Шукшин вечно недовольный яковлев краткое содержание
Обновлено: 16.05.2024
Приехал в отпуск в село Борис Яковлев… Ему — под сорок, но семьи в городе нету, была семья, но чего-то разладилось, теперь — никого. Вообще-то догадывались, почему у него — ни семьи, никого: у Яковлева скверный характер. Еще по тем временам, когда он жил в селе и работал в колхозе, помнили: вечно он с каким-то насмешливым огоньком в глазах, вечно подоспеет с ехидным словом… Все присматривается к людям, но не идет с вопросом или просто с открытым словом, а все как-то — со стороны норовит, сбоку: сощурит глаза и смотрит, как будто поджидает, когда человек неосторожно или глупо скажет, тогда он подлетит, как ястреб, и клюнет. Он и походил на ястреба: легкий, поджарый, всегда настороженный и недобрый.
У него тут родня большая: мать с отцом еще живые… Собрались, гульнули. Гуляли Яковлевы всегда шумно, всегда с драками: то братаны сцепятся, то зять с тестем, то кумовья — по старинке — засопят друг на друга. Это все знали; что-то было и на этот раз, но не так звонко — поустали, видно, и Яковлевы.
Был он и на этот раз такой.
В доме у него еще шумели, а он, нарядный, пошел к новому клубу: там собралась молодежь, даже и постарше тоже пришли — ждали: дело воскресное, из района должна приехать бригада художественной самодеятельности, а вместе с районными хотели выступить и местные — ну, ждали, может, интересно будет.
Так стоял и точил злость Яковлев. И тут увидел, идут: его дружок детства Серега Коноплев с супругой. Идут под ручку, честь по чести…
Сергей тоже увидел Яковлева и пошел к нему, улыбаясь издали. И супругу вел с собой; супругу Яковлев не знал, из другой деревни, наверно.
— Борис. — воскликнул Сергей; он был простодушный, мягкий человек, смолоду даже робкий, Яковлев частенько его бывало колачивал.
— Борис, Борис… — снисходительно сказал Яковлев, подавая руку давнему дружку и его жене, толстой женщине с серыми, несколько выпученными глазами.
— Это Галя, жена, — все улыбался Сергей. — А это друг детства… А я слышал, что приехал, а зайти… как-то все время…
— Зря церкву-то сломали, — сказал вдруг Яковлев ни с того ни с сего.
— Как это? — не понял Сергей.
— Некуда народишку приткнуться, смотрю… То бы хоть молились.
— Почему? — удивился Сергей. И Галя тоже с изумлением и интересом посмотрела на шикарного электросварщика. — Вот… самодеятельность сегодня… — продолжал Сергей. — Поглядим.
— Как же? Спляшут, споют. Ну, как жизнь?
— А ваша как? — спросил он ехидно. — Под ручку, смотрю, ходите… Любовь, да?
Это уж вовсе было нетактично. Галя даже смутилась, огляделась кругом и отошла.
— Пойдем выпьем, чем эту муть-то смотреть, — предложил Яковлев, не сомневаясь нисколько, что Серега сразу и двинется за ним.
Но Серега не двинулся.
— Я же не один, — сказал он.
— Ну, зови ее тоже…
— Как, в чайную? Пошли в клуб, а пришли в чайную? — Сергей все улыбался.
— Не пойдешь, что ли? — Яковлев все больше и больше злился на этого чухонца.
— Да нет уж… другой раз как-нибудь.
— Другого раза не будет.
— Нет, счас не пойду. Был бы один — другое дело, а так… нет.
— Ну пусть она смотрит, а мы… Да мы успеем, пока ваша самодеятельность приедет. Пойдем! — Яковлеву очень не хотелось сейчас отваливать отсюда одному, невмоготу. Но и стоять здесь тоже тяжко. — Пошли! По стакашку дернем… и пойдешь смотреть свою самодеятельность. А мне на нее… и на всю вашу житуху глядеть тошно.
Сергей уловил недоброе в голосе бывшего друга.
— Чего так? — спросил он.
— А тебе нравится эта жизнь? — Яковлев кивнул на клуб и на людей возле клуба.
— Жизнь… как жизнь, — сказал он. — А тебе что, кажется, скучно?
— Да не скучно, а… глаза не глядят, в душу мать-то, — накалялся Яковлев. — Стоя-ат… бараны и бараны, курва. И вся радость вот так вот стоять? — Яковлев прямо, ехидно и насмешливо посмотрел на Серегу: то есть он и его, Сергея, спрашивал — вся радость, что ли, в этом?
Сергей выправился с годами в хорошего мужика: крепкий, спокойный, добрый… Он не понимал, что происходит с Яковлевым, но помнил он этого ястреба: или здесь кто-нибудь поперек шерсти погладил — сказал что-нибудь не так, или дома подрались. Он и спросил прямо:
— Чего ты такой. Дома что-нибудь?
Сергей перестал улыбаться; эта ехидная остервенелость бывшего его дружка тоже стала ему поперек горла. Но он пока молчал.
Приехал в отпуск в село Борис Яковлев… Ему — под сорок, но семьи в городе нету, была семья, но чего-то разладилось, теперь — никого. Вообще-то догадывались, почему у него — ни семьи, никого: у Яковлева скверный характер. Еще по тем временам, когда он жил в селе и работал в колхозе, помнили: вечно он с каким-то насмешливым огоньком в глазах, вечно подоспеет с ехидным словом… Все присматривается к людям, но не идет с вопросом или просто с открытым словом, а все как-то — со стороны норовит, сбоку: сощурит глаза и смотрит, как будто поджидает, когда человек неосторожно или глупо скажет, тогда он подлетит, как ястреб, и клюнет. Он и походил на ястреба: легкий, поджарый, всегда настороженный и недобрый.
У него тут родня большая: мать с отцом еще живые… Собрались, гульнули. Гуляли Яковлевы всегда шумно, всегда с драками: то братаны сцепятся, то зять с тестем, то кумовья — по старинке — засопят друг на друга. Это все знали; что-то было и на этот раз, но не так звонко — поустали, видно, и Яковлевы.
Был он и на этот раз такой.
В доме у него еще шумели, а он, нарядный, пошел к новому клубу: там собралась молодежь, даже и постарше тоже пришли — ждали: дело воскресное, из района должна приехать бригада художественной самодеятельности, а вместе с районными хотели выступить и местные — ну, ждали, может, интересно будет.
Так стоял и точил злость Яковлев. И тут увидел, идут: его дружок детства Серега Коноплев с супругой. Идут под ручку, честь по чести…
Сергей тоже увидел Яковлева и пошел к нему, улыбаясь издали. И супругу вел с собой; супругу Яковлев не знал, из другой деревни, наверно.
— Борис. — воскликнул Сергей; он был простодушный, мягкий человек, смолоду даже робкий, Яковлев частенько его, бывало, колачивал.
— Борис, Борис… — снисходительно сказал Яковлев, подавая руку давнему дружку и его жене, толстой женщине с серыми, несколько выпученными глазами.
— Это Галя, жена, — все улыбался Сергей. — А это друг детства… А я слышал, что приехал, а зайти… как-то все время…
— Зря церкву-то сломали, — сказал вдруг Яковлев ни с того ни с сего.
— Как это? — не понял Сергей.
— Некуда народишку приткнуться, смотрю… То бы хоть молились.
— Почему? — удивился Сергей. И Галя тоже с изумлением и интересом посмотрела на шикарного электросварщика. — Вот… самодеятельность сегодня… — продолжал Сергей. — Поглядим.
— Как же? Спляшут, споют. Ну, как жизнь?
— А ваша как? — спросил он ехидно. — Под ручку, смотрю, ходите… Любовь, да?
Это уж вовсе было нетактично. Галя даже смутилась, огляделась кругом и отошла.
— Пойдем выпьем, чем эту муть-то смотреть, — предложил Яковлев, не сомневаясь нисколько, что Серега сразу и двинется за ним.
Но Серега не двинулся.
— Я же не один, — сказал он.
— Ну, зови ее тоже…
— Как, в чайную? Пошли в клуб, а пришли в чайную? — Сергей все улыбался.
— Не пойдешь, что ли? — Яковлев все больше и больше злился на этого чухонца.
— Да нет уж… другой раз как-нибудь.
— Другого раза не будет.
— Нет, счас не пойду. Был бы один — другое дело, а так… нет.
— Ну пусть она смотрит, а мы… Да мы успеем, пока ваша самодеятельность приедет. Пойдем! — Яковлеву очень не хотелось сейчас отваливать отсюда одному, невмоготу. Но и стоять здесь тоже тяжко. — Пошли! По стакашку дернем… и пойдешь смотреть свою самодеятельность. А мне на нее… и на всю вашу житуху глядеть тошно.
Сергей уловил недоброе в голосе бывшего друга.
— Чего так? — спросил он.
— А тебе нравится эта жизнь? — Яковлев кивнул на клуб и на людей возле клуба.
— Жизнь… как жизнь, — сказал он. — А тебе что, кажется, скучно?
— Да не скучно, а… глаза не глядят, в душу мать-то, — накалялся Яковлев. — Стоя-ат… бараны и бараны, курва. И вся радость вот так вот стоять? — Яковлев прямо, ехидно и насмешливо посмотрел на Серегу: то есть он и его, Сергея, спрашивал — вся радость, что ли, в этом?
Сергей выправился с годами в хорошего мужика: крепкий, спокойный, добрый… Он не понимал, что происходит с Яковлевым, но помнил он этого ястреба: или здесь кто-нибудь поперек шерсти погладил — сказал что-нибудь не так, или дома подрались. Он и спросил прямо:
— Чего ты такой. Дома что-нибудь?
Сергей перестал улыбаться; эта ехидная остервенелость бывшего его дружка тоже стала ему поперек горла. Но он пока молчал.
— У тя дети-то есть? — спросил Яковлев.
— От этой? — Яковлев кивнул в сторону толстой, сероглазой жены Сергея.
— Вся радость, наверно, — допрашивал дальше Яковлев, — попыхтишь с ней на коровьем реву, и все?
— Ну а там как. — Сергей, видно было, глубоко и горько обиделся, но еще терпел, еще не хотел показать это. — Лучше?
— Нет, — Сергей, в свою очередь, с усмешкой смотрел на Яковлева.
Тот уловил эту усмешку, удивился.
— Чего ты? — спросил он.
— Ты все такой же, — сказал Сергей, откровенно и нехорошо улыбаясь. Он терял терпение. — Сам воняешь ездишь по свету, а на других сваливаешь. Нигде не нравится, да?
— А тебе правится?
— Ну и радуйся… со своей пучеглазой. Сколько уже настрогали?
— Сколько настрогали — все наши. Но если ты еще раз, падали кусок, так скажешь, я… могу измять твой дорогой костюм, — глаза Сергея смотрели зло и серьезно.
Яковлев не то что встревожился, а как-то встрепенулся; ему враз интересно сделалось.
— О-о, — сказал он с облегчением. — По-человечески хоть заговорил. А то — под ру-учку идут… Дурак, смотреть же стыдно. Кто счас под ручку ходит!
— Ходил и буду ходить. Ты мне, что ли, указчик?
— Вам укажешь. — Яковлев весело, снисходительно, но с любопытством смотрел на Сергея. — На тракторе работаешь?
— Не твое поганое дело.
— Дурачок… я же с тобой беседую. Чего ты осердился-то? Бабу обидел? Их надо живьем закапывать, этих подруг жизни. Гляди. обиделся. Любишь, что ли?
С Яковлевым трудно говорить: как ты с ним ни заговори, он все равно будет сверху — вскрылит вверх и оттуда разговаривает… расспрашивает с каким-то особым гадким интересом именно то, что задело за больное собеседника.
— Люблю, — сказал Сергей. — А ты свою… что, закопал, что ли?
Яковлев искренне рассмеялся; он прямо ожил на глазах. Хлопнул Сергея по плечу и сказал радостно:
— Молоток! Не совсем тут отсырел. — странная душа у Яковлева, витая какая-то: он, правда, возрадовался, что заговорили так… нервно, как по краешку пошли, он все бы и ходил вот так — по краешку. — Нет, не удалось закопать: их закон охраняет. А у тебя ничего объект. Где ты ее нашел-то? Глаза только… Что у ней с глазами-то? У ней не эта. болезнь такая с глазами есть… Чего она такая пучеглазая-то?
Яковлев встал, сплюнул, оглядел всего себя — ничего существенного, никаких особых повреждений. Отряхнулся. Он был доволен.
— Иди отсюда, — посоветовали ему.
— Пойду, конечно… Что же мне, тоже самодеятельность, что ли, с вами стоять ждать? Кто выпить хочет? Парни…
Никто не изъявил желания пить с Яковлевым.
— Скучно живете, граждане, — сказал Яковлев, помолчав. Сказал всем, сказал довольно проникновенно, серьезно. — Тошно глядеть на вас…
— Еще, что ли, дать?
— Надо было, — сказал кто-то из пожилых мужиков. — Зря разняли.
Еще немного постояли, глядя вслед Яковлеву… Повспоминали, какой он тогда был — всегда был такой. Они все, Яковлевы, такие: вечно недовольные, вечно кулаки на кого-нибудь сучат…
Тут как раз приехала самодеятельность. И все пошли смотреть самодеятельность.
«…Сергей выправился с годами в хорошего мужика: крепкий, спокойный, добрый… Он не понимал, что происходит с Яковлевым, но помнил он этого ястреба: или здесь кто-нибудь поперек шерсти погладил – сказал что-нибудь не так, или дома подрались. Он и спросил прямо:
– Чего ты такой. Дома что-нибудь?
Другие книги:
В ваш дом, откуда ни возьмись, заходит незнакомец и говорит, что вы должны немедленно съехать. Что значит, некуда… Вам найдут дом. Что значит, хлопотно… вас пер.
Это история Любви и Ненависти. Что это за страшное чувство? Чем оно питается? На какой почве взрастает? Что делает с людьми и их чувствами и помыслами.
В этом мире нет государств и нет порядка. Многочисленные кланы воинов и магов ведут бесконечную войну между собой. Пришедшие из ниоткуда на неизведанную землю л.
«Рассказ о том, как мы с женой и сыном приехали жить в Ленинград и поселились в поселке Дибуны и знать не знали, что через две станции – море. А моря мы с женой.
Тут можно читать бесплатно Вечно недовольный Яковлев - Шукшин Василий Макарович. Жанр: Современная проза. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн без регистрации и SMS на сайте mir-knigi.info (Mir knigi) или прочесть краткое содержание, предисловие (аннотацию), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Вечно недовольный Яковлев - Шукшин Василий Макарович краткое содержание
Вечно недовольный Яковлев - Шукшин Василий Макарович - описание и краткое содержание, автор Шукшин Василий Макарович , читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки mir-knigi.info
Вечно недовольный Яковлев читать онлайн бесплатно
ВЕЧНО НЕДОВОЛЬНЫЙ ЯКОВЛЕВ
Приехал в отпуск в село Борис Яковлев… Ему — под сорок, но семьи в городе нету, была семья, но чего-то разладилось, теперь — никого. Вообще-то догадывались, почему у него — ни семьи, никого: у Яковлева скверный характер. Еще по тем временам, когда он жил в селе и работал в колхозе, помнили: вечно он с каким-то насмешливым огоньком в глазах, вечно подоспеет с ехидным словом… Все присматривается к людям, но не идет с вопросом или просто с открытым словом, а все как-то — со стороны норовит, сбоку: сощурит глаза и смотрит, как будто поджидает, когда человек неосторожно или глупо скажет, тогда он подлетит, как ястреб, и клюнет. Он и походил на ястреба: легкий, поджарый, всегда настороженный и недобрый.
У него тут родня большая: мать с отцом еще живые… Собрались, гульнули. Гуляли Яковлевы всегда шумно, всегда с драками: то братаны сцепятся, то зять с тестем, то кумовья — по старинке — засопят друг на друга. Это все знали; что-то было и на этот раз, но не так звонко — поустали, видно, и Яковлевы.
Был он и на этот раз такой.
В доме у него еще шумели, а он, нарядный, пошел к новому клубу: там собралась молодежь, даже и постарше тоже пришли — ждали: дело воскресное, из района должна приехать бригада художественной самодеятельности, а вместе с районными хотели выступить и местные — ну, ждали, может, интересно будет.
Так стоял и точил злость Яковлев. И тут увидел, идут: его дружок детства Серега Коноплев с супругой. Идут под ручку, честь по чести…
Сергей тоже увидел Яковлева и пошел к нему, улыбаясь издали. И супругу вел с собой; супругу Яковлев не знал, из другой деревни, наверно.
— Борис. — воскликнул Сергей; он был простодушный, мягкий человек, смолоду даже робкий, Яковлев частенько его бывало колачивал.
— Борис, Борис… — снисходительно сказал Яковлев, подавая руку давнему дружку и его жене, толстой женщине с серыми, несколько выпученными глазами.
— Это Галя, жена, — все улыбался Сергей. — А это друг детства… А я слышал, что приехал, а зайти… как-то все время…
— Зря церкву-то сломали, — сказал вдруг Яковлев ни с того ни с сего.
— Как это? — не понял Сергей.
— Некуда народишку приткнуться, смотрю… То бы хоть молились.
— Почему? — удивился Сергей. И Галя тоже с изумлением и интересом посмотрела на шикарного электросварщика. — Вот… самодеятельность сегодня… — продолжал Сергей. — Поглядим.
— Как же? Спляшут, споют. Ну, как жизнь?
— А ваша как? — спросил он ехидно. — Под ручку, смотрю, ходите… Любовь, да?
Это уж вовсе было нетактично. Галя даже смутилась, огляделась кругом и отошла.
— Пойдем выпьем, чем эту муть-то смотреть, — предложил Яковлев, не сомневаясь нисколько, что Серега сразу и двинется за ним.
Но Серега не двинулся.
— Я же не один, — сказал он.
— Ну, зови ее тоже…
— Как, в чайную? Пошли в клуб, а пришли в чайную? — Сергей все улыбался.
— Не пойдешь, что ли? — Яковлев все больше и больше злился на этого чухонца.
— Да нет уж… другой раз как-нибудь.
— Другого раза не будет.
— Нет, счас не пойду. Был бы один — другое дело, а так… нет.
— Ну пусть она смотрит, а мы… Да мы успеем, пока ваша самодеятельность приедет. Пойдем! — Яковлеву очень не хотелось сейчас отваливать отсюда одному, невмоготу. Но и стоять здесь тоже тяжко. — Пошли! По стакашку дернем… и пойдешь смотреть свою самодеятельность. А мне на нее… и на всю вашу житуху глядеть тошно.
Сергей уловил недоброе в голосе бывшего друга.
— Чего так? — спросил он.
— А тебе нравится эта жизнь? — Яковлев кивнул на клуб и на людей возле клуба.
— Жизнь… как жизнь, — сказал он. — А тебе что, кажется, скучно?
— Да не скучно, а… глаза не глядят, в душу мать-то, — накалялся Яковлев. — Стоя-ат… бараны и бараны, курва. И вся радость вот так вот стоять? — Яковлев прямо, ехидно и насмешливо посмотрел на Серегу: то есть он и его, Сергея, спрашивал — вся радость, что ли, в этом?
Сергей выправился с годами в хорошего мужика: крепкий, спокойный, добрый… Он не понимал, что происходит с Яковлевым, но помнил он этого ястреба: или здесь кто-нибудь поперек шерсти погладил — сказал что-нибудь не так, или дома подрались. Он и спросил прямо:
— Чего ты такой. Дома что-нибудь?
Сергей перестал улыбаться; эта ехидная остервенелость бывшего его дружка тоже стала ему поперек горла. Но он пока молчал.
Читайте также: