Монго лермонтов краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Скучающий, отвергнутый Богом, Демон смотрел на земли Кавказа, - ничто не радовало его взор, и даже творение зла и власть, данная ему, были не в радость. С затуманенным взором он наблюдал и за землями Грузии, и вдруг, что-то зацепило его взгляд, разбудило его внимание. Престарелый князь Гудал отдавал свою любимую, прекрасную, единственную дочь Тамару замуж. Она поистине была прекрасна, - молода, стеснительна, стройна. Когда расстелили ковры, девушка начала танцевать предсвадебный танец с бубном. Ее эмоции и грация, ее душевное равновесие и чистота восхитили Демона. И нет бы, чтобы полюбоваться и пойти дальше, - нет, у Демона появилось долгожданное увлечение, которое он не мог не присвоить.
Жениха семья Тамары и гости так и не дождались, - живым. Когда тот доехал ближе к ночи к воротам, он упал израненный после нападения разбойников, замертво. Гудал и вся его семья были в страшнейшем горе, Тамара в слезах на своей постели слышит голос довольного своим поступком Демона. Он обещает ей приходить к ней каждую ночь и приносить с собой прекрасные сны, золотые. Тамара не верит своим ушам и к утру тяжело засыпает. Во время сна к ней приходит мистическое существо неземной красоты, - она понимает, что он не ангел, но кто на самом деле догадаться не может. Так проходить ночь за ночью. Это беспокоит Тамару, но замуж за кого-то идти она не хочет, и отвергает все предложения завидных женихов. Впоследствии, она просит отца отпустить ее в монастырь. Гудал вначале был против ее решения, но потом согласился.
Долго Демон расписывал, как грустно ему живется, но во сне Тамаре он нравился больше, а наяву ей стало жалко это существо. Он обещал ей много всего, - и богатство на земле, и забрать ее с собой, в бесконечные небесные дали. И Тамара согласилась быть с ним при условии, что тот не лукавит и не обманывает ее. И Демон слукавил, что не лукавит. Объятья, поцелуй и пугающий предсмертный стон Тамары, который слышал монастырский сторож. Ангел забрал душу Тамары, хотя Демон хотел присвоить ее себе. Душа Тамары заслужила быть в раю за ее чистую любовь. Похоронил ее отец в семейном храме высоко в горах, куда сегодня человек не ходит.
Если мы любим всем сердцем, жертвенно, чисто, все ангелы мира будут на нашей стороне, даже если любовь наша направлена на Демона. Эта поэма учит любить, а также раскрывает мотивы демонических сердец, ценящих лишь собственное наслаждение.
Можете использовать этот текст для читательского дневника
Лермонтов. Все произведения
Демон. Картинка к рассказу
Сейчас читают
Автор повествует о семействе Емельяна Спиридоновича Любавина. Емельян большой и угрюмый мужчина, признающий только силу. У него четыре сына. Кондрат – старший из сыновей угрюмый, огромный с широким лбом, люди не горят желанием общаться с ним
Автор рассказа вместе со своими друзьями приехал на практику на авиационный завод. Шёл второй год Великой Отечественной войны. Поселили ребят в общежитии. Заниматься практикантами всем было некогда
День был холодным и снежным. Взобравшийся на крутой подъем человек остановился для кратковременного отдыха. Оглянувшись, он видел метровую толщу льда, занесенную таким же слоем снега.
Степан Толкач, находясь в яме из-за того, что нет нужного помещения для осужденных, вспоминает обстоятельства минувших дней. Пошел с ребятами на задание, сжечь мост, который расположен возле деревни Кругляны. Их было четверо.
Михаил Лермонтов - Монго краткое содержание
Монго - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Михаил Юрьевич Лермонтов
Но прежде нужно вам, читатель,
Героев показать портрет:
Монго – повеса и корнет,
Актрис коварных обожатель,
Был молод сердцем и душой,
Беспечно женским ласкам верил
И на аршин предлинный свой
Людскую честь и совесть мерил.
Породы английской он был —
Флегматик с бурыми усами,
Собак и портер он любил,
Не занимался он чинами,
Ходил немытый целый день,
Носил фуражку на-бекрень;
Имел он гадкую посадку:
Неловко гнулся наперед
И не тянул ноги он в пятку,
Как должен каждый патриот.
Но если, милый, вы езжали
Смотреть российский наш балет,
То верно в креслах замечали
Его внимательный лорнет.
Одна из дев ему сначала
Дней девять сряду отвечала,
В десятый день он был забыт, —
С толпою смешан волокит.
Все жесты, вздохи, объясненья
Не помогали ничего.
И зародился пламень мщенья
В душе озлобленной его.
Маёшка был таких же правил:
Он лень в закон себе поставил,
Домой с дежурства уезжал,
Хотя и дома был без дела;
Порою рассуждал он смело,
Но чаще он не рассуждал.
Разгульной жизни отпечаток
Иные замечали в нем;
Печалей будущих задаток
Хранил он в сердце молодом;
Его покоя не смущало, —
Что не касалось до него;
Насмешек гибельное жало
Броню железную встречало
Над самолюбием его.
Слова он весил осторожно
И опрометчив был в делах;
Порою: трезвый – врал безбожно,
И молчалив был – на пирах.
Характер вовсе бесполезный
И для друзей и для врагов.
Увы! читатель мой любезный,
Что делать мне – он был таков!
Теперь он следует за другом
На подвиг славный, роковой,
Терзаем пьяницы недугом, —
Изгагой мучим огневой.
Приюты неги и прохлады
Вдоль по дороге в Петергоф,
Мелькают в ряд из-за ограды
Разнообразные фасады
И кровли мирные домов,
В тени таинственных садов.
Там есть трактир. и он от века
Зовется Красным Кабачком,
И там – для блага человека
Построен сумасшедших дом,
И там приют себе смиренный
Танцорка юная нашла.
Краса и честь балетной сцены,
На содержании была:
N. N., помещик из Казани,
Богатый волжский старожил,
Без волокитства, без признаний
Ее невинности лишил.
– Мой друг! ему я говорил:
Ты не в свои садишься сани,
Танцоркой вздумал управлять!
Ну где тебе
Маёшка, друг великодушный,
Засел поодаль на диван,
Угрюм, безмолвен, как султан.
Чужое счастие нам скучно,
Как добродетельный роман.
Друзья! ужасное мученье
Быть на пиру
Иль адъютантом на сраженьи
При генералишке пустом;
Быть на параде жалонёром,
Или на бале быть танцором,
Но хуже, хуже во сто раз
Встречать огонь прелестных глаз
И думать: это не для нас!
Меж тем Монго горит и тает…
Вдруг самый пламенный пассаж
Зловещим стуком прерывает
На двор влетевший экипаж:
Девятиместная коляска
И в ней пятнадцать седоков.
Увы! печальная развязка,
Неотразимый гнев богов.
То был N. N. с своею свитой:
Степаном, Федором, Никитой,
Тарасом, Сидором, Петром,
Идут, гремят, орут, содом!
Все пьяны. прямо из трактира,
И на устах –
Но нет, постой! умолкни лира!
Тебе ль, поклоннице мундира,
Поганых фрачных воспевать.
В истерике младая дева.
Как защититься ей от гнева,
Куда гостей своих девать.
Под стол, в комод иль под кровать?
В комоде места нет и платью,
Урыльник полон под кроватью.
Им остается лишь одно:
Перекрестясь, прыгнуть в окно.
Опасен подвиг дерзновенный,
И не сносить им головы!
Но вмиг проснулся дух военный —
Прыг, прыг. и были таковы.
Уж ночь была, ни зги не видно,
Когда свершив побег обидный
Для самолюбья и любви,
Повесы на коней вскочили
И думы мрачные свои
Друг другу вздохом сообщили.
Деля печаль своих господ,
Их кони с рыси не сбивались,
Упрямо убавляя ход,
Они спотыкались,
И леность их преодолеть
Ни шпоры не могли, ни плеть.
Когда же в комнате дежурной
Они сошлися поутру,
Воспоминанья ночи бурной
Прогнали краткую хандру.
Тут было шуток, смеху было!
И право, Пушкин наш не врет,
Сказав, что день беды пройдет,
А что пройдет, то будет мило…
Так повесть кончена моя,
И я прощаюсь со стихами,
А вы не можете ль, друзья,
Нравоученье сделать сами.
Отвергнутый Монго решает отомстить забывшей про него танцорке. Он берет с собой друга Маешку и отправляется к ней домой, чтобы воплотить свой план.
За минуту
Два всадника, Монго и Маешка, мчатся на лошадях. Один из них высокий и худощавый, едет на серой кобыле. Второй путник сын башкирских степей, невысок и широк в плечах, путешествует на саврасом скакуне.
Ранее одна дама в течение 9 дней отвечала взаимностью Монго, а после позабыла его. Озлобленный мужчина придумывает план мести.
Вечером они подъезжают к калитке дома и пробираются подобно ворам. Молодые люди видят обидчицу – молодую танцорку, сидящую у окна. Девушка находилась на содержании богатого директора, который помогал ей делать карьеру на сцене и обеспечивал.
Заметив мужчин, она пытается их прогнать. Но путники не намерены уходить, и просят лишь чашку чая. Маешка садится подальше на диван, Манго с девушкой остаются наедине и проводят время вместе.
Внезапно во двор влетает коляска с благодетелем девушки и его свитой. Пьяные мужчины возвращаются из трактира. Девушка не знает, куда спрятать гостей и они вынуждены прыгать в окно. Утром приятели со смехом вспоминают ночное приключение.
Монго. Михаил Юрьевич Лермонтов
Садится солнце за горой,
Туман дымится над болотом,
И вот дорогой столбовой
Летят, склонившись над лукой,
Два всадника лихим полетом.
Один – высок и худощав,
Кобылу серую собрав,
То горячит нетерпеливо,
То сдержит вдруг одной рукой.
Мал и широк в плечах другой.
Храпя мотает длинной гривой
Под ним саврасый скакунок,
Степей башкирских сын счастливый.
Устали всадники. До ног
От головы покрыты прахом.
Коней приезженных размахом
Они любуются порой
И речь ведут между собой.
– Монго, послушай – тут направо!
Осталось только три версты.
– Постой! уж эти мне мосты!
Дрожат и смотрят так лукаво.
Измучит это приключенье,
Ведь завтра в шесть часов ученье!
– Нет, в семь! я сам читал приказ!
Но прежде нужно вам, читатель,
Героев показать портрет:
Монго – повеса и корнет,
Актрис коварных обожатель,
Был молод сердцем и душой,
Беспечно женским ласкам верил
И на аршин предлинный свой
Людскую честь и совесть мерил.
Породы английской он был —
Флегматик с бурыми усами,
Собак и портер он любил,
Не занимался он чинами,
Ходил немытый целый день,
Носил фуражку на-бекрень;
Имел он гадкую посадку:
Неловко гнулся наперед
И не тянул ноги он в пятку,
Как должен каждый патриот.
Но если, милый, вы езжали
Смотреть российский наш балет,
То верно в креслах замечали
Одна из дев ему сначала
Дней девять сряду отвечала,
В десятый день он был забыт, —
С толпою смешан волокит.
Все жесты, вздохи, объясненья
Не помогали ничего…
И зародился пламень мщенья
В душе озлобленной его.
Маёшка был таких же правил:
Он лень в закон себе поставил,
домой с дежурства уезжал,
Хотя и дома был без дела;
Порою рассуждал он смело,
Но чаще он не рассуждал.
Разгульной жизни отпечаток
Иные замечали в нем;
Печалей будущих задаток
Хранил он в сердце молодом;
Его покоя не смущало, —
Что не касалось до него;
Насмешек гибельное жало
Броню железную встречало
Над самолюбием его.
Слова он весил осторожно
И опрометчив был в делах;
Порою: трезвый – врал безбожно,
И молчалив был – на пирах.
И для друзей и для врагов…
Увы! читатель мой любезный,
Что делать мне – он был таков!
Теперь он следует за другом
На подвиг славный, роковой,
Терзаем пьяницы недугом, —
Изгагой мучим огневой.
Приюты неги и прохлады
Вдоль по дороге в Петергоф,
Мелькают в ряд из-за ограды
И кровли мирные домов,
В тени таинственных садов.
Там есть трактир… и он от века
Зовется Красным Кабачком,
И там – для блага человека
Построен сумасшедших дом,
И там приют себе смиренный
Танцорка юная нашла.
Краса и честь балетной сцены,
На содержании была:
N. N., помещик из Казани,
Без волокитства, без признаний
Ее невинности лишил.
– Мой друг! ему я говорил:
Ты не в свои садишься сани,
Танцоркой вздумал управлять!
Но обратимся поскорее
Мы к нашим буйным молодцам.
Они стоят в пустой аллее,
Коней привязывают там,
И вот, тропинкой потаенной,
Они к калитке отдаленной
Спешат, подобно двум ворам.
На землю сумрак ниспадает,
Сквозь ветви брежжит лунный свет
И переливами играет
На гладкой меди эполет.
В кустах прополз он, как черкес,
И осторожно, точно кошка,
Через забор он перелез.
За ним Монго наш долговязый,
Ну, лихо! сделан первый шаг!
Теперь душа моя в покое, —
Судьба окончит остальное!
Облокотившись у окна,
Меж тем танцорка молодая
Ей было скучно и зевая
Так тихо думала она:
«Чудна судьба! о том ни слова, —
На матушке моей чепец
Фасона самого дурного,
И мой отец – простой кузнец.
А я – на шелковом диване
Ем мармелад, пью шоколад;
На сцене – знаю уж заране, —
Мне будет хлопать третий ряд.
Теперь со мной плохие шутки:
Меня сударыней зовут,
И за меня три раза в сутки
Каналью повара дерут,
Мой Pierre не слишком интересен,
Ревнив, упрям, что ни толкуй,
Не любит смеху он, ни песен,
Зато богат и глуп,
Теперь не то, что было в школе:
Ем за троих, порой и боле,
И за обедом пью люнель.
А в школе… Боже! вот мученье!
Днем – танцы, выправка, ученье,
А ночью – жесткая постель.
Встаешь, бывало, утром рано,
Бренчит уж в зале фортепьяно,
Поют все врозь, трещит в ушах;
А тут сама, поднявши ногу,
Стоишь, как аист, на часах.
Флёри хлопочет, бьет тревогу…
Но вот одиннадцатый час,
В кареты всех сажают нас.
Тут у подъезда офицеры,
Стоят все в ряд, порою в два…
Какие милые манеры
И всё отборные слова!
Иных улыбкой ободряешь,
Других бранишь и отгоняешь,
Зато – вернулись лишь домой —
Ни взгляд не думай кинуть лишний,
Ни слова ты сказать не смей…
А сам, прости ему всевышний,
Но тут в окно она взглянула,
И чуть не брякнулась со стула.
Пред ней, как призрак роковой,
С нагайкой, освещен луной,
Стоит Монго, за ним Маёшка.
«Что это значит, господа?
И кто вас звал притти сюда?
– Нам право это очень лестно!
– Но где же проведем мы ночь?
Мы мчались, выбились из силы…
«Чего хотите вы теперь?
– Мы просим только чашку чаю!
Поклон отвесивши пренизко,
Монго ей бросил нежный взор,
Потом садится очень близко
И продолжает разговор.
Сначала колкие намеки,
Ну, словом, весь любовный вздор…
И нежный вздох прилично-томный
Порхнул из груди молодой…
Вот ножку нежную порой
Он жмет коленкою нескромной,
И говоря о том, о сем,
Копаясь, будто бы случайно
Под юбку лезет, жмет корсет,
И ловит то, что было тайной,
Увы, для нас в шестнадцать лет!
Засел поодаль на диван,
Угрюм, безмолвен, как султан.
Чужое счастие нам скучно,
Друзья! ужасное мученье
Иль адъютантом на сраженьи
При генералишке пустом;
быть на параде жалонёром,
Или на бале быть танцором,
Но хуже, хуже во сто раз
Встречать огонь прелестных глаз
И думать: это не для нас!
Меж тем Монго горит и тает…
Вдруг самый пламенный пассаж
Зловещим стуком прерывает
На двор влетевший экипаж:
И в ней пятнадцать седоков…
Увы! печальная развязка,
То был N. N. с своею свитой:
Степаном, Федором, Никитой,
Тарасом, Сидором, Петром,
Идут, гремят, орут, содом!
Все пьяны… прямо из трактира,
Но нет, постой! умолкни лира!
Тебе ль, поклоннице мундира,
Поганых фрачных воспевать.
В истерике младая дева…
Как защититься ей от гнева,
Куда гостей своих девать.
Под стол, в комод иль под кровать?
В комоде места нет и платью,
Урыльник полон под кроватью…
Им остается лишь одно:
Перекрестясь, прыгнуть в окно…
И не сносить им головы!
Но вмиг проснулся дух военный —
Прыг, прыг. и были таковы…
Уж ночь была, ни зги не видно,
Когда свершив побег обидный
Для самолюбья и любви,
Повесы на коней вскочили
И думы мрачные свои
друг другу вздохом сообщили.
Деля печаль своих господ,
Их кони с рыси не сбивались,
Упрямо убавляя ход,
И леность их преодолеть
Ни шпоры не могли, ни плеть.
Когда же в комнате дежурной
Они сошлися поутру,
Воспоминанья ночи бурной
Прогнали краткую хандру.
Тут было шуток, смеху было!
И право, Пушкин наш не врет,
Сказав, что день беды пройдет,
А что пройдет, то будет мило…
Так повесть кончена моя,
И я прощаюсь со стихами,
А вы не можете ль, друзья,
Нравоученье сделать сами.
Автографы и авторизованные копии поэмы не сохранились. Единственный дошедший до нас список О. И. Квиста (ИРЛИ, оп. 2, № 78) весьма неисправен. Список, по которому впервые напечатал поэму П. А. Ефремов, также не сохранился, однако в бумагах Ефремова имеется копия с этого списка (ИРЛИ, оп. 4, № 25, лл. 110—113). На основании этой копии вносятся поправки и дополнения в текст настоящего издания.
Прыг, прыг. и были таковы…
вместо точек имелись следующие строки:
Так, силой вражеской гонимый,
В кипящий Тибр с мечом в руках
Прыгнул Коклес неустрашимый
И тем прославился в веках.
Но прежде нужно вам, читатель,
Героев показать портрет:
Монго – повеса и корнет,
Актрис коварных обожатель,
Был молод сердцем и душой,
Беспечно женским ласкам верил
И на аршин предлинный свой
Людскую честь и совесть мерил.
Породы английской он был –
Флегматик с бурыми усами,
Собак и портер он любил,
Не занимался он чинами,
Ходил немытый целый день,
Носил фуражку набекрень;
Имел он гадкую посадку:
Неловко гнулся наперед
И не тянул ноги он в пятку,
Как должен каждый патриот.
Но если, милый, вы езжали
Смотреть российский наш балет,
То верно в креслах замечали
Его внимательный лорнет.
Одна из дев ему сначала
Дней девять сряду отвечала,
В десятый день он был забыт, –
С толпою смешан волокит.
Все жесты, вздохи, объясненья
Не помогали ничего…
И зародился пламень мщенья
В душе озлобленной его.
Маёшка был таких же правил:
Он лень в закон себе поставил,
Домой с дежурства уезжал,
Хотя и дома был без дела;
Порою рассуждал он смело,
Но чаще он не рассуждал.
Разгульной жизни отпечаток
Иные замечали в нем;
Печалей будущих задаток
Хранил он в сердце молодом;
Его покоя не смущало, –
Что не касалось до него;
Насмешек гибельное жало
Броню железную встречало
Над самолюбием его.
Слова он весил осторожно
И опрометчив был в делах;
Порою: трезвый – врал безбожно,
И молчалив был – на пирах.
Характер вовсе бесполезный
И для друзей и для врагов…
Увы! Читатель мой любезный,
Что делать мне – он был таков!
Теперь он следует за другом
На подвиг славный, роковой,
Терзаем пьяницы недугом, –
Изгагой мучим огневой.
Приюты неги и прохлады,
Вдоль по дороге в Петергоф,
Мелькают в ряд из-за ограды
Разнообразные фасады
И кровли мирные домов,
В тени таинственных садов.
Там есть трактир… и он от века
Зовется Красным Кабачком ,
И там – для блага человека
Построен сумасшедших дом,
И там приют себе смиренный
Танцорка юная нашла.
Краса и честь балетной сцены,
На содержании была:
N. N., помещик из Казани,
Богатый волжский старожил,
Без волокитства, без признаний
Ее невинности лишил.
– Мой друг! Ему я говорил:
Ты не в свои садишься сани,
Танцоркой вздумал управлять!
Ну где тебе
Читайте также: