Тамта мелашвили считалка краткое содержание

Обновлено: 02.07.2024

Также данная книга доступна ещё в библиотеке. Запишись сразу в несколько библиотек и получай книги намного быстрее.

Те, кто искали эту книгу – читают

Объем: 60 стр. 3 иллюстрации
Жанр:с овременная зарубежная литература
Теги:а нтивоенная литература, в ооруженный конфликт, г рузинская литератураРедактировать

Эта и ещё 2 книги за 299 ₽

По абонементу вы каждый месяц можете взять из каталога одну книгу до 600 ₽ и две книги из персональной подборки.Узнать больше

Сойка-зяблик-перепелка, дятел-жаворонок-пчелка… Энки-бенки-сикли-са, энки-бенки-да, кто замешкался, ушел на-всег-да…

Энки-бенки-сикли-са, энки-бенки-да, кто замешкался, ушел на-всег-да.

Самый красивый был самолетик твоего отца, Нинцо. Он летел дольше других.

Война кончится, и у нас все будет. Война кончится? еще недоверчивее сощурил глаза. Кончится, ну да! Не всегда ж ей быть.

Отзывы 4

Книгу осилила быстро – повесть совсем небольшая. Читала, а внутри все холодело. Тамта Мелашвили пишет про войну в Грузии честно, просто, без лирических отступлений и излишнего пафоса. Она просто предлагает посмотреть на события глазами тринадцатилетней девочки Кетеван, названной в честь святой великомученицы Кетеваны, царицы кахетинской (случайно ли?).

Кнопка (так все зовут Кетеван) и ее подруга Нинцо живут в деревне, замершей в ожидании открытия гуманитарного коридора посреди заминированных полей. Из жителей – только старики, женщины да дети, всех мужчин забрала война. Кто-то ожесточился, кто-то впал в апатию, кто-то спился, кому-то все равно. А Кнопка и Нинцо стараются выжить посреди всего этого безумия, которое для них давно стало привычной действительностью.

Книга о том, как война медленно убивает человеческое в людях, уродуя их души. И о том, что кто-то может и в таком ужасе жить по совести.

Для кого-то война - призвание. Бывают ведь те, кто приходит в этот мир, чтобы убивать и погибать.

Для кого-то - стратегия и тактика. Искусство военачальников, сумевших перехитрить других военачальников и за счет этого одержать победу.

Для кого-то - мундиры, парады, маневры, награды и так далее.

Маленькое лирическое отступление. Где-то в середине 90-х я был на концерте барда Михаила Щербакова в ДК МГУ. А Щербаков - прекрасный поэт, очень непростой и далеко не самый приятный в общении человек и тоже убежденный пацифист. В его диалоге со зрителями прозвучал вот такой обмен репликами:

эта книга была опубликована в серии "Недетские книжки";
на ней стоит маркировка "18+" - не только и не столько из-за того, что кое-где в речи героев проскальзывает нецензурная лексика;
"по умолчанию" речь идет о грузино-абхазском конфликте начала 90-х, но на самом деле - о войне вообще. Такая история подростков, оказавшихся в зоне военных действий, могла бы произойти где угодно.

"Считалка" - пронзительная, очень сильная и очень страшная книга о войне, написанная от лица тринадцатилетней девочки Кетеваны Гардавадзе, которую все называли Кнопкой. Хотя в самом повествовании нет ни единого выстрела, война присутствует в полной мере - здесь и сейчас, повсеместно и ежеминутно. Война, которая определяет, уродует и безжалостно перемалывает всё подряд - быт и привычный уклад жизни, детство и юность, тела и многие (к счастью, не все) души.

А еще - о том, что ломаются, к счастью, не все. Кто-то охвачен страхом, депрессией, злобой - а кто-то заботится о родных и близких, дарит и принимает дружбу, вообще поддерживает нормальный ход жизни настолько, насколько это в принципе возможно.

А еще - о том, что самой страшной из всех войн, наверное, является гражданская. Когда по разные стороны линии фронта оказываются люди, говорящие на одном языке, объединенные общим прошлым и вот еще совсем недавно бывшие единым народом (или разными, но исторически близкими друг другу народами). Они не забыли о родстве и, возможно, не питают яростной ненависти к противнику, понимая, что по ту сторону - точно такие же люди. но, черт побери, война.

Погоди, сказала Нинцо. Сперва посмотрим, что в тех узлах, а потом будем решать. Нинцо! — сказала я. Она приставила стул к шкафу, влезла на него и стала поодиночке сбрасывать узлы. Посмотрим, что в них. Я же ничего не беру, я только смотрю. Нинцо! — сказала я. Нинцо, Нинцо, Нинцо! — крикнула Нинцо. Достала ты меня! Она спрыгнула со стула. Достала! Или ты мне поможешь, или вообще! Вот где у меня твоя порядочность! Провела рукой по горлу. Эти отсюда дали деру. Пойми раз и навсегда: ушли, смотались. И знаешь почему? Потому что они не такие жалкие и ничтожные, как мы с тобой. У них деньги были. Заплатили и ушли. А я? А ты? Мы тут подохнем, потому что у нас нет толстой задницы, как у них! Они будут жить, а я, перед тем как подохнуть, даже их лохмотья не посмею надеть, так, что ли? Так, я тебя спрашиваю?! На висках у Нинцо вздулись жилки. А теперь смотри на меня! Я возьму все. Весь дом вынесу! Все вынесу отсюда! Нинцо ногой пнула стул и закричала: Вынесу к чертовой матери!

ДАЛЬШЕ БУДУТ СПОЙЛЕРЫ

А еще "Считалка" - книга о том, что жизнь и без того постоянно заставляет нас делать выбор, но в военное время этот выбор становится острее и безжалостнее. Забирать ли вещи из покинутого хозяевами дома, переносить ли через линию фронта наркотики, отдать ли лучшей подруге пришедшую на ее отца похоронку или распорядиться этой бумагой иначе ( "Самый красивый был самолетик твоего отца, Нинцо. Он летел дольше других" ), идти ли за детским питанием для новорожденного братишки в полуразрушенный и охраняемый противником магазин через минное поле, когда у матери напрочь пропало молоко.

И вот здесь повествование обрывается и сменяется коротким эпилогом, события в котором происходят двадцать лет спустя.

Вано Гардавадзе - тот самый недокормленный малыш - выжил и вырос. Пережила войну и его мать. Вырвалась из охваченного войной поселка и приехала двадцать лет спустя в погранзону красавица на шикарной иномарке - выросшая Нино, подруга Кнопки.

А вот сама Кнопка осталась на минном поле. С так и недонесенным до дома детским питанием.

Мы всегда рады честным, конструктивным рецензиям. Лабиринт приветствует дружелюбную дискуссию ценителей и не приветствует перепалки и оскорбления.

Одна из самых страшных книг, которые мне довелось читать. Она пробуждает совсем не тот страх, что детективы или триллеры: Бууу, бойся, читатель, сейчас из шкафа вылезет Бука, а Черная рука тем временем поднимается по лестнице. Автор просто рассказывает историю - видимо, обычную. И именно от этой обычности волосы становятся дыбом - от осознания того, что ежедневно люди, добрые, милые, хорошие, дети! - живут так, как никто жить не должен. Такие книги стоит читать время от времени, чтобы не забывать, что такое - быть человеком. И рыдать в конце.

Не смотря не небольшой размер, книга не очень интересная, читается тяжело. Очень сложный слог автора. Еле остлила эту ерунду. Хороший переплет и качество бумаги. Обложка двойная, как у всей серии.

Тоненькая книга - всего 78 страниц. Короткая повесть о войне - дебютная работа автора, ставшая событием в грузинской литературе и удостоенная нескольких премий. Впечатления о прочитанном высказать и сформулировать сложно. Сложнее, чем обычно. И этому несколько причин. Во-первых, стиль. Из-за особенностей синтаксиса и пунктуации через первые страницы мне буквально пришлось прорываться. Необычно. Непривычно. Странно. Но потом втягиваешься, ловишь волну и двигаешься уже в особом ритме повествования. Эмоциональная составляющая тоже очень не стандартна. Эта повесть - рассказ о трех днях из жизни двух девочек-подростков в грузинской деревне. Рассказ очень тихий, спокойный. Рассказ об абсолютно бытовых вещах. Героини ходят за молоком, бегают в ущелье, разговаривают о мальчиках и о месячных, ждут, пока откроют коридор для мирных жителей, и делают самолетики из похоронок. Дерзость, жестокость, наивность, страх и бравада, - подростковые эмоции казались бы совершенно обычными, если бы не были нарисованы, буквально выцарапаны, на фоне войны. Здесь нет взрывных ужасов, заламывающих руки истерик, бомбежек и гор трупов. Но после прочтения остается невероятно горьких вкус. Это очень жуткая книга о войне. Потому что война здесь - не обстоятельство, не время, не место и даже не чудовищная людская ошибка. Война здесь - сплошной черный фон, на котором обычная жизнь с ее красками вырисовывается как будто искаженно, блекло, с неизменными оттенками темно-серого, с острым привкусом гари.
Не скажу, что эта книга must read, но она, безусловно, достойна места в библиотеке. Потому что она необычна по содержанию и по форме. Потому что показывает войну как-то совсем иначе. Показывает войну, затягивающую тугую петлю на детских надеждах и дурачествах. И веселая детская Считалка превращается в зловещее предзнаменование.
Читала очень легко - как подростковый дневник, а в конце у меня буквально перехватило дыхание - от жути, которой, как пеплом, покрывает детские головы война.
И еще, конечно, невероятный грузинский колорит. Каким-то невероятным образом дух страны и характер народа вплетены в текст и окутывают тебя во время чтения, проникают в душу через простые фразы и короткие предложения.

Пронзительная книга, написанная одним дыханием, слитное повествование, без абзацев, без выделения прямой речи, читается как одна мысль, напряженная и тяжелая, невозможно ни отвернуться, ни отвлечься, ни перевести дух, как не могут этого сделать герои повести. Ты оказываешься там, с ними, на прифронтовой линии. Словно стоишь все время рядом с главными героинями, тринадцатилетними Нинцо и Кетеваной, их глазами смотришь, как умирает маленький брат, как сходят с ума люди, собственная мать, видишь, как они сами взрослеют, замираешь при мысли "как страшно, если..". Очень сильное высказывание против жестокости, против войны.

"Считалка" написана так, будто автор и есть та самая 13-летняя героиня, от лица которой ведется повествование. Тот редкий случай, когда в подростковой литературе ни капли "деланности", все настолько честно, что даже неловко становится временами - ты оказываешься предельно близко ко всем этим событиям, ты в них вовлечен не как сторонний наблюдатель, но как самое главное доверенное лицо. Это такое очень короткое интимное расстояние до читателя. Но именно эта особенность книги помогает тему войны прочитать на новом для себя уровне. В тексте нет прямой речи - повествование ведется сплошным потом, но к этому быстро привыкаешь и вовлекаешься. И ощущение такое, как будто тебе все это подружки рассказывают на ухо на перемене в женском туалете, все это для них повседневное и в то же время страшное, потому что война. Мне, кстати, местами вспоминались рассказы моей бабушки о том, как у них в Кашире стояли немцы и как они на фоне этого росли. Местами очень похожее ощущение и полная дегероизация войны. Думаю, всем подросткам полезно хотя бы раз эту книгу прочитать.

Книга написана специфически, порой бывает тяжело понять кто что говорит, автор рассказывает о двух девочках 13 лет оказавших между двух огней войны. События происходят в одной из деревень, в которой жизнь становиться невыносимой в связи нехваткой еды, нет возможности выйти из этого места. Девочки не смотря на это стараются из-за всех сил радоваться возможными приятными событиями (сочными персиками, красивыми нарядами). У войны нет возрастов!
Автор неординарный читается довольно таки средне, написано без замысловатых сюжетов,"прямо".

Неплохая повесть. Но не более того. "Настоящее событие" - это слишком лестная оценка. Стилистика модная - без абзацев и без знаков препинания, за исключением точек и некоторых запятых. Видимо, стилизация под речь простых подростков. Не особо оправданная, как мне показалось. Читала в прессе споры по поводу возрастной маркировки данной книги, якобы из-за того, что там "военные на блок-посту ругаются матом". Во-первых, ругаются там далеко не только военные, а буквально все подряд, включая малолетних детей. Во-вторых, там и помимо мата, есть довольно много вещей, мягко говоря, не слишком обычных для детской литературы. Маркировку 18+ считаю вполне оправданной. Почитать можно. Восторга не вызвала.

Тамта Мелашвили

Считалка

Любое использование текста и иллюстраций разрешено только с согласия издательства.

First published by Diogene Publishing, Tbilisi

Translation rights arranged by Rachel Gratzfeld, Literary Agent for Georgian Literature, Zurich.

Тамта Мелашвили родилась в 1979 году в Грузии, в городе Амбролаури. Год жила в Германии, где и начала писать. В 2008 окончила Центральный европейском университете в Будапеште. В настоящее время она живет в Грузии и работает защитником прав женщин и экспертом по гендерным вопросам.

Этой прозе присущи прямота и правда, глубина и наивность, детская искренность и пронзительная нежность. Простота слога в ней органично сочетается с изощренной сложностью композиции. С помощью всех этих средств повествование освобождается от литературности и о боли говорит болью, о нежности – нежностью, о страхе – беспомощным детским испугом.

В повести нет ни взрывов, ни выстрелов, но война не просто присутствует в ней, она оказывается ее главным действующим лицом. Войной пропитана вся порушенная и поруганная жизнь, буквально каждый вдох и выдох жителей городка, в котором происходит действие.

Думаю, особая пронзительность повествования проистекает оттого, что она написана совсем молодой женщиной, а ее героини – две тринадцатилетние девочки, чей подростковый мир и пробуждающая женственность сталкиваются со слепой жестокостью войны.

Мама сказала: Молока совсем нету, вот он и плачет. У мамы нету молока, потому и плачет, сказала я Нинце. Что будешь делать? сказала Нинцо. Опять Гвелесиани, другого выхода нету. Она мучила скобу калитки. Калитка скрипела. Вчера зашелся до судорог, сказала я. Пришлось опять макать палец в вино и совать ему в рот. Уснул кое-как. Говорю тебе, выход один – аптека Гвелесиани. Надо это сделать. Мама убьет меня, сказала я. Меня тошнило. Помрет у вас ребеночек, и пусть потом твоя мать твердит: Бог прибрал ангелочка, сказала Нинцо тоненьким голоском. Не выламывайся, сказала я. И отчего вы с матерью такие дебилки? Я стиснула Нинцыну руку на скобе калитки. Перестань скрипеть, достала. Ладно, Нинцо убрала руку. Ты же ее знаешь, сказала я. Целый час кляла меня за чай и макароны, украденные в магазине Мананы. Угу, сказала Нинцо и опять взялась за скобу. Как узнала-то? Ты же за гумпомощь выдала, от теток-гуманитарок. Да, сказала я. А ценники содрать забыла. Я же говорю – дебилка. Оставь калитку в покое. Убери руку! И ты убери. Сперва ты. Ну вот. Помолчали, глядя друг на друга. Зайди во двор, и выйдем вместе, сказала Нинцо, глядя мимо меня. Во дворе сидел дед Заур. Уставился куда-то и не шевелился. В замызганном костюме, собрал весь свой хлам и повесил на грудь. Глянь на него. Нормальный, да! сказала Нинцо. Так в медалях и сидит весь день. А ступает-то как. Как ступает, сказал дед Заур. Курва из нее растет. Оторва. И из тебя оторва. В доме ее бабка помирает, а она… Дедушка, сказала Нинцо, иди в дом, ты же видишь, они опять разлетались, опасно. Да ну их! сказал дед Заур и отвернулся. У Нинцы была вскопана земля для цветов, я приминала ее кроссовками. Сейчас переоденусь и выйду. Бабка помирает со-всем, повторил дед Заур. Я промолчала. Что это за война, сказал дед Заур. Это не война. Эти с этой стороны, те с той, а посередине что? Коридор откроют, сказала я. Что? Какой еще коридор? Так говорят, сказала я. Отец моего одноклассника сказал. Пустое, хмыкнул Заур. Ничего не откроют, вот увидишь, перебьют нас здесь. Откроют, сказала я. Отец моего одноклассника сказал, что на днях откроют. Отец одноклассника, отец одноклассника, передразнил дед Заур и скривился. Перестань топтаться. Что они так летают? глянул на небо. Как так? спросила я. Да как-то не так. Перебьют нас. Еще чего, сказала я. До сих пор бы перебили. Ответь-ка мне, кому больше веры: мне или безногому отцу твоего одноклассника? Отцу моего одноклассника. Эх, вздохнул дед Заур. Ну пошли, Нинцо прикрыла дверь за спиной. На ней было синее платье. Курево у меня таскает, сказал дед Заур. Курва она, крикнул вслед. Оторва. Нинцо сделала вид, что не слышала, разглядывала платье. Смотри, какое! Шик, правда, Кнопка! Только карманы отпорола. Приподняла подол, крутанулась. Я узнала платье. Воровка, сказала я. Воровка! Да ладно тебе, сказала Нинцо. Сколько раз говорила, не трогай чужое. Не начинай опять, сказала Нинцо. Украсть у мертвого не воровство, запомни раз и навсегда. Откуда ты знаешь, что она мертвая? Откуда? Не знаю, сказала Нинцо. Я знаю только ее брошенный дом. Так изучила, с завязанными глазами войду и выйду, и перестань уже, хватит, тошнит. Ладно, сказала я. Ладно. Вот и хорошо, сказала Нинцо и погодя: Больше ничего не возьму. А это уж очень понравилось. Синее. Маму в таком помню. Ладно, сказала я, ладно… К тому же у меня для тебя сюрприз… Мы вышли на главную улицу, на пустую улицу. Сюрприз? тупо повторила я. Шагай быстрее, не утерпела Нинцо. Дело делом, а сюрприз сюрпризом. Хорошо, сказала я, только с одним условием. Идет, но условие потом. Почему мы пошли отсюда? сказала я. Нас могут увидеть. Обходить долго. Нас увидят, Нинцо, сказала я. Ну ладно, ладно! Нинцо взглянула на меня расширенными глазами. Так и быть. Мы зашли с другой стороны. Посмотри повнимательней, сказала я. Никого нет, сказала Нинцо. Первой пролезла я. Я проскользнула легко, ей пришлось потруднее. Осторожно отодвинули сломанный засов и забрались в дом. Глаза быстро привыкли к полумраку, шторы и не думали раздвигать. Давай сюда, сказала Нинцо. Что покажу, обалдеешь! Когда успела побывать? спросила я. Не помню, может, дня два, сказала Нинцо. Квернадзе сбил замок. Силен! сказала я. Прямо медвежатник. Громила. Кнопка! засмеялась Нинцо. Грубых слов не говори, Бог накажет. Да иди ты! я толкнула ее плечом. Вошли в спальню. Нинцо распахнула шкаф. Вот, о чем я тебе говорила. И что это? спросила я без души. Как что, дурочка! Это же плеер! А к нему диски. Сечешь? Видать, не заметили, потому и не взяли. Работает как новенький. Вот! сказала Нинцо, она была возбуждена. Разве не здорово? А дисков сколько! Сделай потише, сказала я. Наверно, все это Датуны, и плеер, и диски. А ты помнишь Датуну? глаза у Нинцы заблестели. Крутой был парень. Я-то думала, что ты его не помнишь. Ты же еще дите! Нинцо фыркнула. На мужчин не смотрела. А тут место серьезное, его гнездо. Чуешь? Да, сказала я. Только сделай потише. Нинцо поднялась. Кнопка-малышка, давай потанцуем. Не хочу, сказала я. Да ладно, чего ты, Нинцо не стала ждать, задвигалась в танце. Кайф! она закинула голову и покачивалась размеренно. А где сюрприз? спросила я. Сюрприз? переспросила. Счас. Вот тебе и сюрприз. Достала из лифчика пачку сигарет. Откуда? спросила я. Это что, подруга, допрос? Нинцо остановилась, выключила плеер. Кнопа-малышка, что с тобой? Я тебя не узнаю. Что с тобой происходит? Все из-за братишки? Скажи, откуда у тебя сигареты? Меня мутило. Тот голубоглазый дал, сказала Нинцо и отвела взгляд. Нинцо! сказала я. Нинцо! Ты с ума сошла! Ты ходила к ним? Зачем? Да какой там ходила, насобирала подорожник для бабушки, шла мимо, чего на стену лезешь, ей-богу. Возле поста он стоит. Один. Подозвал, я и подошла. Нинцо! сказала я. Что? Говорю: Сигаретки не найдется? Думала, стрельну парочку, а он всю пачку дал. Подарил. Нинцо! сказала я. Ты же знаешь, как с ними опасно! А если б кто-нибудь из наших увидел? Меня подташнивало. Мне, подруга, уже по барабану, сказала Нинцо. А он ничего, скажу тебе, крепкий тип. Глаза голубые, и накачан, прям культурист. Я ему нравлюсь, клянусь мамой. Знаешь, какими глазами на меня смотрел. А еще скажу – обалдеешь! Часто, говорит, вижу тебя с маленькой девочкой. Это он о тебе. Да, сказала я, это моя младшая сестра. Она вскрыла пачку. Дура, сказала я. Идиотка! Зачем было врать. Вот уж кто дура, так это ты. Что я должна была сказать? Что мы подруги? Одноклассницы? Думаешь, поверил бы? Нинцо посмотрела на свою грудь. Какая же ты тварь, сказала я. А что потом? Что – потом? Дал мне сигареты, я улыбнулась и ушла. Нинцо закурила. Он тоже улыбнулся. Пустил дым мне в лицо. Тварь, сказала я. Меня от тебя тошнит. Раз ты сумела так с ним объясниться, надо будет училку Валентину поблагодарить, может, она и отметку за четверть повысит. Нинцо глянула на меня. Так глянула, что я замолчала. Тоже взяла сигарету и закурила. Послушай, сказала Нинцо и раздавила окурок в спичечном коробке. У Квернадзе к нам какое-то дело. У Квернадзе? переспросила я. Да, а что? Ты так удивляешься, как будто первый раз о нем слышишь. Дело, как я поняла, серьезное. Нинцо тоже посерьезнела. Ну, если уж Квернадзе, сказала я. Нинцо д�

Читайте также: