Водолазкин лавр краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Русь, XV век. Главный герой, врачеватель Арсений, оставляет без помощи возлюбленную Устину, и та умирает родами. Пытаясь искупить грех, герой в сокрушении сердца доходит до таких степеней святости, что одним прикосновением исцеляет слепых и поднимает на ноги немощных. На протяжении своей долгой жизни он успевает побывать странствующим травником, юродивым, паломником, монахом, отшельником, съездить в Иерусалим и вернуться обратно.
Роман Водолазкина относится к жанру, заведомо обреченному у нас на успех — житию праведника.
В каждой главе, меняя имя и окружение, герой как бы вновь и вновь проигрывает собственное житие. Эти рифмы и становятся главным в романе. И это не только внутренние связи в жизни героя, но и, например, созвучия с нашим временем, каких накидано немало — от пластиковых бутылок, неожиданно вылезающих весной из-под снега (sic!), до видения, в котором герой видит, как на конце шпиля Петропавловского собора стальными шипами фиксируют ангела с крестом.
Для выстраивания связи времен автору не надо всякий раз фокусировать взгляд на вылезающих из-под снега пластиковых бутылках. Он делает проще: строит язык повествования из смеси древнерусского с современным канцеляритом.
Это не постмодернистская игра, как можно было бы подумать, а как раз стремление говорить с читателем на понятном ему языке. Нет ничего более узнаваемого для русского уха, чем эта бесчувственная к живому языку бумажная трескотня.
Это роман о русском человеке, изъятом из ловушки времени.
Сам автор неоднократно обращает наше внимание, что никакого времени нет, что все относительно, как у Эйнштейна.
что, мол, ничего вы в нашей русской земле не понимаете, да и сами мы в ней ничего не понимаем.
Очень просто остановиться на том, что это история врача, уроженца Белозерского края, который в юности совершил смертный грех — его невенчанная жена Устина по его вине умерла во время родов, без причастия — и всей своей дальнейшей жизнью пытался этот грех искупить. Четыре части романа расчерчены уверенной рукой человека, знающего толк в средневековой словесности и поднаторевшего в ее чтении и комментировании. В первой герой растет и учится искусству лекаря, во второй отрекается от прошлой жизни, принимает новое имя и становится юродивым, в третьей совершает путешествие из Пскова на Святую землю, в четвертой завершает свой путь — сначала монахом в монастыре, а потом схимником в лесной пещере. Будучи крещен как Арсений, затем в память об умершей он берет имя Устин, постригаясь в монахи, получает имя Амвросий, а после принятия схимы — Лавр.
Все герои употребляют канувший в Лету звательный падеж.
Роман выстроен сложно, критики правы. Различные сюжетные линии прихотливо, но временами несколько механистично переплетены, наполнены флэшфорвардами (даром что один из героев — провидец!), разного рода культуртрегерскими отступлениями. Герои имеют говорящие имена — от деда главного героя Христофора до упомянутой выше Анастасии, пространство вымерено по карте, а течение времени — по хронометражу. Некоторые эпизоды и реплики отчетливо актуализированы, и не во всех случаях это сделано с тактом и вкусом. Иногда возникает впечатление искусственности текста, но не более, чем во время чтения Павича или Эко. Ряд фрагментов можно было бы посоветовать сократить или вовсе опустить — для усиления динамичности повествования. Впрочем, это не главное. Роман состоялся, удался. Конечно, сейчас невозможно предугадать, будут ли его перечитывать лет через 10—20, но на поле актуальной отечественной словесности он занял свое место, которое, по сути, сам же и открыл, и расчистил, и возделал.
24.03.2015 14620 Автор: Sempre Libera
Но сегодня мы поговорим не о содержании, а о необычной форме романа. Что же касается содержания, то от всего сердца рекомендую прочесть его всем, кто истосковался по хорошей, настоящей книге.
Любое художественное произведение можно воспринимать по-разному. Даже если мы ничего не знаем ни об авторе, ни о времени, в которое он творил, ни о его художественной концепции и принципах, мы все равно, если произведение настоящее, будем воспринимать его на эмоциональном уровне, воспринимать сердцем. В основном так и происходит: сначала мы читаем книгу, а если она нас задевает, нам хочется узнать о ней и ее авторе больше. И потом случается и так, что мы книгу перечитываем снова, чтобы уже новыми глазами взглянуть на мир, в ней изображенный.
Христофор записывал прочитанное в книгах: бысть у Соломона царя седмь сот жен, а наложниц триста, а книг осмь тысящ. Записывал свои собственные наблюдения: месяца септемврия в десятый день выпаде Арсениеви зуб. Записывал врачевательные молитвы, состав лекарств, описания трав, сведения о природных аномалиях, приметы погоды и короткие назидательные высказывания: блюдися молчаниа злаго мужа, акы отай хапающаго злаго пса.
А вот Арсений читает своим новым знакомым вслух выписки из книг, доставшиеся ему от деда:
Засиживаясь допоздна у Сильвестра и Ксении, Арсений читал им грамоты Христофора.
Василий Великий рече: целомудрие, еже при старости, несть целомудрие, но немощь на похоть. Александр, видев некоего тезоименита, страшлива суща, рече: уноше, или имя, или нрав измени. Когда Диогена обругивал некий плешивец, Диоген сказал: не воздаю тебе руганью за ругань, но похваляю волосы главы твоей, потому что, увидев ее безумие, они сбежали. Некий юноша на торжище, гордясь, говорил, что мудр, потому что со многими мудрыми беседовал, но ему ответил Демокрит: я вот беседовал со многими богатыми, но богатым от этого не стал. Когда Диогена спросили, как жить с правдой, он отвечал: якоже и при огне ни вельми приближатися , да ся не ожжет, ни далече отступати , да мраз не постигнет .
Кроме прямых цитат, в романе восстанавливаются и жанры древнерусской литературы: первую часть его можно соотнести с жанром вопрошания (пожалуй, самое известное произведение в этом жанре — Вопрошание Кирика Новгородца — тоже не раз цитируется в романе): мальчик Арсений познает мир в вопросах и ответах. Вторая часть — это повесть или хроника с элементами жития. В третьей Арсений с группой паломников совершает путешествие в Иерусалим — и это, несомненно, отсылает нас к жанру хождения (знакомый с древнерусской литературой читатель найдет в романе аллюзии на Хождения за три моря Афанасия Никитина или на Христианскую топографию Козьмы Индикоплова). Часть четвертая, конечно, житие.
У героев очень точно воспроизводится средневековое мировосприятие, отраженное в древнерусской литературе, любящей развивать мысль о параллелизме явлений, ищущей аналогические примеры и анагогические смыслы и, таким образом, стремящейся к неким философским максимам и обобщениям:
Арсение, львенок всегда рождается у львицы мертвым, но на третий день приходит лев и вдыхает в него жизнь. Это напоминает нам о том, что и дитя человеческое до своего крещения мертво для вечности, а с крещением — оживает. А еще есть рыба-многоножица. К камню какого цвета она подплывет, такого цвета и сама становится: к белому — белая, к зеленому — зеленая. Таковы, чадо, и иные люди: с христианами они христиане, а с неверными — неверные. Есть же и птица феникс, которая не имеет ни супруга, ни детей. Она ничего не ест, но летает среди ливанских кедров и наполняет свои крылья их ароматом. Когда она стареет, то взлетает ввысь и воспламеняется от небесного огня. И, спустившись вниз, зажигает гнездо и сгорает сама, и в пепле гнезда своего возрождается червем, из которого со временем и вырастает птица феникс. Так, Арсение, принявшие мучение за Христа возрождаются во всей славе для Царства Небесного.
Это из книг. Но и когда по ходу развития сюжета волк, прирученный Арсением, уходит умирать в лес, дед объясняет внуку, который очень переживает это событие (зачем же он ушел от тех, кто его так любил?), что волк этим хотел показать, что каждый встречается со смертью в одиночестве. То есть дед Христофор тоже дает поведению волка какое-то универсальное философское объяснение, проводя параллель между обычной повадкой животного и сущностью смерти.
Причем в романе идет смешение текстов не только непосредственно древнерусских, но и более современных нам и не только русских:
Мы в ответе за тех, кого приручили, говорил, гладя волка, Христофор. (Хотя Христофор не мог читать Сент-Экзюпери). Юродивый Фома напоминает о том, что русский народ еще и бессмысленный и беспощадный (перенося будущее — для него — пушкинское определение бунта на всю нацию) и т.д. и т.п.
Такое смешение литератур и эпох неслучайно: оно вполне в русле того смешения и смещения временных пластов, которое характерно для романа и составляет основную его философскую мысль.
Вообще, в этом произведении необычны две вещи, которые одних читателей раздражают, а другим очень нравятся. Это путаница времен и эпох. Очень много, например, в Интернете обсуждали пример с пластиковыми бутылками, которые обнаруживаются в 15-м веке в весеннем лесу после схода снега. Многие писали, не разобравшись в авторской концепции: почему никто не указал автору на этот анахронизм? почему редактор не поправил? И даже: автор абсолютно ничего не понимает в средневековье! — встречалось и такое…
А вот вторую черту — смешение и смещение языка — многие находили забавным. В нейтральный стиль современного русского языка вдруг может войти древнерусская фраза:
В слободке неспокойно, сказал отец, ждут морового поветрия. Пусть мальчик здесь побудет вдалеке от всех.
Побудь и ты, предложил Христофор, и жена твоя.
Имам, отче, пшеницу жати, где бо зимою брашно обрящем? Только плечами пожал.
Есть и более контрастные примеры, когда древнерусский или церковнославянский смешивается с канцеляризмами, штампами, жаргоном и т.п. или когда человек 15-го века безо всякого уже смешения начинает этими штампами говорить:
Знаю, что собираешься на небо, сказал с порога кельи старец Никандр. Но образ действий твой считаю, прости, экзотическим.
Память о Христофоре, сказал он, должна храниться по месту его последнего жительства, которое он по мере сил обустроил. Здесь каждая стена, сказал, бережет тепло его взгляда и шершавость его прикосновения.
Что же до воскресения и спасения душ преставльшихся раб Божиих, то эту информацию я предоставлю тебе, что называется, тет-а-тет.
Проследив, чтобы всё было записано, юродивый Фома закрыл глаза и умер. Затем он открыл на мгновение глаза и добавил: Постскриптум. Пусть Арсений имеет в виду, что его ждёт монастырь аввы Кирилла. Всё.
Сказав это, юродивый Фома умер окончательно.Приходя к Лавру, медведь жаловался на морозы, отсутствие питания и свою общую неустроенность.
Некоторые критики видят в таком смешении выражение бахтинской карнавальности, но у Бахтина карнавальность связана прежде всего со смеховой, низменной средой, к каковой невозможно свести весь роман Водолазкина.
Мне кажется, что и пластиковые бутылки, и смешение языковых пластов — явления одного порядка, отражающие общую философскую идею произведения об условности времени. Друг главного героя, итальянец Амброджо выражает эту основную идею романа в словах, которые когда-то автор услышал от своего учителя, Д.С. Лихачева:
Я думаю, время дано нам по милосердию Божию, чтобы мы не запутались, ибо не может сознание человека впустить в себя все события одновременно. Мы заперты во времени из-за слабости нашей.
Пластиковые бутылки в древнерусском лесу или тет-а-тет и постскриптум в языке 15-го века есть только знак того, что времени нет — есть вечность, в которой все одновременно. И текст романа — это палимпсест: подобно тому как сквозь новый текст на пергаменте просматривается порой стертый, первоначальный текст, поверх которого этот новый написан, разновременные пласты романа просачиваются один сквозь другой и мирно сосуществуют, не мешая друг другу в трансляции действительно вневременных идей — любви, душевной чистоты и душевной неуспокоенности в поиске самых важных для человека истин.
Примечание
Роман-житие, "неисторический роман", как его называет сам автор Евгений Водолазкин (доктор филологических наук, специалист по древнерусской литературе) - описание судьбы и внутреннего становления знахаря-целителя Арсения. Получив от своего деда Христофора обучение по врачебному делу, Арсений вступает в жизнь со всеми ее сложностями, искушениями и испытаниями. С самого начала профиль Арсения выдает в нем человека, призванного духом и отмеченного особым даром, необычной харизмой. Он мобилизован какими-то высшими силами на служение людям. Он не от мира сего, но служит людям мира сего. Уже сразу в этом угадывается завязка страдания и боли.
Во время мора к Арсению в дом приходит Устина, бедная девушка, чья деревня была поражена эпидемией. Юный знахарь принимает ее как принимает всех, нуждающихся в помощи и спасении, кому грозит беда и кому больше некуда идти и не к кому обратиться. Арсений впускает ее в свой дом, укрывает, дает пристанище, и … они сближаются друг с другом. Слишком. И главное – без обязательного для человека Древней Руси церковного таинства. А это значит, их связь греховна и несет в себе боль, страдание, смерть и темный конец. Устина беременеет, но из-за страха осуждения и порицания Арсений не ведет ее на венчание. Тем более, непонятно как объяснить, что она спаслась от мора. Так любовь оказывается грехом, ребенок – результатом падения, и в добавок к этой осложненной ситуации перед родами, которые вынужден принимать сам Арсений, Устина не получает и причастия, ведь как объяснить духовнику ее положение?
Так и происходит самое страшное. Устина умирает в мучительных родах, ребенок рождается мертвым. Арсений практически теряет ум от боли и осознания своей причастности к произошедшему ужасу. Устина и ее некрещенный мертворожденный сын не заслуживают по представлениям той эпохи даже полноценных похорон – роженица не была повенчана, а ребенок умер некрещенным. Обоих хоронят в божедомке, особом месте вне христианских кладбищ, куда бросали трупы бродяг, нехристей, опой, колдуний и скоморохов. Вместе с Устиной умирает прежний Арсений, и рождается новый – Устин, взявший своим именем мужское версию имени своей возлюбленной, своей жертвы, своего греха. Так герой начинает свой путь – путь покаяния, подвигов и страданий, призванных избыть непреходящую душевную, метафизическую боль сорвавшейся с оси юности.
Далее следует паломничество в Иерусалим с итальянским монахом Амброджио, а после возвращения из тяжелой поездки - принятие монашеского сана и так вплоть до высшего монашеского чина - схимы. Так из Арсения-Устина рождается Лавр - из боли души, наблюдавшей тело свой возлюбленной Устины брошенное в божедомку; из свидетельствования смерти ставшего близким монаха Амброджио; из наблюдения за стихиями во время штормов, в которых погибали матросы; из общей несправедливости мира и мора, покрывающего сетью русские (и не русские) земли; из бесконечных русских пространств и души, неподвластных пониманию как иностранцев, так и самих русских.
"Что вы за народ такой, - говорит купец Зигфрид. - Человек вас исцеляет, посвящает вам всю свою жизнь, вы же его всю жизнь мучаете. А когда он умирает, привязываете к его ногам веревку и тащите его, и обливаетесь слезами.
- Ты в нашей земле уже год и восемь месяцев, - отвечает кузнец Аверкий, - а так ничего в ней и не понял.
- А сами вы ее понимаете? - спрашивает Зигфрид.
- Мы? - Кузнец задумывается и смотрит на Зигфрида. - Сами мы ее, конечно, тоже не понимаем".
Вехи жизни человека Традиции
Арсений – Устин – Амвросий - Лавр
Жизнь Лавра, которая в житии делится на несколько циклов - детство/юность /зрелость /старость и "санньяса" (жизнь схимника, который полностью отрекается от мира) – жизнь человека Традиции.
Четыре разных жизни, этапа, образа, лица-личины – сливаются в одно лицо. Прохождение четырех жизненных этапов в романе – это последовательное восхождение человека от низшего к высшему, от материального проявления к высшей реализации - теургическому таинству. Описанное в Лавре - это неоплатонический опыт возвращения души к своему источнику, Благу, Единому. Роман может быть рассмотрен в неоплатонической схеме восхождения тварного, порожденного к своему неизреченному источнику.
Проблема времени и вечности в романе Лавр
Читайте также: