Новая этика высшая школа экономики

Обновлено: 07.07.2024

Авторы выражают огромную благодарность экспертам, принявшим участие в создании книги. Среди них:

Дальше последовал целый ряд перемен, которые сделали такие темы более видимыми и более заметными. Например, благодаря развитию цифровой среды и социальных медиа стало гораздо проще выносить их обсуждение в публичное информационное пространство.

Можно применять разные термины, поскольку весь вопрос в уместности и в том, какая аудитория нас слушает. Если мы участвуем в продвижении новых правил и канонов, нужно иметь систему доказательств и аргументов, чтобы обосновать, что это понятие вполне соответствует времени, жизни и проблемам, с которыми сталкиваемся, будь то в России или в США. При этом необходимо договориться, что мы под ним подразумеваем.

Согласна с тем, что этика постоянно меняется. Однако, когда есть некая конвенция, доминирующая и устоявшаяся норма, которой следует большинство, то при ее пересмотре можно говорить о появлении чего-то нового. Это не значит, что раньше не было тех людей, которые думали по-другому, или что не было сопротивления, но существовало некоторое принятие способа взаимодействия. В основном это, разумеется, касалось общения между мужчинами и женщинами: действовала позднесоветская практика коммуникации, связанная с особыми режимами понимания приватного и публичного, гендерной иерархии, сексуальности и индивидуальной автономии. Грубо говоря, шлепки, хватания за коленку или объятия на вечеринке, о которых никто не просил, считались нормами выражения внимания, проявления власти и производства маскулинности и феминности. Безусловно, всегда были те, кому такое не нравилось, но в целом это разделялось как норма.

Думаю, то, что происходит сегодня, — следствие многих процессов. Во-первых, это результат, как писали социологи Энтони Гидденс и Зигмунт Бауман, становления рефлексивного общества и индивидуализации. Во-вторых, это результат появления психотерапевтической культуры, которая подразумевает попытку контроля по крайней мере себя и своих границ, осознание внутренней отличности. В-третьих, это результат эмансипации и феминистского движения, то есть субъективации женщин, пересмотра их позиции в коммуникации и места в обществе.

— Здесь есть концепция терапевтического поворота и категория эмоционального капитализма, которую прекрасная исследовательница Юлия Лернер дополнила концептуально и контекстуально, введя понятие эмоционального социализма. Я не специалист по данной теме и, наверное, не сумею хорошо и логично пояснить, почему существует этот поворот, но могу предложить объяснительную модель, исходя из своей профессиональной перспективы.

Это может быть связано с влиянием и ростом экспертизы сообщества психологов: их становится больше, они эффективнее работают и постоянно пытаются обозначить свою профессиональную юрисдикцию. И чем активнее сообщество будет прилагать усилия, чтобы какой-то комплекс проблем назывался именно психологическим, тем оно будут успешнее как профессиональная группа. Возможно, это одна из причин терапевтического поворота, но далеко не единственная.

— Как таковые этические нормы и представления о допустимом и недопустимом, приличном и неприличном, возможном и невозможном всегда очень подвижны. Сейчас неписаные правила, рассматриваемые в определенных кругах, отвоевывают себе право на то, чтобы стать некой рамкой относительно гендерного фокуса. Одним из центров обсуждения и попыток достижения компромисса становятся особенности взаимоотношений мужчин и женщин (женщин и женщин, мужчин и мужчин), в основе которых лежит представление о нормативности и предписанных правилах, закрепленных в культуре страны, того или другого народа, класса и так далее во временном разрезе.

На мой взгляд, на фоне консервативного поворота в России происходит революция: гендерные изменения оказываются чрезвычайно важными для самоопределения среди личного круга, компании, близких. По крайней мере, наши исследования показывают, что для молодежи это очень важный момент разграничения своих и чужих.

Я, конечно, не психолог (хотя вольно или невольно затрагиваю какие-то психологические вещи), но могу сказать, что психологизация языка — это следствие возрастающей значимости субъектности, которая подогревается многими вещами у всех участников процесса коммуникации. Одна из причин — широкое развитие информационных сетей, в которых все более востребованным становится голос человека. Где голос, там и субъектность. Она ведет к популярности саморепрезентации, эксклюзивности, особости, непохожести — все это тренды уже не первого поколения молодежи.

Мы наблюдаем, к примеру, что та же молодежь достаточно сложно переживает пандемию: она чувствительна к испытаниям и наиболее готова реагировать на требования контроля и безопасности. Вопросы здоровья, экологии, субъектности, личной агентности и права на изменение очень важны для них, и если что-то или кто-то мешает и не признает этих вещей, то они переживают это крайне болезненно.

— Я не только преподаю студентам-психологам, но и веду дисциплины общего цикла у информатиков, историков и других. И все знают, что такое биполярное расстройство, по крайней мере, представляют, что у него две стадии; все знают, что депрессия — болезнь, а не просто лень или что-то еще. Очевидно, что психологическое просвещение сильно включилось в жизнь общества. Это хороший и здоровый признак: люди с большим вниманием относятся к себе, но, конечно, есть сложности, которые могут быть с этим связаны.

Жить как все, не выделяться.

Когда все общаются со всеми, и когда все видят всё.

Убийство родственника за то, что он навлек на семью бесчестие (ААААА!).

Сегодня ты есть, а завтра тебя даже в конкурсах в инсте не тегают.

Выражать отрицательную оценку. (Токсик!)

Роман Шодерло де Лакло (1782 год).

То, чего физически нет, но люди договорились, что это есть.

Почему вообще меняются моральные нормы?

Как ни странно, сознание — самая гибкая часть нашего существа — чаще всего не поспевает за изменением куда более тяжеловесных социальных и экономических конструктов. Иными словами, люди уже живут иначе, чем еще говорят и мыслят. Поведенческие практики обгоняют представления о них. Сами представления или не успевают сформироваться, или несут на себе отпечаток этической нормы предыдущей формации.

Чем эти новые институты отличаются от советских?

Советская принудительная коллективность была результатом последовательного разрушения прошлых институтов общностей (традиционной ненуклеарной семьи, сельской, соседской, церковной общин) и создания атомизированного человека, который должен был оставаться один перед лицом репрессивного государственного аппарата. Всеведущего, всемогущего и обладающего монополией на оценку, кару и награду, а также монополией на публичное высказывание и саму публичность.

Новая социальность исключает монополию: никакой человек, организация или медиа больше не единственный работодатель, не единственный духовный авторитет, не единственный источник истинного знания, не централизованно сертифицированный святой. И, что чуть менее комфортно осознавать, не единственный, кто имеет возможность стыдить, отрицать, осуждать, игнорировать. Монополии разрушаются, иерархии уплощаются. Это становится дополнительным источником страданий как для тех, кто в прежних иерархиях занимал социально престижную позицию и извлекал из них разнообразные выгоды, так и для тех, кто привык на них ориентироваться.

Новые институты являются в значительной степени добровольными. Когда мы называем публичное осуждение травлей, следует помнить: травля возможна в тех пространствах, откуда жертва не может сбежать. Точно так же донос — апелляция к тому органу, который может наказать. В новых условиях у людей больше выбора: каждый может найти свою среду. Темная сторона цветущего социального разнообразия — инкапсуляция: каждый интернет-пользователь закрывается в своем информационном пузыре, образующем любовно кастомизированную вселенную.

Важно понимать, что эпохи трансформаций характерны тем, что у одного человека и социальной группы в один момент сосуществуют и старые нормы, и новые. Кроме того, эти времена полны ностальгии: означенный дискомфорт викторианцы, например, смягчали культом мифологизированного Cредневековья, неоготической архитектурой, искусством прерафаэлитов и историческими романами. Это был не совсем безобидный эскапизм. На дрожжах этого романтического национализма, бремени белых, культа юности и героических самопожертвований вырос не только Дж. Р. Р. Толкин, но и идеология Первой мировой войны и последующих прогрессистских политических проектов с массовыми жертвами во имя чистого, справедливого и светлого будущего.

Полезно помнить, что разрушительным часто бывает не само общественное движение, а реакция на него. Послезавтрашние победители — это позавчерашние проигравшие, и наоборот.

Социальные связи для слабаков!

Сделанная по проекту, для кого-то конкретного.

Побег от реальности.

Почему вообще меняются моральные нормы?

Как ни странно, сознание — самая гибкая часть нашего существа — чаще всего не поспевает за изменением куда более тяжеловесных социальных и экономических конструктов . Иными словами, люди уже живут иначе, чем еще говорят и мыслят. Поведенческие практики обгоняют представления о них. Сами представления или не успевают сформироваться, или несут на себе отпечаток этической нормы предыдущей формации.

Чем эти новые институты отличаются от советских?

Советская принудительная коллективность была результатом последовательного разрушения прошлых институтов общностей (традиционной ненуклеарной семьи, сельской, соседской, церковной общин) и создания атомизированного человека , который должен был оставаться один перед лицом репрессивного государственного аппарата. Всеведущего, всемогущего и обладающего монополией на оценку, кару и награду, а также монополией на публичное высказывание и саму публичность.

Важно понимать, что эпохи трансформаций характерны тем, что у одного человека и социальной группы в один момент сосуществуют и старые нормы, и новые. Кроме того, эти времена полны ностальгии: означенный дискомфорт викторианцы, например, смягчали культом мифологизированного Cредневековья, неоготической архитектурой, искусством прерафаэлитов и историческими романами. Это был не совсем безобидный эскапизм . На дрожжах этого романтического национализма, бремени белых, культа юности и героических самопожертвований вырос не только Дж. Р. Р. Толкин, но и идеология Первой мировой войны и последующих прогрессистских политических проектов с массовыми жертвами во имя чистого, справедливого и светлого будущего.

Распечатать, вырезать и положить в карман на случай внезапного экзамена жизни.

Что такое новая этика

Борьба против дискриминации

То есть расизма, сексизма, эйджизма, гомофобии, эйблизма и так далее. Сюда относится, например, запрет дискриминационных высказываний. За такое могут уволить в некоторых компаниях, а в социальных сетях — забанить Hateful conduct policy .

Также существуют санкции за отказ принять человека на работу на основании его возраста, половой или национальной принадлежности. Скажем, Трудовой кодекс России с 2013 года запрещает ТК РФ Статья 3. Запрещение дискриминации в сфере труда указывать в вакансиях требования к полу, расе, цвету кожи, национальности, языку, происхождению, имущественному, семейному, социальному положению.

Отстаивание социальной справедливости

Кроме того, некоторые компании или даже целые страны вводят You know those quotas for female board members in Europe? They’re working гендерные квоты. Это значит, что в совете директоров или в правительстве обязательно должно присутствовать большое число женщин.

Предполагается, что такие меры должны поддержать людей, которым из‑за предрассудков сложнее получить хорошую работу и сделать карьеру.

Борьба с сексуализированным насилием

В 2017 году актриса Алисса Милано запустила в Twitter движение Me Too. Под этим хештегом женщины со всего мира рассказывали об эпизодах сексуализированного насилия и харассмента, которые им пришлось пережить. Некоторые пострадавшие осмелились назвать своё имя и указать на обидчиков. За этим последовала череда публичных обвинений и судебных процессов.

Началась бурная общественная дискуссия. Флешмоб показал, что насилие и домогательства имеют чудовищные масштабы, и с этим нужно что‑то делать.

Изменение языка вражды

Это значит отказ от слов и выражений, которые могут задеть или оскорбить человека или целую группу людей. Сюда относятся обидные слова, которые подчёркивают пол человека, его сексуальную ориентацию, расу, национальную принадлежность, социальное положение. А также любые другие резкие некорректные высказывания.

Новая этика предполагает, что речь сама по себе может быть формой дискриминации. Практически в любом языке слова, описывающие, например, мужчин или представителей своей расы, в основном нейтральные, а когда доходит до женщин Can Gender‑Fair Language Reduce Gender Stereotyping and Discrimination? или людей иного этнического происхождения, появляется много пренебрежения и явных оскорблений.

Некоторые люди, а также целые издания или социальные сети пытаются сделать язык более нейтральным и комфортным для всех: работают Мы так не говорим над удобными формулировками, банят Кого ВКонтакте банит за хейтспич? за резкие и оскорбительные высказывания.

Культура отмены

Правила поведения в условиях удалёнки

Откуда взялась новая этика и чем она отличается от старой

Идеи новой этики часто воспринимают как что‑то свежее и новаторское. Кто‑то относится к ним с восторгом: хорошо, что мир изменился и люди стали относиться друг к другу тактичнее. Кто‑то, наоборот, возмущается, что это непонятно кем придуманные и навязанные правила, которые сложно соблюдать. Шагу не ступи, уже кого‑нибудь обидишь.

Теперь ситуация изменилась: благодаря интернету те, кто вёл себя не слишком вежливо, поняли, что у этих действий могут быть последствия.

Правда, есть момент, который действительно делает новую этику принципиально новой в некоторых аспектах. Это идея социальной справедливости — точнее, та форма, которую она приняла в современном мире. В 1989 году американский юрист Кимберли Крэншоу сформулировала название и основные тезисы интерсекциональности The intersectionality wars — концепции, которая предполагает, что в обществе одни люди угнетены больше других из‑за своего пола, расы, классовой принадлежности, состояния здоровья, вероисповедания и так далее. И раз человек по факту рождения страдает от дискриминации, общество должно стараться это компенсировать и предоставить ему больше возможностей, чем тому, кто менее угнетён. Именно отсюда вытекают идеи разнообразия на рабочих местах и гендерных квот.

Что не так с новой этикой

Многие идеи новой этики звучат вполне здраво. Кажется, что люди наконец‑то научатся относиться друг к другу уважительно и в обществе будет меньше оскорблений, неравенства и несправедливости. Но обратная сторона у новой этики тоже есть — и, к сожалению, довольно тёмная.

Она делит людей на категории

В интернете уже давно гуляют The Life of an American Boy at 17 высказывания о том, что теперь белые гетеросексуальные мужчины — самая ненавидимая и критикуемая категория людей. И доля правды в этом, увы, есть: мужчины часто воспринимаются как насильники Hey, Straight White Men! We’re the Worst , белые люди — как расисты, обеспеченные — как воры, которые наживаются на более бедных, и так далее.

В итоге из‑за новой этики мы возвращаемся к тому же, от чего вроде бы хотели уйти: к сегрегации, нетерпимости и вражде. Например, тех же белых мужчин обвиняют The Problem of Surplus White Men во всевозможных бедах и мечтают Straight white men don’t deserve rights лишить прав.

Она сильно сбивает с толку

Новая этика не определяет чётких правил поведения. Всё меняется очень быстро, и люди не всегда могут подстроиться под новые реалии. С базовыми нормами всё более‑менее понятно: не оскорбляй людей, не нарушай их личные границы, не домогайся. Но есть много нюансов, которые могут привести человека в эпицентр скандала, хотя ничего плохого он вроде и не хотел.

Взять хотя бы недавнюю историю с писательницей Джоан Роулинг, одну из самых известных жертв новой этики. Роулинг сначала обвиняли в трансфобии — за то, что она назвала биологических женщин женщинами. А потом в антисемитизме и юдофобии — потому что жадные и некрасивые гоблины из книг о Гарри Поттере напоминают стереотипный образ иудеев. То есть писательница не сделала ничего плохого, но тем не менее умудрилась задеть множество людей.

Она ведёт к цензуре

Цензура и замалчивание фактов, которые не нравятся определённым категориям людей, могут быть не просто обидными. Иногда это приводит к страшным последствиям. В той же Швеции много лет скрывали До Европы дошёл масштаб совершаемых мигрантами преступлений данные о росте преступности, который начался после массового приезда в страну иммигрантов. В результате число преступлений достигло Migrants and Crime in Sweden in the Twenty‑First Century катастрофических масштабов. Похожая история произошла в Великобритании. В небольшом городке Ротерхэме не один год промышляла Толерантность с особым цинизмом сеть педофилов и сутенёров, большинство из которых были выходцами из Пакистана. Их жертвами стали около 1,5 тысячи детей, но ни полиция, ни власти почти ничего с этим не делали, так как боялись обвинений в расизме.

Она ведёт к двойным стандартам

Получается, что одним людям можно больше, чем другим. То, что они сами подвергались дискриминации на основании цвета кожи, национальности, пола, может служить оправданием для очень неприятных поступков. Даже для преступлений.

После того как во Франции студент, исповедующий ислам, отрезал голову преподавателю, некоторые журналисты обвинили The dangerous French religion of secularism в случившемся политику страны. А в США даже вышла книга, которая оправдывает In Defense of Looting: A Riotous History of Uncivil Action грабежи, совершаемые членами движения Black Lives Matter в ходе протестов.

Она принимает радикальные формы

Актёра Кевина Спейси обвинили в домогательствах и сексуализированном насилии несколько мужчин. Не разбираясь, Спейси сняли со всех ролей и долго травили. До суда при этом дошёл только один инцидент — и то обвиняющая сторона не смогла предоставить никаких доказательств.

И это только малая часть примеров того, как новая этика — в общем‑то хорошая и гуманная идея — превращается во что‑то странное и очень далёкое от первоначального замысла.

Нужно ли следовать новой этике

В новых правилах и установках присутствует рациональное зерно. Нет ничего плохого в том, чтобы пересмотреть свои взгляды и поведение и признать, что человека нужно уважать независимо от его пола, цвета кожи или сексуальной ориентации. Совершенно нормально соблюдать правила приличия, отказаться от домогательств, оскорбительных высказываний, неуместных и дискриминационных шуток. Вряд ли стоит в смешанном коллективе говорить о том, что женщины глупые и не могут занимать высокие должности. Или в компании, где есть человек с ограниченными возможностями, шутить на тему инвалидности.

Пишу для Лайфхакера о продуктивности, мотивации, отношениях, социальных проблемах и ловушках мышления. Выбираю для статей проверенные источники информации — научные работы, статистику, мнения экспертов.

Мне повезло — меня не забанили. Четырех других спикеров той самой дискуссии про адекватный феминизм в Clubhouse постигла кара масс-репортинга. Со стороны казалось, что разговор и правда получился излишне нервным. Вечером субботы, в соцсети, которая стала ярмаркой тщеславия для сообщества российских пиарщиков и блогеров (может показаться, что больше там никого и не сидит), наблюдать это было странно. Но не то чтобы совсем удивительно.

Зафиксируем очевидное: интернет давно вырос из детских штанишек и переоделся в очень строгий дресс-код с дубиной наперевес. Скрепя сердце признаем: к этому никак не можем привыкнуть мы, миллениалы и бумеры, которые плескались в онлайн-лягушатнике нулевых. Как не можем привыкнуть к тому, что голливудское кино, на котором мы выросли, с культом секса, насилия, с черным юмором и продюсером Вайнштейном, скорее всего, больше никогда не будет нормой.

Обольщаться не стоит. Чаще всего цензурную функцию в разных странах по-прежнему реализует государство и его аппарат. Но когда государственная машина пробуксовывает или смотрит сквозь пальцы, на первое место выходит идеологическая сплоченность отдельных групп пользователей. Они с радостью возьмут ситуацию в свои руки. За hate speech, который плохо укладывается в текущую модель нормы, прилетит быстро и бесповоротно. Глупо спорить — за обнаженные женские соски в Instagram или чужой музыкальный трек в Twitter вам тоже прилетит, но предметом общественной дискуссии это уже не будет.

Причин неотвратимости наказания несколько.

Во-первых, корпорации, безусловно, усвоили и переняли ролевую модель государства. Аналогично тому, как бюрократия склонна расширять свою зону влияния, купируя всевозможный экстремизм на местах, менеджеры корпораций чутко реагируют на неподконтрольность и потенциальную опасность, исходящую от пользователей. Схожие черты государства и корпораций порождают межвидовой конфликт. Обе стороны постоянно подозревают друг друга в злых умыслах. Логичным образом это приводит к серьезной конфронтации — достаточно вспомнить недавние случаи жесткого прессинга Facebook со стороны властей США и немилость руководства Китая к основателю Alibaba Group Джеку Ма.

Во-вторых, нужно трезво оценивать уровень мобилизации активистов cancel culture, которые записались добровольцами на фронт борьбы с пережитками прошлого. Заниматься онлайн-активизмом и борьбой за светлое будущее без дискриминации стало легко. Чаще всего безболезненно и очень быстро. Никаких дубинок ОМОНа, никаких дебатов в душных залах с неприятными оппонентами. Ты дистанцирован от людей, не тратишь время на бесполезные дискуссии и совершаешь ровно тот минимум телодвижений, который нужен для достижения результата. Все стало гораздо удобнее, чем раньше, — зачистить пространство от вредных и оскорбительных, с точки зрения активистов, проявлений можно за пять секунд.

Бежать от этого некуда. Самая распространенная реакция после очередного громкого бана — угроза всем дружно перейти на новую площадку, где подобное никогда не повторится. Все эти угрозы заканчиваются пшиком. Слабая техническая инфраструктура, проблема с вовлечением идеологически пассивных пользователей и, самое главное, отсутствие каких-либо других мотивов переходить на малоизвестную платформу делают эти площадки маргинальными отстойниками, про которые все быстро забывают.

Рыночные механизмы, на которые многие надеялись в связи с тем же баном Дональда Трампа, тоже не работают. Биржевые котировки Twitter и Facebook не просто удержались — они выросли по сравнению с началом года, когда президента США замьютили по всему интернету. Угроза наказания долларом не играет роли — для большинства инвесторов это совсем малозначимый фактор.

Деваться некуда — рано или поздно мы к этой новой реальности привыкнем. Чтобы нас не отчитали на комсомольском собрании в Clubhouse, будем вовремя отключать свой микрофон, учить эзопов язык и внимательно просчитывать последствия каждого публичного шага. Первобытные времена веселой интернет-коммуникации останутся только в воспоминаниях брюзжащих стариков. Правила игры, которые устанавливают государства и интернет-корпорации, будут меняться еще быстрее, чем сейчас, а хоть как-то влиять на эти изменения смогут только максимально организованные группы бдительных граждан. Мы ко всему этому привыкнем, но будем еще сильнее скучать по нашему 2007-му.

Читайте также: