Николаева инвалид детства краткое содержание

Обновлено: 04.07.2024

Единое Человечество – идеология нового времени Нет ничего сильнее идеи, время которой пришл.

Лучшего друга Валерии Новодворской прорвало. Лучшего друга Валерии Новодворской прорвало.

-Метки

-Рубрики

• Кризисные ситуации. (1440)
• преступления и наказания (514)
• ПОКАЯНИЕ (127)
• Выборы в России. (58)
• Текучка (39)
• митинг (24)
• интересное, полезное (664)
• Люди, годы, страны. (294)
• чужое - цитаты, ссылки. (149)
• о кино (58)
• Книги. (27)
• Разные мысли. (659)
• Советы, рекомендации, наставления. (214)
• Обо мне и дневнике. (170)
• Муж,жена,дом. (16)
• Шуточки! (434)
• Притчи.Афоризмы. (38)
• Фотографии и картины. (245)
• Тьфу. (242)
• Все мы - дети. (234)
• Стихи. (233)
• музыка (176)
• Видео. (151)
• Новые деревенские. (99)
• На кухне. (55)
• напоминание (42)
• Соля, Кася и другие звери. (38)
• СССР (2)
• (0)

-Музыка

-Поиск по дневнику

-Статистика

Роман "Инвалид детства" (1988)

Аннотация издательства:
Олеся Николаева — лауреат поэтической премии им. Бориса Пастернака (2002), автор шести стихотворных сборников, книги прозы и двух книг религиозной эссеистики. В новый сборник прозы вошли роман "Инвалид детства" (1988), роман "Мене, текел, фарес" (2003) и три рассказа (2001). Время и место действия — сегодняшняя Россия. Основные герои — православные монахи — самая обделенная вниманием прозы категория наших современников. Отсюда — необычность, даже экзотичность романов Олеси Николаевой, сочетающих в себе драматичность повествования, остроту сюжетных поворотов, юмор и самоиронию.

Фрагменты из романа:

"— Александр, — говорила она, слегка захмелев от допитой бутылки, — пойми, это же другие люди! Ты обольщаешься: тебе интересно, потому что ты никогда не сталкивался с ними раньше, а я тебе говорю: это — бездна! Ну кто, кто, ответь мне, идет в церковь? Тот, кто не способен отыскать себе место в мире, преуспеть, быть любимым. Отверженные, темные, опустившиеся от хронических неудач, никчемные и бесталанные. Они идут туда и образуют общество физических и нравственных калек, внутри которого действуют все те же психологические и социальные механизмы: желание власти, зависть, корысть. А при этом, при этом — заметь — они, словно монополизировав Бога, смеют еще что-то выкрикивать Его именем, клеймить инакомыслящих и грозить им преисподней! Ну разве я могу отдать тебя им на заклание?"

"Странно все-таки, — подумалось ей, — почему они все чего-то просят, просят, кланяются, бьют челом, клянчат — подай, да подай? Как это корыстно, эгоистично, унизительно, наконец! Все-таки есть в этом что-то низменное, холопье". О, она никогда бы не могла оскорбить Бога своими просьбами, она никогда бы не унизила Его своим утилитарным отношением! В самом деле, — усмехнулась она, — Он же не завхоз! С Ним-то, по крайней мере, можно было бы не торговаться: вот я тебе сейчас поклонюсь, а ты мне сделаешь то-то и то-то! Надо же и самим доказать Богу нечто, выполнить Его полифонию собственным голосом, приложить какие-то усилия ума, души и воображения, вступить с Ним в полемику, наконец!"

"— Да если ты меня не отпустишь, — орал Саша, — я все равно убегу! Старец сказал, чтобы без твоего разрешения я не приезжал, ну что ж — я тогда просто убегу к тем хипарям, с которыми мы случайно и попали в его Пустыньку. Накурюсь марихуаны, наколюсь до одури, напьюсь в лоскуты! Буду ночевать по вокзалам и пустырям, а здесь не останусь! "Тонкие образованные люди! Дивные концерты! Фантастические пикники!" А все только и знают, что тайно ненавидят друг друга, завидуют, сплетничают и тщеславятся кто во что горазд. Прожженные лицемеры! Что ты думаешь — я не вижу, как они, делая сочувственные лица и набивая брюхо твоими угощениями, радуются и потешаются твоему падению, твоему бесчестию, с интересом наблюдая, что ты еще там выкинешь — какой фортель?"

Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:

Инвалид детства: краткое содержание, описание и аннотация

Николаева Олеся: другие книги автора

Кто написал Инвалид детства? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.

Инвалид детства — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

Олеся Александровна Николаева

ИНВАЛИД ДЕТСТВА

— Какая я тебе еще бабуся! — кричал он повизгивающим женским голосом. — Я — монах! — И ударял себя в грудь с размаха.

— Простите, — сконфужено отвечала красивая изящная дама, каких он не только в этих краях, но и в самой первопрестольной не видывал, — и не какая-нибудь там прифранченная, размалеванная щеголиха. На таких он стал посматривать безразлично и снисходительно с тех пор, как признался на исповеди старцу Иерониму в своем гневном осуждении подобных, по его выражению, кокоток.

Дама же, напротив, была одета весьма скромно: широкий черный плащ почти до щиколоток, тяжелый шарф, незамысловатая шапочка. Однако было в ее облике нечто, позволившее Лёнюшке заметить — дама была необыкновенная.

Она же, несколько оправившись от удивления, поняла — то, что она сочла за длинное платье, оказалось подрясником, хотя мягкое и какое-то степенное лицо монаха все равно оставалось женским.

— Еду туда, как Аид, — повторяла она, шумно расхаживая по комнате, разметав по плечам светлые непослушные волосы, которые то и дело падали так, что закрывали половину лица. И тогда она привычным художественным жестом откидывала их назад.

В кресле, лениво наблюдая за ней, сидел, закинув ногу на ногу, Один Приятель.

— Простите, — еще раз повторила она своим шикарным низким голосом, я не знала, что вы монах. Скажите, а это церковь?

Более нелепого вопроса она не могла бы задать, ибо стояла уже в самом церковном дворе.

— Церковь, — кивнул монах. — Только служба уже кончилась, старец на обеде, — он кивнул на домик, прилепившийся к церковной оградке. — Так что приходите вечером.

— Спускаюсь словно Орфей — к сфинксам, церберам и цирцеям! — Она вдруг плюхнулась в кресло и сложила на груди руки крестом. — И ты увидишь, я уведу его оттуда!

Ей вдруг стало весело — то ли вино ударило ей в голову, то ли собственная бравада заставила зазвучать в мире какие-то гулкие, победные трубы, вечно зовущие ее — такую прекрасную и отважную — на мужские битвы и подвиги.

— А может быть, — она вдруг вскочила и таинственно замерла посреди комнаты, эффектно взглянув на сидевшего в кресле, — может быть, мне самой там остаться? Навеки? Знаешь, у меня есть одно платье — длинное, глухое, черное, с большим капюшоном, — облачусь в него, как во вретище, буду спать на голых досках и питаться черными сухарями, чтобы простились мне мои согрешения, а?

Больше всего Лёнюшка оби­жался, когда его при­ни­мали за жен­щину. Еще совсем недавно к нему обра­ща­лись с “граж­дан­кой”, “тетень­кой” и даже “дамоч­кой”, когда он при­ез­жал в Одес­ский мона­стырь. Теперь же все чаще окли­кали баб­кой, бабуш­кой и бабусей.

— Какая я тебе еще бабуся! — кри­чал он повиз­ги­ва­ю­щим жен­ским голо­сом. — Я — монах! — И уда­рял себя в грудь с размаха.

— Про­стите, — скон­фу­жено отве­чала кра­си­вая изящ­ная дама, каких он не только в этих краях, но и в самой пер­во­пре­столь­ной не виды­вал, — и не какая-нибудь там при­фран­чен­ная, раз­ма­ле­ван­ная щего­лиха. На таких он стал посмат­ри­вать без­раз­лично и снис­хо­ди­тельно с тех пор, как при­знался на испо­веди старцу Иеро­ниму в своем гнев­ном осуж­де­нии подоб­ных, по его выра­же­нию, кокоток.

“Из всего, послан­ного нам в этом мире, мы должны извле­кать для себя духов­ное нази­да­ние, — гово­рил ему отец Иеро­ним. — Если мы посмот­рим, сколько труда и при­ле­жа­ния вкла­ды­вают иные люди для укра­ше­ния своей тлен­ной и увя­да­ю­щей плоти, нам, воз­можно, ста­нет стыдно и уко­риз­ненно созна­вать, что для укра­ше­ния нашей бес­смерт­ной души мы делаем несрав­ненно меньше и что нам, воз­можно, сле­дует поучиться у неко­то­рых языч­ни­ков их усер­дию и раде­нию о своем сокровище”.

Дама же, напро­тив, была одета весьма скромно: широ­кий чер­ный плащ почти до щико­ло­ток, тяже­лый шарф, неза­мыс­ло­ва­тая шапочка. Однако было в ее облике нечто, поз­во­лив­шее Лёнюшке заме­тить — дама была необыкновенная.

“Ровно гра­финя какая при­ка­тила”, — поду­мал он, раз­гля­ды­вая ее вполглаза.

Она же, несколько опра­вив­шись от удив­ле­ния, поняла — то, что она сочла за длин­ное пла­тье, ока­за­лось под­ряс­ни­ком, хотя мяг­кое и какое-то сте­пен­ное лицо монаха все равно оста­ва­лось женским.

Впро­чем, она отправ­ля­ясь в дорогу, зара­нее была готова ко вся­ким стран­но­стям и даже пре­врат­но­стям судьбы, ко вся­ким ее “кур­шлю­зам” и “экс­цес­сам”: встре­чам с чудо­ви­щами, мно­го­го­ло­выми гид­рами, сиам­скими близ­не­цами, — тут она уже начи­нала заги­бать пальцы, — цик­ло­пами, химе­рами и про­чей ска­зан­ной нечистью.

— Еду туда, как в Аид, — повто­ряла она, шумно рас­ха­жи­вая по ком­нате, раз­ме­тав по пле­чам свет­лые непо­слуш­ные волосы, кото­рые то и дело падали так, что закры­вали поло­вину лица. И тогда она при­выч­ным худо­же­ствен­ным жестом отки­ды­вала их назад.

В кресле, лениво наблю­дая за ней, сидел, заки­нув ногу на ногу, Один Приятель.

Ей нра­ви­лась та “жиз­нен­ная исто­рия”, как она выра­жа­лась, кото­рая свя­зала ее с этим чело­ве­ком. Одна­жды, отправ­ля­ясь по каким-то делам купли-про­дажи и уже мед­ленно тро­гая подат­ли­вый “жигуль” с места, он вдруг накло­нился к ней, сидев­шей рядом, и так властно и долго ее поце­ло­вал, что машина успела вре­заться в фонар­ный столб, до кото­рого пона­чалу было при­лич­ное рас­сто­я­ние, но и тогда все же не выпу­стил ее из своих объ­я­тий, не выско­чил со сте­на­нием и бра­нью к повре­жден­ному капоту, не запры­гал возле него, в отча­я­нье ломая руки, что, конечно же, вызвало бы у нее лишь лег­кую иро­ни­че­скую усмешку.

— Про­стите, — еще раз повто­рила она своим шикар­ным низ­ким голо­сом, я не знала, что вы монах. Ска­жите, а это цер­ковь?

Более неле­пого вопроса она не могла бы задать, ибо сто­яла уже в самом цер­ков­ном дворе.

— Цер­ковь, — кив­нул монах. — Только служба уже кон­чи­лась, ста­рец на обеде, — он кив­нул на домик, при­ле­пив­шийся к цер­ков­ной оградке. — Так что при­хо­дите вечером.

— Спус­ка­юсь словно Орфей — к сфинк­сам, цер­бе­рам и цир­цеям! — Она вдруг плюх­ну­лась в кресло и сло­жила на груди руки кре­стом. — И ты уви­дишь, я уведу его оттуда!

Ей вдруг стало весело — то ли вино уда­рило ей в голову, то ли соб­ствен­ная бра­вада заста­вила зазву­чать в мире какие-то гул­кие, побед­ные трубы, вечно зову­щие ее — такую пре­крас­ную и отваж­ную — на муж­ские битвы и подвиги.

— А может быть, — она вдруг вско­чила и таин­ственно замерла посреди ком­наты, эффектно взгля­нув на сидев­шего в кресле, — может быть, мне самой там остаться? Навеки? Зна­ешь, у меня есть одно пла­тье — длин­ное, глу­хое, чер­ное, с боль­шим капю­шо­ном, — обла­чусь в него, как во вре­тище, буду спать на голых дос­ках и питаться чер­ными суха­рями, чтобы про­сти­лись мне мои согре­ше­ния, а?

— Как ты хороша сего­дня! — Он взял ее за руку и при­тя­нул к себе.

— Нет, я вполне серьезно! — Она вырвала у него руку. — Зна­ешь, я часто думаю о том, как бы укрыться от этого сует­ного мира в каком-нибудь тихом бла­го­сло­вен­ном селе­нье и про­ве­сти оста­ток дней в забве­нье и бес­сла­вии, совер­шенно инког­нито, как про­сто пер­сона N. с точкой.

— О, — заме­тил он с усмеш­кой, — из тебя полу­читься самая оча­ро­ва­тель­ная мона­хиня всех вре­мен и наро­дов. И к тому же — самая покор­ная и тихая. Но только я боюсь, что монахи не выне­сут подоб­ного испытанья!

— А вы что — здесь слу­жите? — спро­сила дама. — Вы, навер­ное, священник?

Лёнюшка чуть заметно при­оса­нился и отве­тил чинно:

— Все мы здесь слу­жим… — И доба­вил сте­пенно: — Гос­поду Богу.

— А может быть, вы зна­ете такого юношу — он где-то здесь живет, — высо­кий, худой, с чуд­ными чер­тами лица — Саша?

Монах всплес­нул руками:

— Алек­сандр! Как же его не знать?

— Да-да, — обра­до­ва­лась дама, — Алек­сандр, Алек­сандр! Я и сама его назы­ваю пол­ным име­нем, вы не зна­ете — где он?

— На дро­вах? — брови дамы удив­ленно полезли вверх.

— Ну да, на дро­вах. Он у нас истоп­ни­ком под­ви­за­ется, сло­жил себе из поле­ньев келью в под­вале, зана­ве­сил вход тряп­кой и — кра­сота — сиди молись, никто тебе не мешает!

— А где, где эти дрова, этот под­вал с его кельей?

Монах сме­рил ее недо­воль­ным и стро­гим взглядом:

— А вам почто? Чело­век скрылся от мира, забрался в под­вал — зна­чит, у него при­чины есть никого не видеть, а тут что — всем и говори, где он пря­чется? Может, он из вашего полу никого видеть не хочет? Тут у нас мона­ше­ская оби­тель! — доба­вил он важно.

Дама вдруг засме­я­лась и крепко пожала ему руку, кото­рую он, впро­чем, отдер­нул с непод­дель­ным испугом:

— Алек­сандр, — гово­рила она, рас­ха­жи­вая энер­гично по ком­нате так же, как перед Одним При­я­те­лем, и потря­сая в воз­духе выра­зи­тель­ными руками, — Алек­сандр, ты не дол­жен делать этого жеста! Я все пони­маю — ты яришься от буд­нич­но­сти, от пош­ло­сти и мелоч­но­сти жизни, от соблю­де­ния неких фор­маль­но­стей, к кото­рым она обя­зы­вает. Тебе хочется чего-то необык­но­вен­ного, воз­вы­шен­ного, кра­си­вого, чего-то безум­ного. Но поверь, я бы сама не хотела, чтобы ты вырос эта­ким испол­ни­тель­ным, пар­ти­ку­ляр­ным маль­чи­ком “чего­из­во­лите” с ком­со­моль­ской улыб­кой и духом прак­ти­че­ского опти­мизма. Ты уязв­лен, что тебя не при­няли в инсти­тут, — это моя, конечно, вина, это я была замо­ро­чена сво­ими про­бле­мами и вовремя не нажала на нуж­ные кнопки. Но я тебе обе­щаю — в сле­ду­ю­щем году я зай­мусь этим и тебя при­мут. Ну поживи еще воль­ной жиз­нью, поко­ло­бродь, давай устроим в доме празд­ник, зажжем самые луч­шие витые свечи, купим шам­пан­ского, позо­вем ост­ро­ум­ных бле­стя­щих людей, поедем на пик­ник, отпра­вимся куда-нибудь на юг — в Кок­те­бель, на Пицунду, будешь гулять по мор­скому берегу, бро­сать по воде камни — так, чтобы они несколько раз под­прыг­нули по волне и лишь потом уто­нули, будешь рисо­вать, слу­шать музыку, читать книги… Но что за дичь — отправ­ляться куда-то в Тму­та­ра­кань, обре­таться там среди запа­хов про­вин­ци­аль­ного обще­пита и дыма фаб­рич­ных труб, среди казен­ных бара­ков и урла­ков в поис­ках смысла жизни! Про­сти меня, но в этом есть какое-то дет­ское само­лю­бие: меня отвергли, и я еду поги­бать! Это юно­ше­ский инфан­ти­лизм, кото­рого я в тебе не подо­зре­вала: зале­зать в выгреб­ную яму оттого, что там якобы никто не мешает думать о жизни и о смерти. Довольно сомни­тель­ный эксперимент!

Лирическая проза о монашестве – пожалуй, так в двух словах можно охарактеризовать книги писательницы Олеси Николаевой. Тонкая, изысканная женственность повествования о суровом и полном сознательных лишений монашеском подвиге – кажется, так не бывает. Но Олесе Николаевой в своих произведениях вполне удается все это совместить.

Писательница и поэтесса, супруга священника и профессор Литературного института, Олеся Николаева по-прежнему остается популярным и востребованным автором. Ее произведения даже в наше непростое для книжной индустрии время с удовольствием печатают самые известные и крупные издательства.

Скачайте приложение для мобильного устройства и Радио ВЕРА будет всегда у вас под рукой, где бы вы ни были, дома или в дороге.

Слушайте подкасты в iTunes и Яндекс.Музыка, а также смотрите наши программы на Youtube канале Радио ВЕРА.

Читайте также:

  
• Акция здоровое питание в детском саду
  
• Зачем впр в школе
  
• Детский сад аппликация ко дню матери шляпа
  
• Изготовление подарков своими руками в детском саду цель
  
• Подписать школьный дневник шаблон онлайн