодья по лесным речкам, так называемые сузёмы, вообще не осваиваются. А ведь в былые времена оттуда вывозили до двух тысяч возов сена! Нельзя без боли смотреть, как по заливным лугам — знаменитым пинежским наволокам — вдоль pек поперёк разъезжают трак торы, начисто уничтожая травяную подушку луга. Ничего не стоит иному механизатору прокатить и по хлебному полю. И вообще, что хочу, то и делаю: контроля, повседневного учёта в полеводстве нет. Зарплату обычно начисляют со слов работающего, у которого подчас самые смутные представления о трудовой чести.
У нас, к сожалению, трудовой честью, человеческим достоинством не очень дорожат.
Когда это было, чтобы в страду работоспособные мужики были в отпуске? Секретари райкома годами не бывают в лет нее время на отдыхе, а в Верколе до чего додумались? В июле, в самый разгар страды, дали отпуск шести самолучшим мужикам. Ну недосмотр, ну молодой управляющий… А сами-то мужики? У них-то совесть есть?
Исчезла былая гордость за хорошо распаханное поле, за красиво поставленный зарод, за чисто скошенный луг, за ухоженную, играющую всеми статями животину. Всё больше выветривается любовь к земле, к делу, теряется уважение к себе. И не в этом ли одна из причин прогулов, опозданий и пьянства, которое сегодня воистину стало национальным бедствием? Казалось бы, с пьяницей, с лодырем разговор должен быть коротким: увольнение. Ведь не потворством же укреплять трудовую дисциплину! А в Верколе за десять лет, за всю историю совхоза не уволили ни одного человека. Не пользуется ли этим нероботь, разного рода любители лёгкого житья?
И тут, разумеется, своё решающее слово должны сказать бы коммунисты и комсомольцы. Немало их в Верколе: 41 член партии и 49 членов ВЛКСМ. Правда, лишь четверть коммунистов и половина комсомольцев работают непосредственно в отделении. Но не все они оправдывают свою авангардную роль, — к сожалению, и в их среду проникла распространённая ныне болезнь равнодушия.
На одном из самых красивых мест русской земли стоит Веркола. Да и не только русской. За свою жизнь я объездил немало разных стран, много красоты повидал в Японии, во Франции, в Америке и Англии, в Финляндии и Швеции, в Италии и Португалии. Но пинежские просторы, пинежские белые ночи и цветущие луга, наши бескрайние леса и деревянные строения не уступят заморской красе. Но ценят ли, берегут ли красоту веркольцы?
Пинежский берег под деревней — разноцветная галька да разливы жёлтых песков — залюбуешься! А чтобы ступить босой ногой — и не думай: битые бутылки, банки консервные. Да и в реку без опаски не зайдёшь: и там полно этого добра.
Не лучше и в окрестных лесах. Что только делают лесники? Хлам, неубранная хвоя, гниющий вершинник — это в делянках, где рубили дрова. А там, где заготовляли лес, и того страшнее: чёрная пустыня, пройти невозможно.
А в самой деревне? Три-четыре вековечные лужи на главной веркольской улице. В непогодь, в дождь не пройти без болотных сапог. И вот на обочину бросают кирпич, доски, палки и только никак не найдут способа разделаться с ними навсегда.
А до каких пор вокруг маслозавода будет грязь и душина? Иной раз идёшь мимо — нос приходится затыкать. Покойный Василий Васильевич Нечаевский, знаменитый директор Вельского совхоза, борясь за чистоту на фермах, возле коровников сажал цветы. А тут ведь не коровник — маслозавод.
Двадцать пять депутатов сельского Совета в Верколе! И опять пошучивают веркольцы: раньше в деревне один староста был, а порядка было больше. Так в чём же дело? Те ли это депутаты? Тем ли людям вы доверили устраивать свою жизнь? Ведь вы их избрали, ведь ваше право спросить с них.
Во все времена нёс свет культуры в народ сельский учитель. Так и повелось: каков учитель — таковы и дети, таков и облик села. За примером недалеко ходить. Сурский учитель, ныне пенсионер, Иван Андреевич Данилов — сколько он сделал для своего села! Его стараниями, руками его учеников песчаная Сура превращена в зелёный сад.
В Верколе тоже взялись за посадки — от школы до клуба натыканы берёзки. Но зачем? Комаров разводить? План по озеленению выполняли? Ведь эта расшитая пёстрыми мхами и окаймленная соснами поляна, как и лужок возле почты, тоже, кстати сказать, изуродованный посадками, сами по себе прекрасны и не случайно издревле были местом народных гуляний. Да нужно ли много говорить о роли учителей в Верколе, когда на школе нет даже вывески с названием!
Народные традиции… Везде — в Армении, Грузии, Литве — хранят и вновь оживляют и возрождают их. А почему же мы так беспечны?
Это хорошо, что старинные дома, амбары, церкви, крестьянскую утварь свозят в Малые Карелы. Но и на местах, в каждой деревне должна бы заново ожить северная краса — в песнях, в танцах, в ремёслах, в охраняемых памятниках. Почему вместо прекрасных, жизнерадостных, игровых, разнообразных по рисунку русских народных танцев — восьмеры, кадрили, к примеру, — молодёжь увлеклась примитивными джазовыми ритмами, западной трясучкой, напоминающей дёрганье припадочных?
Спрашивается: к какой жизни, к каким делам готовят своих детей иные веркольские родители? Сами с ранних лет с косой, с топором, и сейчас ломят с утра до ночи, а великовозрастные сынки и дочки, нынешние акселераты, нередко давят подушку до одиннадцати часов дня — отдыхают. Под крылом такой неразумной родительской любви да жалости и вырастают бездельники и эгоисты, которые не умеют беречь и ценить хлеб и всё содеянное трудом. Права свои хорошо усвоили, требуют много, а вот обязанностей знать не хотят.
Двести семь пенсионеров в Верколе. Огромная сила! А какое влияние оказывают они на жизнь деревни? Сколько их, к примеру, вышло на сенокос в погожие дни? По пальцам пересчитаешь. Зато иные пенсионеры, ещё полные сил, не достигшие и шестидесяти лет, с каким усердием занимаются своим хозяйством!
Не потеснило ли кое у кого в Верколе своё, личное — наше, общее? Не обмелела ли река народной совести, народной нравственности?
Да, о многое, об очень многом заставляют думать веркольские дела. Однако если сказать коротко, всё в конце концов упирается в равнодушие и пассивность. Нет активного, заинтересованного, требовательного отношения в Верколе к совхозным делам, к благоустройству села (чего стоит одна хаотическая застройка деревни!), к культуре, к молодёжи. А ведь здесь жить и работать будущим поколениям.
И почему бы уже сегодня не представить Верколу будущего? Сады, цветники, своё парниковое хозяйство, свой дом быта с равного рода услугами, которые наконец-то освободят сельскую женщину от трудоёмких домашних работ, дом подлинной культуры, где дружат старина и современность, где каждый будет не только зрителем, но и участником, творческим человеком. И конечно же, ухоженная земля, коровы-пятитысячницы и воспетый в песнях и сказках резвый конь, без которого на Севере не обойтись.
Летом 1979 года восемь совхозных телят пали в Верколе от истощения. Узнав об этом, Фёдор Абрамов и его друг Дмитрий Клопов обошли весь загон при телятнике, увидели, что травы много, но не все бедные животинки на воле, а в помещении – 50 теляток в зловонной душегубке, вокруг мухи, навоз… Это и подобные вещи не давали писателю – публицисту от Бога жить да поживать.
Секретарь обкома КПСС Ю. Н. Сапожников позвонил Н. А. Журавлёву уже поздним вечером: мол, надо посоветоваться, приезжай.
Как рассказал мне ветеран пинежской журналистики Николай Северьянович Нехорошков, пинежская часть истории публикации абрамовского письма – такая. Первый секретарь райкома КПСС М. Г. Поздеев вызвал редактора газеты В. П. Земцовского: дескать, ты не только редактор, но и член бюро райкома – тебе тоже отвечать придётся, если что… В общем, думай.
Кто читал эти призывы? Наборщики, корректоры и редакторы. По должности.
Сор из избы
«Как не порадоваться тому достатку, который пришёл на Пинегу, в нашу деревню… Свыше ста новых домов построено за последние десять лет в нашей деревне, за то время, что на Пинеге совхозы. Да каких домов! Просторных, светлых, благоустроенных – с электричеством, с холодильниками, телевизорами и даже с телефонами – любой горожанин позавидует.
Далее – тоже верно: надо ведь подстегнуть народишко справедливым словом. «Но за счёт чего все эти отрадные перемены? За счёт надоев, привесов, урожаев?
Два миллиона в то время – это очень и очень большие деньги.
Чуть ниже – тут уж нетерпимо: «Почему чахнет общественное хозяйство в Верколе? С кого спрос в первую очередь?
По чьей вине.
Абрамов о совести говорил часто. Это своего рода идеализм. Но и понять‑то писателя-публициста можно: он же потому криком кричал, что лучше совсем не жить, чем без совести, на неё напирал, чтобы внести свою лепту в улучшение жизни и в Верколе, и в стране, верил, что словом сделать это возможно. Ведь и удавалось порой. А на него смотрели с высокомерием и члены ЦК, и члены Союза писателей. Не отсюда ли отчасти и одиночество его, о чём говорили хорошо знавшие писателя люди.
Разумеется, коллеги Абрамова, очно и заочно споря с ним, оправдывая народ, приводили свои веские доводы: и жестокая коллективизация, и непродуманные меры в сельском хозяйстве – всё сказалось. Да разве Абрамов этого не знал? Не меньше их знал. Но не обо всём сказать мог, как и другие, в ту пору, до горбачёвской гласности. А душа‑то его требовала: достучись, докричись до людей, которые неразумно живут, мало что делают для улучшения жизни. Ведь всё больше выветривается любовь к земле, к делу, теряется уважение к себе. Так что, в этом тоже только Сталин, Хрущёв и Брежнев виноваты?! Нет же.
Готовя своё письмо землякам, Фёдор Абрамов опять пытался быть – по мысли своей – не правдоискателем, а правдоустроителем. Не очень‑то получилось. Не его в том вина.
Чем живём-кормимся. Сорок с лишним лет назад задал Фёдор Абрамов этот вопрос, в открытом письме к своим землякам.
Что сказал бы он нам сегодня? Не знаю, не могу за него говорить. Но, исходя из того, что он писал и говорил, исходя из личного опыта, думаю, что мало хорошего о нынешней русской жизни сказал бы Абрамов…
Читаешь его рассказы, публицистику, смотришь запись его выступления в Останкине: всё там – обжигающая, и сегодня не устаревшая, правда, зачастую, горькая правда…
Помните, как на встрече в Останкине Абрамов рассказывал о поездке в США? Приехали на ферму – там всё механизировано (это, видимо, 70-е годы)… Он говорил тогда как о чуде каком-то той ферме. Рассказывал, как спросил у фермера знает ли тот клички коров – тот удивился, мол, зачем… И задал вопрос Абрамов: вот если к нам придут такие фермы – для экономики это может и хорошо будет, а вот для души хорошо ли если не будет доярок, не будет кличек у коров? И сам же ответил, что, наверное, не очень хорошо.
Прошли годы – такие фермы, наверняка, даже более технически оснащённые, есть и у вас в Архангельской области и у нас – в Вологодской…
Я конечно не за тяжёлый, и почти рабский в колхозное время, труд доярок, но я и не за повсеместную роботизацию. Точнее, скажу так – я против только экономической выгоды, причём скоротечной.
Если на ферме тысяча голов скота, а обслуживают эти рогатые головы четыре человека, то возникает вопрос: а где же все остальные работавшие когда-то на ферме десятки людей? Чем они живут-кормятся?
Можно помечтать, что люди освободившись от тяжёлой работы на ферме, занимаются личным подсобным хозяйством, избытки со своих огородов продают на ближайших ярмарках, ремёслами занимаются, творчеством…
Помечтать можно. Чем занимаются на самом деле, вы и без меня знаете. Работы людей лишили, но зато есть сейчас в неоптимизированных, в неукрупнённых деревнях и сёлах и телевизор, и Интернет, а с ними и бесконтрольный поток информации, и передачи самого сомнительного свойства напрямую растлевающие душу… Вот в этом современное село уже ничем не отличается от города…
Телевизор и интернет – орудия расчеловечения… Как противостоять этому? Как? Это конечно не только наша проблема – общемировая… Человек всё больше становится винтиком, придатком к различным цифровым технологиям…
Например: совсем недавно видел передачу по тому самому телевизору (может, лучше бы и не видел) – в Швеции уже несколько тысяч человек живут с вживленным под кожу на пальце микрочипом. Очень удобно – все данные о человеке на пальце. Но наши карточки зарплатные не то же ли самое? А теперь представим – перестали работать банкоматы по любой причине (у нас есть посёлки, где поставили банкомат в администрации, а зарплату теперь наличными нигде не выдают). И вот перестал работать банкомат… Это не рычаг давления на человека? То есть власть в руках того или тех, кто может влиять на банкоматы, карточки, микрочипы. Однажды одним нажатием кнопки кто-то будет иметь возможность влиять на любого человека, на весь мир. Фантастика? Но ведь и фермы с роботами-доярами в вологодских и архангельских деревнях совсем недавно были фантастикой.
А то, что мы, и что, наверное, ещё страшнее – всё больше общаемся не в реальной жизни, а посредством интернета? Разве это не расчеловечение. Порэтому-то и важны такие встречи, как сегодня. Нужно глядеть в глаза друг другу, и хотя бы стараться услышать друг друга. Поэтому я стараюсь соглашаться на все приглашения встретиться читателями. Поэтому я веду в нашей областной детской библиотеке и ещё в пяти библиотеках Вологодского района клубы детского чтения и творчества. Около двухсот ребятишек в них занимаются – собираемся, читаем книжки, говорим о книгах, о жизни, сами пишем рассказы и стихи… По-моему, это важно… Это живое общение.
А то с этими компьютерами мы скоро писать разучимся… Да-да… Многие ли из нас уже пишут рукой и ручкой, чаще наверное в компьютере набираем тексты. То есть, утрачивается навык письма. То к чему человечество шло тысячелетия – утрачивается. Разве это не расчеловечение? Надо возвращать в школы уроки чистописания. Надо чтобы учителя не бесконечные отчёты писали, а учили детей выписывать палочки, крючочки, буквы, соединения букв… Правда, нынешние молодые учителя многие ли сами-то уже это умеют? Их этому тоже уже не учили…
А засилье бюрократии, диктатура бюрократии – это разве не расчеловечение? Казалось бы везде компьютеры, электронная почта – однако же, бумаг, отчетов, проверок и перепроверок всё больше и больше. Любое живое дело вязнет в болоте бюрократии. Вспомните, какая отчётность сейчас у учителей – когда им детьми-то заниматься и самообразованием? Отчётность в библиотеках, в сельских администрациях такая, что поговорить с людьми некогда…
Ничего личного – и банкротят предприятие – городской ли завод, сельский ли СХПК (бывший колхоз). Ничего личного: и сплошняком вырубают лес, оставляя уродливые вырубки-пустыни, с метровыми пнями, кучами веток, изрытой гусеницами землёй. Это где происходит? На Луне? Нет, у нас. Вам ли не знать… Но во времена, о которых Абрамов писал, хоть оправдание было таким вырубкам – война, восстановление страны после войны. Сейчас какое оправдание варварскому уничтожению остатков русского леса? И кто должен противостоять этому? Мы должны. Абрамов как говорил: самые это отвратительные слова – я ничего не могу, моя хата с краю… Шиес показал, что люди многое могут. Правда, Шиес не решил проблемы утилизации мусора, но может, хоть подвигнет кого-то к решению этой проблемы не за счёт нашей земли….
Наверное, нельзя не отметить возросший в последние годы интерес к краеведению, истории своей малой родины, своей семьи – это тоже положительный момент.
Это, пожалуй, стихийное, интуитивное – народное противостояние вот тем страшным процессом расчеловечения.
А живём-кормимся, как и прежде не хлебом единым, но и словом, в том числе и словом Фёдора Абрамова.
Читайте также: