Предательство риты хейворт мануэль пуиг краткое содержание
Обновлено: 07.07.2024
Поток сознания. Книга, давно лежавшая в заначке, закачанная в ридер на особый случай.
Аргентина, 40-е годы прошлого века. Записки, дневниковые записи, письма, обрывки сочинений, анонимки, свидетельства жизни отдельных персонажей.
И вроде бы всё хорошо, стильно и выдержанно, но я часто выпадала из повествования, и это мне совсем не нравилось.
Кстати, собственно о предательстве героини Риты Хэйворт в "Крови и песке" от силы пол-странички. Хотя старым голливудским фильмам уделено очень много внимания, и я, почитав об авторе, поняла, что эта рекурсия и есть фишка Мануэля Пуига.
Под струями чужого сознания
Это мое первое знакомство с данным автором и оно было не очень удачным. Начнем с того, что проблемно слушать диалоги и монологи без слов автора, описательной части. Идентификация эпизода полностью не происходит. Вы словно попадаете в речевой поток. И в этом потоке мысли героев скачут, они транслируют не только то, что видят, но и часто туда вплетаются их домыслы, услышанные сплетни, их умозаключения, которые часто ошибочны. Автор предлагает мне погрузиться в энтропию чувств и драмы одного небольшого городка, и городка побольше. Все крутиться вокруг жителей, которые переехали из одного города в другой, либо остались на своем старом месте.
Если отчленить потоки сознания одиноких женщин, болтливых служанок, которые рассказывают о своей тяжелой жизни, то мы получаем главного персонажа ( и это не Рита) - мальчика по имени Тото. Тото рассказывает о том, что его окружает, его детский лепет о друзьях по школе перемешивается со странными отношениями родителей, на которых наброшена мантия недосказанности и взрослых проблем. Мы видим жизнь одной семьи с позиции разных рассказчиков, у который свой угол зрения. В Тото удивляли его странные детские выводы, а также, что девятилетний ребенок размышляет, как пятилетний. Это несколько озадачивало. Часто в устах мальчика появлялись взрослые и грубые слова, например "изнасилил", автору казалось забавным кидать в детскую речь нечто вульгарное, связанное с сексом. Меня это несколько раздражало и казалось странным, особенно учитывая время, когда происходят события конец 30-ых и до середины 40-ых.
Мальчик считает предательницей актрису кино Риту Хейворт, которая так нравиться его отцу. Странно, что детская ассоциация, незаметно проскользнула в название романа. В тексте эта была такая тихоходка, которая не являлась чем-то центральным, не понятно зачем это было делать?!
В целом, произведение предстало странным, от лица маленького Тото - трудночитемым. Возможно, что это неплохой эксперимент в области чтения, знакомства с необычным стилем, но не более.
Поток сознания персонажей, живущих в Аргентине в середине 40-х годов.
Секс, бедность и богатство, американские кинофильмы, католическая церковь и
записки школьниц. Все обрушивается лавиной на незащищённый мозг читателя. Попробую разобраться. Мита-жена Берто. У них сын Тото, который растет на протяжении романа и начинает ходить в школу и к его мыслям примешиваются мысли его однокашников. Аргентина, Буэнос-Айрес, тоже город иммигрантов, как и Нью-Йорк, где выросла Рита Хейворт.
На самом деле по моему мнению вместо Риты Хейворт могла бы быть любая актриса, чья жизнь на экране так не похожа на реальную.
Книга прочитана в рамках игры Долгая прогулка. Команда Роботы с ошибками.
Латинская Америка, внутренние монологи, киноаллюзии, многочисленные персонажи - книга обещала быть восхитительной. А оказалась неистово прекрасной.
Девиз этой книги - "This is Latin America!"
Снисхождения ожидать не приходится, мозг беспощадно взорван. Но это того стоит.
Мануэль Пуиг с читателем не церемонится - с первых же страниц в ход идет тяжелая артиллерия - отрывочными диалогами, оброненными именами, ни каких разъяснений - пощады не будет, мозаику придется собирать самому без каких-либо подсказок со стороны автора, чисто аргентинская жестокость. На первых главах - ощущение такое, будто подслушиваешь чужие разговоры. Но Пуиг идет дальше - позволяет подглядеть не только за чужой жизнью, но и залезть героям в голову - а там, такой поток сознания, что не снился даже Джойсу: мысли сменяют друг друга с фантастической скоростью, сталкиваются на мгновение, переплетаются не надолго, чтобы и дальше мчаться во весь отпор, "латиноамериканцы - а что от них ещё ожидать", только и успеваешь мимолетом подумать, пока перелистываешь страницы.
Стоит только привыкнуть к внутреннему монологу героя, Мануэль Пуиг героя сменяет.
Стоит привыкнуть к внутренним монологам в целом, приспособиться к этой фантастической скорости, та-дам, в ход идут уже школьные сочинения, анонимки, письма и т.д.
Весь этот безумный коктейль из обрывочных фраз, подслушанных разговоров, потоков сознания щедро сдобрен обилием персонажей, их запутанными взаимоотношениями (что и следовало ожидать, учитывая национальность автора), отсылками к кинематографу (автор фанат кино как никак) и ощущением тоски с легкой иронией.
Пьеса в четырех действиях
__________________________________________________________
Действие первое
Тут-то я с удивлением и обнаружил, что в первом ряду сижу совершенно один. Ну, не считая граппы, конечно.
__________________________________________________________
Действие второе
В этот момент загорается прожектор, направленный на сцену, и в луче его света появляется Конферансье. У него на голове черный цилиндр, на белом лице — накладные черные усы, а одежда — скрыта под черной мантией. Он ждет, пока установится полная тишина, и один раз хлопает в ладоши.
Взмахнув мантией так, чтобы на секунду из-под нее показались белые одежды, Конферансье разворачивается спиной к залу и взмахивает руками, как бы завершив длинный красивый акробатический трюк и готовясь принимать аплодисменты. Возможно, он и не Конферансье вовсе, а Шпрехшталмейстер — зрительный зал словно задумывается об этом и не аплодирует. Непонимающе оглянувшись, Конферансье медлит еще мгновение и уходит.
Действие третье
Г о л о с К о н ф е р а н с ь е (из темноты). Мультимедийное представление в двух актах. Акт первый. Год 1933-й.
Множество людей начинает говорить одновременно. Всё происходит в полнейшей темноте. Слышно, как кто-то передвигается по сцене. По голосам можно догадаться, что в основном разговаривают женщины — сплетничают, делятся сокровенными мыслями, пожимают друг другу руки, шутят и улыбаются — иногда по-доброму, иногда не очень. Но звучит и несколько мужских голосов. Поначалу чувствуется, что разговаривают интеллигентные, воспитанные герои, но потом атмосфера резко меняется, как будто на сцене остались одни служанки, чтобы поперемывать хозяевам косточки.
По вздохам Рика, изредка доносящимся с первого ряда, должно быть понятно, что он в этот момент размышляет о месте женщины в аргентинском обществе.
Р и к (вполголоса). Ну какой мужчина мог такое придумать? Ну как мужчина мог такое написать? Он что, сидел под окошком и записывал всё подряд, о чем женщины балаболят? Или же он всерьез озаботился досугом и образом мыслей аргентинских женщин? Интересовался, где, кем и как женщины могут работать. Всерьез учился подражать их манере разговора? Изучал, как они проводят свободное время, и исследовал, каким темам в диалогах между собой отдают предпочтение? Опрашивал служанок? Следил, с какими словами те выполняют работу или нянчят хозяйских деток? Ох, голова трещит. Ну что за мужик, ну как так можно…
В какой-то момент на сцене начинает плакать младенец, впрочем, в хныканье ясно узнаваем голос Конферансье. Плач прекращается сразу же, как только зажигается свет.
Г о л о с К о н ф е р а н с ь е (из темноты). Год 1939-й.
В центре сценического подиума неподвижно стоит шестилетний мальчик в белых одеждах. Его лицо тоже бело. Мальчик молчит, детский голос доносится откуда-то из темноты, и зрители начинают перешептываться, до чего он похож на голос Конферансье. Это действительно он, подражая голосу ребенка, медленно и почти безэмоционально произносит монолог Тото.
Рик тем временем обращает внимание, до чего странный в этой сцене свет — слабый и подвижный, — и иногда порывается обернуться и рассмотреть получше его источник, но ничего не может разглядеть. К тому же он явно старается не потерять нить происходящего на сцене. Это первое знакомство с героем, которого можно назвать главным в сюжете, поэтому оно очень важно — это подчеркивается всё более глубоким и выразительным вниманием сидящего в первом ряду Рика.
Т о т о. …а Фелиса говорит: „расскажи кино про танцы“, и я рассказал неправду, не про то, как они танцуют вдвоем и ветер поднимает ей тюлевое платье и фалды его фрака, а будто тихонько прилетают птички и поднимают шлейф ее платья и его фалды, и птички танцуют с ними, потому что Джинджер Роджерс и Фред Астер поднимаются под музыку в воздух, и ветер уносит их высоко вместе с птичками, которые помогают кружиться им все быстрее, какой красивый цветок! он, наверное, нравится Джинджер, белый цветок высоко-высоко на дереве, и она просит птичку его сорвать? а птичка притворяется, что не слышит, когда я хочу дать им крошки хлеба, они улетают и надо далеко идти, они меня боятся? и маму тоже? но там есть одна птичка, самая хорошая из всех, и когда Джинджер не видит… она летит и срывает цветок с дерева и втыкает ей в светлые волосы, а потом Фред Астер поет, что с цветком ей очень красиво, и она смотрится в зеркало, а в волосах у нее цветок, который она хотела, совсем как заколка, и она подзывает хорошую птичку, которая садится ей на руку, и гладит ее и ласкает, потому что птичка сделала ей такой приятный сюрприз. Фелиса всему верит, а это неправда…
Внимание Рика заметно ослабевает. Легко догадаться, что он рассчитывал в этой сцене впервые услышать имя Риты Хейворт, но Астер танцует с Роджерс, а мальчик на сцене будто грезит наяву — у него абсолютно отсутствующих взгляд. Он еще совсем ребенок и вряд ли отличает добро от зла, реальность от выдумки. Любой красивый видеоряд может заворожить и захватить его, мальчик не знает границ, чувствует себя всемогущим, — и всё это, конечно, можно понять по отсутствующему выражению лица. По линии наклона головы Рика можно догадаться, что он размышляет в этот момент не о мальчике, а о том, что безграничная фантазия позволяет жить в счастливом мире грез, и плохо будет лишь тогда, когда грезы эти столкнутся с суровой реальностью.
В какой-то момент Рик замечает, что мальчик на сцене уже не шестилетний, а девятилетний, хотя и такого же роста, вот только невозможно сказать, когда же они поменялись местами. Рик снова внимательно прислушивается и, наконец, улавливает то, чего столь долго ждал.
Рик глубоко задумывается над этими словами. По руке, упершейся в подбородок видно, что он считает, будто главная идея книги может быть расшифрована с помощью этих слов.
Тем временем Конферансье объявляет следующие сцены и года. На сцену поочередно выходят десятилетняя девочка, двадцатилетняя девушка и тридцатилетняя женщина, все трое в белых длинных платьях, белых накидках и с белыми лицами. Они стоят на сцене и молчат, пока по ним скользит подвижный слабый свет и соответствующие персонажам женские голоса озвучивают поток их мыслей. Иногда озвученные мысли и эмоции находят отражения в лицах и движениях актрис. На первый взгляд это пустая женская болтовня. Но при желании в этих трех последовательных сценах можно разглядеть постепенное взросление и созревание женщины — как она цепляется за родителей, как впервые влюбляется, как переживает уже о собственных детях и семье, — и сложить из слов мозаику цельной психологической картины, хотя и разбитой почти равномерно на трех разных героинь.
Но Рик занят, ему уже не до женщин — Рик думает.
Г о л о с К о н ф е р а н с ь е (из темноты). Акт второй. Год 1944-й.
Появление на сцене юноши, красивого и мужественного, но с печальными глазами, вызывает волну женских восхищённых вздохов, которая тут же захлебывается ропотом и возмущением, потому что речи и мысли юноши до неприличного вульгарны и похабны. Похабность изображается характерными жестами и движениями.
Рик не обращает на происходящее внимания, потому что на сцене — не Тото.
Г о л о с К о н ф е р а н с ь е (настолько внезапный и громкий, что вырывает Рика из задумчивости, и тот, наконец, смотрит на сцену). Год 1945-й!
Р и к (вполголоса). Черт возьми, я всё пропустил. Видимо, это и было обещанное кино. Интересно, что они могли там показывать? Наверняка, тех сцены из жизни персонажей, которые в тот момент описывались в монологе. Черт, черт, никогда я еще не был таким невнимательным. Я вслушивался в слова и всматривался в лица, но упустил из виду смысл между строк. Впрочем, жизнь героев в аргентинской глубинке явно не ахти. Все, о чем они могут думать, — так это о сплетнях, своих и чужих грехах и выгодах, кто к кому как относится и кто с кем переспал, — а если ни о чем не думать, то грезить наяву. Ладно, уверен, я ничего не потерял. А могло ведь показаться, что все женщины здесь дуры, а мужчины — скоты. Но разве вся наша — так называемая — реальная жизнь не глупа? Не низменна? Не банальна? Кроме Тото — он сам безумец, и жизнь у него странная. Мальчик не такой как все. Наверное, поэтому я невольно воспринимаю его как главного героя, хотя мало усилий было предпринято, чтобы как-то выделить его. Ладно, посмотрим, что там дальше.
Следующие — и последние — пять сцен размещение героев на подиуме несколько меняется. Теперь они выходят и садятся за стол, где что-то пишут. Голоса из темноты начинают произносить более короткие и связные предложения, за ходом рассуждений становится легче следить, но практически всё действие сосредотачивается на экране. Качество киноленты улучшается, и теперь даже в первом ряду можно разобрать детали. Герои сосредоточены на себе, но в их словоизлияниях Рик ловит каждую фразу, касающуюся Тото и, наконец, распознает самую суть этого героя.
Р и к (вполголоса). Бедный мальчик. Да, да, скорее всего так оно и есть. Я могу ошибаться, но мне всё же нравится думать, что Тото следует жалеть. Он так старался найти кого-то, кто будет ему другом до конца дней, кто никогда не предаст, но всё время обманывался — и тогда уж от всей коварной души своей начинал ненавидеть предателя. Бедный малыш, который в детстве много времени проводил с матерью, разделяя все ее печали и грезы — хотя они были ему не по плечу. Да, беды юности часто произрастают из детства, это Пуиг верно подметил. И требуется немало сил, чтобы в истоках разобраться. Бедный юноша, в конце концов, его неизменными друзьями будут лишь невыразительная русская девочка-одноклассница и старая дева — чахлая, но интеллигентная учительница музыки.
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
Предательство Риты Хейворт: краткое содержание, описание и аннотация
Мануэль Пуиг: другие книги автора
Кто написал Предательство Риты Хейворт? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.
Предательство Риты Хейворт — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком
Предательство Риты Хейворт
I. В доме у родителей Миты. Ла-Плата, 1933 год
— Какая красивая скатерть у тебя получилась — крестом вышита, коричневой ниткой по небеленому холсту.
— Я с этой скатертью больше провозилась, чем с набором салфеток, а их восемь — пар… платили бы за вышивку получше, я бы взяла в дом служанку, набрала клиентов и больше вышивала на заказ, правда?
— От вышивания вроде и не устаешь, а как поработаешь несколько часов, спина начинает ныть.
— Мита все просит вышить ей покрывало для постельки малыша и чтобы поярче, а то в спальнях темновато. У нее три спальни рядом и все три выходят в гостиную с большими окнами, а окна занавешены плотными шторами, которые раздвигаются.
— Будь у меня побольше времени, я бы вышила себе покрывало. Знаешь, что утомительнее всего? Печатать на машинке за таким высоким столом, как у меня на работе.
— Если бы я жила здесь, садилась бы у этого окна, как только выдастся минутка для покрывала Миты, тут светлее всего.
— Мебель у Миты красивая?
— Мама ужасно огорчается, что Мита не может жить в этом доме теперь, когда есть все удобства, правда?
— У меня было такое предчувствие, когда Мите предложили эту работу, все казалось, что год будет тянуться бесконечно, она ведь на год поехала да так и осталась. Надо свыкнуться с мыслью, что она останется там навсегда.
— Ей бы наезжать в Ла-Плату в отпуск два раза в год, а не один.
— Дни летят быстро, в первый день так не кажется, кажется, что столько всего успеваешь, но потом дни пролетают незаметно.
— Мам, ты не думай, я ведь тоже здесь не живу, так что мне от вашего дома мало толку.
— Кажется, твои дети забрались в курятник.
— Клара, ты бы к нам каждый вечер с детьми приходила, цветы они не трогают. Дедушка только из-за цыплят ужасно сердится.
— Почем вы цыплят продаете?
— Будешь писать Мите, скажи, чтобы не спешила с мебелью. Боюсь, мебель купит и останется в этом городе навсегда. Напиши сестре, она постоянно ждет от нас новостей.
— Вы для этого дома всю новую мебель покупали?
— Если бы дом закончили, когда Мита получала диплом, и мы бы переселились, она и сама, наверное, была бы не рада, что уезжает одна работать в этот город.
— В Коронеле Вальехосе и впрямь так некрасиво, как пишет Мита?
— Нет, Виолета, мне даже понравилось. Мам, правда, там не так уж некрасиво? Когда я только приехала и вышла из поезда, впечатление было ужасное, у них и домов-то высоких нет, все очень плоским кажется. И места засушливые, так что деревьев почти не видно. На станции извозчики стоят вместо такси, а в двух кварталах уже и центр. Деревьев мало, и ясно, что растут они с трудом, а уж чего совсем не встретишь, так это травы, ну нигде. Мита уже два раза газон пробовала высадить, специально подгадывала к апрелю месяцу, и все равно не выросло.
— Зато клумбы она столько поливала, что теперь там красивые цветы, — это в маленьком дворике, куда выходят окна кухни, небольшой столовой для своих и дверь гостиной.
— Значит, не так уж некрасиво?
— Когда я только приехала, мне Вальехос показался ужасным, но жить там очень спокойно. У Миты есть служанка, которая готовит и убирает, и няня, чтобы сидеть с малышом, пока она в больнице. Все местные бедняки Миту просто обожают, потому что она не жалеет для них ни ваты, ни перекиси водорода, ни бинтов.
— Больница — новая, красивая?
— Фармацевт, который лабораторией до Миты заведовал, вечно жадничал, будто все его собственное было, а не больничное.
— Я видела последний фильм Карлоса Палау.
— Мита его посмотрит, когда он пойдет в Вальехосе.
— Долго она встречалась с Карлосом Палау?
— Никогда мы не думали, что Карлос Палау добьется успеха.
— Никогда она не встречалась с Карлосом Палау, танцевать он ее приглашал, но я всегда дожидалась конца танцев, чтобы отвести девочек обратно.
Последние отзывы
Отличная вещь. Возможно, лучшая у Пуига. Его коронный прием (или скорее ряд приемов) связан с использованием кинематографических эффектов, их переноса в язык (где картинки нет). Результаты неожиданны. Например, мы точно не знаем, а только догадываемся, кому принадлежат те или иные реплики в диалогах. Или когда персонажи пересказывают друг другу содержание фильмов, как в "Поцелуе женщины паука". Причем если это перенести (обратно) на экран, то эффект неизбежно потеряется. То есть он чисто литературный.
Кажется, у нас Пуига мало кто знает, а зря. Это один из немногих писателей наших дней, которые радикально обновили саму романную форму. Казалось бы, никакие принципиальные инновации в этой области уже невозможны - после Джойса, Фолкнера, Беккета, "нового романа". Ан нет. И источником (по крайней мере одним из источников) письма Пуига является кинематограф.
Вообще-то литература последних 2-х десятилетий явно испытывает влияние кино. Но обычно ни к чему хорошему это не ведет: просто книга пишется как бы в рассчете на экранизацию, это типично коммерческая стратегия (неважно, сознательно она проводится или нет).
Пуиг - случай другой. Он использует кино именно как источник новых приемов. Не всегда прямо. Как раз в "Предательстве" прямых отсылок к кинематографу почти нет (в отличие от "Поцелуя женщины-паука", который мало того что на 90 процентов представляет собой диалог главных героев, но еще и содержанием этих диалогов на 50 процентов является пересказ реальных и вымышленныхх фильмов!), но чуткий читатель их все же уловит. Я читал этот роман довольно давно, но впечатление необычности сохранилось до сих пор. Например, вся первая часть - это своего рода многоголосье, этакий шум языка без уточнения, кому именно принадлежит та или иная реплика.
Читайте также: