Про одну старуху шмелев краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Тут народ сажаться уже стал. Ее опять допрашивают, - поедешь, мать? - а она чуть стонет "О. ой. домой. " Силы-то уж не стало, истомилась. И лицо все себе о камни исколотила. Ну, велел тот карманы осмотреть у мертвого. Денег много нашли, часики золотые сняли с руки, портсигар хороший. Главный и подает старухе: "Возьмите, от вашего сына!"
Она все будто без понятия, сидит на земле, задумалась. Он ей опять, и публика стала ей внушать, - бери, мать, на сирот! Она тут поняла маленько. руками на того, на латыша, как когтями. Да как ему плюнет на руку.
И упала на панель, забилась. Тот сейчас - в вагон! Подхватили, в вагон на мешки поклали.
Пошел поезд. Остался тот лежать, - из вагонов народ глядел, - и те над ним стоят, коршунье. А старуха и не чует уж ничего. Стало ее трясти, рыдает-бьется. - у-у-у. у-у-у. Два перегона она так терзалась. Сколько мытарств приняла, а напоследок - вот! А которые, конечно, рады, что переполох такой случился и досмотру настоящего не было, - опять муку назад потаскали. Через ее спаслись маленько.
Стали к большой станции подходить, - что не слыхать старуху?! Глядят - голова у ней мотается! Знающие говорят - отошла старуха! Как так?! Отошла, преставилась. Подняли ей голову, а у ней изо рту жилочка уж алая, кровяная. За руки брали - не дышит живчик. Подошли к станции, а там бегут солдаты, трое. кричат "Которая тут старуха, у ней сын застрелился. По телефону дано знать. мешок муки ей и проводить на родину с человеком, при бумаге. "
"Здесь, - говорят, - эта самая старуха. только примите ее, пожалуйста, приказала долго жить. И муку ее забирайте, можете блины печь. "
Схватили мешки - раз, им под ноги! И старуху легонько выложили, - вся в муке!
"Ну только. - тут уж весь народ вступился, - у ней внучки-сироты голодают, имейте это в виду..".
"Ладно, - говорят, - в протокол запишем, дело разберем".
Записали в протокол, что собственной смертью померла. Были, которые настаивали, - запишите, что от горя померла, муку у ней рвали. сами свидетели.
А вторское жанровое обозначение этой вещи как рассказа весьма справедливо. Каноны жанра соблюдены. Пронзительная особенность творчества И.С. Шмелёва — сказовая традиция — не отброшена и в этом произведении. И на первый взгляд всё в рассказе передано от его лица, с одной “точки зрения”. Но “смена точек зрения”, однако, происходит, и этому помогает язык произведения. Рассказчик не бесстрастен, он, несмотря на специфику собственной простонародной речи, в момент изложения “вживается” в образы действующих лиц, поэтому читателю время от времени слышны и “чужое слово”, и несобственно-прямая речь, и анонимные реплики, и риторические вопросы самого рассказчика. Язык произведения “живёт” многочисленными диалектизмами (не шибко; заганул — завернул, акатник — навес) и смешением стилей (про своё объяснила досконально; нельзя так над старинным человеком; дороги не слыхать), поговорками (как крыса на лабазе; нужда по нужде стегает), народной этимологией (с Лёнькой она гуляла, с куманистом главным?), искажёнными просторечием словами, граничащими с диалектизмами (дизелтир, завиствовал, задвохнулась, упокойник, пролубь, в портокол не впишут, с левольвера, рыскнула, по телехвону, страмота). Специфические особенности языка И.С. Шмелёва — частое употребление многоточий, разбивка слов на слоги с тире и многоточиями, широчайшее использование сочетаний восклицательных и вопросительных знаков, разрядка слов, богатейшая простонародная лексика — служат автору способами вживания в образы огромного количества персонажей рассказа через центральный образ рассказчика.
Присутствие здесь рассказчика, человека хотя и не той же социальной ступени, что и героиня (его семья — “жили. в достатке, и домик в Ярославле, и в Череповце мучное дело налажено. ”, с. 155 [* Oeoaou ec ?anneaca ii eca.: Oiae?a E.N. Iooe iaaaniua . I.: Niaaoneee ienaoaeu, 1991.]), но близкого ей по духу русского сострадания, по прозорливому и всепонимающему простонародному мудрому житейскому взгляду, делает эту литературную вещь ярко экспрессивной. Рассказчик в произведении не назван, он лишь обозначен местоимением “я” и первым лицом глагольных форм, но стилистически — с помощью языковых средств — автором создан своеобычный образ русского человека. Автором намеренно произведено смещение “точки видения в сферу субъекта”. Такой “субъективацией авторского повествования” (Горшков А.И. Русская словесность. Учебное пособие для 10–11-х классов. М., 1997. С. 272) И.С. Шмелёв добивается наилучшей “чистоты” и “прозрачности” ситуации, в которой читатель уже не усомнится. Особое доверие к рассказчику читатель начинает ощущать уже с первых строк, когда рассказчик сообщает: “Из Волокуш она, Любимовского уезда, за Костромой. а я-то ярославский, будто и земляки” (с. 154). Мысль автора о единении народа всей России в страданиях, в нечеловеческой изломанности судеб звучит в частом мимоходном упоминании рассказчика о сходстве испытаний, посланных и ему, и старухе: “Так вот, про старуху. А про себя лучше не ворошить шибко заслабела, и в голову уж непорядки, от расстройки. Про себя скажу: во скольких уж я делах кружился и всё в голове, бывало, держу. а с семнадцатого года стал путать” (с. 154). “А сын раз всего только и написал. Своё помню: мои двое. прапорщики были. ” (с. 155). “Случилось мне такими путями путать, навидался горя. Будто уж не на земле живёшь, чудно!” (с. 168).
Рассказчик не был свидетелем всех мытарств героини. Их первая встреча — ночёвка на постоялом дворе по пути к хлебному тамбовскому селу Загорёву. Вторая — за Тамбовом, в поезде, везущем старуху назад и к гибели. Понятно, что большую часть событий рассказчик передаёт со слов самой старухи, а часто — со слов других очевидцев: “Мне потом про её мытарства рассказывали, где мы-то с ней стояли. ” И тем не менее слова рассказчика полны оценочного смысла, ощущения героини как бы “пережиты” им самим, что было особенно необходимо автору для достижения правдоподобия: “Ждёт старуха, трафится, как люди”; “Истомилась, а до зари досидела. ”; “Повалилась как мёртвая, с устатку” (с. 168). План фразеологии, использование несобственно-прямой речи помогают автору сместиться с точки зрения создателя рассказа на точку зрения рассказчика, а с него — на точку зрения героини. Таким образом, некоторое “отчуждение” автора, “использование им. внешней позиции” (Успенский Б. Поэтика композиции. М., 1970. С. 170) служит достижению предельной реалистической ясности в произведении.
И спользование образа рассказчика позволило И.С. Шмелёву ввести в повествование ряд лиц, событий, оценок, относящихся и не относящихся впрямую к развитию сюжета: тему Бога, философское осмысление смысла жизни, “знаки судьбы”, возвышенное и низменное в человеческом характере в минуты страшных испытаний, микросюжеты людских трагедий и особый ряд — оценки устами героев рассказа, безымянных персонажей, тех итогов, какие дала революция.
Реплика из народа: “Во как хлебушек-то теперь даётся! Прежде вон, за монетку, и в бумажку завернут, дураки-то вот когда были. а как все умные стали. ” (с. 167). Оторопь рассказчика перед нынешней Россией писатель передаёт разрядкой одного-единственного слова: “Ну, а где правда-то настоящая, в каких государствах, я вас спрошу? Не в законе правда, а в человеке. Теперь вот правда. ” (с. 155). Страшная дорога на Загорёво-село обрела определение простого человека: “Одни отымают, другие охраняют, — одна шайка. А народ промежду тычется” (с. 163). Но это не частное определение единослучайной ситуации. Это определение новой власти. Вторит ему и другая реплика: “А жизнь прямо каторжная пошла. Грабежи да поборы. Только уж под жабры когда прихватило, тогда поняли. — жуликам пошло счастье!” (с. 160). А вот ещё: “А чего окаянным будет, которые эти порядки удумали?! Народу сколько загублено через их. ” (с. 167). “Стали кругом говорить — смерть пришла!” (с. 169). Красный террор, геноцид, прикрываемый лозунгами “Выкидывай спекулянтов. ” (с. 169), не передать лучше, чем анонимным народным словом.
Микросюжеты, попутные вкрапления в общее развитие действия, часто не имеющие отношения к фабуле, раздвигают рамки экрана фактов. Разгул бандитизма в Костромской и Тамбовской глуши, где пролегает дорога старухи, где “опоят и обчистют” (с. 163), мужчина-удавленник на ёлке, у которого “деньги вырезали” (с. 163), мужик-возчик, у которого “во всю грудь-то. опухоль и кровью сочится”, а на нём “семеро душ, сын с войны калека. ” (с. 166), насмерть придавленный мешками старик в поезде, молодуха на сносях, продавшаяся за то, чтобы попасть самой и девчонке-дочери в этот страшный поезд, “бабы-девки”, которые “при всём народе волоклись, платочки только насунули. ” (с. 168), в зев “гулящей компании”, чтоб только “не отобрали” хлеб.
Божью кару, страшнее которой она и не знает, призывает старуха на голову собственному сыну, одному из тех, из “коршунья”, кого “не умолишь”. “Самые тут отпетые, ничего не признают, кресты сымают. Называются — особого назначения!” (с. 169). Им, кто “совесть продали, мучители стали, палачи” (с. 169), кричит она: “Про. клятые!” (с. 169).
“Народные защитники пистолетом тычут”, “грабили, издевались”, попутчики старухи — “насилу от них отбились” (с. 172) — таково изображение у писателя “рабочей власти”, и тем пронзительнее его надежда на “пробуждение” народа, на его протест: безумство старухи побудило толпы к бунту: “Прямо голову народ поднял, не узнать! Ну, в такой бы час. да если бы с того пункта по всему народу пошло-о. никакая бы сила не удержала. ” (с. 171).
Символ, “подсмотренный” в названии Иваном Ильиным, высвечивается автором и композиционно: повествование о развитии событий не ломает хрестоматийной схемы, где на своём строгом месте расположены экспозиция, завязка, кульминация и так далее. Это бесхитростное следование канону необходимо автору для проведения параллели — одна человеческая жизнь, как жизнь всей истерзанной русской земли, и эта намеренная традиционность роднит произведение И.С. Шмелёва с творчеством Л.Н. Толстого, любившего следовать за естественным ходом событий, расширяя эпические возможности произведения. Единственная вольность автора — наведение “крупного” и “мелкого” планов изображения на предмет. Пять частей, обозначенных писателем, не равновесны по скоплению отобранных рассказчиком событий. Первая часть — экспозиция, где старуха, в передаче рассказчика, ведает “про горя свои”, и заключительный аккорд главы — она “рыскнула”, двинулась в путь — завязка. 2–4-я главы — развитие событий, держащих читателя в жёстком напряжении душевных сил, но также и в надежде на Божью помощь страдалице, Божью справедливость. 5-я глава, где кульминационная сцена встречи матери с сыном и его самоубийство дают повод усомниться в несвержимости “рабочей власти”, завершается развязкой — смертью старухи. И эта сцена должна повергнуть читателя, по замыслу автора, в отчаяние от главной мысли: эта власть чудовищна, перед ней бессильно всё. Последняя фраза: “А уж дослали, нет ли (муку) — неизвестно” — лишает наблюдателя надежды даже на крохотную справедливость, на участие Бога, отступившегося от страны.
По мере приближения к концу, к развязке, план “укрупняется”. Все “горя” старухи, переданные рассказчиком пусть неторопливо и методично, всё же не столь велики, как все предметы вагона, через который её продирают вместе с мешками муки, в которые она “пальцы закрючила”. И “маленькая, и тощая”, а вот пальцы эти, мешки, заголённая нога, голова вся в муке — как огромные кадры широкоформатного чёрно-белого кино. Не случайно детали укрупнены и делаются почти осязаемыми для читателя именно в тот момент, когда автором сведены в одной точке рассказа два образа, два полюса антитезы — сын и мать. Символ разрушения и безбожия и символ жизни.
Глеб Успенский - Про одну старуху краткое содержание
И он прислушивался.
Про одну старуху - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Глеб Иванович Успенский
Про одну старуху
И он прислушивался.
Новая жилица вбивала в стену гвоздь и действительно с кем-то разговаривала.
– Ишь! – сказал солдат.
– По крайности хоть своего ангела образок нажила за сорок лет! – слышалось за ситцевой занавеской вместе с звуками вколачиваемого гвоздя. – Родительского благословения у нас с тобой нету! По крайности хоть свой ангел… хорошо ли так-то.
Вколачивание гвоздя прекратилось, и солдат подумал, что сейчас вот кто-нибудь ответит, хорошо ли она повесила образ. Но никто не отвечал; слышно было, как старуха села на свое скрипучее, из полен и ящиков составленное ложе и вздохнула.
– И своего-то ангела отдать мне некому, друг ты мой! – вздохнув, заговорила старуха. – Ох, и где-то детки мои милые? Где детушки мои родименькие! Где-е? скажи ты мне.
Последний вопрос сопровождался громким и внезапным рыданием, и как бы в ответ на него послышался какой-то посторонний, как бы сочувствующий вздох.
В звуке, который послышался за занавеской, действительно слышались как будто слезы.
Солдат осторожно положил на обрубок, заваленный принадлежностями сапожного дела, свою работу – рваный сапог, и стал едва заметно приближаться к занавеске, с каждым шагом все ниже и ниже наклоняясь и приседая к земле.
– Ох, и взыщет господь за детушек моих! с господ взыщет! С нас что взыскать? мы люди подневольные! У нас воли не было ни капельки, ни единой минуточки! Был один страх – только всего! Чего со страху не сделаешь? И тебя ежели учнут бить да колотить, и ты уйдешь… И я бегивала, да глупа была, не знала, куда бежать! Ох, детушки мои! Где вы? ни одного нету! Теперь и волю дали, и хромая я, одна на всем свете, хоть бы кто один был жив, мальчик… пришел бы! нет, нету.
Жилица плачет громко навзрыд, и ей отвечает какой-то мучительно болезненный стон неизвестного собеседника, вслед за которым вдруг раздается оглушительный лай, и солдат, просунувший было голову под занавеску, кубарем летит к своему обрубку…
– Дурдилка! Глупая! Цыц! Что ты это, глупая, на кого. – останавливает собаку старуха.
– Жид вас заешь! – потирая щеку, оцарапанную собакой, кричит совершенно рассерженный солдат. – С собаками разговаривают, дубье эдакое! Я думал… Ах вы, анафемы эдакие. Как же ты можешь с собакой разговаривать.
– Да не с кем мне.
– Не с кем! – несколько утихая и успокаиваясь, пробурчал солдат. – Не с кем! Какую отличную компанию нашла – собаку.
– Да не с кем мне, батюшка. Все в господском доме жила, дворовая была, а вот теперь мне волю дали… Прослышали господа, дай бог им здоровья, что воля будет всем, ну и пустили меня на все четыре стороны, потому я уж стара стала… хрома, нога болит… что ж меня кормить-то задаром? Ну и отпустили! Ни отца, ни матери нет… деток нету! – У нас строгая была барыня… Н-ну с кем же мне? И есть что одна собака… Дурдилушка! что мы с тобой будем делать… а.
– Ха-ха-ха! – совершенно успокоившись, засмеялся солдат. – Волю дали. И шутники же только, ей-ей!
– Уж да! Уж шутники. – согласилась старуха… – Пустили человека по ветру.
– Ха-ха-ха! Ну, и как же теперь ты, старушка?
– И не знаю, господин кавалер! Я так думаю, надо с терпением ждать своей кончины.
– Гм. По крайности ты бы с приезду, для начатия знакомства, хоть мало бы мальски угощеньица солдату? Все, авось, что-нибудь…
– Что ж, я с моим удовольствием: есть у меня серебряная ложка…
– Господская, господин служивый, не утаю! Не умирать, сам суди… Я почесть босиком ведь ушла на волю-то!
– Ну, ничего… ты эту ложку-то дай мне, а я уж все предоставлю и сдачи принесу!
Солдат скоро оделся и, ожидая ложки, которую старуха доставала из тряпок и узелков, смотрел на собаку и говорил:
– Ничего собачка. Они тоже случаются верные собаки… И разговор понимает. ничего. Я тебе сдачи принесу с ложки-то…
Солдат ушел. Старуха, в ожидании его, снова связывала свои тряпочки в узелки и плакала, а Дурдилка сидела против нее молча, угрюмо и не спускала с нее глаз.
И. С. Шмелев – автор многих рассказов, повестей, романов. Темы его произведений разнообразны. Главное в них – внимание к человеку. Его герои – простые люди, очень часто с горькой судьбой.
Втянутые в водоворот событий, они проходят тяжкий путь познания мира, обретения мудрости. Как вопль потрясенного сердца, выбрасывается из их души: “Ну а где правда-то настоящая, в каких государствах, я вас спрошу?! Не в законе правда, а в человеке”.
в 1922 году вдали от России, Иван Шмелев не озлобился, хотя многое в новой жизни не принял. Чувства осиротевшего отца, пережитый голод в Крыму, воспоминания о мародерстве и терроре нашли отражение в яростных и трагических памфлетах.
Вспомним значение слова “памфлет”. Оно происходит от английского pamphlet, означающего “листок, который держат в руке”. Памфлетом в литературе называют “произведение остросатирического характера, высмеивающее в резкой обличающей форме политический строй в целом, общественные явления и т. п.”.
Памфлет отличается документальностью, верностью объективному
факту и ограниченностью собственного художественного вымысла. “В памфлете может переплетаться публицистика с сатирическими приемами оценки” (Словарь литературоведческих терминов / Ред. и сост. Л. И. Тимофеев и С. В. Тураев. М., 1974.
Рассказ “Про одну старуху” был написан во Франции в 1924 году. Это произведение о Родине-матери, которую все позабыли и оставили на погибель.
II. Работа над текстом.
1. Выявление уровня восприятия произведения.
Какое впечатление сложилось о рассказе? О каком периоде жизни страны идет повествование? Какие события в центре внимания автора?
Какой эпизод больше всего поразил вас своей трагичностью?
2. Анализ рассказа.
– Обратите внимание на заглавие. Только ли о Марфе Трофимовне Пигачовой рассказывает автор?
(Под “старухой” подразумевается не только измученная нуждой и бедами старая женщина, но и Россия – Родина-мать, брошенная своими детьми.)
– От чьего лица ведется повествование? Что мы можем о нем сказать? На что указывает подзаголовок “Рассказ бывалого человека”?
(Повествование ведется от лица рассказчика. На это указывает и подзаголовок. Он человек “бывалый”, много повидал и пережил.)
– Какой прием лежит в основе рассказа “бывалого” человека? С какой целью его использует автор?
(Используемый прием воспоминаний усиливает достоверность и трагизм описываемых событий, подчеркивает искренность переживаемых чувств.)
– Каковы исторические рамки описываемых событий?
– Назовите ведущие темы и мотивы рассказа.
(Автор говорит об отношении народа к власти, о разорении, насилии и репрессиях, выражает тревогу за судьбу России. В рассказе звучит мотив бесприютности, раскола в семье и стране.
С самого начала повествования события мирового значения тесно связаны с личными судьбами персонажей. Писатель обращается к обычным на первый взгляд типам человеческих характеров, чтобы через их переживания раскрыть трагедию целой эпохи.
В центре рассказа шестидесятилетняя женщина – М. Т. Пигачова.)
– Расскажите о ее судьбе.
(Чтение отрывков. Подбор цитат. “От войны да смуты ей… всех тяжелей досталось”.)
– Какие художественные приемы использует автор для раскрытия характера героини (портрет, психологические зарисовки, речевая характеристика, отдельные детали)?
(“Кость да жилка”, “махонькая”, “сухенькая”, “легкая на ногу”. “Одна ломила” по дому и в поле. Характером “настойчивая”, “сурьезная”.)
– Как показывает автор новую власть и отношение к ней народа? Какие интонации преобладают в их характеристике?
(Пришла “смута”, “господ описали”, сына Никешку на войну забрали. Начались “грабежи да поборы”, до церкви добрались. “Кума-нисты” установили свои порядки.
Через незамысловатую речь, неправильно произносимые слова И. Шмелев выражает отношение простых людей к происходящим событиям и власти, с гневом и болью говорит о трагедии народа.)
– Кто представляет власть в деревне? Расскажите о Леньке Астапове.
(“Победный комитет” возглавляет Ленька Астапов – “вор”, “дизелтир” и убийца. Он умел только “пустые слова” говорить да чинить беззакония, а для несогласных у него под рукой всегда “свинцовая примочка имеется”.
С этого момента темп повествования убыстряется, краски сгущаются. Рассказчик эмоционально описывает все те страдания, которые пришлось пережить героине. И не только ей одной: весь народ оказался втянут в водоворот страшных событий. Мотив погони, облавы пронизывает весь рассказ.)
– Как вы думаете, почему в произведении практически нет описания природы?
(Нарочито отсутствующий пейзаж усиливает трагизм происходящего. Лишь в четвертой главе люди, загнанные в лесные дебри, на минуту улавливают соловьиную трель (“а кругом по весне-то сила соловьева, всю ночь свищут… даже в голове путается”. Но больше путается от страха, неразберихи, погони.)
III. Чтение и анализ эпизода Ї”Встреча матери с сыном”.
1. Каково место этого эпизода в композиции произведения? (Является кульминацией.)
2. Как связан эпизод с предшествующими ему событиями?
3. Расскажите об отряде “особого назначения”. Кто они? На какие детали их внешности и поведения обращает внимание автор?
(“Самые отпетые”, “самые лютые”. Они “совесть продали”, “кресты сымают”. Командует ими сын Никешка – “каратель главный”, и действуют они “по декрету, от рабочей власти”.)
4. Что мы можем сказать об авторской позиции?
(Чтение отрывков: “С ими?! У родных детей хлеб отымаешь?! …да будь проклят!”; “Прямо голову народ поднял, не узнать!”; “Денег много нашли… бери, мол, на сирот”.
В этих сценах звучит приговор власти и ее бесчеловечным порядкам. Голос автора сливается с голосом народа.)
5. Какие изобразительные средства помогают передать драматизм этого эпизода?
Кульминация сменяется быстрой развязкой. Сын застрелился, а старуха “приказала долго жить”. Власть обещала передать муку семье. “Дослали, нет ли – неизвестно” – этой фразой заканчивается рассказ.
IV. Обобщение. Беседа.
1. Как вы поняли слова героя: “Не в законе правда, а в человеке”?
2. В чем видит истоки страдания людей И. С. Шмелев?
(Исток нашей судьбы и поступков скрыт в самом человеке.)
3. Какие черты народного характера особенно дороги автору?
(Рассказывая о судьбе русской женщины, автор показывает жизнь всего народа, который даже в самые тяжелые времена проявлял терпеливость и стойкость, открытость и щедрость, милосердие и поддержку.)
4. Что вы можете сказать о языке рассказа? В чем его своеобразие?
5. Как автор выразил в произведении жгущую его сердце тревогу?
(Особенностями стиля, языка, публицистичностью, полифонизмом, сатирой.)
V. Домашнее задание.
Прочитайте рассказ И. С. Шмелева “Кровавый грех”. Сравните его с уже известными вам произведениями писателя. Сделайте анализ идейно-художественного своеобразия любого рассказа.
Читайте также: