Содрейский лес краткое содержание

Обновлено: 05.07.2024

В 1793 года во Франции происходили разные переломные моменты. Действие исторического романа происходит, начиная с конца мая месяца.

Один из парижских батальонов проводил разведку в Содрейском лесу. Раньше этот лес славился птицами и охотой на них, а теперь тут шла охота на людей. Это было страшное место. Солдаты услышали шорох в кустах, но вместо врага обнаружили там женщину с тремя маленькими детьми. Ее зовут Мишель Флешар. Как выяснилось, у нее погиб муж, а ее дом был сожжен. Ее политические убеждения выяснить не удалось. Детей у женщины забрали, так как она не могла их даже прокормить и скиталась с ними по лесам.

По прибытию во Францию Лантенака подстерегает опасность в деревне, но его люди вовремя появляются и он остается в живых. Узнав, что весь республиканский отряд уничтожен, он приказывает расстреливать пленных. Исключением не являлись даже женщины. Одна из женщин оказалась затем жива, ее только ранило. Детей Лантенак приказал взять с собой и использовать их при случае, как заложников.

Против Франции выступила вся Европа, даже среди священников были споры. Один из них – Симурден. Он отказался от своего сана и начал участвовать в революции. В июле Симурден приезжает в Долю. По пути он делает остановку в пансионате, где и узнает о битве между Лантенаком и Говеном. Она происходила из-за детей Мишель Флешар. Именно они находились у месье де Лантенака в плену. Говен был воспитанником Симурдена, он милосердный и справедливый человек.

Симурден приезжает к месту битвы и спасает жизнь Говену. Лантенак бежит в замок Тург, где прячется вместе с детьми. Он бежит из замка, поджигая выход, по которому его могли догнать. Этим он подвергает пленных детей гибели. Но услышав крики и плач Флешар, он возвращается и спасает детей.

93 год гюго краткое содержание

История создания

девяносто третий год

Шедевр исторической прозы

Краткое содержание: Содрейский лес

перевод с французского на русский

Солдаты и маркитанка, сопровождающая их, услышали подозрительный шорох в кустах. Они уже были готовы стрелять. Однако оказалось, что в кустах прячется женщина крестьянского происхождения и трое ее малолетних детей. По законам военного времени несчастной устроили допрос. Следовало выяснить, каких политических убеждений придерживается одинокая мать. Далеко не на все вопросы смогла внятно ответить незнакомка. Солдаты все же выяснили, что муж Мишель Флешар – а именно так звали женщину – погиб. А хижину, где они проживали, сожгли. В результате крестьянка оказалась в бедственном положении. С тех пор она брела по лесу куда глаза глядят, не осознавая, сколь велика опасность, которой она подвергает себя и своих детей.

девяносто третий год герои

Услышав печальную историю крестьянки, сержант батальона по имени Радуба высказал предложение усыновить Рене-Жана, Гро-Алена и Жоржетту.

Написанию романа предшествовало глубокое изучение автором истории контрреволюционного движения шуанов. Писатель проштудировал ряд исторических трудов. А события, которые происходили в Париже в то время, когда он создавал историческое произведение, оказали влияние на сюжет и образы главных героев.

девяносто третий год виктор гюго

Маркиз де Лантенак

Таково имя загадочного старика, чудом спасшегося во время путешествия на фрегате. На суше он узнает весть об уничтоженном республиканском отряде. Лантенак приказывает казнить всех пленных. При этом он не делает исключения даже для двух женщин. Троих детей, о которых ему сообщают, он приказывает взять с собой, не имея четкого плана об их дальнейшей судьбе. Одна из женщин тем временем оказывается жива: ей всего лишь прострелили ключицу.

Революционный дух

В Париже царит атмосфера борьбы. Гюго изображает французскую столицу городом, в котором даже дети улыбаются героически. Здесь все дышит революцией. Среди проповедников в эти дни выделяется священник Симурден. Он свиреп и хладнокровен. После того как грянула революция, Симурден отказался от сана и посвятил свою жизнь освободительному движению. Этот человек, оцененный по заслугам Робеспьером, впоследствии становится уполномоченным Конвента в Вандею.

В первые дни июля одинокий путник останавливается вблизи города Доля, на одном из постоялых дворов. От хозяина трактира этот человек, который в дальнейшем оказывается не кем иным, как Симурденом, узнает о боях, происходящих неподалеку. Сражаются Говен и маркиз де Лантенак. Причем бои могли бы быть не столь кровопролитными, если бы не поступок предводителя роялистов. Лантенак якобы приказал расстрелять женщину, а детей ее держит где-то в крепости. Симурден отправляется на поле брани, где едва не погибает от шпаги, удар которой предназначен Говену. Этот молодой человек – потомок дворянского рода. Симурден знает его с малых лет.

гюго девяносто третий год анализ

Террор и милосердие

Говен когда-то был воспитанником Симурдена. Кроме того, он является единственным человеком, к которому этот немолодой и жестокий мужчина испытывает привязанность. И Симурден, и Говен мечтают о торжестве Республики. Однако первый полагает, что достигнуть цели можно лишь террором. Второй же предпочитает руководствоваться милосердием. Говен, впрочем, по отношению к Лантенаку настроен весьма непримиримо. Он готов во что бы то ни стало уничтожить маркиза.

Дети Мишель Флешар

Лантенак обречен на погибель. Дабы спасти свою жизнь, он использует детей крестьянки Флешар в качестве заложников. Но дело в том, что в замке, где укрывается Лантенак, существует подземный выход. Роялисты освобождают своего предводителя, а тот, прежде чем покинуть убежище, устраивает пожар, тем самым обрекая детей на верную погибель. Однако в последний момент Лантенак, услышав крик матери, возвращается и спасает своих маленьких пленных.

Казнь

Анализ

Это историческое произведение свидетельствует о противоречивом отношении автора к революции в широком смысле этого слова. Роман был написан во время событий Парижской коммуны и не мог не стать откликом на ситуацию, которая сложилась во французской столице в 1871-1872 годах. Писатель воспел значение революции, которая пронеслась не только над его родиной, но и над всем миром. Но при этом автор остался верен своей прежней идее, согласно которой, общество может измениться к лучшему лишь вследствие перерождения внутреннего мира человека. Неслучайно в романе присутствует противопоставление таких образов, как Симурден и Говен. Террор и милосердие – таковы особенности революционного движения, по мнению Гюго.

книги о великой французской революции

Один из литературоведов назвал это творение широким художественным полотном, на котором изображены величайшие события конца девятнадцатого века. Безусловно, критики советской эпохи видели в романе Гюго то, что требовала цензура, а именно: борьбу трудящегося парижского народа, прославление революционеров и гневные выпады в адрес дворян-эмигрантов. В действительности роман, о котором идет речь в этой статье, является не только величайшим творением классической прозы, но и самым противоречивым произведением Гюго.

Перевод с французского на русский впервые осуществлен был в конце девятнадцатого века. Революционные идеи, как известно, занимали в ту пору умы студентов и представителей интеллигенции. Однако тема эта актуальна всегда. Спустя более ста лет интерес к роману не угас. На сегодняшний день лучший перевод с французского на русский, по мнению читателей и критиков, принадлежит Надежде Жарковой.

Пагубные последствия революции – важная часть российской истории. А потому великий роман Виктора Гюго пользуется популярностью у читателей в нашей стране и сегодня.

Пересказала Е. Д. Мурашкинцева. Источник: Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Зарубежная литература XIX века / Ред. и сост. В. И. Новиков. — М. : Олимп : ACT, 1996. — 848 с.

Понравился ли пересказ?

Ваши оценки помогают понять, какие пересказы написаны хорошо, а какие надо улучшить. Пожалуйста, оцените пересказ:

Что скажете о пересказе?

Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте? Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу? Пожалуйста, пишите. Сделаем пересказы более понятными, грамотными и интересными.

Если совсем кратко, то Роман был написан во время событий Парижской коммуны . Писатель воспел значение революции, которая пронеслась не только над его родиной, но и над всем миром. Неслучайно в романе присутствует противопоставление таких образов, как Симурден и Говен. Террор и милосердие – таковы особенности революционного движения, по мнению Гюго.
А вот более подробное краткое содержание.

Говен – персонаж, олицетворяющий справедливость и милосердие
хахаха.
говен он и есть говен


Блестящая хроника излома Великой Французской революции – и одновременно увлекательный исторический роман, полный приключений и неожиданных сюжетных поворотов.

А на глухом побережье Северной Франции высаживается отряд роялистов…

Шедевр исторической прозы Гюго.

Виктор Гюго

Девяносто третий год

Часть первая

В море

Книга первая

Содрейский лес

В последних числах мая 1793 года один из парижских батальонов, отправленных в Бретань под началом Сантерра,[1]вел разведку в грозном Содрейском лесу близ Астилле. Около трехсот человек насчитывал теперь этот отряд, больше чем наполовину растаявший в горниле суровой войны. То было после боев под Аргонном, Жемапом,[2]и Вальми[3]когда в первом парижском батальоне из шестисот волонтеров осталось всего двадцать семь человек, во втором – тридцать три и в третьем – пятьдесят семь человек. Памятная година героических битв.

28 апреля Коммуна города Парижа дала своим волонтерам краткий наказ: "Ни пощады, ни снисхождения!" К концу мая из двенадцати тысяч человек, покинувших Париж, восемь тысяч пали в бою.

Трагическую славу стяжал себе Содрейский лес. Здесь, среди лесных зарослей, в ноябре 1792 года свершилось первое злодеяние гражданской войны. Из гибельных дебрей Содрея вышел свирепый хромец Мускетон; длинный список убийств, совершенных в здешних лесах и перелесках, вызывает невольную дрожь. Нет на всем свете места страшнее. Углубляясь в чащу, солдаты держались настороже. Все кругом было в цветенье; приходилось пробираться сквозь трепещущую завесу ветвей, изливавших сладостную свежесть молодой листвы; солнечные лучи с трудом пробивались сквозь зеленую мглу; под ногой шпажник, касатик, полевые нарциссы, весенний шафран, безыменные цветочки – предвестники тепла, словно шелковыми нитями и позументом расцвечивали пышный ковер трав, куда вплетался разнообразным узором мох; здесь он рассыпал свои звездочки, там извивался зелеными червячками. Солдаты шагали медленно в полном молчании, с опаской раздвигая кустарник. Над остриями штыков щебетали птицы.

В гуще Содрейского леса некогда, в мирные времена, устраивались охоты на пернатых, ныне здесь шла охота на людей.

Стеной стояли березы, вязы и дубы; под ногой расстилалась ровная земля; густая трава и мох поглощали шум человеческих шагов; ни тропинки, а если и встречалась случайная тропка, то тут же пропадала; заросли остролиста, терновника, папоротника, шпалеры колючего кустарника, и в десяти шагах невозможно разглядеть человека. Пролетавшая иногда над шатром ветвей цапля или водяная курочка указывали на близость болота.

А люди все шли. Шли навстречу неизвестности, страшась и с тревогой поджидая появления того, кого искали сами.

Время от времени попадались следы привала – выжженная земля, примятая трава, наспех сбитый из палок крест, груда окровавленных ветвей. Вот там готовили ужин, тут служили мессу, там перевязывали раненых. Но люди, побывавшие здесь, исчезли бесследно. Где они сейчас? Может быть, уже далеко? Может быть, совсем рядом, залегли в засаде с ружьем в руке? Лес словно вымер. Батальон двигался вперед с удвоенной осмотрительностью. Безлюдье – верный знак опасности. Не видно никого, тем больше оснований остерегаться. Недаром о Содрейском лесе ходила дурная слава.

В таких местах всегда возможна засада.

Тридцать гренадеров, отряженные в разведку под командой сержанта, ушли далеко от основной части отряда. С ними отправилась и батальонная маркитантка. Маркитантки вообще охотно следуют за головным отрядом. Пусть на каждом шагу подстерегает опасность, зато чего только не насмотришься… Любопытство – одно из проявлений женской храбрости.

Вдруг солдаты маленького передового отряда почувствовали тот знакомый охотнику трепет, который предупреждает его о близости звериного логова. Будто слабое дуновение пронеслось по ветвям кустарника, и, казалось, что‑то шевельнулось в листве. Идущие впереди подали знак остальным.

Офицеру не для чего командовать действиями разведчика, в которых выслеживание сочетается с поиском; то, что должно быть сделано, делается само собой.

В мгновение ока подозрительное место было окружено и замкнуто в кольцо вскинутых ружей: черную глубь чащи взяли на прицел со всех четырех сторон, и солдаты, держа палец на курке, не отрывая глаз от цели, ждали лишь команды сержанта.

Затем, повернувшись к солдатам, она добавила: "Не стреляйте, братцы!"

Она бросилась в кустарник. Солдаты последовали за ней.

И впрямь там кто‑то был.

В самой гуще кустарника на краю круглой ямы, где лесорубы, как в печи, пережигают на уголь старые корневища, в просвете расступившихся ветвей, словно в зеленой горнице, полускрытой, как альков, завесою листвы, сидела на мху женщина; к ее обнаженной груди припал младенец, а на коленях у нее покоились две белокурые головки спящих детей постарше.

Это и была засада!

– Что вы здесь делаете? – воскликнула маркитантка.

Женщина молча подняла голову.

– Да вы, видно, с ума сошли, что сюда забрались! – добавила маркитантка.

– Еще минута, и вас бы на месте убили.

Повернувшись к солдатам, она пояснила:

– Будто сами не видим! – сказал кто‑то из гренадеров.

– Пойти вот так в лес, чтобы тебя тут же убили, – не унималась маркитантка, – надо ведь такую глупость придумать!

Женщина, оцепенев от страха, с изумлением, словно спросонья, глядела на ружья, сабли, штыки, на страшные лица.

Дети проснулись и захныкали.

– Мне есть хочется, – сказал один.

– Мне страшно, – сказал второй.

Лишь младенец продолжал спокойно сосать материнскую грудь.

Глядя на него, маркитантка проговорила:

– Только ты один не растерялся.

Мать онемела от ужаса.

– Да не бойтесь вы, – крикнул ей сержант, – мы из батальона Красный Колпак!

Женщина задрожала всем телом. Она робко взглянула на сержанта и не увидела на его обветренном лице ничего, кроме густых усов, густых бровей и пылавших, как уголья, глаз.

– Бывший батальон Красный Крест, – пояснила маркитантка.

А сержант добавил:

– Ты кто такая, сударыня, будешь?

Женщина, застыв от ужаса, не спускала с него глаз. Она была худенькая, бледная, еще молодая, в жалком рубище; на голову она, как все бретонские крестьянки, накинула огромный капюшон, а на плечи шерстяное одеяло, подвязанное у шеи веревкой. С равнодушием дикарки она даже не потрудилась прикрыть голую грудь. На избитых в кровь ногах не было ни чулок, ни обуви.

– Нищенка, что ли? – спросил сержант.

В разговор снова вмешалась маркитантка:

Вопрос прозвучал по‑солдатски грубо, но в нем чувствовалась чисто женская мягкость.

Женщина невнятно пробормотала в ответ:

А маркитантка тем временем ласково гладила шершавой ладонью головку младенца.

– Сколько же нам времени? – спросила она.

Мать не поняла вопроса. Маркитантка повторила:

– Я спрашиваю, сколько ему лет?

– А, – ответила мать. – Полтора годика.

– Смотрите, какие мы взрослые, – воскликнула маркитантка. – Стыдно такому сосать. Придется, видно, мне отучать его от груди. Мы ему супу дадим.

Мать немного успокоилась. Двое старших ребятишек, которые тем временем уже успели окончательно проснуться, смотрели вокруг с любопытством и, казалось, даже не испугались. Уж очень были пышны плюмажи у гренадеров.

– Ах, – вздохнула мать, – они совсем изголодались.

– Молоко у меня пропало.

– Еды им сейчас дадут, – закричал сержант, – да и тебе тоже. Не о том речь. Ты скажи нам, какие у тебя политические убеждения?

Женщина молча смотрела на сержанта.

– Ты что, не слышишь, что ли?

– Меня совсем молодой в монастырь отдали, а потом я вышла замуж, я не монахиня. Святые сестры научили меня говорить по‑французски. Нашу деревню сожгли. Вот мы и убежали в чем были, я даже башмаков надеть не успела.

– Я тебя спрашиваю, каковы твои политические убеждения?

Но сержант не унимался:

– Пойми ты, сейчас много шпионок развелось. А шпионок, брат, расстреливают. Поняла? Потому отвечай. Ты не цыганка? Где твоя родина?

Женщина глядела на сержанта, будто не понимая его слов. Сержант повторил:

– Где твоя родина?

– Не знаю, – ответила женщина.

– Как так не знаешь! Не знаешь, откуда ты родом?

– Где родилась? Знаю.

– Ну, так и говори, где родилась.

– На ферме Сискуаньяр в приходе Азэ.

Туг пришла очередь удивляться сержанту. Он на минуту задумался. Потом переспросил:

– Так разве твой Сискуаньяр – родина?

– Да, это мой край.

Она нахмурила брови и сказала:

– Теперь я поняла, сударь. Вы из Франции, а я из Бретани.

– Это ведь разные края.

– Но родина‑то у нас одна, – закричал сержант.

Женщина упрямо повторила:

– Ну, ладно, Сискуаньяр так Сискуаньяр! Твоя семья оттуда?

– А что делают твои родные?

– Умерли все! У меня никого нет.

Сержант, человек красноречивый и любитель поговорить, продолжал допрос:

– У всех есть родные или были, чорт возьми. Ты кто такая? А ну, говори скорее.

Женщина слушала, оцепенев, эти окрики, похожие более на звериное рычанье, чем на человеческую речь.

Маркитантка поняла, что пришло время снова вмешаться в беседу. Она погладила головку грудного младенца и ласково похлопала по щечкам двух старших.

– Как зовут крошку? – спросила она. – По‑моему, она у нас девица.

– А старшего? Этот сорванец, видать, кавалер.

– А младшего? Ведь и он тоже настоящий мужчина, гляди какой щекастый.

– Гро‑Алэн, – ответила мать.

– Хорошенькие детки, – одобрила маркитантка, – посмотрите только, прямо взрослые.

Но сержант не унимался:

– Отвечай‑ка, сударыня. Дом у тебя есть?

– А почему ты дома не сидишь?

– Потому что его сожгли.

– Не знаю. Война сожгла.

– Откуда ты идешь?

– Говори толком. Кто ты?

– Не знаешь, кто ты?

– Да просто бежим мы, спасаемся.

– А какой партии ты сочувствуешь?

– Ты синяя? Белая? С кем ты?

Наступило молчание. Его нарушила маркитантка.

– А вот у меня детей нет, – вздохнула она. – Все некогда было.

Сержант снова приступил к допросу.

– А родители твои? А ну‑ка, сударыня, доложи нам о твоих родителях. Меня вот, к примеру, звать Радуб, сам я сержант, я с улицы Шерш‑Миди, мать и отец у меня были, я могу сказать, кто такие мои родители. А ты о своих скажи. Говори, кто были твои родители?

– Флешары. Просто Флешары.

– Флешары – это Флешары, а Радубы – это Радубы. Но ведь у человека не только фамилия есть. Чем они занимались, твои родители? Что делали? Что сейчас поделывают? Что они такого нафлешарничали твои Флешары?

– Они пахари. Отец был калека, он не мог работать, после того как сеньор приказал избить его палками; так приказал его сеньор, наш сеньор; он, сеньор, у нас добрый, велел избить отца за то, что отец подстрелил кролика, а ведь за это полагается смерть, но сеньор наш помиловал отца, он сказал: "Хватит с него ста палок", и мой отец с тех пор и стал калекой.

– Дед мой был гугенотом. Господин кюре сослал его на галеры. Я тогда еще совсем маленькая была.

– Свекор мой контрабандой занимался – соль продавал. Король велел его повесить.

– А твой муж чем занимался?

– Конечно, за своего сеньора.

– Конечно, за господина кюре.

– Чтобы вас всех громом порасшибало! – вдруг заорал один из гренадеров.

Женщина подскочила от страха.

– Видите ли, сударыня, мы парижане, – любезно пояснила маркитантка.

Женщина в испуге сложила руки и воскликнула:

– О господи Иисусе!

– Ну‑ну, без суеверий! – прикрикнул сержант.

Маркитантка опустилась рядом с женщиной на траву и усадила к себе на колени старших детей, которые охотно к ней пошли. У ребенка переход от страха к полному доверию совершается в мгновение ока и без всяких видимых причин. Тут действует какое‑то непогрешимое чутье.

Когда маркитантка закончила свою речь, женщина пробормотала:

– Нашу соседку звали Мари‑Жанна, а нашу служанку звали Мари‑Клод.

Тем временем сержант Радуб отчитывал гренадера:

– Молчал бы ты! Видишь, даму совсем напугал. Разве при дамах можно чертыхаться?

– Да ведь честному человеку такие слова слушать – прямо нож в сердце, – оправдывался гренадер, – легче на месте помереть, чем на этих самых чудищ заморских глядеть: отца сеньор искалечил, дедушку из‑за кюре сослали на галеры, свекра король повесил, а они, дурьи башки, сражаются, устраивают мятежи, готовы дать себя уложить ради своего сеньора, кюре и короля!

– В строю не разговаривать!

– Мы и так не разговариваем, сержант, – ответил гренадер, – да все равно с души воротит смотреть, как такая миленькая женщина сама лезет под пули в угоду какому‑нибудь попу!

– Гренадер, – оборвал его сержант, – мы здесь не в клубе секции Пик. Не разглагольствуйте.

Читайте также: