Петрушевская бифем краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Действующие лица
Би, женщина 50 лет
Фем, женщина 27 лет
Голос из динамика, который время от времени говорит неразборчиво
Появляется Бифем. Это двухголовая женщина.
Фем. Ты зачем надела наш парик?
Би. Какой это ваш парик. Ваш парик! Ваше величество женщина! Ах, ты же еще девушка! Ты не была замужем! Я же позабыла. Ты девушка. Несмотря на свои сорок любовников. Девушка, а это твой разве парик? Ты разве лысая девушка?
Фем. Ты зачем залезла в мою сумку? Как ворюга? Когда я сплю?
Би. Моя вещь, я ее и взяла. Мой парик! И не спи, не спи!
Фем. Ты же мне его отдала! Ты мне сама его принесла в подвал и хотела на меня надеть! Но было нельзя! И ты мне его сама оставила, сказала, это для тебя, когда к тебе будут приходить! И принесла мне сумку, это для тебя, и положила парик в мою сумку! И теперь ты, меня не спросив, берешь парик?
Би. Кто ты такая, спрашивать тебя о моем парике?
Фем. Это была моя вещь.
Би. Ты его даже не надела ни разу, когда тебя там повесили!
Фем. Отдай! (Пытается сорвать с головы Би парик, но сталкивается с сопротивлением ее руки. ) Зачем ты надела парик? Что такое произошло, пока я спала? Я ничего не слышала! Ты можешь мне ответить? Корова!
Дружеская компания много лет собиралась по пятницам у Мариши и Сержа. Хозяин дома, Серж, талант и общая гордость, вычислил принцип полёта летающих тарелок, его приглашали в особый .
В небогато обставленную квартиру Гавриловых возвращается из тюрьмы Иванов, сожитель тридцативосьмилетней Грани. Он говорит, что хочет увидеть свою недавно родившуюся дочь Галю и зажить спокойной семейной жизнью.
Все пересказы по алфавиту
Что ещё пересказать из Петрушевской?
Напишите свой пересказ
Дочь попала в автомобильную катастрофу. Мать, чтобы сохранить ей жизнь, совсем
Дочь попала в автомобильную катастрофу. Мать, чтобы сохранить ей жизнь, совсем как у фантаста Беляева, просит хирурга пришить ее голову к своему телу. Получается двуголовое существо — Бифем. Но двум женщинам трудно ужиться в одном теле, тем более если они — мать и дочь. Одна рада, что дочь теперь всегда при ней и не убежит на блядки, другая требует независимости. Две головы ругаются между собой, спорят и плачут, так же как это бы делали обычные советские женщины в обычной советской коммуналке. Но необычный контекст доводит эти разговоры до абсурда.
Пьесу "Бифем" десять лет назад написала Людмила Петрушевская, специально для актрисы Лив Ульман, которая-таки ее сыграла несколько раз. Потом о "Бифеме" забыли, пока младший сын Петрушевской, журналист и светский тусовщик Федор Павлов-Андреевич, не начал втайне от матери репетировать эту пьесу с молодыми актерами. Роль двуголового Бифема он распределил между двумя актерами: дочь у него играет Татьяна Ипатова, а мать — Павел Деревянко, известный зрителям по фильму "Ехали два шофера". Одетые в какие-то космические комбинезоны, они прячутся внутри огромного белого скафандра, из которого торчат их уморительно смешные головы. Стерильно-белый интерьер с висящими над сценой экранами, из которых на зрителей глядит физиономия хирурга-вивисектора, напоминает пространство кунсткамеры. А двухголовая женщина в этом контексте — любопытный медицинский случай.
"Романтики" в Старом театре
В Москве появился новый театр под названием Старый. И его первой программной премьерой стал спектакль по пьесе Эдмона Ростана "Романтики", поставленный основателем театра режиссером Кареном Нерсисяном. Спектакль сделан в духе старинного театра: вьющиеся лианы, садовые скамейки и фонтанчики, трепетные влюбленные и ворчливые старики-отцы. Сначала сюжет развивается традиционно: Он и Она любят друг друга, но их счастью препятствуют отцы — заклятые враги. Но на деле оказывается, что строгие запреты отцы-приятели выдумали специально, чтобы распалить страсть молодых романтично настроенных отпрысков. Пусть, мол, сравнивают себя с шекспировскими героями, а мы тем временем, переженив их, удвоим свои земельные владения. Но тайна раскрывается, и пламенная любовь героев тут же куда-то улетучивается. И только познав, на что похожа в реальности эта возвышенная и полная лишений романтичная жизнь, они мирно успокаиваются в объятиях друг друга. Все это актеры во главе с Евгением Киндиновым отыгрывают добросовестно. Публику время от времени взбадривают пистолетными выстрелами, фейерверками и прочими пиротехническими фокусами.
Сын наблюдает, как выступает мама.
Фото Михаила Циммеринга (НГ-фото)
– Какие пьесы шли в вашем детском театре?
– А какое-то название у вашего домашнего театра было?
– И что вам сказал Глоцер?
– Что ему понравилось и что это круче всего, что он видел из Хармса в театре. В общем, теперь я собираюсь ставить Хармса по-взрослому. Елизавету Бам у меня сыграет один очень известный молодой актер. Играть будем на крыше одного известного дома.
– Вы не возражаете, если мы будем говорить не только о вас, но и о вашей маме?
– Возражаю. Петрушевская не дает интервью, и хитрая уловка – заставить меня это делать за нее. Другой вопрос, что я горжусь своей мамой. Мои ровесники плоховато знают Петрушевскую как писателя и драматурга, они скорее слышали, как она рэпует.
– А кто сейчас знает режиссера Анатолия Васильева, который между тем входит в пятерку лучших театральных режиссеров мира?
Уже тогда я с соратниками занимался продюсированием и пиаром, чем занимаюсь и теперь. Но я думаю, что рано или поздно мой полный уход в театр и кино случится. Надо только подождать. Короче говоря, когда мне стукнуло 25 лет, я украл у мамы пьесу.
– И что было потом?
– Людмила Стефановна заметила пропажу?
– Не боялись маминого гнева?
– Интересно, а маме вы заплатили за пьесу? К тому же ведь она еще и пела в вашем спектакле!
– Какова была ваша реакция на плоды собственного труда?
– Когда я увидел первых плачущих людей – я понял, что это мне награда за мучения.
– А на премьеру вы маму позвали?
– Нет, не так. Самое отвратительное – это родители, которые сладко поют про своих детей. Не поймите превратно – любить своих детей надо. Но самое ужасное – акты публичной любви по отношению к собственным детям. Это невыносимо.
– Какое время, с вашей точки зрения, самое плодотворное для искусства: ХХ век или, может быть, ХVI?
– Нет ничего лучше для искусства, чем времена деспотии, политического и идеологического террора. Художник должен сидеть в тюрьме. Он должен часто голодать, работать дворником. Должен страдать, и только тогда он сможет быть собой, вот так я по правде думаю. А когда художник живет в Барвихе, еженедельно меняет жене шубы и недоволен одним из двух своих водителей, то этот человек имеет слабый шанс сказать то, что он на самом деле думает. Потому что он скорее всего уже и не думает вовсе. Он деньги зарабатывает.
– Вы считаете, что на искусстве нельзя зарабатывать деньги?
– Можно. Но редкий человек удерживается на грани между деньгами и бездной, где водятся прекрасные духи, откуда берется все нужное для реального искусства. Обычно он туда либо рушится – и тогда он гений, но нищий. Либо остается стоять – и только осторожно туда заглядывает, чего-то ожидая. А ждать-то нечего – деньги победили, свободен, можно домой.
– Наше время располагает к тому, чтобы падать в бездну?
– Нет. Наше время мажорное, буржуазное. Мы давно пережили время ожесточенных эстетических дискуссий. Сейчас время сплетен. Время гламура. А гламур с его сплетнями – это убийство и отрава для тех, кто может и умеет. Ну для всех, кроме Пруста. Да, нужен Марсель Пруст, который бы вдруг появился и правильно все описал, любя и зная. И болея – он же ведь какой был несчастный, всегда болел, писал практически из воспоминаний, не видя и давно уже не нюхая. А на наши окрестности очень даже стоит посмотреть другими глазами и понять, что Ксюша Собчак – это та же прустианская Одетта. Никак, правда, не найдется тот, кто бы это понял и уж тем более написал. Поляна великих вещей теперь пуста.
– Вы не предполагаете туда зайти?
– О чем вы! Мне бы хоть в лес ненадолго.
– Как бы вы назвали свое поколение?
– Вы адекватны сегодняшнему дню?
– К сожалению, да. Был бы неадекватен – был бы более свободен. И не занимался бы кучей дел, которые отвлекают от главного – от театра с кино. Думаю, года через три я смогу освободиться. Посмотрим.
– Вы предпочитаете быть модным? Или чем-то вроде Васильева и вашей мамы?
– Я уверен на триста процентов: быть непризнанным для художника куда полезнее, чем быть таким знаменитым, как, например, Кирилл Серебренников. С этим же так трудно жить!
– А как вы относитесь к людям? Как Байрон – ненавидите каждого и любите человечество в целом?
– Люди – это изначально погибшие существа.
– Как вы думаете, человек должен делать лишь то, что он хочет, или он должен считаться с мнением окружающих?
– Это личное дело человека. Я уверен, что Хармс, мой бешеный кумир, делал то, что хотел. Но не обольщался. Потому что, как только ты посмотришь в зеркало, чтобы довольно себе улыбнуться, на этом всё кончится. Всё! И придется привыкать быть бездарем. Талант дается с самого начала, но отбирается-то в любой момент.
– Чем вы занимаетесь сейчас?
Читайте также: