Мултанское жертвоприношение короленко краткое содержание
Обновлено: 07.07.2024
Владимир Галактионович Короленко (1853-1921) – писатель. Был смолоду вовлечен в политическую деятельность, что привело к его исключению из Петровской земледельческой академии в Москве. В 1879 Короленко был сослан в Сибирь на шесть лет за участие в народническом движении. По возвращении в Россию Короленко жил в Нижнем Новгороде, Санкт-Петербурге и Полтаве. 1892 - цикл очерков “Голодный год”, (неурожай и эпидемия холеры) с этого цикла начал активно печататься в “Русском богатстве”. Очерки “Голодный год” начали печататься в 1893, и с 1893 Короленко редко печатается в других изданиях, только в некоторых поволжских газетах. Короленко организовывал общественные столовые, собирал через “Русское богатство” деньги для помощи голодающим и пострадавшим от эпидемии.
В 1893 Короленко ездил в Америку, так как многие крестьяне в эти годы от отчаяния ехали туда искать счастливой жизни. Это очень волновало и Г.Успенского, и Короленко: какая участь ожидает русских эмигрантов. В результате появился очерк “Без языка” (“Русское богатство”). Главный герой - украинский крестьянин Матвей Лозинский. Другой очерк, посвященный Америке - “Фабрика смерти”, о Чикагской скотобойне, которую посещают многочисленные экскурсии, матери приводят своих детей. Нравственность американцев уступает нравственности русских.
После возвращения из Америки Короленко продолжает жить в Нижнем Новгороде. Дело удмуртских крестьян легло в основу цикла очерков “Мултанское жертвоприношение”. Борьба Короленко за национальное достоинство малых народов. Активно вмешался в это дело. Увидел, что даже не записывается ход процесса, который ведется с нарушениями, лишь бы подтвердить обвинение. На окраине деревни Мултан нашли труп странника, обвинили семеро крестьян-удмуртов не только в убийстве, но и в надругательстве над трупом, над которым, якобы, совершили языческий обряд. Короленко со своим коллегой поехали туда и вели запись процесса. Они поняли, что дело шито белыми нитками. Короленко начинает цикл “Мултанское жертвоприношение” со своих впечатлений после второго заседания: невинных людей приговорили к пожизненной каторге в Елабуге за убийство. Короленко активно подключает прессу, юристов, в том числе Кони, этнографов-фольклористов к этом делу. Он добился пересмотра дела в Сенате. Он сам стенографировал, вел следствие и т.д. Как ни странно, оказалось, что толчок процессу дал местный священник. Короленко был поражен ролью церкви. Печатал очерки в “Русском богатстве”. Отдельной книгой они вышли в 1896. Короленко удалось добиться полного оправдания в 1896. На Западе по поводу этого дела публиковались материалы под заголовками “Каннибализм в России”. Так что Короленко защитил достоинство всей России. Короленко обнаружил, что в ходе процесса имели место лжесвидетельство, фальсифицированное судопроизводство, он опроверг недобросовестных ученых-этнографов, защитил подсудимых.
Время Столыпинских реформ, которые проводились, как всегда в России, крутыми административными мерами. За неповиновение, за любой проступок крестьян стали казнить и вешать. Установлены были полевые суды, где людей казнили без доказательства их вины. Главное произведение Короленко об этом - “Бытовое явление”. Бытовым явлением стала в России в это время виселица. Толстой, прочитав этот очерк, был очень взволнован. Написал статью “Не могу молчать”.
В 1921 Короленко был возмущен действиями ВЧК в Полтаве, проводившем внесудебные казни и расстрелы. Он написал три гневных письма Луначарскому, надеясь, что они будут переданы Ленину. Выступил против засилья беззакония и бесчеловечности.
Вотяки села Мултана признаны виновными в принесении языческим богам человеческой жертвы. Во второй уже раз судебным приговором устанавливается, что в европейской России, среди чисто земледельческого вотского населения, живущего бок о бок с русскими одною и тою же жизнью, в одинаковых избах, на одинаковых началах владеющего землей и исповедующего ту же христианскую религию, существует до настоящего времени живой, вполне сохранившийся, действующий культ каннибальских жертвоприношений! Если вы представите себе, на основании сказанного выше, что Мултан — глухая деревушка, окруженная лесными дебрями, затерянная и одинокая, — то вы сильно ошибетесь. Это большое село, окруженное давно распаханными старыми полями, отстоящее лишь в пятидесяти верстах от большой пристани Вятские Поляны, на реке Вятке, и в полуторах десятках верст от большого пермско-казанского тракта. В Старом Мултане вот уже пятьдесят лет существует церковь, пятьдесят лет вотское село служит центром православного прихода; в нем живут постоянно два священника с причтом, и тридцать лет дети вотяков Старого Мултана учатся в церковно-приходской школе. Один из обвиненных в принесении человеческой жертвы, Василий Кузнецов — местный торговец, староста мултанской церкви.
Вы видите, что ужасное обвинение ширится, растет, что данный судебный приговор есть приговор над целой народностью, состоящей из нескольких сотен тысяч людей, живущих в вятском крае, бок о бок с русским народом и, повторяю, тою же земледельческой жизнью. Постарайтесь представить себя по возможности ясно в роли вотяка-крестьянина, соседа русской деревни, в роли вотяка-учителя, наконец, в роли священника из вятского края, — и вы сразу почувствуете все ужасное значение этого приговора.
Мне кажется, что здесь есть крупное смешение понятий. Да, суеверия очень сильны, — и убийство ведьмы произошло еще лет пятнадцать — двадцать назад даже в бельгийской деревне. Что же? Вы не удивитесь поэтому, если бы в бельгийской деревне было доказано существование каннибальского культа? В наши деревни летают огненные змеи. Слыхали ли вы, однако, чтобы целое общество, хотя бы подлиповцев, решило на общественном сходе принести огненному змею торжественную каннибальскую жертву? У нас приколачивают колдунов осиновыми колами! Значит ли это, что наша культура равна культуре антропофагов и каннибалов?
Нет, не значит. Оставим формальную принадлежность к той или другой религии, оставим также и церковно-приходскую или иную школу. Я полагаю, что даже между полным язычником, живущим общею жизнью с земледельческим христианским населением, и язычником-каннибалом — расстояние огромное. Язычник, ограничивающийся принесением в жертву гуся, и язычник-каннибал — это представители двух совершенно различных антропологических или, по крайней мере, культурных напластований, отделенных целыми столетиями. Выражаясь символически, — между ними приблизительно такое же расстояние, как между жертвоприношением Авраама (отмечающим воспрещение человеческой жертвы в ветхом завете) и принесением двух голубей в иерусалимский храм иудеями первых годов христианской эры.
Далее, — я полагаю, что между язычником, сохранившим где-нибудь в глубине лесов или в пустынной тундре всю чистоту своего языческого культа, и язычником-земледельцем, вкрапленным в течение столетий в самую среду русского народа, опять должна быть значительная разница. Дело тут даже не в культурной миссии официальных миссионеров, а в простом вековом близком общении на почве общего труда и общих интересов с земледельческим и христианским народом. Я приведу ниже молитву, которая произносилась в начале настоящего столетия на огромном жертвоприношении черемис их картами (жрецами), и вы увидите, какому богу она приносилась и как сама она далека уже от каннибальских заклинаний. Наконец, между этим последним язычником и инородцем-христианином, более столетия уже обращенным, — является еще одна, еще новая градация.
Как ни плоха была его школа, как ни слаба обращенная к нему проповедь, — все-таки они не могли не отдалить инородца еще на одну ступень от его первобытных верований. Правда, он внес в новую веру значительную долю суеверий; правда, в его среде еще живут старые обряды, — но, принижая новую веру, он все-таки подымает до нее старую, и то новое, что из этой смеси возникло в его душе, — уже есть именно новое; это смесь, неравная ни одной из своих составных частей.
И, однако, кто-то убил нищего и взял у него голову и сердце! Значит, во всяком случае — это убийство суеверное?
Я не знаю. Но если и так, то в нем участвовали один или двое. Бывают вспышки паники, страсти, когда в толпе сразу просыпаются, оживают инстинкты пещерных предков, даже зверей. Тогда-то и убивают проходящую мимо холеру. Здесь не то. Здесь необходимо допустить существование культа, при котором молитвенное настроение души в целом сельском обществе, нет, в целом крае, — спокойно, сознательно, постоянно или, по крайней мере, периодически направляется в сторону человеческих жертвоприношений. Каннибализм здесь является постоянно действующим, живым культом, охватывающим еще в наше время огромную площадь, живущим в сотнях тысяч умов, исповедующих по наружности христианскую веру.
Нет, нельзя закрывать глаза на весь ужас этого явления, если оно существует, нельзя сравнивать его ни с какими суевериями! Суеверия вы найдете еще во всех слоях общества; каннибализм отодвинулся от нас на тысячелетия.
Так, по крайней мере, мы думали до сих пор. Теперь оказывается, что он жив, что это — не частная вспышка случайного переживания, а хроническое явление по всей площади, занимаемой вотским племенем.
Но если это так, — то нужно понять размеры и значение этого явления. Нет, это не равносильно обычным суевериям, к которым мы уже пригляделись и привыкли. Это шире всех вопросов о силе или слабости официальной миссии. Повторяю: перенеситесь мыслью в положение вотяка, сколько-нибудь сознательно относящегося к этому обвинению, — и вы почувствуете всю его тяжесть. Вы почувствуете также и то, что это обвинение против самого культурного типа не одних вотяков, но и их соседей, неспособных вековым общением облагородить соседа инородца, хотя бы до степени невозможности каннибализма в культурной атмосфере, которой они дышат сообща!
Я полагаю, что мысль моя ясна: как существуют геологические напластования и формы, только этим напластованиям сродные, так же есть напластования культурные, отделенные друг от друга столетиями и разными наслоениями пережитого прошлого. Каннибализм есть форма, свойственная давно погребенным, самым низким слоям культуры, потонувшая на расстоянии столетий, и население, в котором она была жива, представляло собой низшую ступень в развитии человеческого типа. Существование языческих обрядов не может еще служить доказательством человеческого жертвоприношения. Нужны доказательства более прямые.
В конце XIX века в России состоялся один из самых громких судебных процессов о кровавом навете в мировой истории. Группа крестьян-удмуртов из села Старый Мултан Малмыжского уезда Вятской губернии (ныне на этом месте расположено село Короленко Кизнерского района Удмуртской Республики) была обвинена в ритуальном убийстве — человеческом жертвоприношении языческим богам.
Это уголовное дело стало известным всей России благодаря усилиям общественного деятеля, журналиста и писателя Владимира Галактионовича Короленко .
Итак, вот сама история. И предупреждаю — это длинная и кровавая история, так что лучше отложите бутерброд в сторону.
Тело без головы
Мы переносимся в 1892 г. в село Старый Мултан, в котором проживало около 900 человек. Треть семей — православные, а две трети — удмурты, большинство из которых формально тоже православные, но фактически многие из них соблюдали различные языческие обряды.
У большинства удмуртов, которых в те времена называли вотяками, образовался некий симбиоз язычества и христианства.
5 мая 1892 г. молодая 16-летняя Марфа Головизнина шла из своей русской деревни Анык, к своей бабушке в соседнюю тоже русскую деревню Чулья. Пройти в нее можно было по двум дорогам: одна была широкой и шла в обход леса, вторая — узкая тропа по заболоченной низине через лес. Девушка отправилась напрямик по второй.
На этой тропинке девушка увидела тело человека, лежавшего ничком. На его голову был наброшен кафтан. Девушка не поняла, что человек мертвый. Она подумала, что это спит напившийся пьяница, и ушла.
Когда Головизнина возвращалась на следующий день обратно, тело по-прежнему лежало на месте. Только кафтан был откинут в сторону и девушка увидела, что у тела нет головы . Не помня себя она прибежала домой и рассказала об увиденном. Ее отец вызвал полицию.
Расследование
Спустя сутки появился урядник (младший полицейский чин), который организовал дежурство около тела, хотя смысла в этом не было — около него была вытоптана целая площадка, а положение тела кто-то менял.
Приехал пристав. Один из русских крестьян намекнул ему, что это не что иное, как ритуальное жертвоприношение, ведь вотяки — язычники.
Составленный приставом протокол был весьма поверхностным и началось обычное следствие по смертоубийству. Как раз в это время в данной местности бушевали эпидемии чумы и холеры, поэтому вскрытие сбившиеся с ног врачи произвели только через месяц.
Тут и обнаружилось, что тело разрублено несколькими ударами топора и что из него удалены легкие и сердце.
Личность убитого была установлена на удивление быстро. Как будто специально около трупа валялась небольшая котомка, в которой помимо прочих вещей лежала медицинская справка на имя русского крестьянина Конона Матюнина. Согласно этой справке он страдал эпилепсией. По этой причине Матюнин не употреблял алкоголь и не курил, опасаясь, что это спровоцирует у него приступы.
Этот факт не состыковался из версии обвинения, в котором было написано:
Версия о ритуальном жертвоприношении зрела в умах полицейских, но первые недели после обнаружения тела обвинение никому не предъявлялось. Только когда вскрытие показало, что у тела отсутствует не только голова, но и внутренние органы, версия жертвоприношения стала основной. Отрабатывать версию инсценировки ритуального убийства тогда в головы следователей не пришла.
А пристав, будь он чуть более дотошным, мог бы без труда выяснить, что отношения между русской и удмуртской деревнями были достаточно напряженными.
Дальше следствие выяснило, что у удмуртов действительно было родовое язычество и у каждого рода было свое молитвенное место. Обычно им являлся шалаш, который располагался в самом селе на земельном участке одного из старейшин. В Старом Мултане было два шалаша, потому что проживало там два рода. В обоих шалашах найдут… иконку Николая Чудотворца.
Вот так странно переплетались у удмуртов в те времена язычество и христианство.
Выяснилось, что ритуальные жертвоприношения до этого случая уже имели место, но в жертву приносили животных. В родовых шалашах нашли корыта со следами старой крови, птичьи перья и какую-то шерсть.
В то время судебная медицина не умела определять кому принадлежит кровь — человеку или животному. Решили, что кровь могла быть человеческой. Пристав выдвинул версию о том, что убили Матюнина в одном месте, а потом привезли мертвое тело туда, где оно и было обнаружено.
Начали задерживать подозреваемых. Ими стали 11 мужчин из села Старый Мултан. Один из них скончается, находясь под следствием.
Версия следствия
На все Поволжье за последние годы свалилось несколько несчастий: страшный голод 1891-1892 гг., эпидемия чумы и приближающаяся эпидемия холеры. Чтобы предотвратить грядущие бедствия, удмурты решили принести жертву. Причем не простую, а огромную.
Дальше следствие стало изучать вопрос о том, были ли человеческие жертвоприношения раньше в этой местности? Информации было найдено много. Но все это были слухи и ни одного достоверного, что впоследствии и станет основанием для первого пересмотра дела.
Где-то следователи нарыли информацию, что раз в 40 лет удмурты приносят именно человеческую жертву. Это обязательно должен быть иноверец. И когда Матюнин пришел в село, его решили напоить. Организатор дела — старейшина рода, но убивал он не сам, а специальный человек, которым стал забойщик скота. Затем тело подвесили вверх ногами, отрезали голову, собрали жертвенную кровь и т. д.
Такую версию следствие представило суду.
Кстати, тянулось следствие долго, потому что никак не удавалось выстроить стройную и логичную картину произошедшего. Сильной общественной реакции вокруг дела пока еще нет. К счастью для подсудимых за их дело берется очень грамотный адвокат Михаил Ионович Дрягин .
Первый судебный процесс
Первое судебное разбирательство прошло с явным обвинительным уклоном, что несколько странно. Середина 90-х годов XIX века — это время, когда принцип состязательности процесса в России старались максимально соблюдать. И это давало защите определенные возможности.
Тем не менее суд присяжных из 11 подсудимых троих оправдал за недоказанностью, а остальных приговорил к различным срокам каторги.
Мултанское дело получило известность благодаря Владимиру Короленко. Его участие привело к тому, что вопреки желанию властей, дело рассматривали несколько раз.
Ритуальное убийство: обстоятельства мултанского дела
В мае 1892 года, направляясь из одной деревни в другую, 16-летняя Марфа Головизнина увидела на болоте лежащего мужчину, укрытого с головой тулупом. Девочка не удивилась — май в этой местности прохладный, и она решила, что мужчина просто напился и спит. Когда на следующий день Марфа возвращалась домой, тело лежало там же, но тулуп был откинут, и девочка увидела, что у мужчины отрезана голова.
В деревне забили тревогу, через день приехал урядник и организовал около тела дежурство, хотя, судя по следам, к нему уже явно кто-то подходил и менял положение. На третий день с момента убийства прибыл пристав, и началось следствие.
Схема места преступления.
Сделавший вскрытие врач установил, что у несчастного была не только отрублена голова, но и удалены легкие и сердце. Достаточно быстро убийство стали рассматривать как ритуальное, и под подозрение попали удмурты-язычники из расположенного по соседству села Старый Мултан.
Мултанские язычники
Убийство произошло в Малмыжском уезде Вятской губернии, тело лежало на дороге, связывавшей деревни Анык и Чулья. Село Старый Мултан находилось недалеко от обеих. Оно было достаточно большим, насчитывало порядка 80 дворов. Из 120 семей примерно треть были православные русские, две трети — удмурты. Последние, хоть и были крещены, не отказывались от язычества, и именно поэтому возникла версия ритуального убийства.
Личность жертвы установили без труда — рядом с телом лежала котомка, в которой нашли медицинскую справку на имя крестьянина Конона Матюнина, который ходил и побирался по окрестным деревням. В Старом Мултане начали обыскивать родовые шалаши, в которых язычники совершали свои обряды. Нашли корыто со следами крови, а также следы крови и то ли волосы, то ли шерсть на столах. Без подробной экспертизы решили, что, раз есть кровь, то могло быть и жертвоприношение (удмурты приносили жертвы, но животные, а не человеческие).
Родовой шалаш, рисунок В. Короленко.
В конечном счете нарисовалась такая картина преступления: Матюнина убили в шалаше, подвесив за ноги под потолком, отрезали голову, собрали жертвенную кровь и перетащили тело на болото. В Старом Мултане задержали 11 человек, которых обвинили в этом преступлении.
Вотяки: виновны или нет?
Ответ на вопрос, зачем же понадобился такой ужасный обряд, нашелся быстро: чтобы все несчастья, обрушившиеся на губернию, закончились. В первую очередь, чтобы больше не повторялся голод, подобный тому, который случился в Поволжье в 1891—1892 годах. А вдобавок были еще эпидемии чумы и холеры, опустошившие регион.
А вот местные священники, которые немало общались с вотяками, версию не подтвердили. В материалах следствия находим такие показания:
Мултанское жертвоприношение: три суда по делу
Владимир Короленко
Первый процесс прошел в декабре 1894 года. На выездном заседании Сарапульского уездного суда присяжные решили, что виновны 7 из 10 человек (один подозреваемый умер во время следствия). Однако адвокат Михаил Дрягин счел, что следователи допустили ряд упущений, а полицейские действовали в некоторых случаях противозаконно. После получения кассационной жалобы Дягина Анатолий Кони, бывший в то время обер-прокурором одной из палат Сената, стал настаивать на новом тщательном расследовании. Подробно разбирая ход следствия, Кони указывал на многочисленные нарушения, в том числе неверно оформленные документы, медлительность (в результате экспертиза была проведена менее тщательно, чем могла бы быть), ошибочное изложение обстоятельств дела в обвинительном акте и еще десятки мелких огрехов.
Сенат отменил решение суда и назначил новый процесс. К нему предложили привлечь этнографов и судмедэкспертов.
Этнографы подтвердили, что данных о человеческих жертвоприношениях среди вотяков у них нет. Тем не менее, приговор вновь был обвинительный: четверых подсудимых приговорили к 10 годам каторги, двоих — к 8 годам, одного — к ссылке в Сибирь.
Проявив удивительную настойчивость, Дрягин вновь направил жалобу в Сенат, и было назначено третье разбирательство. Ведущие специалисты в области судебной медицины Феодосий Патенко и Эмилий Беллин со своей стороны подтвердили, что выводы обвинения несостоятельны. Процесс проходил с 28 мая по 4 июня 1896 года. Защитником на нем также выступил один из известнейших российских адвокатов Николай Карабчевский, которого пригласил Короленко. Вновь был сделан упор на многочисленные нарушения в ходе следствия и на отсутствие сведений о человеческих жертвах у вотяков. И в итоге после 4 лет под стражей все обвиняемые были признаны невиновными и освобождены.
Участники мултанского процесса [стоят слева направо — В. Короленко, Н. Карабчевский, М. Дрягин, П. Красников].
Феодосий Патенко год спустя сообщил, что убийство было инсценировкой. Преступление совершили двое крестьян из Аныка. Они хотели очернить мултанцев и добиться выселения их с плодородных земель. Правда, проверить, так это или нет, возможным уже давно не представляется.
P. S. В память об этом деле село Старый Мултан в 1930-е годы решением местных жителей было переименовано в Короленко. Это название оно носит и по сей день.
Сергей Лавров - Мултанское жертвоприношение краткое содержание
В 1892 году в Вотском крае обнаружили труп нищего Матюнина. Тело лежало на болотной лесной тропе, ведущей из деревни Старый Мултан в соседнюю деревню.
На этот вопрос отвечали и не могли ответить три судебных заседания. На защиту вотяков бросился известный писатель Короленко и блестящий адвокат Карабчевский.
Но ясность внес только статский советник Кричевский, присланный в глухой край директором Департамента полиции Российской империи.
Все события происходили на самом деле в 1895 году в Мамадышском уезде (ныне Удмуртия).
Мултанское жертвоприношение - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
— Тогда поцелуемся на дорожку — и с Богом! — решительно сказала Юлия, воспряв духом. — А то мне уж скоро детей спать укладывать.
Настоявшись вдоволь у окна, надышавшись свежего ветру, наслушавшись стуков, шорохов и скрипов колес, Кричевский проводил алую вечернюю зорьку над зубчатым черным краем леса, взял у проводника свечу в специальном маленьком фонаре с подставкою, и пошел в купе, намереваясь еще поработать. Петька Шевырев тоже не спал, лежал на диванчике, закинув ногу на ногу в белых носочках, Юлией вязаных, нацепив очки на нос, листал вырезки и заметки. На столе стояли три опорожненных стакана чаю и такая же свеча в фонаре.
— Представляешь, эти вотяки, оказывается, рыжие и сероглазые! — сказал он. — А я думал — они черноволосые, как мордва.
— Ничего себе дела… — рассеянно проговорил Петька, стараясь незаметно заглянуть в бумаги, которые полковник достал из саквояжа и разложил подле себя для работы. — Вот тут пишут некоторые… Шрейер, и другие… что вотяки — это остатки племен гуннов, и что, стало быть, сам Атилла родом мог происходить из наших вотяков.
— И что с того? — все так же спокойно ответил Кричевский, локтем прикрывая бумаги от любопытного взора приятеля. — У них до прихода войск московских письменности своей не было. Дикари они были.
— Тебе, Петенька, эта азбука во вред пошла, — усмехнулся Кричевский. — Любопытен стал излишне. Прекрати в мои документы глаза запускать, не то в другое купе отселю! Чтобы косоглазие не развивалось!
— Вот, значит, как! — обиженно сказал Шевырев, надув губы, откидываясь навзничь на жесткую подушку. — А еще друг называется! Я-то думал, мы вместе будем распутывать этот клубок! Между прочим, я бы мог тебе пригодиться!
Полковник воззрился на приятеля с немалым удивлением.
— Ну, и делай себе на здоровье! — фыркнул Петька, точно кот. — Честь тебе и хвала! Но ведь потребовал же публично господин Победоносцев переселения всех вотяков в Сибирь! А Короленко, между прочим, дельно пишет, и следствие Сарапульское на чистую воду выводит! Он непременно на суде должен быть, вот мы с ним и познакомимся.
— Не имею желания! — буркнул Кричевский, опять углубляясь в чтение. — Мне эти господа революционеры вот уже где… Насмотрелся, пока полицейской частью начальствовал[5]. И запомни, Петенька: ежели бы власть действительно захотела инспирировать какой-либо процесс, все бы так чисто сделали, что ты первый бы во все поверил! А здесь просто глупость, нерасторопность полицейских чинов, да неумение работать — а выводят из этого необходимость революции.
Некоторое время они лежали молча, слушая стук колес. Вскоре уже вовсе стемнело. Константин Афанасьевич все читал, вникая в скудные материалы, переданные ему в спешке в Департаменте, подчеркивал карандашом, ставил вопросы на полях. Петька дулся, потом стал посапывать, и уже всхрапнул раз-другой, когда Кричевский потянул его за рукав.
— Да тут загадка на загадке, в этом Мултанском деле! — озабоченно сказал полковник. — Я всегда с сыщиками своими кумекаю. Одна голова хорошо, а две лучше. Да где их здесь возьмешь? Давай хоть тебе расскажу. Может, что дельное на ум придет. Чайку вот только велю принести…
— Я сам, сам кликну! — подхватился с постели Петька. — Только давеча в Окуловке стояли, кипяток, должно, не остыл еще! Ты думай, Костинька, умненький наш! Думай — и мне рассказывай!
— Дело все свершилось четыре года тому, еще при покойном императоре Александре Александровиче, — под стук колес начал свое повествование Кричевский, изредка сверяясь с записями. — Тогда были, если помнишь, подряд два неурожайных года, а летом по Волге и Каме пошел косить народ тиф.
— Не перебивай, — сердито велел полковник. — Так вот, в Старотрыкской волости Малмыжского уезда тифа не было, и урожаем их Бог не обошел. Есть в этой волости две вотяцкие деревни — Старый и Новый Мултан. Версты две меж ними по лесной дороге. Я у топографов в Генеральном Штабе был, успел кроки на кальку снять. Вот, смотри. В Старом Мултане семьдесят семь вотяцких дворов и сорок русских. А вот тут, по соседству, далее по той же дороге, верстах в трех от Старого Мултана, русская деревня Анык.
За Аныком дорога делает изрядный крюк верст в восемь, в обход леса и топи, с выходом даже к полотну железной дороги, и подходит к другой русской деревне Чулья. А вот здесь, предположительно, между Аныком и Чульей, напрямки есть лесная тропа через топкое место. На карте Генерального Штаба, естественно, не обозначена. По ней путь удобно срезать.
Читайте также: