Социология войны головина краткое содержание
Обновлено: 16.05.2024
Пожалуйста, авторизуйтесь
Вы можете добавить книгу в избранное после того, как авторизуетесь на портале. Если у вас еще нет учетной записи, то зарегистрируйтесь.
Ссылка скопирована в буфер обмена
Вы запросили доступ к охраняемому произведению.
Это издание охраняется авторским правом. Доступ к нему может быть предоставлен в помещении библиотек — участников НЭБ, имеющих электронный читальный зал НЭБ (ЭЧЗ).
Если вы являетесь правообладателем этого документа, сообщите нам об этом. Заполните форму.
ВОЗМОЖНОСТЬ И НЕОБХОДИМОСТЬ НАУКИ
О ВОЙНЕ (СОЦИОЛОГИИ ВОЙНЫ)
Величайший военный мыслитель начала XIX века — Клаузевиц, пишет:
Однако, несмотря на приговор, произнесенный над положительной военной наукой такими крупными военными учеными, как Клаузевиц и Драгомиров, этот приговор подлежит пересмотру.
Если признать подобное разделение за нашу отправную точку, то отрицание Клаузевица само собою отпадает.
В самом деле, закономерность общественной жизни является в настоящее время общепризнанным фактом. Разительные доказательства этой закономерности дает нам статистика. Есть ли достаточно оснований предполагать, что явления войны составляют в этом отношении какое-то исключение?
Подобно тому, как для общественной жизни статистика дает ряд поразительных доказательств ее закономерности, так и при исследовании войны, тот же метод дает не менее убедительные показания.
Что боевые явления не так причудливы, как это кажется с первого взгляда, показывают цифровые данные о потерях в бою. Наиболее научно обработаны эти данные по франко-прусской войне 1870–1871 гг., к ним и обратимся.
Возьмем два примера:
Отношение числа убитых к числу раненых не должно сильно разниться в однородных войсках для крупных войсковых единиц, если означенные числа будут собраны за такой продолжительный период времени, как целая кампания, ибо такое отношение должно более всего зависеть от свойств оружия противника и от того, какая рана для человека является смертельной и какая нет. Оба последних условия могут быть признаны для одной и той же кампании почти неизменными; влияние же удачной перевязки на поле битвы парализуется множеством случаев поражений, приходившихся на каждый корпус; несомненно, в каждом из последних были случаи и более и менее благоприятные для выздоровления, так что в общем результате влияние перевязки могло сделаться ничтожным.
И действительно, если мы обратимся к приложению последнего выпуска истории войны 1870–1871 гг., составленной немецким генеральным штабом, где помещены обработанные доктором Энгель данные о потерях, понесенных германскими армиями[4] то из таблиц II и V имеем следующее:
Цифры этой таблицы близки между собой до поразительности и показывают, что и в бою постоянные причины приводят к однообразным следствиям.
Приведем другой пример:
Так как положение офицеров в различных боях одной кампании сравнительно с положением нижних чинов в массе случаев приблизительно одинаково, то есть основание полагать, что соотношение потерь (убитыми и ранеными) офицеров и нижних чинов выразится почти однообразно. Предположение это вполне подтверждается цифрами потерь во всех главных боях франко-прусской войны. Обратимся опять к данным, обработанным доктором Энгель, а именно к таблице III, причем примем во внимание только те сражения, в которых число потерь превышает 5.000 человек. На основании вычислений можно составить следующую таблицу:
Таким образом, цифры вполне оправдывают наше утверждение, что отношение потерь офицеров к потерям нижних чинов в больших боях одной и той же кампании выражается почти однообразно.
Первоначально военная социология возникла в виде социологии войны*. При этом процесс ее формирования находил свое отражение как в социальной философии и общей социологии, так и в военной науке.
*В настоящее время вопрос определения предметной области военной социологии во многом продолжает оставаться дискуссионным. Один из подходов к его решению предполагает включение в область военной социологии двух основных составляющих: “социологии войны” и “социологии армии”. На наш взгляд, это является наиболее конструктивным решением.
Реализация философско-социологического подхода к изучению войны как общественного явления в период (с конца XIX века до 1917 года) осуществлялось преимущественно путем теоретического анализа характера и последствий воздействия военной стихии на различные сферы общественной жизни 8. При этом армия как социальный институт общества из предмета рассмотрения, как правило, исключалась.
Военная наука в лице ее лучших представителей пыталась самостоятельно выйти на путь “положительного” знания с целью “установить принципы, правила или даже системы ведения войны” [19, с. 70]. Под “положительным” же было принято понимать, согласно закону “трех стадий”, выведенному основоположником социологической науки О. Контом, высшее состояние науки, уже прошедшей теологическую и метафизическую стадии. Такой наукой, по замыслу военных ученых, должна была стать стратегия в качестве “высшего” синтетического учения о войне, способного объяснить сущность любого ее явления.
Начиная с Генри Ллойда (1720-1783), пытавшегося еще в XVIII веке выяснить закономерности войны в виде определенных принципов и первым поставившего вопрос о стратегии, как “положительной” науке (первая посмертная публикация - “Военные и политические мемуары” в 1801 г.), его последователи пытались определить те методологические основы, которые должны были составить базис новой отрасли научных знаний. Так, Г. фон Бюлов (1757-1807), видел их в геометрии (учении “о базе и магазинах”), эрцгерцог Карл (1771-1847) - в географии (теории “ключа территории”), А. Жомини (1779-1869) - в механике (теории “внутренних операционных линий”) и т. д. Французский же военный деятель Ипполит Гибер (1743-1790) в своих “Очерках по общей тактике” (1772-1790) ставил изучение войны в “тесную связь с политикой и той областью знания, которая со времен О. Конта называется социологией” [20, с. 58].
Их последователь русский военный ученый генерал от инфантерии Г. А. Леер (1829-1904) - с 1865 г. профессор, в 1889-1896 гг. - начальник Николаевской академии Генерального штаба, признавая определенную односторонность “элементарных” военных наук (тактики, фортификации, артиллерии и т. п.) в познании явлений войны, единственный путь к получению объективных знаний видел в том, чтобы “смотреть на дело в целом, исследовать со всех сторон, во взаимной связи последних между собой, т. е. синтетически. ”. Именно эту задачу и призвана решать наука стратегия, “. понимаемая в самом широком смысле, как философия военного дела” [21, с. 2].
Таким образом, исследуемая отрасль знаний подразделялась Г. А. Леером на стратегию - искусство (“науку о ведении войны”) и стратегию - науку (“науку о войне”). И если первая понималась в узком смысле, как “тактика театра военных действий”, то во втором значении (широком) - это “философия военного дела”, или войны. Именно последней и отводились функции выявления закономерностей в явлениях военной стихии, формулирования общих принципов и открытия законов войны.
Взгляды Леера были творчески развиты другим видным ученым Николаевской академии Генерального штаба генералом Н. П. Михневичем (1849-1927), рассматривавшим войну с двух сторон: “1) как явление в жизни человеческих обществ и 2) с точки зрения специально-военной, т. е. употребления силы для одержания победы над врагом”. Изучением войны в первом смысле, по его мнению, занимается “один из отделов динамической социологии, степень точности ее выводов в этой области находится в полной зависимости от развития общественных наук вообще” [22, с. 1].
Следовательно, разработка военными учеными концепции “синтетической” науки - стратегии привела их постепенно от принятия за её первооснову сначала точных наук (математики, механики, химии и др.) к выделению в качестве таковой философии и социологии. К началу XX столетия это послужило методологической основой для формирования социологии войны (военной социологии) в качестве самостоятельной науки.
Ученик и последователь Г. А. Леера и Н. П. Михневича Генерального штаба капитан барон Н. А. Корф (1866-1917?) в конце 90-х годов XIX столетия приступает к разработке проблемы “о связи военных наук с общественными”. В 1897 году увидела свет его работа “Общее введение в стратегию, понимаемую в широком смысле. (Этюды военных наук)”. Анализ содержания данной книги позволяет сделать вывод о глубоком знакомстве её автора не только с трудами основоположников стратегии, но также и с работами Г. Спенсера, Ф. Гиддингса, Г. Тарда, Л. Гумпловича, П. Лилиенфельда и других классиков социологической науки.
В своей работе Корф, развивая взгляды своих предшественников на стратегию “как в широком смысле философию войны”, во-первых, предложил новое и неординарное определение войны как “вооруженной борьбы сил социальных групп” [20, с. 114], а во-вторых, впервые поставил вопрос о необходимости создания новой отрасли научных знаний, которая “занялась бы специально изучением социальных явлений с военной точки зрения”. Роль последней, по мнению Н. А. Корфа, должна выполнить “наука о военно-социальных явлениях, [которая] в параллель с военной психологией может быть названа военной социологией” [20, с. 66].
Имеющиеся на сегодняшний день в распоряжении исследователей данные позволяют предположить, что именно Н. А. Корфу, а в его лице и всей отечественной науке принадлежит приоритет во введении в научный обиход термина “военная социология”, определении ее предметной области и постановке вопроса об институционализации данной отрасли научных знаний.
Вместе с тем специфика социологического анализа такого сложного социального явления, как война, требовала помимо теоретических разработок применения эмпирических методов исследования.
И они были найдены в таких отраслях научного знания, как военная статистика и военная психология, получивших к тому времени в России значительное развитие: основание в Николаевской академии Генерального штаба в 1847 г. впервые в мировой практике кафедры военной статистики и преподавание в ее стенах начиная с осени 1896 г. военной психологии, возникновение в годы Русско-японской войны 1904-1905 гг. практической военной психиатрии и т. д.
В области военной статистики широкую известность в то время получили исследования Л. И. Золотарева, А. И. Макшеева, Д. Ф. Масловского, Д. А. Милютина, А. З. Мышлаевского, К. М. Оберучева, П. А. Режепо П. А. Языкова 26 и др.
Психологическими исследованиями в Российской армии в рассматриваемый период активно занимались Н. Д. Богуславский, П. И. Изместьев, А. А. Коропчевский, В. Е. Пепелищев, А. С. Резанов, Н. А. Угах-Огорович, Г. Е. Шумков 33.
Наряду с психологическими и статистическими исследованиями в русской армии в начале XX в. успешно использовались и социологические методы сбора информации, например, анкетные опросы.
Русско-японская война вскрыла существенные недостатки в подготовке русской армии к ведению боевых действий в условиях применения новейших технических достижений в военном деле. Со всей очевидностью проявилась несостоятельность прежних схоластических методов обучения, свойственных отечественной высшей военной школе того времени.
В целях выявления подлинных причин поражений в минувшей войне феврале-марте 1906 г. по инициативе начальника Генерального штаба генерал-лейтенанта Ф. Ф. Палицына и начальника Академии Генерального штаба генерал-лейтенанта Н. П. Михневича был проведен письменный опрос офицеров - выпускников Академии Генерального штаба 1880-1903 гг., участников войны.
Перед респондентами были поставлены два вопроса: 1) какие недочеты выявила война в специальной подготовке и практических навыках офицеров; 2) какие следует произвести изменения в академическом образовании с учетом опыта войны. Письма с вопросами разослали по 300 адресам в военные округа и центральные управления. К сентябрю 1906 года поступило лишь 20% от числа разосланных анкет. Однако, по заключению комиссии, созданной в Генеральном штабе, их количество было признано достаточным, чтобы сделать выводы, “которые являлись бы обобщением взгляда на поставленные вопросы” [45].
Лейтмотивом в полученных ответах проходила мысль о неготовности России и ее армии к войне. Высказывались интересные предложения по улучшению качества обучения офицерского состава и боевой подготовки войск. Некоторые из них были учтены руководством Военного министерства и Генерального штаба в ходе осуществления военной реформы 1906-1912 годов.
По аналогичной теме, но с использованием обширного инструментария (анкета содержала 36 вопросов), в 1907-1908 гг. под эгидой Общества ревнителей военных знаний был проведен почтовый опрос офицеров-участников войны.
Некоторые из методов прикладных исследований находили свою реализацию и в годы Первой мировой войны. Например, использование формализованного анализа документов - писем, отправленных с фронта для оценки настроений солдатских масс [46, с. 158] или анкетные опросы - для изучения “влияния войны на хозяйство и жизнь населения деревни” [47].
Не смотря на то, что подобного рода исследования носили эпизодический и фрагментарный характер, можно сделать вывод, вплоть до 1917 года отечественная военная социология как в теории, так и в практике прикладных исследований развивалась в русле мировой науки. Более того, как уже указывалось ранее, есть основания полагать, что именно российским ученым принадлежит приоритет во введении в научный обиход термина “военная социология”, определении ее предметной области и постановке вопроса об институционализации данной отрасли научных знаний.
К сожалению, многое из накопленного на рубеже Х1Х-ХХ веков научного теоретического и эмпирического наследия российских ученых оказалось утраченным или невостребованным в последующие годы развития военной социологии.
Этап становления методики и техники военно-социологических исследований и формирования теоретико-методологических основ социологии войны (1917 - середина 1930-х годов) и этап институционального запрета в развитии военной социологии (конец 1930-х - начало 1960-х годов)
В качестве основных характерных тенденций послеоктябрьского периода в развитии социологической науки на территории Советской России прежде всего следует выделить: бурный рост числа прикладных и свертывание теоретических исследований, вытеснение представителей “буржуазных” концепций, становление и развитие коммунистической идеологии.
В период 1920-х - начала 1930-х годов в Красной Армии проводились широкомасштабные эмпирические исследования и социально-статистические обследования войск, 80% которых было посвящено изучению “военно-социальных проблем через призму социально-классовых отношений, социально-классовой структуры армии и флота” [48, с. 144].
Наибольшее распространение в этот период получили исследования молодого пополнения в масштабах войсковых соединений, а также проводимые Главным управлением военно-учебных заведений (Гувуз) исследования среди курсантов и слушателей военных школ и курсов [49, с. 5].
Преимущественно эмпирический уровень этих исследований был вызван “недостаточностью их теоретического обоснования, неразработанностью их исследовательских программ и инструментария… отсутствием единого центра организации и проведения военно-социальных исследований, а также отсутствием системы подготовки профессиональных социологов” [48, с. 153-154].
В этом отношении счастливым исключением стало исследование, проведенное в войсках Московского военного округа в 1924-1925 гг. учеными Лаборатории промышленной психотехники Наркомата труда и Секции прикладной психологии Государственного института экспериментальной психологии, известное под названием “Язык красноармейца”. Отчет о данной работе являет собой образец глубоко научного подхода к разработке программы и инструментария исследования, обработки и интерпретации полученных результатов.
Результаты исследования, организованного и проведенного в три этапа: весна, осень 1924 года и весна 1925 года (выборочная совокупность составляла около 30 тыс. чел.), показали низкий политический, культурный и образовательный уровень красноармейцев с одной стороны, и слабую эффективность “политвоздейственной” работы на них со стороны политорганов - с другой. Представленный военно-политическому руководству отчет содержал богатейший статистический и иллюстративный материал: фотографии, таблицы, гистограммы и т. п.
Политические режимы тоталитарного характера, имеющие мощную систему репрессивных органов, как правило, не нуждаются в альтернативных источниках информации о состоянии общества и социальных институтов государства. Поэтому социологическая наука с ее обширными потенциальными диагностическими и прогностическими возможностями в таких условиях часто оказывается невостребованной и даже представляющей для политической системы определенную опасность.
К рубежу 1920-1930-х годов “социология практически стала свертываться и фактически была заменена абстрактно-упрощенной системой догм и апологетикой. Cугубо политическими приемами было приостановлено развитие социологической науки” [51, с. 6, 39].
Проведение исследований в армии и на флоте (как и в целом в обществе) было ограничено, а ко второй половине тридцатых годов -полностью прекращено.
Однако утверждение о том, что отечественные ученые в рассматриваемый период не смогли внести существенного вклада в развитие мировой военной социологии и все их достижения конца XIX - начала XX веков были сведены на нет в годы расцвета тоталитаризма, нам представляется верным лишь в части касающейся развития социологии на территории СССР.
Российские ученые, разрабатывавшие проблемы социологии в период до 1917 года, вынужденные в добровольном или принудительном порядке покинуть территорию страны, продолжали свою научную деятельность в зарубежье.
Анализируя документы Международного института социологии (Париж) и зарубежную социологическую периодику межвоенного периода, можно порой обнаружить русские фамилии в самых неожиданных сочетаниях с названиями стран, научных и учебных заведений. Так, в 1920-1930-е годы разработкой социологических проблем занимались: в Гарвардском университете - Питирим Сорокин и Николай Тимашев, Страсбургском - Георгий Гурвич, Парижском - Евграф Ковалевский, Женевском - Александр Миллер и Дмитрий Мериманов, Дрезденской высшей технической школе - Федор Степун, Тегеранском университете - Эльбургский-Серебряков.
Был в их числе и ученый, ранее работавший на поприще военной социологии, - бывший профессор Николаевской академии Генерального штаба генерал-лейтенант Н. Н. Головин, чьи научные изыскания получили за рубежом международное признание*.
Предшествующая научная деятельность позволила Головину во второй половине 1930-х годов вплотную подойти к обоснованию целостной концепции и плана создания “социологии войны”, нашедших свое отражение в его работах**.
*Есть основания полагать, что исследования русского ученого оказали влияние на формирование во Франции после Второй мировой войны “новой науки о войне” - полемологии, получившей в настоящее время широкое развитие во многих странах.
**См. основные работы Н. Н. Головина 54. Кроме того, он привлекался П. А. Сорокиным к совместной работе над 3-м томом (посвященным социологическому анализу войн и революций) фундаментальной работы последнего “Социальная и культурная динамика” (Sorokin P. A. Social and Cultural Dynamics, 4 v. New York, 1937-1941. – V. 3: Fluctuation of Social Revolutionships, War and Revolution. Chaps 9-14).
Признавая необходимость наличия отрасли научных знаний, изучающей войну “как явление социальной жизни”, русский ученый предлагал в качестве таковой рассматривать “социологическое исследование, объектом которого будет изучение процессов и явлений войны с точки зрения существования, сосуществования, сходства и последовательности их. Иначе говоря, наука о войне должна представлять собою социологию войны” [56, с. 7].
В социологическом наследии Н. Н. Головина, помимо обоснования научного статуса и места “социологии войны” в ряду общественных и военных наук, определения ее проблематики, структуры, задач и пределов возможностей в решении конкретных проблем социальной практики, выработки методологических основ и формирования методических приемов, представлены и обоснованы такие социальные показатели как “военное напряжение страны” и “моральная упругость войск”. Для определения последнего из них им была предложена определенная система индикаторов, включавшая, в частности: соотношение кровавых потерь и потерь пленными; соотношение количества попавших в плен и количества бежавших из плена; уровень заболеваемости войск, в том числе случаи симуляции и членовредительства; процент дезертиров в войсках; содержание писем как показатель настроения солдатской массы и др.
Трагедия русской военной социологии периода 1920-1930-х годов заключается в том, что в то время, как в зарубежье без опоры на исследовательскую практику предпринимались попытки создания теоретических основ военной социологии (“социологии войны”), в Советской России в условиях жестких идеологических рамок без должного теоретико-методологического обеспечения проводилось значительное количество прикладных военно-социологических исследований. В результате эти обе разрозненные ветви научных поисков зачахли в конце 1930-х годов, не сумев в полной мере реализовать значительный научный и творческий потенциал, заложенный в них всем предыдущим периодом развития отечественной военной социологии.
Наступивший с середины 1930-х годов период институционального запрета социологии, продлился вплоть до начала 1960-х годов. Эти три десятилетия в значительной степени затормозили поступательное развитие военной социологии в СССР и способствовали забвению всего предшествовавшего опыта организации и проведения военно-социологических исследований.
В межвоенные годы (1918—1939) центр отечественной военно-социологической мысли переносится за рубеж, где продолжают развиваться традиции научной мысли, заложенные в России в конце XIX — начале XX в. В эти годы разработкой проблем социологии занимались: в Гарвардском университете Питирим Сорокин и Николай Тима-шев; Страсбургском — Георгий (Жорж) Гурвич; Парижском — Евграф Ковалевский; Женевском — Александр Миллер и Дмитрий Мериманов; Тегеранском — Эльбургский-Серебряков; в Дрезденской высшей технической школе — Федор Степун; Русском историко-филологическом факультете в Пари же — Николай Головин. Многие из них входили в элиту предвоенной мировой социологии — в число 89 действительных и 155 ассоциированных членов Международного института социологии 84 , активно участвовали в работе проводимых под его эгидой IX—XI11 Международных социологических конгрессов, публиковали свои работы в иностранной и эмигрантской научной периодике.
П. Сорокин и Г. Гурвич признаются и сейчас звездами первой величины соответственно в американской и французской и в целом в мировой социологии; к сожалению, менее известны имена других из названных выше, а также и не упомянутых нами социологов — выходцев из России.
84 Revue Internationale de Sociologie. 46-e Annee. Nov.-Dec. 1938. № XI— XII. P. 565-676.
86 Орлов С.А. Изменение цен и условий жизни трудящихся классов с начала войны // Современныезаписки. 1921. № 3. С. 150.
510
Значительный вклад в развитие военной социологии, а равно истории и специальных военных наук внесли и российские военные ученые, среди них и бывшие офицеры Русской армии.
Профессор, генерал Н.Н. Головин был одним из представителей этой среды, и его жизненный путь — полная превратностей судьба русского офицера, отторгнутого родиной 89 . Именно Головин, находившийся в этот период в эмиграции во Франции, продолжил дореволюционные научные изыска-
87 Подробнее см.: Иванович С. Красная Армия. Париж, 1931. С. 230.
88 Там же. С. 231.
Не останавливаясь на достигнутом, Головин выступает с идеей создания Международного института на XII Международном социологическом кон-
90 Golovin N.N. The Russian Army in the World War. A sociological study / Published by the CarnegieEndowment for International Peace. New Haven (Conn.), 1931; Головин Н.Н. Наука о войне: О социологическом изучении войны. Париж, 1938; Он же. Военные усилия России в Мировой войне. В 2 т.Париж, 1939; и др.
91 Головин Н.Н. Наука о войне. С. 226—227.
Вскоре Головин избирается ассоциированным членом Международного института социологии, что позволяет ему более активно включиться в деятельность головного научного центра мировой социологии. В 1937 г. на XIII Международном социологическом конгрессе в Париже Головин представляет доклад, посвященный анализу процесса разложения русской армии в 1917 г. Участие Головина в работе Международного социологического института и проводимых под его эгидой конгрессов способствует установлению его контактов с ведущими социологами мира, в частности с его бывшим соотечественником — профессором П.А. Сорокиным, который возглавлял в 1931—1942 гг. созданный им социологический факультет в Гарвардском университете и оказал содействие Головину в работе над главным его трудом по социологии войны.
Современный период
Возрождение военной социологии в СССР началось в первой половине 1960-х гг. В стране предпринимались активные попытки восстановления военной социологии. Отправными моментами того периода явились создание в сентябре 1965 г. в Военно-политической академии имени В.И. Ленина кружка конкретных военно-социологических исследований под руководством кандидата философских наук капитана 1-го ранга В.М. Пузика и образование 13 ноября 1967 г. в Главном политическом управлении САи ВМФ отдела военно-социологических исследований под руководством доктора философских наук генерал-майора В.К. Коноплева. С тех пор социологические подразделения в структуре Вооруженных Сил переживали неоднократные реформирования и преобразования (наиболее оптимальной из них оказалась структура Центра военно-социологических, психологических и правовых исследований, функционировавшего в 1992—1994 гг.).
Головин Н.Н. О социологическом изучении войны: Доклад на XII Международном конгрессе по социологии в Брюсселе // Осведомитель. 1937. № 4. С. 1-13.
Всплеск военно-социологических исследований, появление многих энтузиастов и групп привели к образованию в стране Ассоциации военных социологов, которую возглавляли в разное время видные военные социологи — В.К. Коноплев, С.А. Тюшкевич, Ю.И. Дерюгин.
Внимание к военной социологии и эмпирическому изучению армейской жизни отечественные ученые начинают проявлять в 1970—1980-е гг. 93 . Наи-
93 ПузикВ.М. Предмет и методы конкретных военно-социологических исследований. М:, 1971; Дмитриев А.П. Методология и методы военного исследования. М., 1973; Война и армия: философско-социо-логический очерк / Под ред. Д.А. Волкогонова, А.С. Миловидова, С.А. Тюшкевича. М., 1977; Ковалев В. Н. Социалистический военный коллектив: социологический очерк: М., 1980; Средин Г.В., Вол-когонов Д.А., Коробейников М.П. Человек в современной войне. М., 1981; Военно-социологическое исследование: методическое пособие по организации и проведению/ Под ред. Н.И. Бородина, В.М. Че-пурова. М., 1987; Кузьменко Б.В., Соловьев С.С. Обработка и анализ данных военно-социологического исследования: методическое пособие. М., 1991; Бужкевич Н.Е. Социологические проблемы войны и мира в СССР в 20-е годы: Автореф. дис. Л., 1974; Сергеев В.П. Развитие конкретных социологических исследований в Советских Вооруженных Силах (историко-философский анализ): Автореф. дис. М., 1985; Сокрут В.М. Разработка и утверждение философских вопросов марксистско-ленинского учения о войне и мире на Украине в 20-х — начале 30-х годов: Автореф. дис. Киев, 1991.
514
больший вклад в развитие отечественной военной социологии в современный период внесли: Г.П. Андреев, Н.Н. Арисов, А.А. Бабаков, Ю.М. Бирюков, В.Н. Ведерников, А.И. Глебов, В.И. Егоров, Л.Г. Егоров, Ю.И. Дерюгин, С.К. Ильин, П.Ф. Исаков, В.Н. Ковалев, В.К. Коноплев, СТ. Корне-ев, П.А. Корчемный, Ф.И. Макаров, С.Н. Малюков, В.Ф. Молчанов, И.В. Образцов, А.Г. Пилипонский, П.М. Повесмо, В.М. Пузик, В.П. Сергеев, Н.А. Слесарев, С.С. Соловьев, СИ. Съедин, О.В. Томашко, СА. Тюшке-вич, Л.А. Ушаков, Г.А. Федоров, В.И. Чепуров и др.
515
Начинает создаваться социологическая служба в войсках: в управлениях округов, групп войск, флотов работают группы социологов. В вузах действуют кафедры социологии. С 1982 г. в Военно-политической академии им. В.И. Ленина (ныне Военный университет МО РФ) осуществляется профессиональная подготовка военных социологов (подготовлено более 170 дипломированных специалистов), в 1990 г. создана и в настоящее время функционирует кафедра социологии.
Все это наряду с наличием в структуре Вооруженных Сил РФ образовательных и исследовательских подразделений создает большие потенциальные возможности для развития военной социологии в России.
СОЦИОЛОГИЯ ВОЙНЫ В США 94 Социология войны и военная социология
В США по предмету изучения различают социологию войны и военную социологию. У каждой — свой круг проблем и своя сетка концептуальных
понятий. Собственно военная социология изучает поведение и взаимодействие людей, находящихся в вооруженных силах, отношение общества к ним и их к обществу. Наибольшее развитие эта проблематика получила в США в годы Второй мировой войны. При этом развитие военной социологии в ведущих университетах США — Колумбийском и Стэн-фордском — началось под влиянием трудов выдающегося русского военного социолога Н.Н. Головина, с 1920-х гг. работавшего в эмиграции (его работы были известны и издавались в Соединенных Штатах).
Остановимся на предметной области социологии войны.Ведущий американский социолог войны Куинси Райт определяет войну как «конфликт между политическими группами, особенно между суверенными государствами, ведущийся с помощью вооруженных сил значительной величины в течение зна-
94 Материал написан проф. В.П. Култыгиным (см.: Култыгин В.П. Содержательное и институциональное становление военной социологии в США // Социс. 1993. № 12. С. 133-139).
обменах угрозами, мобилизации, пограничных инцидентах и ограниченных вооруженных столкновениях. Кульминацией развития этой тенденции является тотальный конфликт. Та же кривая поднимается к миру, когда напряженность спадает, военные бюджеты сокращаются, споры урегулируются, расширяется торговля и развивается деятельность, основанная на сотрудничестве.
В зависимости от характера ведения войны Райт выделил пять типов войн: 1) животную, 2) примитивную, 3) цивилизованную, 4) современную, 5) новейшую 96 . Наибольшую актуальность представляют три последних типа.
Цивилизованная война связана с возникновением цивилизаций, и она характеризуется новыми моментами как содержательного, так и технологического плана. В целях войны помимо грабежа, захвата территорий начинает фигурировать распространение определенной религии или идеологии. В средствах, используемых в ходе войны, появляются лошадь, делающая войну гораздо мобильнее, осадное орудие, значительно увеличивающее боевые возможности вооруженных сил.
Американские социологи выделяют восемь важнейших цивилизованных войн 97 :
♦ войны Александра Македонского (IV в. до н.э.), расширившие эллинскую цивилизацию от Греции до Ирана, от Египта до Индии;
♦ завоевания Древнего Рима (Греция, Средний Восток, Карфаген, Испания, Галлия), создавшие империю, в которой насчитывалось около 150 млн подданных;
♦ войны Атиллы (451—476), под предводительством которого гунны и германцы окончательно покончили с Римской империей;
♦ походы Мухаммеда и его исламских последователей (VII—VIII вв.), создавших Арабский халифат в Аравии, Иране, Индии, Восточной Анатолии, Египте, Северной Африке;
♦ создание Священной Римской империи (включающей Францию, Германию, Италию);
95 Wright Q. War // International Encyclopedia of the Social Sciences. Vol. 16. N.Y., 1968. P. 452.
96 Wright Q. A Study of War. Chicago, 1942.
Davil M.R. Evolution of War: A Study of Its Role in Early Societies. New Haven, 1929.
♦ завоевания викингов (IX—XI вв.), установивших свою власть в Северной Европе, Ирландии, Исландии, Гренландии, Англии, дошедших до Америки;
♦ крестовые походы XI—XIII вв., оформившие Pax Ecclesiae (церковный мир);
♦ Столетняя война (1337—1453) между Англией и Францией.Современные войны начались с середины XV в., и первой такой войной
была война Турции против Византии (1453). Критерий выделения этого типа войн — использование пороха восадной артиллерии.
Новейшие войны связаны с появлением ядерного оружия, реактивной
авиации, баллистических ракет, спутников, что в корне меняет как геополитические возможности, так и технологический характер ведения боевых действий. Резко возрастает угроза всему земному шару в целом. Каждый вооруженный инцидент может неожиданно перерасти в глобальное столкновение с непредсказуемыми последствиями. А подобного рода инцидентов только за первые 20 лет после окончания Второй мировой войны американские специалисты насчитали более полутысячи.
Предметом социологии войны американские специалисты считают анализ причин возникновения войны и условий поддержания или достижения мира. В этих целях должны изучаться национальные и международные актуальные и потенциальные субъекты войн (в США их называют самоопределяющимися системами действия) и связанные с ними процессы, в частности конфликты, переговоры, третейское посредничество, разоружение. В современную эпоху особого внимания со стороны социологии войны заслуживает рассмотрение таких аспектов, как война и политика, война и экономика, война и современные технологии, война и психология (индивидуальная и социальная), социологические аспекты войны, подготовка к войне и ее последствиям.
Военная социология занимается самыми разнообразными проблемами, связанными со всеми социальными аспектами жизни человека в вооруженных силах. Ключевое значение имеет исследование поведения солдата в условиях боевых действий.
518
Центральная проблема изучения поведения людей непосредственно в боевых условиях — избежание морального разложения и утраты боеспособности. Приведем некоторые наиболее важные выводы, сделанные военной социологией США 98 .
Главный источник потенциального разложения в боечастях — неизбежное наличие физического риска. Существует много задокументированных свидетельств; например, нежелания стрелков вести поражающий огонь по видимому противнику. В каждом боевом эпизоде меньшинство личного состава, участвующего в непосредственных боевых действиях, ведет огонь на поражение.
При современном вооружении многое зависит от инициативы индивидов, действующих в малых подразделениях, находящихся вне влияния формального контроля. Главная проблема — удержать поведенческие отклонения военнослужащих в допустимых рамках, чтобы эти отклонения не нарушали организационной эффективности.
К формам отклоняющегося поведения военная социология США относит дезертирство, неисполнение долга, психоневрологический срыв. В настоящее время решение этих проблем все больше возлагается на медицинские службы.
Возможность законной медицинской эвакуации с места боя имеет важные последствия для организационного поведения. Так, во Второй мировой войне невропсихиатрический срыв фиксировался гораздо реже среди британских войск в Северной Африке, которые в отличие от американцев не ожидали репатриации до окончания войны, но чьи боевые действия прерывались частыми периодами отдыха. Аналогичным образом среди южнокорейских войск не было нервнопсихиатрических потерь до их интеграции с американскими войсками, когда те же эвакуационные каналы стали доступны и для них.
Эвакуационная статистика отражает не только психические заболевания, но и сложный процесс принятия решений, так как для солдата, который уже не в силах участвовать в боевых действиях, использование эвакуационного канала с разрешения психиатра дает законную альтернативу умышленному членовредительству, сдаче в плен, временному дезертирству и другим формам эскапизма. Социологи зафиксировали отличительную характеристику людей, зачисленных в нервнопсихические потери, — тенденцию не проявлять положительного отношения к менее легитимным формам эскапизма. Многие лица, виновные в дезертирстве с поля боя, оставляли свои подразделения только после того, как им один раз или более было отказано в медицинской эвакуации. В целом военная психиатрия, как и военная социология США, отражает те же сдвиги в ориентации по отношению к участникам боевых действий, что и национальное стратегическое планирование: долгосрочное сбережение и организация национальных ресурсов и талантов стали более важной национальной целью, нежели победа в любом локальном столкновении.
Grinker R., Spiegel J. Men under Stress. Philadelphia, 1945; The New Military: Changing Patterns of Organization / M. Janowits (ed.). N.Y., 1964; Mandelbaum D.G. Soldier Groups and Negro Soldiers. Berkely, 1952; Stouffer S. et al. The American Soldier. Studies in Social Psychology of World War II. Vol. 1, 2. Vol. 1: Adjustment during Army Life; Vol. 2: Combat and Aftermath. Princeton, 1949.
Читайте также: