Огонь и пыль толстая краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Как приятно было плыть и струиться сквозь время – а время струится сквозь тебя и тает позади; а шум моря все манит; надо съездить на юг и вдохнуть морской запах, и постоять на берегу, раскинув руки и слушая ветер; как сладко тает жизнь – дети, и любящий Федя, и ожидание белой спальни. Гости завидуют, да, милые мои, завидуйте, огромное счастье ждет меня впереди, какое – не скажу, не знаю сама, но голоса шепчут: жди, жди! Вон Петюня сидит и завидует, и грызет ногти. У него нет ни жены, ни квартиры, он хилый, честолюбивый, он хочет быть журналистом, он любит яркие галстуки, надо подарить ему наш, оранжевый, нам он не нужен, нас ждет счастье. Вон Эля с Алешей тоже завидуют, у них нет детей, они завели собаку, какая скука. Вон старичок Ашкенази сидит, завидует моей молодости, моей белой спальне, моему океанскому шуму; прощай, старичок, тебе скоро уходить, зажмурив глаза под медными пятаками. Вот Светлана. она-то не завидует никому, у нее есть все, да только придуманное, глаза ее и страшный рот горят пожаром – отсадить Федю подальше – речь безумна, десятки царств воздвигаются и рушатся в ее голове за один вечер. Отсадить Федю подальше. Федя! Сядь-ка сюда. Она завралась, а ты и уши развесил?
Весело жилось и легко, посмеивались над Петюней, над его страстью к галстукам, прочили ему большое журналистское будущее, заранее просили не зазнаваться, если поедет за границу; Петюня смущался, морщил мышиное личико: да что вы, ребята, дай бог институт кончить! Славный был Петюня, но жеваный какой-то, а еще пытался за Риммой ухаживать, правда, косвенно: резал для нее на кухне лук и намекал, что у него, честно говоря, планы на жизнь – ого-го! Римма смеялась: какие планы, ее саму ждет такое! Поухаживай лучше за Элей, она все равно Алешу бросит. Или вон за Светкой-Пипеткой. Пипетка замуж собралась, говорил Петюня. За кого же, интересно знать?
Пипка после этого опять надолго исчезла, и эпизод забылся. Но что-то надорвалось впервые в Римме – она оглянулась и увидела, что время все плывет, а будущее все не наступает, а Федя не так уж и хорош собой, а дети научились на улице нехорошим словам, а старик Ашкенази кашляет да живет, а морщинки уже поползли к глазам и ко рту, а хлам в коридоре все лежит да лежит. И шум океана стал глуше, и на юг они так и не съездили, все откладывали на будущее, которое не хочет наступать.
Теперь Римма знала, что их всех обманули, но кто и когда это сделал, не могла вспомнить. Она перебирала день за днем, искала ошибку, но не находила. Все как-то подернулось пылью. Иногда ей хотелось – странно – поговорить на этот счет с Пипкой, но та больше не появлялась.
Южный ветер заносил в старый подъезд мусор цветущих лип, нагревал потертые стены. Люся-маленькая спускалась по лестнице боком, обняв гору выбранных вещей, чуть не плача, – опять залезла в страшные долги. Люся-большая злобно молчала. Римма тоже шла стиснув зубы: летний день почернел, судьба раздразнила и посмеялась. И она уже знала, что купленная ею в последний момент, в отчаянном порыве блузка – дрянь, прошлогодние листья, золото сатаны, которому суждено наутро обернуться гнилушками, шелуха, обсосанная и сплюнутая голубоокой сирийской гурией.
Она ехала в притихшем, загрустившем такси и говорила себе: зато у меня есть Федя и дети. Но утешение было фальшивым и слабым, ведь все кончено, жизнь показала свой пустой лик – свалявшиеся волосы да провалившиеся глазницы. И вожделенный юг, куда она рвалась столько лет, представился ей желтым и пыльным, с торчащими пучками жестких сухих растений, с мутными, несвежими волнами, покачивающими плевки и бумажки. А дома – старая, запселая коммуналка, и бессмертный старичок Ашкенази, и знакомый до воя Федя, и весь вязкий поток будущих, еще непрожитых, но известных наперед лет, сквозь которые брести и брести, как сквозь пыль, засыпавшую путь по колени, по грудь, по шею. И пение сирен, обманно шепчущих глупому пловцу сладкие слова о несбыточном, умолкло навеки.
Но есть и другие мечты. "Соня" - трагический анекдот, удачно, на мой взгляд, инсценированный Алвисом Херманисом, как раз из этой серии:
Воображаемое отнесено не только в будущее, но и в прошлое, особенно если речь идет о прошлом довоенном и даже дореволюционном, давно и бенадежно утраченном, но продолжающемся в каких-то простейших материальных свидетельствах иной жизни, в детских поговорках и считалках, в хрестоматийных строках из классических произведений советской детской литературы (в большей степени это характерно новеллам, объединенным в раздел "Петербург", что обусловлено не только биографией автора, но и очень точно соотносится с мифологическим противопоставлением двух городов, при том, что прямое противопоставление встречается лишь однажды - в рассказе "Вышел месяц из тумана" (раздел "Петербург"), где героиня приезжает из Ленинграда в Москву и встречает там свою любовь - тоже, впрочем, обманную). Интересно, что статьи по случаю - эссе о "Титанике", Анастасии Романовой и т.п. - укладываются в эту систему так же естественно, как и рассуждения о "Черном квадрате" Малевича ("Квадрат"), "Французском завещании" Макина ("Русский человек на рандеву"), "Даме с собачкой" Чехова (блестящее и глубокое, литературоведческое и одновременно поэтичное эссе "Любовь и море") или экспромт-воспоминание об отце ("Смотри на обороте").
Главное, что роднит мечты низкие бытовые и высокие поэтические у Толстой - те и другие несбыточны. Ее проза проникнута ощущениями несовершения ожидаемого и неуверенности в видимом. Соня, Пипка, Лиза, Александра Эрнестовна ("Милая Шура"), Василий Михайлович ("Круг") - с одной стороны. Нины и Гали - с другой. Разница в том, что недоступная вторая комната в коммуналке, квартира в высотке или ускользающий потенциальный муж - очень болезненные обстоятельства для героев, зацикленных на осуществлении такого рода ожиданий. А для Пипки, для Сони и других все уже случилось, внешне их образы и их судьбы трагичны, но сами героини трагизма не ощущают, она счастливы. Они как огонь - горят и оставляют по себе свет, ничего кроме света. Коммуналки и полученные из таинственного волшебного окошка халявные микроволновки (новелла "Окошко") превращаются в пыль, как и их владельцы, а незначительные, неброские материальные свидетельства, остающиеся от "сгоревших" - "голубки" (у Сони была брошка в виде белого эмалевого голубка) не горят во времени - "голубков огонь не берет".
Её звали Светлана. Но мало кто помнил об этом — в основном, все её называли Пипка. Пипка всегда очень много говорила, яростно жестикулируя, и все её истории были настолько фантастичны, что в них никто не верил.
Издания на иностранных языках:
Liz, 20 ноября 2011 г.
Неплохо передана атмосфера убожества, как внешнего — канувшего в небытие мира дефицитов и спекулянтов, так и внутреннего — пустых людишек с пустыми, убогими мечтами и желаниями. В принципе, современному читателю реалии того времени могут быть уже незнакомы и непонятны, рассказ сейчас читается как старомодный фельетон.
Друзья разыгрывают глупую, некрасивую, добрую девушку, придумав ей поклонника. Она погибает в блокадном Ленинграде, пожертвовав жизнью ради вымышленного возлюбленного, так и не узнав об обмане.
Детство кажется рассказчице огромным садом без конца и края. Она проводит его на даче с друзьями, такими же детьми, как и она. Соседи видятся девочке персонажами детской считалочки «На золотом крыльце сидели.
Мальчик Петя живёт на даче с мамой, маминым братом дядей Борей, маленьким братишкой и умирающим дедушкой. Однажды мяч Пети закатывается в чужой сад.
Все пересказы по алфавиту
Что ещё пересказать из Толстой?
Напишите свой пересказ
Читайте также: