Набоков тяжелый дым краткое содержание
Обновлено: 21.07.2024
Образ дыма/тумана связан с мучительным чувством, тревожащим душу юноши, что-то предвещающим и в конечном итоге разрешающимся стихами.
Перемещения героя по дому связаны с просьбой сестры достать папирос. Не найдя их у себя и в кармане отцовского пальто, юноша вынужден обратиться непосредственно к отцу, одиноко сидящему в столовой.
Обратимся к конкретному сопоставлению двух произведений.
Весьма близок состав действующих лиц в сравниваемых произведениях. Фигурирует семья в лице героя, его сестры, отца, матери (у Набокова мать живет в воспоминаниях героя) и внешние лица: жильцы (у Кафки) и поклонник сестры (у Набокова). Сходны взаимоотношения центральных персонажей — теплые с сестрой и прохладные с отцом. Сестра воплощает женское начало и жизнь.
Рассказ без названия[147]
Рассказ без названия[147] — Ищущий да не покоится… Пока не найдет; а найдя, удивится; удивившись, восцарствует; восцарствовав, упокоится. (Не вошедшие в евангелия слова И. X. Clement Alex., Strom II, 9, 45; V, 14, 57 — Resch, Agrapa,S. 70). Может быть, всё случилось проще, чем думают.Был вечер. Возле дома
ИСТОРИЯ ОДНОГО РАССКАЗА
Два рассказа
ДВА РАССКАЗА
КАРТЫ И НАЗВАНИЯ
История рассказа
История рассказа Произведения малых форм традиционны для русской литературы, но национальный тип русского рассказа окончательно сформировался в XIX в. в произведениях И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, Н. С. Лескова, А. П. Чехова, А. И. Куприна. Подлинный расцвет жанра
С начала были фонари на Байришер Плац, затем неожиданно – комната, занавески и вот, наконец, он – герой, лежащий в комнате на кушетке. Мы ничего о нём не знаем: автор даёт лишь "размытое" упоминание, что он "длинный, плоский юноша в пенсне" (это, по сути, почти ничего о нём не говорит). Юноша находится в состоянии какой-то экзальтации, сравнимой с трансом. Набоков ведёт читателя по лабиринту полусонного сознания героя, в котором то тускло, то ярко загораются странные, нелепые, а порой волшебные образы. На протяжении всего повествования в некоторые моменты читатель настолько "сживается" с этим героем, что начинает чувствовать себя на его месте. Читатель ощущает себя внутри этого "комнатного космоса", его захватывает набоковская мистификация, его игра. Размыта граница между реальностью и иллюзорностью, вещный мир и ощущения переплетаются в какой-то чудесный, странный узор.
Читать набоковский текст удивительно трудно. Необходимо понять, приспособиться, даже в какой-то степени "вжиться" в его манеру, чтобы внимать каждой его мысли, каждому слову. Каждая страница – препятствие, загадка, которую надо разгадать. С первого прочтения, мне кажется, понять Набокова не сможет никто. Должно пройти какое-то время, и только после второго или третьего прочтения читателю начнёт открываться подлинный смысл написанного, то глубинное, что заложено в каждом слове.
Предметы в мире Набокова несут свой определённый неповторимый "заряд", свою тайну. И "освещённое золотою зыбью ночное море, в которое преобразилось стекло дверей", и клеёнчатая тетрадь, лежащая, как человек, изменивший положение во сне, и "бесчувственный мир чужого кармана" – всё это живёт своей жизнью, имеет своё "настроение". Писатель творит свой собственный мир, дивную галлюцинацию реальности.
Герой лежит на кушетке, в полудремоте улавливая звуки, доносящиеся с улицы, и представляя, что происходит в гостиной. Время как бы застыло, его просто нет. Это состояние героя двойственно: с одной стороны, он отгородился от реальности, а с другой – он "с дотошной отчётливостью" представляет голые ветви деревьев, витрины, магазин ламп. Для него нет реальности как действия, как того, что происходит, а есть только ощущения от этих предметов.
Но затем время вдруг появляется и, хотя не сразу, начинает медленно "течь". Герою ещё кажется, что его тело, его земная сущность как бы "растворены" в пространстве, а есть лишь чувства, ощущения: ". его рукой мог быть, например, переулок по ту сторону дома, а позвоночником – хребтообразная туча через всё небо с холодком звёзд на востоке". Это описание, казалось бы, нелепо, но каким-то инстинктивным чувством читатель понимает его. Это "полудушевное" и "полуфизическое" состояние героя совершенно необычайно. В сумраке его сознания происходит нечто неописуемое, понятное, может быть, лишь самому автору.
Но поражает в этом рассказе не только содержание, но и его форма. Красота и стройность литературного слога, свобода стиля здесь не скованы рамками литературных словесных оборотов и эпитетов ("одним махом", "плоский юноша", "неподтянутые штаны" и так далее), что так же, как и множество мелочей, создаёт неповторимое впечатление живости происходящего. Описания поверхности предметов, сравнения мне кажутся поистине виртуозными: "рассыпанный по зыби жёлтый блеск тамошней лампы", "как сквозь медузу проходит свет воды и каждое её колебание, так всё проникало через него", "полосатая темнота в комнате". Автор как бы "играет" ими, немного поддразнивая читателя своим мастерством.
Итак, продолжаю читать дальше. Неожиданно сменившие "освещённое золотою зыбью ночное море", совсем не поэтические, незамысловатые строки о зубах заставляют удивляться всё больше и больше. Приём пародии и иронии неизменно возникает в рассказе, как только намечается "призрак" жизнеподобия. В первый раз так было с дверьми, к которым был приставлен стул "ввиду поползновения дверей разъезжаться". Теперь же ирония звучит в словах о "пропасти", которую оставляла за собой выпавшая пломба. Для описания состояния героя, его окружения писатель употребляет какие-то фантастичные слова, потому что других слов для этого нет и быть не может. Хотя неверно сказать "употребляет" – он их просто чувствует.
О браз героя начинает проясняться: "пенсне, чёрные усики, нечистая кожа на лбу". Интеллигент, возможно, уставший от жизненных реалий, видящий во всём нечто особенное, не поддающееся описанию. Какая-то сила терзает его душу, но пока нельзя с уверенностью сказать, что это за сила. Он вспоминает тот тяжёлый, "сонный" дым из трубы, который "не хотел подняться, не хотел отделиться от милого тлена". Что в этом дыме так приковало его внимание? Загадка. Да и сам герой – загадка. Автор выхватил какой-то момент из его жизни, просто "сонный" вечер, и решил познакомить читателя с ним без всяких объяснений. Да и вряд ли это можно назвать "знакомством", учитывая множество недосказанностей, многоточий. Поэтому кажется, что рассказ как бы предполагает продолжение, является фрагментом глобального художественного целого. Читатель может только делать предположения и гадать, что же это за человек. Возможно, в этом "тяжёлом дыме" герой увидел нечто созвучное своему состоянию: он, как и этот дым, не хочет признать и отвергает эту реальность, пребывая в полузабытьи, но обстоятельства заставляют его "подниматься". Сознание героя окутывает этот "тяжёлый дым", непонятный и загадочный.
Набоков по-новому для меня строит отношения между автором и читателем. Автор здесь выступает в роли некоего составителя загадок, а читатель – в роли воображаемого разгадчика. Именно в этом я вижу "ценность" рассказа: настоящая борьба здесь ведётся не между его героями, а между автором и читателем.
Набоков не преподносит читателю никакого нравственного "урока". Здесь нет идеи как таковой, но всё, тем не менее, очень сложно. Жизненность в том и состоит, что в рассказе нет отвлечённых идей – есть сама жизнь, то есть то, что происходит здесь и сейчас.
Автор раскрывает перед читателем такие глубины человеческого сознания (или подсознания?), о которых он даже не подозревал. Писатель как будто рассказал некий призрачный сон, который читатель не мог вспомнить. Он рассказал его, ничего не объясняя, потому что это не надо объяснять.
Созданный в рассказе Набоковым мир кажется мне многослойным и многоцветным. Герой находится и в воображаемой реальности, и – "сомнамбулически" – в настоящей, и одновременно он в какой-то момент начинает остро ощущать то, что неизбежно должно произойти в будущем (после смерти отца). И опять герой вспоминает про таинственный синий дым. Теперь он каким-то непостижимым образом связан с этим болезненным "воспоминанием о будущем", становясь своеобразным лейтмотивом: вся ночь в какой-то призрачной дымке.
Чувствительная натура героя на протяжении рассказа не выдерживает, в конце концов разражаясь восторженными, несколько "болезненными" стихами. Набоков открыл нам новую грань его характера, оставив несколько неожиданный, обескураживающий, открытый конец.
В сущности, этот рассказ весь сосредоточен на проблематике сложных закономерностей человеческого сознания, на вопросах о возможности и границах человеческого восприятия.
Владимир Набоков - Тяжелый дым краткое содержание
Тяжелый дым - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Вяло и почти беззвучно волоча ноги в ветхих ночных туфлях и неподтянутых штанах, он из своей комнаты переместился в прихожую и там нащупал свет. На подзеркальнике, около щегольской бежевой кепки гостя, остался мягкий, мятый кусок бумаги; оболочка освобожденных роз. Он пошарил в пальто отца, проникая брезгливыми пальцами в бесчувственный мир чужого кармана, но не нашел в нем тех запасных папирос, которые надеялся добыть, зная тяжеловатую отцовскую предусмотрительность. Ничего не поделаешь, надо к нему.
Но тут, то есть в каком-то неопределенном месте сомнамбулического его маршрута, он снова попал в полосу тумана, и на этот раз возобновившиеся толчки в душе были так властны, а главное настолько живее всех внешних восприятий, что он не тотчас и не вполне признал собою, своим пределом и обликом, сутуловатого юношу с бледной небритой щекой и красным ухом, бесшумно проплывшего в зеркале. Догнав себя, он вошел в столовую.
Там, у стола, накрытого давно опочившей прислугой к вечернему чаю, сидел отец и, одним пальцем шурша в черной с проседью бороде, а в пальцах другой руки держа на отлете за упругие зажимчики пенсне, изучал большой, рвущийся на сгибах, план Берлина. На днях произошел страстный, русского порядка, спор у знакомых о том, как ближе пройти от такой-то до такой-то улицы, по которым, впрочем, никто из споривших никогда не хаживал, и теперь, судя по удивленно недовольному выражению на склоненном лице отца, с двумя розовыми восьмерками по бокам носа, выяснилось, что он был тогда неправ.
-- Что тебе? -- спросил он, вскинув глаза на сына (может быть, с тайной надеждой, что я сяду, сниму попону с чайника, налью себе, ему).-- Папирос? -- продолжал он тем же вопросительным тоном, уловив направление взгляда сына, который было зашел за его спину, чтобы достать коробку, стоявшую около его прибора, но отец уже передавал ее слева направо, так что случилась заминка.
-- Он ушел? -- задал он третий вопрос. -- Нет,-- сказал сын, забрав горсть шелковистых папирос.
Выходя из столовой, он еще заметил, как отец всем корпусом повернулся на стуле к стенным часам с таким видом, будто они сказали что-то, а потом начал поворачиваться обратно, но тут дверь закрылась, я не досмотрел. Я не досмотрел, мне не до этого, но и это, и давешние морские дали, и маленькое горящее лицо сестры, и невнятный гул круглой, прозрачной ночи, все, по-видимому, помогало образоваться тому, что сейчас наконец определилось. Страшно ясно, словно душа озарилась бесшумным взрывом, мелькнуло будущее воспоминание, мелькнула мысль, что точно так же, как теперь иногда вспоминается манера покойной матери при слишком громких за столом ссорах делать плачущее лицо и хвататься за висок, вспоминать придется когда-нибудь, с беспощадной, непоправимой остротой, обиженные плечи отца, сидящего за рваной картой, мрачного, в теплой домашней куртке, обсыпанной пеплом и перхотью; и все это животворно смешалось с сегодняшним впечатлением от синего дыма, льнувшего к желтым листьям на мокрой крыше.
Промеж дверей, невидимые, жадные пальцы отняли у него то, что он держал, и вот снова он лежал на кушетке, но уже не было прежнего томления. Громадная, живая, вытягивалась и загибалась стихотворная строка; на повороте сладко и жарко зажигалась рифма, и тогда появлялась, как на стене, когда поднимаешься по лестнице со свечой, подвижная тень дальнейших строк.
Пьяные от итальянской музыки аллитераций, от желания жить, от нового соблазна старых слов -- "хлад", "брег", "ветр",-ничтожные, бренные стихи, которые к сроку появления следующих неизбежно зачахнут, как зачахли одни за другими все прежние, записанные в черную тетрадь; но все равно: сейчас я верю восхитительным обещаниям еще не застывшего, еще вращающегося стиха, лицо мокро от слез, душа разрывается от счастья, и я знаю, что это счастье -- лучшее, что есть на земле.
"Одурманенный хорошо знакомым ему томительным, протяжным чувством, он лежал, и смотрел, и прищуривался, и любая продольная черта, перекладина, тень перекладины, обращались в морской горизонт или в кайму далекого берега".
Невероятная плотность текста и огромная концентрация мысли в небольшом по объёму рассказе обязывают вчитываться в текст, вникать в его содержание.Но только к финалу истории после первого беглого прочтения понимаешь, что речь идёт прежде всего о творчестве: "Промеж дверей, невидимые, жадные пальцы отняли у него то, что он держал, и вот снова он лежал на кушетке, но уже не было прежнего томления. Громадная, живая, вытягивалась и загибалась стихотворная строка; на повороте сладко и жарко зажигалась рифма, и тогда появлялась, как на стене, когда поднимаешься по лестнице со свечой, подвижная тень дальнейших строк".
Единственное событие в рассказе - поход к отцу за папиросами. Основное действие происходит в сознании героя - процесс творчества. Рассказ "Тяжёлый дым " В.Набокова незримыми нитями связан с "Превращением" Ф.Кафки: тот же стиль, та же атмосфера, то же ограниченное пространство и одиночество человека.
Читайте также: